Текст книги "Ловушка для птички (СИ)"
Автор книги: Натали Эклер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 13
Как мы вообще могли любить друг друга?
София
Как мы вообще могли любить друг друга?
Не так я представляла себе этот вечер, совсем не так.
Готовилась. Одежду долго подбирала, украшения меняла, волосы по-разному укладывала. В итоге сделала высокий хвост и надела простое платье-футляр. Кажется, сделала все, чтобы не провоцировать его. Даже место встречи выбрала так, чтобы рядом находились общие знакомые.
По телефону я чётко озвучила, что между нами могут быть только деловые отношения. Обосновала почему и призналась, что несвободна. Надеялась, что Гордиевский понял и перестанет корчить из себя мачо.
Напрасно.
Никита изменился. Стал грубым и хамоватым. Ведет себя бесцеремонно, временами развязно. Вообще не парится о том, что его слова или действия могут навредить. Перед Тимуром опозорил, перед родителями Дани скомпрометировал. И с Машей из-за него почти разругались, когда я попросила отказаться от его заказа.
Никак не могу выбрать правильную тактику поведения с этим наглецом. Игнорирую – злится, взываю к разуму – бесится. Заводится с пол-оборота. Остается поджать лапки и делать только то, что пожелает наш мистер самоуверенность.
А желает он поскорее раздвинуть мне ноги.
В очередной раз оказываюсь в его элитном логове. Охреневший Гордиевский просто заносит меня туда на плече, как мешок картошки. Плевать хотел на мои протесты, еще и наказывает за сопротивление. Попа горит от его шлепков.
Идиотизм какой-то! Меня в жизни никто не бил по заднице. Да, драться и обзываться я начала первая, но он сам довел меня до этого.
Его наглости нет предела, равно как и моему возмущению. В сердцах выпаливаю, что заявлю в полицию, но Никите по барабану. Отмахивается от моих угроз и с довольной ухмылочкой глушит дорогущий виски.
Стою посреди его кухни и теряюсь: как быть дальше? Ситуация совершенно дурацкая, и чувствую я себя непонятно: и убить его хочется, и прижаться к нему всем телом. Это точно раздвоение личности.
– Смотри сюда, – тычет пальцем на кухонный остров и пристыдить меня пытается. – Помнишь, что происходило здесь утром?
В ответ во меня вскипает огненная лава. Еще бы не помнила! Как забыть, если каждая клетка тела все еще пропитана нашей страстью?!
Он подходит вплотную, проводит пальцами по щеке. Окружающее нас пространство начинает знакомо сжиматься. Воздух становится тяжелым и густым, вдыхать его с каждой секундой сложней. Его грудь тяжело вздымается, я же, напротив, почти не дышу.
Теплая рука властно ложится на поясницу, запуская по напряженному телу волну мелкой дрожи. Пытаюсь её сдержать, да только бесполезно: всё внутри трепещет от его близости. Как бы сильно он ни злил, эта долбанная химия между нами всё ещё работает.
– Ты ведь понимаешь, что мы не должны? – задаю вопрос и задумываюсь.
Я его спрашиваю или себя? Осознаю ли я, что нам нельзя сближаться? Абсолютно точно, но сил нет как хочется!
– Ты ведь понимаешь, что мы не остановимся? – задаёт встречный.
Урчит, котяра, своим фирменным шёпотом, и я готова мурлыкать в ответ. Этот его хрипловатый приглушенный голос – какой-то запрещенный приём. Что-то вроде двадцать пятого кадра. Работает стопроцентно!
Поддаюсь давлению руки и прижимаюсь к его груди. Утыкаюсь носом в футболку, улавливаю тёплый аромат кожи и блаженно прикрываю глаза. Я так скучала по его запаху, первое время он мне даже снился.
– Ты все такой же: видишь цель – не видишь препятствий.
– Ты все такая же: зачем-то упираешься и борешься с собственным желанием.
Я не вижу его лица, но знаю, что говорит с улыбкой.
Он ошибается. Жгучее, раздирающее изнутри желание изматывает тело почти сутки. Бороться с ним бесполезно. Я проиграла в этой борьбе, толком ее не начав. Потому и прячу глаза. В них столько этого желания беснуется, что он вмиг считает, и тогда тормоза окончательно сорвет. У обоих.
Нельзя! Нам нельзя сближаться, – повторяю, как мантру, а сама прижимаюсь к нему. Слышу, как частит его сердце, и невидимые импульсы беспричинного счастья пронзают мое собственное.
Никита легонько поглаживает поясницу. Его ладонь горячая, а меня озноб пробирает. Все волоски на теле поднимаются, делая кожу пупырчатой. Это заметно, и мне неловко.
Немного отстраняюсь и кладу ладонь на его предплечье.
– Ты хотел поговорить, – напоминаю, хотя понимаю, что его фраза про «поговорить» – просто замануха, чтобы усыпить мою бдительность. Мог не стараться: она еще со вчера в отключке.
Никита прищуривается, в несколько глотков допивает виски и отпускает меня.
Идет к холодильнику, жмет клавишу ледогенератора и подставляет стакан. Кубики льда сыплются с характерным треском. Ёжусь и обхватываю себя руками. Он ушёл – и стало холодно.
Смотрю на его плечи и спину, обтянутую тонким трикотажем тенниски именитого бренда, спускаюсь взглядом ниже. Задница у него классная, конечно. И в целом фигура шикарная – идеальный перевернутый треугольник. А у Дани скорее овал. Он вроде и не толстый, но плечи покатые и бедра круглые.
– Нравлюсь? – спрашивает Гордиевский, развернувшись. Как будто мысли мои читает.
– Нравишься. Иначе что я тут делаю? – вздергиваю подбородок и рублю правду.
– Я тебя сюда на плече занёс, София! – звучно смеётся.
– Я позволила тебе это сделать, – спорю и улыбаюсь с хитрецой.
Он снова смеется.
– Пусть будет так. Спасибо, что позволила.
Берет бутылку, тонкой струйкой льет виски на лед в стакане. Протягивает.
– Не люблю чистый, – морщу нос и мотаю головой.
– На столе банка «Колы». Смешать?
– Думаешь, напьюсь и стану приставать?
– Было бы неплохо, – он потирает кончик носа.
Обманывает. Ему не нравятся инициативные девушки, он предпочитает доминировать. Это я точно знаю. Интересно, если сейчас разденусь, лягу и раздвину ноги – откажется? Или не упустит возможность отыметь меня?
На миг представляю себя голой на кухонном острове, и низ живота начинает пульсировать.
Чёрт! Я хочу этого. Хочу, чтобы Гордиевский меня отымел. В кухне, в спальне, на улице у машины – все равно где и в какой позе!
Беру стакан из его рук, сама добавляю газировку и пью. Жадно пью большими глотками, словно виски и кола со льдом способны потушить мой внутренний пожар.
Допив, возвращаю Никите стакан. Пока он наливает себе новую порцию, запрыгиваю на столешницу.
Он не выпустит меня, пока не получит своё. Но пусть это выглядит, как моё решение.
– Ты хотел продолжить? – спрашиваю и пускаю во взгляд поволоку.
– Даже так? – подозрительно сощуривает глаза. – То есть ты согласна?
– Тебе проще дать, Гордиевский, чем объяснить, почему «нет», – одариваю ехидной улыбочкой.
Через минуту алкоголь начнет всасываться в кровь, и я перестану думать о последствиях. Отдамся ему на этом островке, и будь что будет!
Гордиевский подходит и встает напротив. Медленно цедит чистый виски и прожигает взглядом. Губы, шея, грудь, низ живота, ноги, грудь, губы… Выжигает по фрагментам.
Странно смотрит. Не могу разгадать, что за чувства демонстрирует. От волнения под ложечкой холодок. Нервно сглатываю и ёрзаю, но продолжаю держать его тёмный взгляд.
Он ставит стакан подальше от меня, резко хватает за колени и раздвигает ноги. Ни секунды не медля, одной рукой фиксирует затылок, а вторую просовывает между ног и накрывает промежность.
От неожиданности я хрипло ахаю на вдохе и слышу, как трещит платье. В сарафане утром было удобней.
Никита подсовывает пальцы под меня, поглаживает через трусики. Я прикрываю глаза и выгибаюсь. Все вокруг мутнеет, взгляд фокусируется на его приоткрытых губах.
Хочу их целовать. Тянусь, но он слегка отстраняется, продолжая сверлить взглядом.
Кладу руки ему на плечи и поглаживаю, пытаясь расслабить. Это мое решение – переспать с ним, я веду в этой партии. Смотрю на Никиту с нескрываемым вожделением, дышу часто и губами воздух ловлю. Сама завожусь, и его это цепляет.
Он не выдерживает и целует. Мягко облизывает пересохшую нижнюю губу, затем верхнюю и грубо врывается языком в рот. Я протяжно хрипло стону, и он снова отстраняется. Смотрит необычно, с каким-то вопросом во взгляде, при этом довольно сильно сдавливает шею.
Всё это не очень мне нравится, но я продолжаю играть в инициатора: бесстыдно трусь промежностью о его руку и выгибаюсь, как гулящая кошка.
Он отодвигает край трусиков – в этот раз они самые обыкновенные – и растирает липкий секрет по моим набухшим складочкам, после чего неожиданно хлестко шлёпает.
– Она еще ехать не хотела, – ухмыляется. – Вытечешь же на хрен, если не оттрахать тебя как следует!
Это было грубо. Округляю глаза и возмущенно втягиваю ноздрями воздух. У меня там и вправду хлюпает, но это не повод хамить! На подобное замечание порядочной девушке положено ответить пощечиной.
Вот только порядочные не трахаются с чужими мужьями.
Выдыхаю. Собираюсь с духом и выдаю:
– Чего же ты ждешь? Оттрахай уже!
Пришла его очередь выкатывать глаза. Пока он переваривает моё предложение, спускаюсь руками по его спине, крепко сжимаю упругие ягодицы и добавляю:
– Общение у нас не клеится, работать с тобой невыносимо, давай хоть потрахаемся по старой дружбе.
У него аж ноздри раздуваются. Не ожидал. Привык, что в такие моменты млею или сбежать норовлю. Только я уже не та пугливая птичка, которая три года назад багровела от слова «трахаться». Я тоже изменилась. И пусть нового опыта толком не обрела, смелости у меня прибавилось.
– По дружбе? – переспрашивает.
– Чисто дружеский перепихон, – подтверждаю. – Сам же говорил, что мы давние друзья.
Смотрит заинтриговано. Да, Никита Гордиевский, я умею удивить.
– Как скажешь, подруга, – опаляет горячим дыханием висок и довольно резко вводит в меня сразу два пальца.
От неожиданности я взвизгиваю:
– Аай!
– Конечно, ай. А ты как думала? – и толкает их глубже.
– Никак… аах. Я не умею думать, когда ты близко… ооо… Ты плохо на меня влияешь!
– О да, – выдыхает, губами прикусывает скулу и начинает ритмичные движения рукой. – Я издеваюсь, – загоняет пальцы внутрь. – Склоняю тебя к нехорошему, – почти полностью достаёт. – А ты у нас ангел! – снова толкает их в меня. – Сколько чужих пальцев в тебе побывало, ангелочек? А не пальцев?
Я не сразу понимаю смысл слов – настолько сконцентрирована на ощущениях, что мозг просто не способен быстро переваривать информацию, – но вопрос слышу.
– Мудак! – выкрикиваю и в качестве ответа что есть силы отталкиваю его от себя. Никита не отходит ни на сантиметр, но руки убирает. Упирается ими с двух сторон, беря меня в капкан. – Это не твое дело… – шиплю и еще раз толкаю.
Бессмысленно: не сдвигается. Вот же ж скотина! Так обломать и меня, и себя. Окончательно испортить этот говняный вечер. Просто фееричный мудак!
– …Отойди, – смотрю исподлобья, руками что есть силы в грудь давлю.
Попа скользит по мраморной столешнице, а ему хоть бы хны! Стоит истуканом, взглядом сверлит.
– Не нравятся мои вопросы? – цедит сквозь зубы.
– Кто ты такой, чтобы мне их задавать? – отражаю с презрительным прищуром. – Руки убрал!
И снова что есть силы его отталкиваю. В этот раз Никита пошатывается. С глухим грудным рыком выдыхает, перехватывает мои руки и рывком прижимает их к островку. Локтями упирается в бедра. Блокирует полностью.
– А то что? – выплевывает вопрос прямо в лицо, обдавая малоприятными ароматами алкоголя.
В глазах ярость. Он надсадно дышит и с силой вдавливает мои запястья в мрамор.
Мне больно. И страшно. Только сейчас доходит, что он пьян. Полбутылки вискаря выглушил за полчаса, так что немудрено.
Как вести себя с ужратыми и агрессивными мужиками, я не очень в курсе. Помню из инструктажа официантки, что нельзя спорить и злить. Важно быть доброжелательной и идти на уступки, пока не подоспеет охрана или полиция. Но, боюсь, банальная вежливость в моем случае не сработает и на помощь никто не придет.
Судорожно сглатываю, когда к горлу подступает тошнота, а глаза наполняются слезами. Чувствую себя загнанной в угол, слабой и жалкой. И все благодаря мужчине, которого никак не могу разлюбить. От этого больно становится не только физически.
– Ты причиняешь мне боль, – признаюсь и часто моргаю.
Плакать нельзя. Следом за слезами из меня потоком хлынут слова. Потом я о них пожалею.
Никита вздыхает и слегка ослабевает хватку, но руки не отпускает. Опускает голову, лбом упирается мне в плечо и трётся. Кожей в вырезе платья чувствую интенсивное тепло его дыхания.
Почему он так груб со мной? Я ведь не сделала ему ничего плохого. Ни сейчас, ни три года назад, когда узнала, что его бывшая невеста беременна. Попрощалась, отпустила с миром. Никогда не преследовала, не писала угроз, не строила козней. Просто исчезла, самоликвидировалась из его жизни. Без его участия выносила и родила нашу дочь. Почему он так жесток?
В очередной раз меня подрывает сказать, что Николь – его ребенок. И заверить, что она никогда не будет носить его фамилию. А еще рассказать, что его отец – убийца. Хочется уколоть, ужалить, сделать больно в ответ. Но вместо этого я чуть слышно озвучиваю свои горькие мысли:
– Чем же я провинилась перед тобой, Никита? По какому праву ты меня унижаешь?
Опять вопросы.
Споры, претензии и неудобные вопросы – три кита нашего общения. Как мы вообще могли любить друг друга?
Гордиевский в который раз тяжело вздыхает и отпускает мои руки. Отходит и отворачивается. Трёт лоб. Не знает, что ответить.
Соскальзываю с островка, поправляю платье. Хвала небесам, оно не порвалось. Приглаживаю волосы – резинка съехала, они рассыпались и растрепались.
– Я иду спать, – его голос звучит твердо и неожиданно. – Ты можешь лечь в любой из комнат наверху или тут на диване.
– Предпочту поехать домой, – мой на нервах осипший голосок предательски дрожит.
– Ты выпила, – напоминает Гордиевский.
– Вызову такси, – предлагаю решение. – Выпусти меня, я возьму телефон и уеду.
– Ложись спать, София! – бросает раздраженно на пути к лестнице. – Утром поедешь.
Уже заметила, что он называет меня полным именем, когда очень зол. Тем не менее рискую поспорить:
– Знаешь что, Гордиевский, мне на работу рано. И вообще… у меня своя жизнь!
– Хватит бесить меня! – выкрикивает, но осекается. Прокашливается. Снова трет лоб. – Не надо, Соня. Не беси больше, прошу тебя. Давай лучше спать!
Глава 14
Это глупо. Все закончилось тогда, в той комнате
Гордиевский быстро поднимается по лестнице, оставляя меня в одиночестве и абсолютном недоумении. Присаживаюсь на диван и тупо смотрю перед собой.
Что это было вообще? И что мне теперь делать?
Он конкретно агрессирует, и это, мягко говоря, напрягает. Оставаться в его доме я больше не хочу.
Слышу, как наверху полилась вода. Решил сходить в душ, наверное. Это хорошо, пусть освежится, ему не помешает.
А я пока выберусь отсюда и уже знаю как. Выйду во двор и перелезу через забор, добегу до шлагбаума на въезде и попрошу охранника вызвать такси.
Крадусь к массивной раздвижной двери на террасу. У таких дверей разные механизмы бывают, но изнутри они всегда открываются. Хватаюсь за массивную ручку и тяну – не поддаются. Меняю руку и теперь толкаю – толку ноль. Внимательно осматриваю всю дверь. Ищу стопер или кнопку потайную – ничего не нахожу. Впервые сталкиваюсь с такими необычными дверями. Может, сломались?
Ладно, черт с ними, в доме есть и другие! Бегу к входной. Радостно жму на ручку… и получаю тот же результат. Все двери непонятным образом заблокированы.
Господи, ну не в окно же лезть! Тем более на первом этаже их вообще нет!
Не зря меня так колотнуло, когда увидела его, не зря интуиция подсказывала, что этот дом – ловушка.
Снова сижу на диване, обреченно обхватив себя за голову. Мне нельзя оставаться с ним в одном доме. Не выдержу и наговорю лишнего! Или сделаю. Что ещё хуже, естественно.
Взгляд упирается в дверь, ведущую в подземный гараж, и тут же возникает идея попробовать выбраться через него.
Сбегаю вниз по лестнице, легко открываю тяжелую металлическую дверь и замираю…
В центре светлого просторного помещения стоит блестящая черная «Ауди». Джип только из салона, завернутые в пленку номера еще не прикручены и лежат на капоте.
Стены, пол и потолок гаража облицованы светлой керамической плиткой, как в дорогих автосалонах. Отражающийся в них свет создаёт иллюзию, что машина не стоит, а висит в воздухе.
Эта махина завораживает. Какое-то время я восхищенно любуюсь её зловещей красотой.
«Влюбляйся лучше в немцев. Они надежней», – вспоминаю слова Гордиевского, и зло разбирает! Купил себе эту гигантскую акулу, а моего малыша-итальяшку обговнял. Долбанный мажор!
Хочется взять ключ и оцарапать весь бок его навороченной тачки, а лучше снять со стены монтировку и запустить в лобовое. Прям руки чешутся! Но я так не делаю: жалко, машина все же очень красивая!
Ворота в гараже автоматические и открываются дистанционно, но где-то должен быть щиток с аварийной кнопкой открытия. Нахожу её довольно быстро, но нажать не успеваю – дверь на лестницу с грохотом захлопывается и одновременно с этим неожиданно гаснет свет.
Пульс срывается, сердце уходит в пятки – я жутко боюсь темноты, а тут она кромешная!
– Помогите! – кричу спустя пару секунд немого ужаса.
Перепуганный писклявый голос заполняет собой пространство, но вряд ли его слышно за пределами керамического бункера. Никита моется в душе или уже спит, он не услышит и не придет. Как минимум до утра, до которого я не факт что доживу.
По телу пробегает мерзкий холодок. Паника накатывает стремительно. Не успеваю понять, что на самом деле меня страшит в этой ситуации, мне просто ужасно страшно!
– Чёрт! Mierda![1]– ругаюсь сразу по-русски и по-испански и размахиваю руками. Может, тут датчик движения есть и свет зависит от него. – Включись, пожалуйста!
Ничего не происходит. Темно настолько, что никаких очертаний не видно. Есть только пол под ногами. Пытаюсь нащупать рукой стену, чтобы по ней дойти до двери – не получается. Наверное, пока размахивала руками, развернулась и отошла от неё. Ощущение такое, будто провалилась в черную дыру.
Паника усиливается. Кончики пальцев немеют, во рту пересыхает, ноги становятся ватными. Тупо оседаю на пол и начинаю прокручивать в голове страшилки. А вдруг Никита не придет? Подумает, что я сбежала и уедет к друзьям или вообще улетит домой? Тогда я умру от обезвоживания. А если случится пожар? Сгорю заживо. Или задохнусь.
После этой мысли дышать становится трудно.
– Никита! – кричу, но получается тихо и сдавленно. Набираю полную грудь воздуха. – Ники, помоги!
Стены отражают мой крик, и наступает звонкая тишина. Сижу в ней целую вечность.
– Если я умру, – произношу совсем осевшим голосом, – то он так и не узнает ничего. Никто ничего не узнает. Николь будут воспитывать чужие люди.
Воспоминания о дочери неожиданно приводят меня в норму. Липкий, как паутина, страх отступает, и мозг начинает функционировать. Меня озаряет, что надо ползти. Неважно куда, просто ползти!
Становлюсь на четвереньки, и в этот момент на голову мне опускается чья-то рука. Вот тут-то голос у меня и прорезается.
– Ааа! – ору, как чокнутая, и зачем-то зажмуриваюсь. В очередной раз сердце срывается и бухает вниз.
– Тсс, не вопи ты так, перепонки полопаются, – говорит Никита и смеётся.
Открываю глаза и в свете телефонного фонарика вижу над собой его силуэт. Вскакиваю и кидаюсь ему на шею. Крепко цепляюсь, прижимаюсь и трясусь – тело неконтролируемо вибрирует.
Никита обнимает меня. Гладит теплой ладонью между лопаток и успокаивает:
– Ну всё, всё. Дрожишь, как осиновый лист.
– Испугалась.
– Это я понял. Темноты, что ли, боишься? Десять минут без света, и с жизнью прощаешься.
Продолжая обнимать, он подталкивает меня вперед, фонариком освещая нам путь.
– Боюсь, – признаюсь. Убираю руки от его шеи, хватаюсь обеими за предплечье. – А почему электричество пропало? Во всем доме, да? А ты услышал, как я кричу? Ты уже спал, да?
– Стоп, Соня! Вопросы буду задавать я, – перебивает грубовато. – Куда я сказал тебе идти? Наверх, правильно? Какого ты вниз пошла?
– Просто пошла.
Я не знаю, как еще ответить. Не придумала.
– Ясно. У Гарика Арина путает право и лево, а ты у меня – верх и низ.
Ты у меня, – эхом звучит в моей очумевшей от страха голове.
Мы подходим к той самой металлической двери. Он отрывает ее, и меня ослепляет яркий свет. В этот момент я чувствую себя последней дурой.
– Ты с самого начала был в гараже, – озвучиваю первую догадку. За ней следует вторая, в которую верить не хочется, поэтому перевожу ее в вопрос: – Это ты выключил свет?
– Нет.
– Врёшь! – разворачиваюсь и толкаю его. – Если ты вошел позже, я должна была увидеть, как открывается дверь. Ты вошел следом! Зачем выключил свет? Кайфуешь, когда издеваешься надо мной? Садист!
Не замечаю, с какой именно фразы начинаю наотмашь лупить его по рукам, плечам, груди… По лицу не попадаю – уворачивается, гад!
– Прекрати драться! – вроде бы угрожает, а сам ржёт.
Ловит руки и разворачивает спиной к себе. Берёт в захват, легонько хлопает по попе и подталкивает к лестнице.
– Да я убью тебя! – кричу почти всерьёз.
Пытаюсь обернуться, вынужденно переставляя ноги и поднимаясь, все пятнадцать ступенек из гаража до первого этажа извиваюсь и визжу. Реально хочу покалечить этого гада. Руки так и чешутся залепить ему пощёчину. Смачную такую, с треском! Только сейчас понимаю, что все три года об этом мечтала.
Но руки мои в капкане, и ногами получается двигать исключительно вперед. Гордиевский привалился всем телом сзади и толкает вверх по ступеням. При этом нагло лапает и притирается пахом.
– Прекрати меня трогать! – прикрикиваю.
– И не подумаю, – огрызается. – Буду делать с тобой, что хочу!
– Хрена с два! – ору на полном серьезе.
В кухне он меня отпускает и убегает в гостиную.
Хватаю первое, что попадается под руку – держатель для бумажных полотенец – и швыряю в него. Не попадаю. Следом летит папка с проектом. Тоже мимо. А вот банка «Кока-колы» влетает этому придурку в колено. Продолжая ржать, он на одной ноге допрыгивает до дивана, снимает с него огромную подушку и ставит перед собой в качестве преграды.
– На меня напала бешеная дизайнерша, я вынужден защищаться! – выкрикивает, корча из себя воина.
Встаю напротив. Руки в боки, взгляд суровый.
– Хватит кривляться, клоун! Ты хоть понимаешь, что я пережила за эти минуты?
– Сонь, я не выключал свет! Честное слово. Это автоматика. Ты сама врубила временное освещение. Там две клавиши, у левой таймер ровно на минуту, – садится на диван, подушку отбрасывает. – Ты же знаешь, у меня нет привычки обманывать.
– Ты изменился за эти три года!
– Я не вру.
– Объясни тогда, почему ты там молчал? Видел, что я в шоке, и ничего не делал!
– Не видел, а слышал. Ты сама с собой разговаривала. Кстати, кто и что никогда не узнает? Речь обо мне?
– Не о тебе! Ты вообще ни при чем! – отвечаю излишне эмоционально.
Никита считывает, что задергалась.
– Обо мне, значит. Всегда вижу, когда ты пытаешься отбрехаться, врушка, – улыбается. – Предлагаю мир! Больше не спорим и ничего не выясняем, не обзываемся и не дерёмся.
– Что же тогда делаем? – спрашиваю с издевкой.
Сложно даже представить, что когда-нибудь мы сможем нормально общаться.
Гордиевский меняет тактику и открыто предлагает мир. Звучит обнадеживающе, но я не верю в его бескорыстность.
– Ты предлагаешь мир в обмен на что?
– А разве непонятно?
Он выжидающе смотрит на меня. Я стойко держу этот пронизывающий взгляд. Ещё как понятно.
– Повторюсь: мне неинтересно быть твоей любовницей, – чеканю каждое слово.
– Скоро твоё мнение изменится. Есть один способ…
– О боги! – я не выдерживаю и вскидываю руки к небесам. – Что же это? Шантаж? Угрозы? Или ты решил, что меня можно купить?
– Влюбить, – исправляет. – Я решил, что тебя нужно влюбить.
Дыхание перехватывает от такого заявления. Ну и наглец! Прямой как палка.
– Боюсь, что это невозможно.
– А ты не бойся. Ты доверься и перестань от меня бегать.
– Ты берёшь меня в плен, закрываешь в своём доме и предлагаешь доверять? – на всякий случай переспрашиваю. Кивает. – Может, тогда хотя бы телефон вернешь? Возможно, с ним мне станет легче доверять. Если ты помнишь, у меня маленькая дочь. Я волнуюсь и хочу быть на связи. Мало ли что…
– Эту проблему я решу, – говорит и что-то быстро печатает в своем телефоне. – Сделано! Можешь спать спокойно. Ну или не спать, – улыбается и показывает экран.
Я неспешно подхожу и присаживаюсь рядом. Смотрю, что там написано, и ладонью закрываю рот, подавляя возглас.
«Мария, доброй ночи. Прошу прощения, что поздно. Вынужденно. София потеряла свой телефон и беспокоится, что вы не сможете с ней связаться. Мы вместе, в случае чего можно звонить мне. Гордиевский Н.»
Читаю и глазам своим не верю. Он написал это Маше? В час ночи?!
Выхватываю из его рук телефон и собираюсь удалить сообщение, но вижу, что она уже прочла и печатает ответ.
«Все поняла, Никита. Пожалуйста, передайте Софии, что у нас все хорошо».
В конце два улыбающихся смайлика.
У меня глаза на лоб лезут. Почему она так спокойно отреагировала и обратилась к нему по имени?
– А скажи мне, Гордиевский Н, давно ли ты общаешься с моей начальницей? – спрашиваю и в глаза ему смотрю.
Интуиция подсказывает, что меня водят за нос.
– Около месяца, может, чуть дольше. А что? – он уверенно держит мой пытливый взгляд.
– Ничего. Спасибо за откровенность, – натянуто улыбаюсь.
Не нравится мне новость, что Мария была в курсе, кто наш «таинственный» заказчик. Знала, кого я увижу на вилле, и не сказала. Мало того, именно на эти даты организовала поездку моей мамы и Николь, намеренно оставив меня одну. Еще и приодеться советовала на встречу.
Чувствую себя объектом всемирного заговора. Должна признаться, чувство это неприятное.
Никита разглядывает меня. Сидит совсем рядом и пялится на губы и шею. Потом на вздымающуюся от возмущения и обиды грудь. На торчащие из-под платья коленки, которые я пытаюсь прикрыть ладонями.
– Ты предлагал лечь спать, – напоминаю и встаю. – Я воспользуюсь предложением. К девяти мне нужно быть в офисе. Надеюсь, утром ты освободишь меня из плена и вернешь машину и телефон…
– Посмотрю на твое поведение.
– Никит, если ты ожидаешь чего-то определенного – просто скажи: что означает это твоё «доверься»?..
Он вопросительно ведет бровью.
– …Сделать тебе минет или ты настроен потрахаться? Как думаешь, после чего мне станет легче тебе доверять?
Его глаза недобро вспыхивают. Машинально делаю шаг назад. Зачем я это ляпнула?
Это была шутка. Просто неудачная шутка. Но я не успеваю об этом сказать.
– На все согласна? – смотрит с вызовом и встает. – А трахать могу куда захочу?
Возмущенно выкатываю глаза и открываю рот, чтобы послать куда подальше, но хочется настолько далеко, что не могу подобрать слов.
– Ты стал невыносимым, Гордиевский! Наглой, беспринципной сволочью! – выдаю и отхожу на несколько шагов.
– А ты – бесячей стервой, София Соловей! – наступает.
– Предлагал перемирие, а сам оскорбляешь, – отступаю дальше.
– Беру пример с тебя, – догоняет. – Какого чёрта ты постоянно меня провоцируешь?!
Мы вернулись к бессмысленному общению обвинениями. Пятиться некуда – дальше лестница на второй этаж. Никита уже дышит мне в лицо. Что дальше? Драка или безудержный секс? Ни один из этих вариантов меня не устаивает.
– Прости, Никита, но для меня это все слишком! – выдаю в сердцах и в отчаянии взмахиваю руками. – Моя жизнь только начала налаживаться. Но появляешься ты, запираешь меня в своем доме и раскачиваешь. Я становлюсь неадекватной!
– Так плохо, когда я рядом?
– Еще недавно я надеялась, что мы больше никогда не встретимся.
– Ненавидишь? – спрашивает серьезно.
– Нет. Не знаю! Может быть… Мне было адски больно тогда, понимаешь?
Совершенно не к месту меня пробивает на откровения.
– Думаешь, мне не было? Да я чувствовал себя последним дерьмом на планете! Бухал беспросветно и выл от бессилия, – шумно тянет в себя воздух. – А ты в это время замуж собиралась, как оказалось.
– Но ты ведь тоже женился! Не в армию ушел, не на войну, не в аварию попал и не в коме лежал… Я должна была ждать тебя в той комнате с окном на океан? Это глупо, Никита. Всё закончилось тогда, в той комнате. Ничего не осталось. Ни-че-го!
Его взгляд стремительно тухнет.
– Иди спать, Соня, – произносит и кривится, словно болит где-то.
Я коротко киваю и разворачиваюсь к лестнице. Неожиданно его пальцы обхватывают мою руку чуть выше локтя. Замираю.
– Совсем ничего? – спрашивает потухшим голосом.
Секундная пауза.
– Спокойной ночи, – произношу, не оборачиваясь.
– И тебе, – отпускает мою руку.
Он идет в кухню, а я быстро поднимаюсь и закрываюсь в ванной. На всю включаю воду в душевой, хватаю с полки полотенце и утыкаюсь в него лицом. Хочется орать что есть силы, но я зажимаюсь и терплю. Не плачу.
Такой короткий разговор, а столько боли всколыхнул. Нельзя нам оголять души – не разгребём потом то, что вскроется.
Долго стою под прохладной водой. Психолог научила меня нескольким техникам дыхания, и я вовремя о них вспоминаю. Дышу и немного успокаиваюсь.
Закутавшись в полотенце, бреду в уже знакомую кровать.
В комнате свежо, пахнет морем и почему-то жасмином, который давно отцвел. В этом доме даже запахи неадекватные. Тяжелая затяжная галлюцинация. Не дом, а дурдом какой-то!
Прикрываю окно. Ветерок из него задувает прохладный, на утро обещали дождь.
Залезаю под одеяло и сжимаюсь. Надо как-то переспать эту ночь, а завтра все изменится. Прилетит его жена с сыном, вечером они пойдут на вечеринку к друзьям. Он отвлечется и остынет, ему станет не до меня. А потом я улечу к Николь.
Нам нельзя сближаться.
____________
[1] Mierda – (с испанского) дерьмо
