Текст книги "Ловушка для птички (СИ)"

Автор книги: Натали Эклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Что же в ней такое особенное есть?

Никита

Что же в ней такое особенное есть?

Лучший друг – он потому так и зовётся, что знает тебя лучше всех. Вовремя подошедший Гарик единственный замечает, с какой неистовой решительностью я смотрю на Птичку, и успевает остановить. Не дает натворить херни.

– Господа Гордиевские пожаловали! – громко оповещает присутствующих и целует Юле руку.

Моя жена тут же входит в образ и начинает хихикать и жеманничать. Это у нее отлично получается. На приемах и вечеринках бывшая мисс края как рыба в воде.

Подбегает счастливая Арина. Целует нас в обе щеки и возбужденно рассказывает программу вечера. Пока они с Юлей отвлекаются, я успеваю поймать мимолетный взгляд Сони. Скользит равнодушно и отворачивается, возвращаясь к милому общению с америкосом.

Челюсти больно сжимаются. Гарик закидывает на меня руку и сквозь улыбку тараторит в ухо:

– Спокойно, друже! Держи себя в руках. Не знал, что она будет, прости. Арина с ней спелась и уговорила.

Я был уверен, что после прошлой ночи Птичка сюда не сунется, но с утра на всякий случай позвонил Гарику. Он уверил, что она отказалась от приглашения.

Друг ведёт меня к барной стойке, откуда нам приветственно машут сокурсники. Проходим мимо Сони и американца.

– Хай, бро! – орёт Зак и лезет обниматься, словно мы сто лет знакомы.

А мы виделись всего раз и то на бегу.

София кивает, разворачивается и уходит. Не тушуется и никак не выдает волнения. Ни разу не взглянув на меня, отворачивается и идет к Тимуру. От одного кобеля к другому.

На баре мы с Гариком по старой традиции заказываем односолодовый виски. Народ нас высмеивает. Дескать, по Фицджеральду надо пить «Мятный джулеп». Тот же «Мохито», только вместо рома вискарь.

– Я коктейли десять лет как не пью, – напоминает Гарик, и мне приходится его поддержать.

Рассказываю тем, кто не в теме, как на втором курсе мой дружбан на Хэллоуин перебрал «Кровавой Мэри» и его всю ночь рвало. Утром я отвез его в госпиталь на капельницу и вернулся мыть заблёванную ванную комнату.

Кто-то вспоминает похожую историю с Пашей, который накачался сидром. Пашка в ответ ржет, что именно тогда решил купить винодельню. Теперь он пьет только собственные вина и голова у него не болит.

За такими разговорами с давними друзьями, хорошим вискарем и вкусными закусками незаметно проходит часа два. Всё это время я периодически ищу глазами Птичку и не нахожу. Неужели ушла?

Юля подходит дважды, но оба раза и минуты рядом не выдерживает. Говорим мы много и наперебой, она почти ничего не понимает. В англоязычной компании ей некомфортно, но учить язык упорно не хочет.

Гарик в очередной раз берет микрофон. Он сегодня в роли тамады – сам вызвался. Предлагает поднять бокалы за успешных джентльменов из Оксфорда. Некоторые из нас к этому моменту выглядят не по-джентельменски ужратыми.

Меня тоже повело от вискарика. С блаженной улыбкой смотрю на друга, который в сотый раз за вечер целует свою жену. Я рад, что они наконец-то счастливы. До свадьбы у них чего только не было.

Не дав народу выпить, Гарик незамедлительно переходит к следующему тосту. Посвящает его Арине, говорит о любви к ней. Весь вечер по очереди пьём то за дружбу, то за любовь.

После этого тоста снова глазами ищу Соню. И в этот раз нахожу. В компании Тимура и моей жены. Зашибись!

Активно жестикулируя, Соня рассказывает что-то увлекательное и смешное. Юля глаз с нее не сводит и хихикает. Она редко кого слушает так увлеченно. Уверен, Птичка ей не скажет о нас, но все равно не нравится, что они так миленько общаются.

Время за полночь. Градус вечеринки стремительно растёт. От джаза музыканты перешли к заводным мелодиям, народ пляшет и визжит. Кто-то уже залез на стол и взрывает гигантские хлопушки с мишурой.

Шум-гам-тарарам. Как и положено на пьяной вечеринке.

Пашка зовёт на улицу воздухом подышать. Мы с ним давно не виделись, и хочется поговорить, но музыка не дает. Направляюсь следом за ним и у самого выхода чуть ли не сталкиваюсь с Соней. Разрумянившаяся, она выныривает из толпы танцующих и проносится мимо меня в сторону туалетов.

– Паш, я догоню. На пару минут, – кричу другу в ухо, пытаясь перекричать музыку, глазами показываю на коридорчик, где Птичка как раз скрывается за дверью женской уборной.

Он кивает и выходит, а я иду за ней.

В коридорчике никого, но я то и дело оборачиваюсь. Стрёмно. Слегка толкаю массивную дверь и заглядываю в щёлку. Вижу большой умывальник с зеркалом и две кабинки. Бывать в женских туалетах мне не доводилось. Секс в таких местах не прельщал даже в студенчестве, когда по клубам фестивалил.

Закрываю дверь. Войти не решаюсь. Может, тут её подождать? Или лучше совсем уйти? На кой хрен вообще за ней поперся?

Захожу в мужской. Был тут недавно, но не ждать же под дверью. Зачем-то мою руки и тщательно вытираю их бумажными полотенцами. Смотрюсь в зеркало. Рожа пьянючая, но очаровательная. Волосы лежат идеально, и костюм мне к лицу.

Выхожу в коридорчик, жду примерно минуту. Снова осторожно приоткрываю дверь женского.

Соня там одна. Крутится перед зеркалом. Ведет рукой по шее, потом пальцами по губам. Просто проверяет макияж, а у меня кровь в жилах вскипает.

Ножки стройные, попа упругая, талия тонкая… Она красивая, но таких много. Что же в ней такое особенное есть, чего ни у одной другой не нахожу?

Она опускает бретельку топика и перекидывает волосы через одно плечо, открывая спину. В глазах на секунду темнеет. Сдохну, если не потрогаю ее сейчас!

Дверь за мной закрывается бесшумно, но она сразу поворачивается. Бретельку поднимает.

– Это женский, ты ошибся, – говорит сдержано.

Пытается выглядеть невозмутимой, но я замечаю, как вздрагивает и на секунду губу закусывает. Смотрю на нее, как завороженный.

– Не ошибся.

Вдох-выдох. Рывок. Среагировать она не успевает.

Жадно впиваюсь в дрожащие губы, прихватив за шею. Вжимаю бедрами в каменный умывальник, чтобы не дергалась, и грубо толкаюсь языком в нежный ротик. Мне было жизненно необходимо поцеловать ее вот так – собственнически.

Птичка не отбивается и не отвечает. Зажалась и не дышит. Оцепенела. Стоит, как ледяная статуя, гасит мой напор своим холодом.

Я ожидал другой реакции. Хоть какой-то, но реакции! Но она словно мертвая, и целовать ее такую неприятно. Отрываюсь от губ, но продолжаю удерживать.

– Твоя жена может войти сюда в любой момент, – голос ровный и тихий, взгляд убийственный.

– Ты зачем пришла?

– Странный вопрос. Меня пригласили, – смотрит с вызовом.

– Позлить меня решила, значит, – мелко и часто киваю. Ее мотив понятен. – С америкосом зря заигрываешь, он завтра улетает и у него есть гёрлфренд.

– Какая тебе разница, с кем я заигрываю? По-моему, ты получил что хотел. Отвали уже от меня!

Уверенным движением она отталкивает меня и подходит к двери, выглядывает.

– Никого нет, – кивком показывает выходить.

– Презираешь? – спрашиваю, глядя в глаза.

Держит взгляд и не отвечает. Разворачивается и выходит первая.

Она уходит, а я стою истуканом и смотрю на себя в зеркало. Вижу там пьяного женатого дебила, пристающего в туалете к чужой девушке, и чувствую отвращение. Пора на воздух, трезветь.

Пашка ждёт на пляже. Мы оба перебрали с алкоголем, но отходняки ловим разные: один болтает, второй молчит.

У друга новая любовь, он воодушевлён и планирует сделать предложение. Дела на винодельне идут отлично, одно из его вин вошло в сотку лучших в Европе. Паша на подъеме.

Слушаю его и завидую. Мне нечем особо похвастаться: жена нелюбимая, ребенок больной, дела парализованного отца ярмом повисли на моей шее… Но самое главное – Птичка. Она отвергает, а мне без нее тошно.

Смотрю на темную гладь моря и никак не могу понять, почему моя жизнь стала такой мрачной и беспросветно скучной. Я планировал проживать ее иначе.

Когда в голове проясняется, чувствую голод. Кажется, этим вечером на закуски я только смотрел. Надо вернуться и поесть.

Подхожу к ресторану, а навстречу мне вываливает вся толпа. Белецкие решили устроить коллективную фотосессию на арендованном кабриолете. Его украсили в стиле вечеринки и вокруг установили свет, как на съемочной площадке – Гарик заморочился, респект ему.

Завидев меня, Юля машет и зовет присоединиться. Нехотя плетусь со всеми на парковку. Мне сейчас хочется не фоткаться, а пожрать чего-нибудь и поехать домой.

Настроение и так ниже плинтуса, а тут еще вижу, как Зак приобнимет и подсаживает Птичку в кабрик. Меня накрывает такой удушающей волной ревности, что дышать больно. Непроизвольно кривлю рожу, но подхожу.

Гарик сидит за рулем, его Ариша вместе с Юлей на пассажирском, рядом Тимур на открытой дверце повис. На заднем сиденье только американец с Соней.

– Ник, давай к нам! – зовут университетские, которым не хватило места в машине и им пришлось нестройным рядом выстроиться за багажником.

– Сори, – развожу руками, – у меня резерв!

Ловко перепрыгиваю через заднее крыло и мощусь на сиденье, плотно прижимаясь к Соне. Втроем тут тесно, но поместиться можно.

– Паш, залетай! – зову друга и двигаюсь, пересаживая Птичку себе на колени. – Я привык быть в центре! Никто не против?

Гарик оборачивается и громко ржёт.

– Против, – тихонько шипит Соня, но я делаю вид, что не расслышал ее слова во всеобщем галдеже.

Одну руку забрасываю Пашке на плечо, а второй стискиваю Птичку чуть ниже талии. Она там ощутимо напрягается. Пытается привстать, но я не даю. Раскрыв ладонь, прижимаю к себе. Невзначай провожу по оголенному животу большим пальцем, и её гладенькая кожа покрывается мурашками. Чувствую их, и у самого такие же ползут. Следом за ними в паху приятно теплеет.

Птичка чувствует попой мою эрекцию – скрыть ее нереально, – елозит и делает только хуже. Как бы случайно задеваю хрупкое плечико губами, успеваю прихватить и лизнуть. Она лопатки сводит и напрягается еще больше, а я тяну в себя аромат ее кожи и кайфую.

Чертовски заводит меня эта девочка!

Фотограф просит всех изобразить безудержное веселье. Птичка вскидывает руку и отклоняется в сторону американца. Это движение мне не нравится. Резковато дергаю ее на себя, вынуждая обнять меня за шею. Так и фотографируемся – в обнимочку.

Когда фотосессия заканчивается, Зак выпрыгивает первым и предлагает помощь Соне. Она в такой короткой юбке, что сама не выберется.

Ей приходится наклониться и перегнуться, чтобы он подхватил ее. А я все еще сижу и наблюдаю за ними. Мне снизу открывается чудный вид. Знакомые аккуратненькие булочки, между ними белые кружевные трусики. Рука так и тянется. Я ей как бы вылезти помогаю, но на самом деле тупо трогаю.

Выбравшись, она одаривает меня ядовитым взглядом.

– Будешь лапать – залеплю пощечину. При всех, – цедит еле слышно и убегает.

Тру лоб и судорожно сглатываю. А классические брюки не такие уж свободные, оказывается.

На входе в ресторан меня ждёт Юля.

– Поедем уже? – спрашивает, приобняв. – Я что-то устала.

– Вызову тебе такси. Мы с Гариком и Пашкой посидим еще. Неизвестно, когда теперь таким составом соберемся.

Мы с друзьями действительно договаривались куролесить до утра.

– Так ресторан закрывается скоро. Правда, господин ресторатор? – другой рукой Юля обнимает проходящего мимо Тимура.

Меня кто-то окликает. Оборачиваюсь и притормаживаю, а питерский петух тем временем предлагает Юле подвезти её до отеля. Он единственный из всех собравшихся совсем не пьёт: о здоровье своем печётся.

– Никитушка, – пищит жена это тупое имя, – ты ведь не против, если Тима отвезёт меня в отель?

Сколько раз я просил не называть меня так, особенно при малознакомых людях, но опять за своё. Пьяная манерная дура!

Их совместный уход с вечеринки могут расценить неоднозначно, но мне всё равно. Я никогда не ревновал Юлю и не пекусь о её репутации.

– Тимуру можно доверять, – прицельно сморю на питерского, мы оба поняли, о каком доверии речь – вчера он видел нас с Соней, как бы не болтнул лишнего.

К Юле я больше не подхожу. Она прощается с Белецкими и уходит под руку со своим провожатым. Пусть катятся. Знал, что споются.

Возвращаюсь в зал. Пока не убрали со столов, надо успеть что-то куснуть. Закидываю в рот пару канапешек, наливаю в бокал минералки и выхожу на террасу.

Вечеринка переходит в фазу активного прощания. Народ пьёт, обнимаясь, обменивается телефонами и целуется. Несколько машин такси уже приехали и ждут пассажиров.

Глазами ищу Соню. Её нигде нет.

Неожиданно сзади налетает Гарик.

– Ты тоже на водичку перешёл? Стареешь! – смеется и треплет затылок. – Мы с Ариной скоро поедем. Она не пила, так что мы на своей. Подвезти тебя?

– Не нужно, вызову такси, – обнимаю друга. – Отдыхайте! Вы оба заслужили. Такой шикарный вечер организовали. Созвонимся завтра. Может, пообедаем вместе. Надо о делах поговорить.

– Окей, друже! На связи, – салютует и бежит к своей Арине.

Следом за ним подходит Пашка. Угрюмый какой-то.

– Бро, я в отель. Вторую ночь без сна. Рубит. Завтра наберу, оки?

Прощаюсь и с ним.

Договаривались гульбанить до рассвета, а еле дотянули до двух ночи. И правда стареем.

Выхожу на парковку. Такси разъезжаются, в последнюю машину грузятся американские друзья Гарика. Зака среди них нет.

Оборачиваюсь и вижу, как этот мудила прощается с Птичкой. Они достали телефоны и обмениваются номерами, после чего он смачно целует её в щеку. У меня кулаки сжимаются. Но большего она не позволяет. Мило улыбнувшись, отстраняется. Он зачесывает что-то на прощанье и бежит к машине. Она машет рукой, разворачивается и быстрым шагом уходит.

Одна идет вдоль пустой набережной. Совсем одна.

И решать ничего не приходится – ноги сами несут меня за ней.

Глава 18

А что, если дело в ней?

Интересно, что чувствует маньяк, преследующий свою жертву? Непреодолимое влечение, возбуждение, азарт?

В погоне за Соней меня одолевает страх. Я боюсь упустить её из виду и потерять совсем. Вглядываюсь в успевшую удалиться хрупкую фигурку и ускоряю шаг. Когда она успела уйти так далеко? Я же буквально на минуту задержался.

Набережная хорошо освещена, но абсолютно пустая. Редкие машины проезжают по параллельной аллее дороге, нарушая тишину, которая сейчас воспринимается недоброй. Даже прибоя не слышно – на море абсолютный штиль.

Шаг у меня шире, расстояние между нами сокращается, но все равно нервничаю. Даже когда слышу цоканье ее каблучков.

Мимо проезжает подозрительная развалюха. Приближаясь к Соне, слегка притормаживает. Мощный выброс адреналина в кровь заставляет меня перейти на бег. Сколько нужно времени, чтобы затащить девушку в машину? Достаточно минуты, думаю.

Развалюха едет дальше, но я уже бегу и остановиться не получается.

– София, стой!

Она оборачивается и останавливается. Надо было окрикнуть раньше.

– Что случилось, Никита? – в голосе удивление.

– А у тебя? – выдыхаю тяжело. Дыхалка немного сбилась. – Куда ты ломанулась одна посреди ночи?

– Домой, – ведёт плечом.

– В два ночи, пешком, одна, по пустынной набережной? В юбке, из-под которой задницу видно?

– Тебя что-то смущает?

– Всё. Меня смущает всё! – перехожу на крик, потому что она продолжает идти как ни в чём не бывало. – Где твой Даниэль? Почему не встречает?

– Ты запомнил его имя? Надо же! Расслабься, Никита. В нашей деревне ночью ходить не опасно. Вон полицейская машина проехала, она каждый пять минут здесь курсирует.

Машина с маячками действительно только что проехала.

– Хочешь сказать, у вас тут не насилуют и не убивают?

– Может, летом и случается иногда, – снова пожимает плечами, – когда туристов много. Они на солнышке перегреются и по ночам буянят. А в межсезонье у нас тут тихо, как в раю.

В голосе насмешка. Вздернула подбородок и семенит дальше. Как раз мимо спуска на пляж проходит.

Решение я принимаю молниеносно. Хватаю за локоть, заламываю руку назад, зажимаю ладонью рот и толкаю вниз по лестнице. Со второй ступеньки она начинает мычать и упираться, но меня уже не остановить. Проучу эту зазнайку, страха не знающую.

Пять ступенек – и мы на песке. У Птички каблуки проваливаются, идти совсем не может. Еще и вырываться вздумала! Приподнимаю ее и пару метров несу впереди себя.

Пляж ниже набережной, здесь темно и с дороги ни черта не видно. Любой бухой отморозок мог вот так затащить ее сюда. Я не зря волновался.

– Засекай пять минут, – зловеще шепчу в теплую шею и аккуратно роняю, приваливая собой сверху.

Она что-то кричит мне в ладонь. Отдельные слова распознаю, но не вслушиваюсь. Закончу воспитательный процесс – поговорим.

– Тридцать секунд – ты уже лежишь! – говорю и юбку задираю, ноги бедром раздвигаю. – Еще тридцать – и тебя трахают! Возможно, грубо… – пару раз вдалбливаюсь в нее пахом для полноты ощущений.

Извивается подо мной, скулит и укусить пытается. Жалко ее, но я продолжаю, чтобы в следующий раз неповадно было.

– …На такой красивой попке пару минут достаточно подергаться. Итого три! Целых две минуты остается, чтобы встать, неспешно застегнуть штаны и спокойно уйти, пока полиция проедет. Как тебе расклад?

Рот разжимаю и приподнимаюсь. Она сразу же отпрыгивает.

– Ты чокнутый, Гордиевский! Реально психопат!

– Только представь, сколько таких по земле ходит! Каким местом ты думала, когда пошла одна, еще и одетая вот так?

– Как так? – круги рисует руками, делает вид, что не понимает.

– Как шлюха клубная! – не выдерживаю.

– Совсем ку-ку? – задыхается от негодования и пальцем у виска крутит. – Я в стиле вечеринки одета. И вообще! Ты кто такой, чтобы мне предъявлять? Лучше следи за своей женой!

Она становится на четвереньки, чтобы подняться. Я не пускаю. Перехватываю запястья и вжимаю их в холодный песок.

– Ревнуешь? – придвигаюсь ближе.

– Пусть она ревнует, когда тащишь ей розы после ночи с другой.

– Так ты еще и завидуешь? – хмыкаю.

Мы оба стоим на коленях, упираясь руками в песок. Сцепились яростными взглядами, дышим шумно и часто, едва ли не рычим. Точно два льва перед смертельной схваткой.

– Завидую Юле? – неприятно хихикнув, дерзко ухмыляется. – О да! У неё не муж – мечта! Дебошир, изменщик, абьюзер…

Красивая зараза! Даже когда жалится, глаз оторвать не могу. Смотрю на её рот насмешливый и с трудом сдерживаюсь. Заткнуть его хочется. Смять жестко губами и мучить, пока сладко стонать не начнёт.

– Но ты от такого не отказалась бы. Не можешь меня забыть? Признайся!

– Ха-ха-ха и еще три раза ха! Да я счастлива, что ты выбрал ее! В мире полно офигительных мужиков, а не таких токсичных, как ты, самовлюбленный Гордиевский!

– Стерва! – сдавливаю руки и тяну ее на себя.

Нет сил терпеть. Сейчас так засосу, что пощады будет просить.

– Благодаря тебе такой стала, – шипит прямо в лицо и замирает.

Между нашими лицами считанные сантиметры. Мысленно я её уже целую. Захватываю губы и всасываю этот язвительный язычок.

Не успеваю. Она отворачивается. Порывисто тяну в себя воздух, улавливаю теплый аромат ее волос, и наизнанку выворачивает. Это зависимость, не иначе.

Еще три года назад крепко на неё подсел. Тогда обстоятельства залечили, теперь вот рецидив.

– Не могу без тебя, – отчаянно выдыхаю, дотрагиваясь губами щеки.

Она опускает глаза.

– Не нужно, Никита, не усложняй. Достаточно вчера натворили, – лепечет поникшим голосом.

– За вчера прости. Такое не повторится, – лбом упираюсь ей в скулу, – никогда больше не обижу, клянусь!

– Так нельзя, Гордиевский. Это мерзко! Отпусти меня. Совсем отпусти. Мне не нужно этих диких страстей, я хочу спокойной жизни.

– Без меня?

Молчит. Руки её отпускаю. Не держу больше, но она не двигается. И я шелохнуться боюсь. Прижался лбом к теплой щеке и смиренно жду ответа.

Ее пробивает мелкой дрожью.

– Значит, ничего не значу для тебя? Никто, да? – немного отодвигаюсь и заглядываю в лицо. – Давай, Соня, ответь! Скажи мне это, глядя в глаза. Скажи, что я тебе никто и ничего ко мне не осталось, – пальцем её опущенный подбородок поднимаю.

Она вскидывает глаза, и я слепну. Они сияют ярче звёзд всех вместе взятых.

– Перестань манипулировать! Я вижу, как ты это делаешь, – шумно сглатывает. – Чего ты добиваешься?

– Чтобы ты была только моей, – не моргая, крайне серьезно.

– Прости, никак не получится, – отрезает в том же стиле. – У меня есть парень.

– Где же он есть? Может, познакомишь?

– Он сейчас в командировке.

– Тогда я побуду вместо него, – это не вопрос – я утверждаю.

– Не выйдет, – цокает. – Для этого придется занять место твоей жены, а я не хочу.

– Так уж и не хочешь? – смотрю искоса.

Она лукавит, без сомнений.

– Спаси и сохрани! – закатывает к небу глаза. – Ты проблемный, Гордиевский. Ненадежный, взбалмошный, эгоистичный. А еще грубый и деспотичный. Неожиданно срываешься по пустякам, агрессирушь без причины. И бухаешь постоянно! За три дня ни разу не видела тебя трезвым.

– Во-первых, я в отпуске и имею право расслабиться! А во-вторых, все эти дни ты, Соня, делаешь мне нервы!

– Я? – таращиться возмущенно. – Ты преследуешь меня, всеми неправдами заманиваешь на свою виллу, пытаешься напоить и развести на секс… В итоге унизительно затрахиваешь сонную и после этого утверждаешь, что я сама виновата?

– Не перекручивай! Я извинился за то, что был груб. Сам себя никогда не прощу, но тебя прошу. Хочешь, на колени встану?

– Ты и так на них стоишь.

Так и есть. Мы оба всё еще на сыром песке. Чувствую, как ноги стынут и немеют. Неприятно почти до боли, но её слова больней. Они реально ранят, тупо режут без ножа, потому что в них есть правда.

Поднимаюсь сам и помогаю ей. Руки прохладные в своих держу, в глаза смотрю и снова опускаюсь. Намерено становлюсь перед ней на колени. Ни разу в жизни этого не делал и даже не предполагал, что способен на такой жест. Поймёт ли, что я чувствую сейчас?

– Давай забудем эти три дня и начнём заново, – прошу и слегка сжимаю ее пальцы.

– А три года куда денем? Детей наших, жену твою, парня моего? Их всех тоже забудем?..

Я не знаю, что ответить. Сажусь на песок, обхватываю голову руками. В горле оседает глухой болезненный стон. Взвыть хочется от этой безнадёги!

Она присаживается рядом.

– …Что с тобой происходит, Ники?

– Ничего особенного. Просто жизнь – дерьмо.

– Ну это-то общеизвестный факт. Что не так с твоей, что ты так изменился?

В двух словах не объяснить, но сам того не ожидая я решаю попробовать. Набираю полные легкие воздуха, поворачиваюсь к ней и выпаливаю:

– Три года назад я расстался с любимой девушкой, и моя жизнь пошла наперекосяк. Я хожу на ненавистную работу и сплю с женщиной, которая мне противна. Мой сын страдает аутизмом, а отец доживает последние дни в состоянии овоща…

У Птички заметно расширяются глаза. Она ошарашена, и пора бы мне заткнуться, но я отвожу взгляд к морю и продолжаю:

– …Я не могу всё это бросить, но и жить так дальше нет сил. Достало!..

Ребром ладони резко мажу себя по шее. Пауза. Вдох-выдох, затяжной вдох:

– …И тут появляется та девушка из прошлого. И шальная мысль: а что если дело в ней? Верну ее – и всё наладится. Дом в ее городке уже построен, осталось только разбить вокруг него сад, о котором она когда-то мечтала. Мы обязательно будем с ней счастливы в этом доме. Иначе и быть не может! У нас ведь такие чувства были – острые и настоящие. Такие не проходят бесследно, не забываются. Мне так казалось…

Кошусь на Птичку. Она смотрит в одну точку перед собой.

– …Знаешь, жить в иллюзии приятно, но опасно. Можно заиграться и поверить в невозможное. Но гребаная реальность обязательно вернётся и даст тебе под дых. И я сейчас не про жену и ребёнка, не о семейном долге. Всё решаемо, когда есть ради кого и ради чего. Но когда ничего не осталось…

Ослепляющий свет фонарика и строгая речь на непонятном мне языке заставляют замолчать и обернуться.

Соня вскакивает, что-то быстро и сбивчиво тараторит в ответ. Свет фонарика нехило так слепит. Не сразу, но догоняю, что разговаривает с полицейским.

– Надо уходить, Ники. Ночью этот пляж закрыт для посещений, там есть табличка на входе.

Встаю и подставляю локоть. Она опирается, и мы поднимаемся обратно на набережную. Со стражами порядка лучше не спорить.

– Что ты им сказала? – спрашиваю, когда полицейская машина отъезжает.

Они разговаривали на каталонском языке, и я ничего не понял. Странно, но они не спросили у нас документы.

– Что ты делал мне предложение, – отвечает, помедлив несколько секунд.

– И как? Ты согласилась?

– Да. Просили пригласить на свадьбу.

– Пригласим, – усмехаюсь и беру ее за руку. – Идём, провожу тебя.

Настроение стремительно улучшается, на душе становится легко. Спонтанно открылся ей – и словно груз с плеч упал. Выговорился.