Текст книги "Ловушка для птички (СИ)"
Автор книги: Натали Эклер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 28
Мой мир сейчас взрывается
Единственную в жизни двойку я получила во втором классе. Пришла после болезни и неожиданно плохо написала контрольный диктант. Учительница выдала почерканный красной ручкой листок и сказала дома сделать работу над ошибками. Весь вечер я проплакала, потому что не хотела даже смотреть в тот листочек.
«Не так обидно совершить ошибку, как её повторить», – сказал мне тогда папа, и я запомнила. Села за стол и перечитала правила по каждой из ошибок. С тех пор диктанты писала на «отлично».
Я ошибалась в жизни не раз, но всегда старалась делать работу над ошибками. Хорошо усвоила урок.
После того, как Никита ушел, я пишу ему примерно сотню разных сообщений, но ни одного не отправляю. Перечитываю их и понимаю, что эти попытки себя оправдать ничего не исправят. Здесь работает другое правило, но я его не знаю.
Оставшиеся дни отпуска проходят отвратительно.
Мы с мамой и Николь все так же завтракаем за общим столом, ходим к морю и плаваем в бассейне, но меня ничего не радует. Я стараюсь улыбаться, а иногда и смеюсь вместе с дочерью, но на самом деле мне плохо настолько, что больно дышать.
Мама постоянно косится. Увидев Никиту, она сразу поняла, что я её обманула. Мы договорились не лезть друг к другу с откровениями, и она молчит, но от этого не легче.
Вечером накануне отлета Николь капризничает и жалуется на боль в горле. Мама вздыхает, что я напрасно позволила ей съесть мороженое. Меня все раздражает, но я сдерживаюсь и пакую чемоданы.
Отпуск не получился, возвращаться домой нет никакой радости.
Сижу на террасе, завернувшись в теплый плед, туплю в телефон. На Майорке тоже похолодало. Осень. Хандра витает в воздухе и гложет меня изнутри.
Откладываю телефон и смотрю в пустое небо. На нём нет ни одной звезды. Хочется тихонько поплакать, но не получается.
– Соня, можно поговорить с тобой?..
Мамин голос заставляет вздрогнуть. Я киваю и ёжусь. Мама не хочет улетать в состоянии молчаливого конфликта, но разговаривать волнительно нам обеим. Она присаживается рядом.
– …У вас с Никитой какие отношения сейчас? – спрашивает аккуратно.
– Натянутые, мягко говоря.
– Как жаль, – вздыхает мама. – У Арсения совсем нет заказов, а холдинг Гордиевских процветает…
– Могу помочь деньгами. То есть вернуть долг. Вы оплатили мне учебу, я благодарна.
– Дело не в деньгах. Ему нужна работа, он без неё с ума сходит, – она снова вздыхает. – Почему вы поссорились?
– С Никитой? – она кивает. – Ну… Он узнал, что Николь его дочь и обиделся. Мы разругались.
– Он не знал, что она от него?! – у мамы глаза чуть из орбит не вываливаются. – Ты и его обманывала?! Зачем?!
– О-о-о, – тяну я, – ты слово в слово повторяешь его вопросы.
– Но это же нонсенс, Соня! Глупость какая!
– Глупостью было залететь от сына убийцы отца. Дальше я действовала по обстоятельствам.
– Какого убийцы? Чьего отца? – лицо у мамы странно вытягивается.
– Ты забыла, что отец Никиты убил твоего мужа?
– Кто сказал тебе такую чушь?!
– Ты, мама! Ты это мне сказала! Что с тобой не так?! По телефону ты тогда сказала… – я запинаюсь, – намекнула, что его преднамеренно убили.
– Господи, Соня! Что ты говоришь?! – перебивает мама. – Твой папа погиб на строительстве, которое вела компания Саши Гордиевского. Это правда. Там использовали новый материалы, папа не одобрял технологию. Они провели испытания нагрузкой, и перекрытие выдержали. Но когда расходились, одна из плит неожиданно рухнула и придавила несколько человек…
– Но тогда ты рассказывала по-другому! – пришла моя очередь перебивать. – Ты сказала, что у них был серьезный конфликт и никто не верил в случайность гибели папы.
– Конфликт был. Твой папа был категорически против этой технологии в жилом строительстве, а Гордиевский продвигал новый ГОСТ. Из-за этого они поругались, хотя раньше были приятелями. Мы даже на корпоративах холдинга гуляли, и не раз. Я была знакома с мамой Никиты. Он очень на нее похож.
– Что? – переспрашиваю ошарашено. Все, что я сейчас слышу, идет вразрез с тем, что формировало мою действительность последние три года. – Ты же говорила, что следователь не старался. Я помню! Ты сказала так, будто Гордиевский подстроил убийство под несчастный случай.
– Ты совсем не так поняла, доченька, – вздыхает мама, и я вижу, что она плачет. – Гибель папы назвали несчастным случаем, но там была преступная халатность. Наказания никто не понес, а должны были. И технологи производства, и главный инженер. Коллеги твоего отца настаивали на переквалификации дела, но Гордиевский не хотел шумихи и замял. Хотя сам чуть не пострадал. Он ведь тоже был на испытаниях.
Я смотрю на плачущую маму стеклянными глазами и не верю своим ушам. Она разводит руками:
– …Никто никого не убивал специально, Соня. Ты поняла меня неверно. Прости! Мне так жаль…
Я обхватываю голову и роняю ее на колени. Укрываюсь, словно где-то рядом бомбят. Мой мир сейчас взрывается, и мне не остается ничего, кроме как прятаться, чтобы уцелеть.
Что же я натворила?..
Всю ночь я бесконечное количество раз прокручиваю разговор с мамой, ища себе оправдание. Винить других гораздо легче, чем принять факт, что во всём виновата сама.
Осознание ошибки дается тяжело. Я плачу и противлюсь точно так, как в детстве, когда боялась заглянуть в почерканный листок с диктантом.
Утром в аэропорту ловлю на себе долгие и жалостливые взгляды мамы. Она улетает на три часа раньше нас с Николь. Мы приехали ее провожать и будем тусоваться в зале ожидания до своего рейса.
За огромными стеклами льет дождь. Ненавижу сочетание дождь-самолёт. С того самого дня, когда мы с Никитой прощались в парижском аэропорту. Погода была точно такой же. Когда он улетел, мне позвонила мама. Она хотела поддержать, начала рассказывать об отце. Я была как в тумане и не захотела слушать до конца. Сделала поспешные выводы. Чудовищно ошибочные!
Я смотрю на моросящий за окном дождь и чувствую себя опустошённой. Мы с мамой стоя пьем прощальный кофе. Ника играется со своим плюшевым чихуашкой и не обращает на нас внимания. Я сутулюсь и прячу заплаканные глаза, мама снова смотрит необычно. За всю жизнь не помню столько жалости в ее взгляде. Даже когда я лежала в больнице с пневмонией, она не смотрела на меня с таким теплом. Должно быть, сейчас я выгляжу еще более жалко.
– Соня, если я могу тебе как-то помочь, ты только скажи, – шепчет она еле слышно.
– У Арсения в гараже не завалялась случаем машина времени? Мне тут недалеко сгонять, года на три назад, – хмыкаю с нескрываемой грустью.
– И что бы ты там сделала? Не прилетела на тот конкурс?
– Я бы ни за что не отпустила его. Но, кажется, мой поезд ушел, автобус перевернулся, а самолет разбился. Я у тебя неудачница, мама.
– Ты у меня самая лучшая, дочь! – неожиданно задвигает мама. – Ты добрая, великодушная и сильная. Ты всё исправишь и будешь счастлива. Я знаю, что ты сможешь.
После этих слов моя спина сама распрямляется, а в глазах проясняется. За окнами всё также пасмурно, но для меня мир становится в сто раз светлей. Я забыла, что вера близкого человека может так вдохновлять.
Когда объявляют мамин рейс, мы еще долго обнимаемся. Николь виснет на нас обеих и по очереди целует.
– Мои самые р-р-родные девоськи! Самые р-родные, – повторяет, чмокая в щеки, носы, подбородки – куда попадёт.
– Я всё исправлю, – обещаю одними губами, ловя прощальный мамин взгляд.
Пока не знаю как именно, но я подумаю. Вспомню все правила и сделаю работу над ошибками.
Наш с Николь рейс задерживают из-за шторма. В Барселону мы прилетаем только вечером. Нас встречает Мария.
– Маса! – визжит Николька, увидев ее в зале прилёта. – Там был ш-шторм! – старательно выговаривает нелюбимую «Ш».
– Как отдохнула? – косится Мария на меня.
– Там был шторм. Конкретный! И я не про погоду.
– Не ужилась с мамой?
– С ней как раз всё хорошо. Прилетал Гордиевский, привез с собой цунами.
– А мне сказал, что хочет сделать сюрприз, – хмыкает.
– Он никогда не обманывает. Сюрприз получился умопомрачительным и сногсшибательным, в прямом смысле этих слов.
– Ты ему сказала?
– Не успела. Случилось то, чего я боялась: он узнал не от меня.
– И не от меня! – она выставляет вперед руки, и я киваю. – И что теперь?
– Теперь Николь получит отца, а я потеряла любимого мужчину. Он не простит меня. Без доверия нет любви, а он больше не верит мне. Он так сказал.
– Верни его доверие.
– Как, Маша? По вечерам я строчу ему телефонные письма. Объясняю свои мотивы, прошу простить и забыть те глупости, что наговорила… Извиняюсь за ложные обвинения. Потом читаю их и тошно становится. Не отправляю. Все эти слова не значат ровным счетом ничего!
– Когда слова теряют ценность, на помощь приходят поступки, – говорит Мария и садиться в машину.
Я поднимаю глаза в небо, смотрю в его бесконечную синеву и понимаю, как именно все исправлю. Только что мне подсказали правило.
Глава 29
перемен хочется, как никогда раньше
До самого аэропорта я перевариваю наш малоприятный разговор. Раскладываю по буквам, анализирую и резюмирую: Птичка запуталась. Хотела забыть, но ребенка оставила. Хотела сказать, но упорно скрывала. Дочь моя – это факт, с остальным надо разбираться.
Версия неслучайной гибели ее отца выглядит как сюр, но проверить надо. Батя не святой, конечно, но и не упырь тупорылый. Привались чиновника на своей же стройке – верх глупости. Это уже далеко не девяностые были, у него на тот момент такие связи имелись, что стройнадзор был не указ.
Родина встречает тяжелым серым небом, пробками и лавиной проблем. До конца недели кручусь, как бешеная белка. Пожрать не успеваю! Офис, больницы, встречи, аэропорты, снова офис и больницы…
К воскресенью выдыхаю, наконец, и впадаю в минор. Сижу в гостиничном номере, потягиваю виски и меня накрывает. Кроет скулящей за ребрами и ноющей, как зубная боль, тоской по тому, что оставил в Испании. По утреннему солнышку на кухне, по морскому прибою за окном, по теплым простыням, пахнущим летом и Соней.
Глаза прикрываю и вижу спальню с тем самым окном, смятые в порыве страсти простыни, разбросанную по полу одежду. Тонкие пальчики Птички на своей груди… Почти ощущаю их.
Я хочу туда. В необустроенный, пахнущий ремонтом дом, в котором кроме меня и Птички никто никогда не жил.
Не знал, что по дому можно скучать. Само понятие «дом», как его определяет большинство людей, мне чуждо. С тринадцати лет я жил в пансионах, общагах, съемных аппартах и отелях разных стран и городов…
Свить семейное гнездо с Юлей не получилось. В подаренном нам на свадьбу особняке, она стала хозяйкой, а мне досталась роль временного постояльца. Я прожил там всего месяц, раздражаясь присутствием многочисленной прислуги и частыми визитами подруг и родственников Третьяковых, некоторые из которых гостили неделями.
Первое время по привычке обитал в гостевом домике отцовского поместья. Когда батю парализовало, переехал в офис.
В отцовском кабинете при желании можно и жить, но ночевал я всегда вне его стен. У холдинга есть выкупленный номер в отеле рядом с бизнес центром. В нем я прожил почти два года, в него вернулся из Испании.
Усталость, виски, одиночество и тоска – мой воскресный набор. Не верится, что дожил до таких уикендов.
Алкоголь всасывается в кровь и расслабляет мышцы. Телу становится хорошо, у мозга так не получается, ему отдыхать не дают.
Юля присылает истеричное голосовое, что ни одна из сиделок клиники не справляется с обязанностями. Нужно найти с опытом с особенными детьми. Нога у Шурика заживает отлично, а вот приступы агрессии участились. С ним действительно сложно.
Пока просматриваю предложения агентств, предоставляющих услуги медперсонала, получаю сообщение от лечащего доктора отца. Он просит приехать на разговор. Пишет, что показатели стремительно ухудшаются.
Знаю, что речь пойдет об отключении аппаратов поддержания жизнедеятельности. Я намерено оттягиваю этот момент: не хочу принимать решение в одиночку. Брат в Таиланде – вернется в среду, мачеха в запое – надо успеть вывести. Отец уйдет из этого мира в окружении семьи, такова его воля.
За пару дней до второго инсульта, превратившего его в моргающий камень, он прямо сказал об этом. Уже тогда чувствовал, что выходит на финишную.
Он пролежал почти год. До последнего боролся, пытался сесть и что-то мычал. Пока я был в Испании, очередной инсульт его добил. Теперь точно финиш. Он еще дышит, но похороны уже назначены на субботу.
Во вторник я получаю отчет по несчастному случаю тринадцатилетней давности, вечером в кабинет заглядывает начальник службы безопасности.
– Заходи, Иваныч, – приветственно машу рукой, – Как раз смотрю твой файл.
– Там сухие факты, Никит Саныч, – докладывает отставной полковник, – Подробней на словах расскажу, история давняя, но такую не забудешь.
Иваныча я помню с детства. Он с нуля организовал службу безопасности холдинга лет двадцать пять назад, с отцом они знакомы со времен армейской службы.
– Присаживайся, – киваю на стул напротив, – Кофе, чай, коньяк?
– Не откажусь от твоего Мартеля, – улыбается с хитрецой. Пока я наливаю, он начинает: – Неприятный инцидент вышел. Отец твой привез из Канады новую технологию. Теплосберегающие панели, суперэкономные. Производство оборудовали, пробную партию залили. В одном из бюджетных домов решили опробовать и назначили испытания. Комиссия давала заключение на получение ГОСТа. Уже все расходились, когда панель дала крен и перекрытие рухнуло, привалив троих. Одного на смерть, двое остались с инвалидностью. Фамилии их там указаны, – кивает в сторону экрана ноутбука. – Погиб человек из стройнадзора. Они с Сан Санычем приятельствовали. Отца твоего чудом не накрыло.
Я внимательно слушаю, просматривая файл. Там действительно только даты, фамилии и скупое заключение следака.
– Почему они находились в зоне испытаний? Зачем стояли под перекрытием? – подливаю полковнику коньяку и себе чуток наливаю, для доверительности.
– В том то и дело, что они стояли на безопасном участке. Условно безопасном. Из этих панелей, еще до испытаний, выгнали два подъезда. Поспешили. Главный инженер самовольствал. Чуть не угробил шефа, гад. Сан Саныч его уволил, когда все проверки закрыли. Мне тогда пришлось слетать в Москву на поклон…
Он допивает коньяк, я на него кошусь. Рассказывает складно, но что-то тут не клеиться. Явно выгораживает отца.
– Странно, – выдыхаю, – Получается, отец чуть сам не пострадал, приятель его погиб, но виновного он отмазал? Зачем, Иваныч?
– Не хотел скандала, – он разводит руками, – Кстати, технологию усовершенствовали и через год получили-таки ГОСТ. Все бюджетные комплексы холдинга из этих панелей построены и стоят вон сколько лет…
Я начинаю понимать. Отец отмазал не инженера, а себя и свои бабки. Это он принял решение начать строить по новой технологии. Завод работал, панели надо было внедрять и ставить на поток. Инженер выполнял приказ. Не зря Иваныч сказал «поспешили». Батя никого не убивал, но вина не нём была.
– Послушай, Никита, – мнется Иваныч у выхода, – После смерти шефа ты поменяешь всю команду? – пристально смотрит в глаза. В ответ я пожимаю плечами, – Я к тому, что хоть и старый, но послужить еще могу. Связи у меня остались, вашей семье всегда был и буду предан. Я не против уйти в подчинение, но совсем на пенсию не гони. Оставь в отделе, если что. Лады? – его голос звучит необычно тихо и как-то жалко.
Я коротко киваю и утыкаюсь в ноут, но как только закрывается дверь, тяжело вздыхаю. Как представлю, сколько подобных просьб услышу после похорон, бежать хочется. Уже неделю в офисе у всех траурные лица. Не то чтобы сотрудники так любили генерального, они просто боятся перемен. А мне этих перемен хочется, как никогда раньше.
Подхожу к окну. За ним обыкновенная будничная суета: мокрые после дождя дороги, сигналящие на светофоре машины, переполненные трамваи…
Зачем я здесь, когда хочу быть совсем в другом месте? Кому и что доказываю, проживая чужую жизнь?
Успешный руководитель, счастливый семьянин, везунчик по жизни… На самом деле все тот же никому не нужный мальчик, плачущий под дверью отцовского кабинета. Пытаясь залечить детскую боль, я зачем-то стараюсь быть хорошим сыном человеку, который уже мертв, по сути. Ему и раньше было наплевать на меня, а уж теперь то…
***
В четверг в офис неожиданно приезжает Юля. Хорошо, что к вечеру, днем у меня и минуты свободной не выдалось.
– Здравствуй, Никита! Я по делу, – звучит подчеркнуто официозно.
Еще с Испании мы общаемся сквозь зубы. Она не признает, что виновата в трагедии с Шуриком и не считает себя обязанной выхаживать его. Продолжает вести свой привычный образ жизни, перебрасывая на меня вопросы его реабилитации. У нее стресс, травма и шок. Это я из ее соцсетей знаю, куда она каждый день постит жалобные селфи убитой горем матери несчастного ребенка.
Вот и сейчас она прямиком из салона, где, стремясь залечить душевные раны, наращивала ресницы.
– Твоего отца отключают завтра? – взгляд серьезный, но ресницами хлопает.
– В полдень. Хочешь присутствовать? Ты не родственник, тебе не обязательно.
Юля присаживается на диван, закидывает ногу на ногу.
– Завещание сразу зачитают?
Я чуть ли не давлюсь чаем, который как раз допиваю.
– Не уверен, что оно есть. А тебе какая разница?
– Я представляю интересы сына, он наследник.
– У нас с тобой общий сын. Считаешь, моего присутствия недостаточно? И внуки – наследники второй очереди, если ты не знала.
Фыркает.
– Значит, завещания нет? – смотрит исподлобья. Я пожимаю плечами, – Ты позвони адвокату, уточни. Это серьезный вопрос, Никита!
Она нехило взвинчена, но изображает ответственную даму.
– Не буду я никому звонить. Если оно есть, то будет как в нем написано. Если нет, то мы с Максом делим пополам все имущество. Других наследников нет, мачеха свое уже получила, подписав брачный контракт.
– Ясно, – произносит и задумывается, – А ты так и будешь жить в отеле? Домой переехать не хочешь?
Ее тон становится мягче, взгляд меняется на заинтересованный. Сейчас она включила хорошую жену. Я успел изучить все ее версии.
Решаю не ходить вокруг да около, говорю прямо:
– Через неделю я подам на развод и улечу. Вернусь в декабре, тогда и разведёмся.
У нее заметно отвисает челюсть и округляются глаза. В обрамлении слишком длинных и густых ресниц они смотрятся жутко.
– Какой развод? В смысле?
– Без смысла! – мое напряжение тоже дает о себе знать, – Нет никакого смысла играть в семью, которой у нас не было и нет. Шурика я не бросаю, тебя первое время готов поддержать. Если хочешь, сын будет жить со мной.
Она больше никого не изображает и не хлопает ресницами. Пока в голове переваривается информация, выпученные глаза блуждают по кабинету.
– А дом кому достанется?
Такого вопроса я не ожидал. Не сейчас по крайней мере.
– Наши имущественные отношения прописаны в договоре. Возникнут претензии – обратись к семейному адвокату. Контакты своего я тебе пришлю.
– Ты нанял другого адвоката?
– Естественно, Юля. Странно, если один человек будет представлять интересы разных сторон.
Ее глаза больше не блуждают. Они рассекают пространство комнаты, чертя ровные и короткие линии, и вдруг резко тормозят на мне:
– Когда ты решил развестись?
– Еще до нашей свадьбы, – отвечаю, недолго думая, – Я всегда любил другую. Неужели ты не понимала?
Она вздрагивает и выпрямляет спину. Сейчас я сделал ей больно.
– Прости, – говорю и опускаю глаза.
Это оказалось сложней, чем я думал. Во рту пересохло, за ребрами неприятно ноет, левая нога непроизвольно дрожит под столом.
С той же прямой спиной Юля поднимается с дивана и идет к двери.
– Я буду завтра, – бросает через плечо и выходит, не попрощавшись.
Глава 30
Я скучаю по ней, по своей Птичке
Такой неприятный впереди день, такой сложный позади разговор, а у меня внутри штиль. Ночью мне приснилась Птичка. Мы ехали на кабрике, держась за руки. Она улыбалась, и я знал, что всё будет хорошо.
Проснувшись по будильнику, неспешно собираюсь и спускаюсь в лобби-бар отеля. Как раз допиваю утренний кофе, когда по видеосвязи звонит Белецкий.
– Хай, бро, мы с новостями, – во весь рот лыбится в экран. На заднем фоне приветственно машет Арина, – С хорошими, двухполосочными, – добавляет, крутя в руках какой-то маркер.
Не сразу, но я врубаюсь, что это тест на беременность.
– Блин, ребята! Поздравляю вас! Офигительная новость! Новый этап, новая жизнь, – моя рожа расплывается не меньше, чем у Игорька. Рад за них безумно.
– Спасибо, Ник, – пищит Арина, обнимая мужа со спины. – Так там твой сыночек? Папе не лучше?
– Шурик уже вовсю шевелит пальчиками, на днях побежит. Всё хорошо, – я выдавливаю улыбку и спешу перевести разговор, – Когда срок рожать? На узи уже были?
Пока Арина рассказывает, Гарик кивает и поддакивает. То и дело она треплет его шевелюру. Оба невозможно счастливые. Я не стану говорить им о похоронах, не хочу омрачать момент.
– Ждите в гости, – обещаю, прощаясь. – У меня тут идея появилась, прилечу обсудить. По офису соскучился.
Гарик удивленно вскидывает брови.
– Ты серьезно, друже? Передумал уходить? Не бросаешь меня? – улыбается с каким-то смутным неверием в глазах.
– Будем масштабироваться, бро, – подмигиваю, – Херачим дальше и больше…
– Эффективней и креативней, – заканчивает. Это наш с ним личный слоган с первых дней существования «BE: GO», когда мы еще в съемной комнатухе на собственноручно собранных компах писали первые апки.
В клинику я приезжаю за двадцать минут до назначенного времени. Юлин лексус уже стоит, порш брата тоже. Ни припомню ни одного случая, чтобы Макс не опоздал, а тут явился даже раньше. Неужто взрослеет?
Главврач встречает меня на входе. Вид у него перепуганный.
– Никита Александрович, у нас там, – он скашивает глаза в сторону палаты, – Ваша супруга с адвокатом и представитель лаборатории. Они хотят взять материал для молекулярно-генетической экспертизы.
Я не врубаюсь и по моему лицу это заметно.
– Мы не разрешаем без вашего согласия. Или можно? – добавляет он и заглядывает мне в глаза. Какой ответ он там ищет, если я вообще не понимаю, о чем речь.
Быстрым шагом иду в палату. Доктор семенит следом.
– Что за экспертиза? – спрашиваю на ходу. Ненавижу, когда все вокруг всё понимают, а я нет.
– Установление отцовства на основании ДНК-теста, – слышу за спиной и резко торможу. – Они хотят взять кровь у вашего батюшки. Предоставили лицензию, адвокат показал гражданский иск. Мы не можем отказать, но попросили дождаться вас. Смерть мозга задокументирована, но аппараты мы не выключали и кровь взять можно…
– Установление отцовства для кого? – я теряю терпение.
– Спросите лучше сами, – он опускает глаза и толкает дверь.
Я все так же ни хрена не понимаю, но в палату вхожу. Там дежурная медсестра, сонный Макс, Юля и два незнакомых мне мужика. Один из них представляется адвокатом и протягивает зарегистрированное заявление в суд. Я пробегаю глазами по тесту и тихо охреневаю.
Юля просит установить факт отцовства для моего сына на основании результатов генетического теста. Предполагаемый отец – Гордиевский Александр Александрович.
На пару секунд я подвисаю. Несколько раз перечитываю имена.
Три года назад, когда Шурик еще был в утробе, я сам настоял на подобном анализе. Мы с Юлей сдали кровь и через два дня мне на почту пришел результат. Черным по белому значилось, что я являюсь биологическим отцом плода. При чем тут мой отец? Что она мутит? Хочет устроить скандал? В чем смысл? Месть?
Вопросов у меня много. Поднимаю на Юлю глаза, она демонстративно отворачивается. Ей придется ответить, но позже. Сейчас я и сам не готов разговаривать.
Очень хочется громко выругаться матом, но я вежливо даю согласие за забор крови и выхожу в коридор.
– Чёт я не понял, Никитос, – шепчет за спиной Макс, который вышел следом, – Что за цирк Юлька там устроила? Ты ж тогда делал тест. Сначала набил мне морду, а потом извинялся, потому что Шурик твой оказался…
– Решил кратко пересказать мне мою жизнь за последние три года? – рычу я шепотом.
Орать в больнице не прилично, но как же хочется!
– Не кипятись, Никит, – просит Макс, – Я ж только с Тая прилетел, не врубаюсь, чё у вас тут происходит. Объясни нормально. Юлька там сказала, что малый от бати. Не племяш мне получается, а брат? И тебе брат…
– Сууука, – вырывается из меня, когда вспоминаю, как вчера Юля вынюхивала у меня про завещание. Так вот почему она прискакала. Хочет сделать Шурика наследником наравне со мной и Максом, чтобы потом распоряжаться его частью наследства.
– Шалава она, – подтверждает Макс.
– Она спала с отцом? – подхожу вплотную к брату и внимательно смотрю ему в глаза. Он кривится и отворачивается. – Мааакс, – зову ласково, – Лучше рассказывай, что знаешь, а то опять нос разобью.
Он дергает челюстью:
– Так все знали.
– Сказать западло было? Чисто по-братски предупредить?
– Это ж еще до тебя! – он отводит глаза, – У бати всегда были любовницы, Юлька одна из них. Я еще в школе учился, когда она по понятным причинам ошивалась рядом с ним. Но когда ты приехал, они вроде перестали встречаться. Я так думал.
– И поэтому ты решил замутить с ней сам? На Филиппинах вы не как друзья отдыхали, я в курсе, что трахались…
Макс цокает и вздыхает.
– …Ладно, – хмыкаю, – Мы все равно разводимся. Если что, могу благословить.
– Никитос, твою мать! Я уже жалею, что приехал. Не напоминай мне даже ту поездку! Это не я с ней трахался, а амфетамин, который я тогда жрал горстями.
– Больше не жрёшь?
– Вообще не употребляю. Поэтому в Тае зависаю, там с наркотой строго. Типа рехаб у меня.
– Молодец, – стучу его по плечу, – С бухлом тоже завязывай. В наследство вступим – холдинг на тебе останется. Я уезжаю, здесь жить не хочу.
– Ей, Никит, ты чего? Я не смогу! – он испуганно выпячивает глаза.
– Сможешь, Макс, – треплю его за затылок, – Вон Юлька тебе подсобит, если что.
Моя почти бывшая жена как раз выходит из палаты. Смеряет нас надменным взглядом и молча дефилирует к выходу в компании своего адвоката.
– Тварь ты, Юлька, – выкрикивает Макс ей в спину. – Лживая, подлая тварь!
Мне начинает казаться, что я на съёмочной площадке дешевой мыльной оперы. Не хочу учавствовать в этом фарсе, но мне так смешно, что сдержаться не получается, и я тупо ржу в голос.
Адвокат ошарашенно озирается, Юля и не думает отвечать. Она молодец! С гордостью и достоинством несет звание главной шлюхи семейства Гордиевских.
– Никита Александрович, – окликает меня главврач, высовываясь из палаты, – Мы готовы. Зайдёте?
– Отключайте без меня, – отрезаю исключительно серьезно и иду к выходу.
Смешного на самом деле мало. Четыре года люди, которых я считал самыми близкими, делали из меня дурака. Ладно Макс, хрен с ней с Юлей, но отец…
Вспоминаю, как старательно он сводил нас с Третьяковой, как потом настаивал на свадьбе, радовался рождению внука. Всегда приговаривал, что желает мне лучшего. Мостил свою дорогу в ад. Пусть теперь жарится.
Макс выходит буквально через пару минут. На глазах слезы.
– Всё, брат, умер батя, – шмыгает носом.
Я его обнимаю.
– Он еще во вторник умер, когда ты в Тае на дискаче отжигал, так что не реви. Расскажи-ка мне лучше, почему Юля спала со стариком? Никак не могу понять. Неужто любовь?
– Бабло, Никитос. Оно всё решает.
– Юля Третьякова не из бедной семьи, – напоминаю.
– Я в курсе. Только лет шесть назад, Третьяковы фактически обанкротились. У них из активов один пустырь остался, на котором батя построил новый квартал. Чтобы он их участком заинтересовался, Юльку под него подложили. Потом её дядька еще бесхозной земли к рукам прибрал, и снова батя что-то построил. Так они и выгребли.
– Как думаешь, Шурика она реально родила от бати?
– Уверен! Стала бы она устраивать это шоу, не знай наверняка. Мы можем свою экспертизу провести. Деньги на кону немалые. Будь они прокляты! Все беды из-за этих сраных денег.
– Ты их никогда не зарабатывал, Макс, не надо обзываться, – усмехаюсь.
– Что толку, что ты зарабатывал? Счастлив смотрю очень! – ерничает. – У тебя тогда девушка была, да? Когда Юлька тебя на свадьбу развела?
– Была и есть. У нас дочка растет, – рассказываю и чувствую в груди какой-то нереальный трепет.
Я скучаю по ней, по своей Птичке. Понять ее не могу, но очень скучаю и хочу простить.
