Текст книги "Чингисхан. Сотрясая вселенную (СИ)"

Автор книги: Нариман Ибрагим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Необходимо осечь зарвавшегося мальца, с чего-то возомнившего о себе слишком многое. Вообще, что-то такое в Валамире было всегда, но расцвело это только сейчас, когда сам Тенгри дал ему, незаслуженно, просто потому что, высокое положение и богатство.

– Хватит, – приказал Зевта, а затем посмотрел на Эйриха. – Ты молодец, сын. Вовремя привёз брони и мечи. И другие товары тоже вовремя. Как раз гунны скоро привезут ещё больше скота – не только обменяем его на золото, но ещё и покажем, что у нас почти все воины бронные.

Это будет очень большой ошибкой – будить в кочевниках жадность. И действия Зевты приведут именно к этому. Сейчас, вероятно, гунны считают, что у нищих готов просто нечего брать, кроме рабов, но когда они увидят то, что у них есть...

Алчность точно взыграет и коневоды пересекут Дунай, чтобы истребить здесь всех.

Надо уходить.

– Надо уходить, – произнёс Эйрих решительно. – Ибо придут либо гунны, либо римляне.

– Знакомая история, – вновь непрошено вступил в беседу Валамир.

– А не кажется ли тебе, брат мой, – посмотрел на него Эйрих, – что ты слишком много говоришь?

– Эйрих, – Зевта нахмурился. – Негоже ссориться с родной кровью.

Сейчас Эйрих жалел, что не позволил давно мёртвому Дикинею сделать его грязное дело хотя бы наполовину. Глядишь, Валамир сейчас держал бы язык за зубами. Или лежал в овраге, том самом, где они закопали Дикинея.

– Валамир, брат мой, – сдержанно улыбнулся Эйрих. – Прости меня за грубость. Но будь добр впредь не лезть в разговор взрослых мужей.

– Эйрих прав, – поддержал его отец, вдруг вспомнивший, что Эйрих – это взрослый мужчина, а Валамир – это сопляк, которому ещё незачем давать слово. – Помолчи, Валамир.

Непоследовательность действий отца толсто намекала на то, что он уже изрядно перебрал, что также было видно по красному лицу и медленно двигающимся глазам, хмельно и лениво оглядывающим пространство вокруг.

– Хорошо отец, – поклонился Валамир и отошёл за колонну.

Одна из обслуживающих стол женщин, Ильда, вдова Дикинея, неопределённо хмыкнула, взглянув на Иоанна. Римлянин потупил взор.

Слышал Эйрих, что Ильда повадилась ходить к яме римлянина и, как говорил Виссарион, испражнялась на него по малой нужде, прямо через решётку. Она не забыла, как он пользовал её за, как позже выяснилось, копейки. И почему-то всем деревенским бабам было важно не то, что Ильду за деньги пользовал римлянин, а то, что за маленькие деньги.

Неизвестно, сколько раз Ильда ходила к яме, но, как полагал Эйрих, каждую монетку она окупила.

«И окропила, ха-ха-ха!» – Эйрих с трудом не позволил смеху вырваться наружу.

Вдова поставила на стол перед вождём самую жирную куропатку.

– Ильда! – позвал Эйрих. – Подойди ко мне.

Женщина повиновалась.

– Это тебе подарок, из дальних странствий, – вытащил Эйрих из кошелька два серебряных кольца без камней.

Ильда сильно удивилась, но дар приняла, после чего поклонилась в пояс.

– Ступай, – отпустил её Эйрих.

Иоанн Феомах смотрел на происходящее со смешанными чувствами. Он ведь прекрасно понял, за что именно Ильда получила этот дар...

– Мы уже не раз слышали от тебя, что надо уходить в Италию, – произнёс Зевта, решивший, что неловкая пауза затянулась. – Но мы не можем.

– Почему? – спросил Эйрих, уже догадываясь, что за ответ получит.

– Иоанн обещал мне связь с римским императором, – ответил Зевта.

– Брехня, – вздохнул Эйрих. – Он солгал тебе.

– Почему? – удивлённо спросил Зевта, после чего перевёл взгляд на напрягшегося Феомаха.

– Потому что, как я узнал, императора ничего особо не интересует, – пояснил Эйрих. – Он сидит в Большом дворце, смотрит постановки и даже не осведомляется о том, что происходит в его державе. Всем там заправляет консул Флавий Антемий...

Эйрих оторвал кусочек от сочной куропатки и закинул его себе в рот.

– Но этот самый консул отправил к нам Иоанна Феомаха, – продолжил он, прожевав мясо, – чтобы несчастный комит, силами одной центурии, сделал работу, на которую потребовалось бы несколько легионов. И он сделал. Только вот живым его обратно никто не ждёт.

Феомах побледнел ещё сильнее.

– Так что он едва ли может быть чем-то полезен нам, – Эйрих с разочарованным выражением лица медленно покачал головой. – Я бы прирезал его, чтобы проблем не создавал... Но это я...

– Он говорит правду? – спросил Зевта у Иоанна.

Эйрих говорил правду. Ту правду, которую сумел собрать на улицах Афин. Феомаха в Афинах знали и помнили. Никто не мог сказать ничего хорошего об этом скользком уже, который, как болтают, сношал римскую императрицу за спиной императора.

Правда, когда комит оказался в деле, он быстро показал, что его умения заслуживают куда лучшего применения. Всё-таки, Эйрих не мог не признать, что это было блестяще – отравить и перерезать весь цвет окрестного воинства готов. Пусть не всех, ведь много кто решил не ехать к Брете, но многих. Даже если бы Феомах погиб, вместе со своим войском, это всё равно считалось бы большим успехом при императорском дворе. В общем-то, считается, потому что готы были вынуждены сократить количество набегов и сколько-то месяцев спокойствия Феомах выиграл.

– Это не совсем правда... – заговорил римлянин.

– Хочешь сказать, что я лгу? – недобро усмехнулся Эйрих. – Альвомир, мальчик мой! Подойди-ка сюда!

Слабоумный гигант, сидящий среди воинов, вдруг вскочил с лавки и встал столбом, не прекращая, при этом, грызть окорок кабана.

– Стой, Эйрих! – придержал сына Зевта. – Не горячись! Он не хотел тебя оскорбить!

Эйрих с неодобрением покачал головой.

– Альвомир, садись, продолжай кушать! – крикнул он своему чемпиону. – Кушай хорошо и тщательно жуй мясо!

Гигант заулыбался Эйриху и помахал ему сочащимся жиром окороком. Жир обрызгал воина, сидящего справа от него, но воин счёл молча стерпеть, не позволяя даже мимике выдать хоть какое-то недовольство.

– Вот молодец ты мой! – умилённо улыбнулся Эйрих в ответ. – Эй, вы, двое, а ну живо подвинулись! Ему ведь не хватает места!

Два воина, невольно сдвинувшиеся на освободившееся пространство лавки, резко дёрнулись и освободили пространство для Альвомира, с большим запасом. Гигант сел и, по-видимому, забыл обо всём, кроме еды. Даже об окороке в левой руке – он увидел жареного сома и подвинул римскую серебряную тарелку поближе к себе.

Об Альвомире болтают всякое, но Эйрих доподлинно знал, что большая часть этой болтовни – ложь. Без указа от человека, которому доверяет Альвомир, этот гигант и мухи не обидит. Ненависть, злоба, что-то личное к людям – это не об Альвомире. Он живёт в своём мире, где есть безусловно хороший – Эйрих, а есть плохие люди, которых надо побить топором – те, на кого укажет безусловно хороший Эйрих. Нет, гигант может злиться, но вся ярость довольно быстро сходит на нет, обычно, прямо вместе с объектом для ненависти. И вновь Альвомир погружается в собственный добрый мир, где тепло, много еды и есть Эйрих, который точно не даст его в обиду.

«Счастливый человек...» – подумал Эйрих.

– Я приношу свои извинения за произнесённые слова, – покладисто поклонился Феомах. – Я ещё недостаточно хорошо владею готским...

– Тогда говори на латыни, – процедил Эйрих на латыни. – Ты хочешь сказать, что я сказал неправду? О-о-очень аккуратно выбирай слова для ответа.

Иоанн прикрыл рот и начал лихорадочно соображать. Он уже успел узнать, что у готов очень легко получить вызов на поединок. Некоторым достаточно и косого взгляда...

– Я хотел сказать, что ты не знаешь всей правды, – заговорил римлянин на родном языке. – Меня не посылали на смерть. Флавий Антемий наказал мне, чтобы я вернулся и доложил об успехе или провале.

– Малозначительно и маловолнительно, – вздохнул Эйрих. – Никак не тянет на «всю правду». Что-то подсказывает, что ты это придумал только что.

– Христом клянусь! – перекрестился Иоанн.

– Мало веры римским клятвам, – произнёс Эйрих на латыни, а затем перешёл на готский. – Вы и мать родную в рабство продадите, если речь пойдёт о собственной шкуре. Отец, доверять римлянам нельзя. Вот этот – он предаст тебя сразу, как только окажется за стенами Константинополя.

Оторвав ножку куропатки, он начал сгрызать с неё жирное мясо.

– Они видят в нас только угрозу, – продолжил Эйрих, расправившись с ножкой. – Варваров. Потому что между нами слишком много зла.

– Ты солгал мне, Иоанн? – спросил Зевта совершенно иным тоном.

– Я не лгал! – воскликнул римлянин. – Я и правда могу наладить связь с очень знатными людьми в Константинополе! У вас ведь есть золото, так? Я могу наладить покупку железа, оружия и броней! Вам ведь нужно всё это?

– Не то чтобы сильно... – произнёс Эйрих.

– Я думал, что у нас согласие, Иоанн... – разочарованно произнёс Зевта. – А ты, оказывается, всё это время говорил как римлянин...

Зевта искренне расстроился. Готы не привыкли к такому ведению дел. У готов всё просто и понятно: мужчина, если он достоин держать топор и щит, должен отвечать за свои слова и не ронять их напрасно. В этом их коренное отличие от римлян.

Аларих, каким бы хитромудрым готом ни был, тоже ведь пытался договориться, надеялся на взаимную честность, на права федератов и немного земли...

– И опять ты прав, Эйрих, – произнёс Зевта. – Как ты настолько глубоко проникаешь в суть людей?

– Книги, отец, – ответил мальчик. – Их пишут те, кто умнее всех в этом зале. И иногда мне кажется, умнее всех вместе взятых. Я хорошо узнал римлян по книгам, поэтому для меня не секрет, что движет нашим Иоанном. Он хочет в Константинополь. На коне, с золотом, серебром и радостными вестями. Что готы потеряли много воинов, что готы теперь не побеспокоят рубежи империи ещё несколько месяцев...

Не прибудь Эйрих так вовремя, не взялся бы даже размышлять на тему, как далеко это всё могло зайти...

– Но не будем об этом, – решил он. – Как идёт объединение деревень?

Это один из важнейших вопросов, потому что Эйрих знал – чем больше соберёт деревень Зевта, тем больше воинов будет в их большом походе на Италию.

– Пришлось убить или ранить ещё двадцать славных воинов, но зато теперь под моей рукой тридцать шесть деревень, – сообщил Зевта с нотками самодовольства. – Если посчитать, это, примерно, шестнадцать тысяч человек – наш ульс... тьфу... улус самый большой. Это сильно меньше, чем у Алариха, но больше, чем у остальных остготов. Кое-где воины сохранили лошадей, поэтому у нас теперь есть кавалерия. Можно было и пойти на запад, но ещё слишком рано...

– Надо идти, пока есть шанс, – произнёс Эйрих. – Кто вообще может знать наперёд, что произойдёт следующей весной? Будет ли вообще для нас весна?

– Надо выждать, – стоял на своём Зевта. – Хотя бы пару лет, чтобы нагулять жирок для долгого похода.

– Гунны уже присылают купцов, – сообщил Эйрих.

Зевта не понял. А вот Иоанн что-то понял. Видимо, знает, как действуют гунны. Но откуда?

– Иоанн, – произнёс Эйрих. – Как действуют гунны, прежде чем начать вторжение?

Римлянин увидел в этом отличный шанс оказаться полезным:

– Сначала они присылают разведку, чтобы всё разузнать. Где и какие деревни, сколько воинов в деревнях, как далеки деревни друг от друга, какие отношения между правителями и прочее.

– Разведчики? – переспросил Зевта.

– Да, обычно это купцы, – кивнул Иоанн. – Купцы ведь неподозрительны.

Зевта посмурнел. Теперь он всё понял.

– Почему ты молчал раньше? – спросил вождь.

– Я не думал даже, то есть не знал, что все эти купцы от гуннов, – начал оправдываться Иоанн. – На лицо я ведь их не отличу...

– Скоро гунны будут точно знать, что у нас тут и почём, – вздохнул Эйрих. – Надо либо уходить очень скоро, либо принимать бой.

Вождь крепко задумался. Весь хмель из его взгляда выветрился моментально, потому что нет ничего более отрезвляющего, как внезапный страх от осознания гибельности своего положения.

– Теперь, когда об этом знают все в бражном доме... – тихо прошептал Зевта. – Мы не можем просто бежать. Это урон чести.

Вот это готское представление о чести, напрямую идущее из древности, когда они поклонялись старым богам и ещё не отринули их в пользу Христа, было не до конца понятно Эйриху. Двойственность его даже раздражала, потому что напоказ все готы правоверные христиане, а как что-то случилось...

– Честь – это для живых, – произнёс Эйрих. – У мёртвых же чести нет. Совсем как у римлян.

– Грехи Миджунгардса... (1) – с отчаяньем прошептал Зевта. – Почему сейчас?

Отец редко ругался и ещё реже поминал старую веру. Он действительно понял, что всё серьёзно и гунны практически на пороге. Эйрих подозревал, что Зевта надеялся на то, что их оставили в покое и можно спокойно пожить хоть сколько-нибудь. Увы.

– Потому что такова жизнь, – пожал плечами Эйрих. – Так что мы делаем?

/28 февраля 408 года нашей эры, бывшая римская провинция Дакия/

Улдин сидел на седле и с безразличным взглядом наблюдал за тем, как танцуют римские девицы. Они уже слегка постарели, а сегодня ещё и ослабли – он заставил их танцевать весь день. Нужны новые, молодые и полные сил. Но римлянки ему уже поднадоели...

«Крепкие бабы есть у готов», – подумал Улдин с предвкушением.

И предвкушение его было не на пустом месте, потому что сегодня пришли вести от его сына, Руа, ходившего с купцами на юг, за реку.

Предатели из готов устроились хорошо и начали обрастать жирком...

Они поставили множество деревень, которые можно всласть пограбить и спалить.

Не то чтобы это было необходимо, но очень хотелось, поэтому должно быть сделано.

«Засиделись», – подумал Улдин. – «А степь тут хорошая...»

Невольно он вспомнил о степях, откуда он родом. Сухие травы, терпкий запах...

Тряхнув головой, Улдин поднял руку в останавливающем жесте.

– Принесите мне вина, надоело, – процедил он сквозь зубы.

В юрту вошли Октар и Мундук. Эти двое с детства были чуть ли не на ножах, но за последние несколько лет необычайно сдружились. Видимо, решили "дружить" против Руа, третьего брата.

"Не понимают, дурни, что их по отдельности перебьют как щенят, и ладно бы какие-то римляне или другие чужаки..." – подумал Улдин с горечью. – "Свои же перебьют, почуяв, что братья порознь..."

Сам он тоже имел не лучшие отношения с братом, Харатоном, а старший брат, Калла, вообще умер, потому что они "дружили" против него. И прямо на глазах Улдина история повторяется вновь.

– Где пропадали? – недовольно спросил Улдин. – Ваш брат донёс до меня сведения, что у готов отлично идут дела. Пора бы уже взять их за волосы и вспороть им поганые предательские глотки...

Примечания:

1 – Миджунгардс – готск. Midjungards – это слияние слов midjuna и gardaz, формирующих вместе выражение «круг земной» или «земляной вал» по версии исследователя Файста, написавшего об этом в 1909 году, но дальнейшие разбирательства привели к тому, что было установлено приближенное к реальности значение – «срединная ограда» или «срединные врата». В мифологии готов, как и у всех древнегерманских племён, midjungards– это мир людей, срединная земля. У скандинавов это же понятие обозначает Мидгард. В общем-то, именно через древнегерманские языки и выясняется, что мифология скандинавов – это не их уникальная и оригинальная придумка, а о Вотане и Тире певцы складывали песни ещё до развала Западной Римской империи. И о Хель тоже. И о Вальгалище, куда могут войти только самые из самых.

Глава двадцать первая. Старейшины и народ готов

/28 февраля 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

Повальная пьянка всё же состоялась.

Несмотря на то, что Зевта полностью осознал грозящую беду, отменить празднование возвращения сына он не мог.

Поэтому брага потекла рекой и почти вся деревня пила непрерывно, позавчера, вчера и сегодня.

Эйрих же в пьянке не участвовал, потому что строго придерживался собственных принципов, обретённых ещё в прошлой жизни. Веских причин менять их у него не было, потому что его отношение к алкоголю никак не изменилось: будь Брета менее подвержен пьянству, не умер бы от рук вероломных римлян.

– Приготовь коня к прогулке, Виссарион, – приказал Эйрих.

Он проснулся час назад, умылся, позавтракал и начал готовиться к конной прогулке, чтобы Инцитат не застаивался подолгу. Хороший конь требовал хорошего обращения.

Сегодня, возможно, будет последняя поездка без стремян, потому что деревенский кузнец, Смида, должен уже закончить работу.

«Странный у Смиды, (1) конечно, был отец...» – подумал Эйрих.

Видимо, ещё при рождении сына, Гадраск был уверен, что ребёнок обязательно станет кузнецом, а не выберет стезю воина.

«Смиде шуточка отца, как я понимаю, понравилась», – мысленно усмехнулся Эйрих, выйдя из дома. – «Непонятно только, как к этому относится Айзасмида...» (2)

Айзасмида – это сын Смиды, помогающий отцу в кузнице. Предполагалось, что мальчик, который на год младше Эйриха, поедет в соседнюю деревню, где будет учиться у Мульды Хайхса. (3) Через пару лет или около того – Эйрих не интересовался специально, но в деревне сложно не узнавать всякие подробности из жизни соседей.

Правда, так получилось, что они собираются спешно убираться из этих земель, как в старые и не очень добрые времена, поэтому обучение мальца будет отложено на неопределённый срок и с бронзой Айзасмида работать не будет...

Вскочив на коня, Эйрих поехал прочь из деревни. Надо проверить ближние рубежи деревни, попрактиковаться в конной стрельбе, а также поразмыслить над происходящим и путях отхода из Паннонии.

Защита деревни обеспечивалась пятью десятками воинов, постоянно находящимися при оружии и, посменно, занимающими позиции в дозорах. Любой противник будет обнаружен заранее, чтобы деревня успела собрать достаточно воинов для отражения атаки.

Естественно, против гуннов это не поможет. Потому что, когда гунны идут на тебя в набег, мало будет даже тысячи воинов.

У их деревни сейчас триста сорок воинов, причём большая часть из них годится только для набегов. При населении в тысячу семьсот тридцать человек, можно сказать, что они выставляют неплохое количество воинов. На самом деле триста сорок – это их предел. Дальше только старики и дети. И вообще, если эти триста сорок будут убиты, их деревне конец – женщин, детей и стариков больше никто не защитит.

Помочь может полное объединение их союза деревень в единую державу. Только вот как это осуществить? Как заставить старейшин отдать всю свою власть единственному вождю?

«А надо ли им отдавать свою власть?» – подумал Эйрих.

Римский Сенат – это работоспособная структура. Если верить Марцеллину, а не верить ему сложно, именно благодаря правильным действиям Сената удалось добиться расцвета Римской республики, что позволило завоевать огромные пространства и добиться такого расцвета, что все остальные державы могут только завидовать.

Иронично, что земельные приобретения империи были незначительны и меркли на фоне того, чего добился Сенат.

Октавиан Август, несмотря на всю неординарность личности, очень быстро отказался от завоевания германских земель за Рейном, потому что боялся признать собственную ошибку, а никто из придворных лизоблюдов не посмел даже напоминать ему об этом. В «О своей жизни» принцепс не написал ничего о Германии, потому, что война против германцев происходила позднее, но, исходя из прочитанного, Эйрих сделал вывод, что Октавиан действовал только там, где уже когда-то начали и оставили задел предки.

Мог ли Октавиан Август, словно цензор Марк Порций Катон, каждое заседание Сената заканчивать словами «Германцы должны быть уничтожены»? (4)

Принцепс не имеет права рисковать. Серия поражений и будь уверен, что в Риме скоро появится новый принцепс. Даже такой всеми признанный правитель, как Август, был вынужден прислушиваться ко мнению окружающих и иметь ауру вечно успешного и непобедимого принцепса. А как легче всего оставаться непобедимым?

«Если ты больше не воюешь, тебя нельзя победить», – подумал Эйрих.

И, если верить Марцеллину, Октавиан Август перестал рисковать ровно после сокрушительного разгрома в Тевтобургском лесу. Раньше он не знал таких поражений, поэтому действовал смело и решительно, а стоило разок, пусть и по-крупному, проиграть...

Аммиан Марцеллин не делал таких выводов о принцепсе, но такие выводы сделал Эйрих и сопоставил их с личным опытом. Он проигрывал, такое бывало, но никогда не случалось, чтобы его разбивали наголову, полностью пресекая завоевательный поход.

«И я даже не могу понять чувств принцепса, пережившего такой удар», – вдруг осознал Эйрих, сворачивая налево по просёлочной дороге. – «Я никогда не проигрывал настолько ужасно».

Но также он помнил, что даже незначительные и ни на что не влияющие поражения вызывали активные пересуды среди монголов.

И в этом вся проблема единовластия. Принцепс, император, вождь, диктатор или деспот – они не могут ни с кем разделить ответственность за неудачу.

Пусть, формально, у Августа был Сенат, но даже последняя собака в Риме знала, что Сенат почти ничего не решает и эти сволочи лишь зря просиживают белоснежные тоги.

«Но как сделать так, чтобы почести победы доставались, исключительно, принцепсу, а презрения поражений разделялись с Сенатом?» – задался вопросом Эйрих.

Он чувствовал, что это возможно и даже нужно.

Принцепс или император может испугаться, а вот Сенат не испугается. Сколько бы не наносилось республике поражений, сколько бы раз её не ставили на грань погибели, она всегда вставала с колен и давала сдачи. А императоры... Императоры не переживали даже нескольких поражений. Как только становилось ясно, что император ослабел, его тут же травили или резали, после чего ставили на его место удобного и всех устраивающего человека.

Жалкое зрелище, которое видит перед собой Эйрих – это прямое следствие слабости императоров. Да, империи ещё сильны, но вечно это продолжаться не может. Аларих уже столько лет орудует в сердце Западной империи, а римляне ничего с этим не могут поделать. Это позор и предтеча краха империи.

В прошлой жизни Эйрих бы такого ни за что не допустил.

Но прошлая жизнь больше не вернётся, поэтому ему следует думать о будущем.

«Создать подобие Сената из старейшин готских племён?» – размышлял Эйрих, поглядывая по сторонам. – «В этом точно что-то есть, но...»

Но затем он понял, что сохранение власти старейшин противоречит его долгосрочным планам.

«Хоть здесь и сейчас мы выиграем от чего-то подобного, но тогда придётся терпеть всё это старичьё, считающее, что они-то лучше знают, куда нам идти дальше», – подумал Эйрих и ему не понравилась эта перспектива.

Да, римская система власти позволила им переносить тяжелейшие поражения, но, при этом, такие поражения были бы просто невозможны, если бы держава была в крепких руках достойного правителя.

«А ведь они сами изгнали царей», – припомнил Эйрих первые главы «Деяний» Марцеллина. – «Причём Сенат тогда уже существовал, но царь мог прислушиваться к нему или не прислушиваться. То же самое, что и нынешний Сенат...»

Риск изгнания царя, тем или иным образом, пугал Эйриха. Это выглядело неправильно и противоестественно, когда старики принимают решение и правитель вынужден бежать.

Луций Тарквиний Гордый три раза пытался вернуть себе власть, но все три раза потерпел неудачу. Добровольно отказаться от власти невозможно, поэтому Эйрих прекрасно понимал, что двигало Тарквинием.

И ведь последнего царя изгнали не за поражения – Тарквиний постоянно побеждал. Его изгнали за тиранию и за то, что он не сумел удержать сына от бесчинств. Слишком уж грубо он крепил свою власть. Настолько грубо, что патрициям Рима стало невмоготу и они выбросили неудобного царя на улицу...

«Прошлое нам дано, чтобы извлекать из него уроки», – подумал Эйрих, от размышлений своих настроившийся на философский лад. – «Как сделать так, чтобы получить власть над всем племенем свободолюбивых остготов? Можно учредить совет старейшин на римский манер. Но как сделать так, чтобы этот совет старейшин потом не вытолкнул меня прочь?»

То, что они сейчас объединили племена – это не по-настоящему. Да, деревни подчиняются Зевте, но стоит начаться череде неудач, как деревни просто отколются от их союза, ведь отказаться от вождя можно в любой момент. Единственное, вождь может собрать верную дружину и объяснить старейшинам, насколько именно они были неправы, но силой оружия надолго никого удержать не получится.

«Нужно что-то вроде „империя“, (5) принимаемого и признаваемого всеми готами», – дошёл до интересной мысли Эйрих. – «Нужно разработать государственные правила, которым будут следовать все. Кроме меня».

И для этого прекрасно подходила должность диктатора. Пусть Сенат занимается жизнью племени в мирное время, которое может не наступить никогда, а вот в военное время у Эйриха, который уже видел себя в должности диктатора, будет абсолютная власть.

Власть можно получить и иначе, но повторять участь римлян ему не хотелось, поэтому он решил, что Сенату готского народа быть. Оставалось только решить, как уговорить отца...

Окрылённый перспективами и уже почти посчитавший, что нашёл рабочий рецепт обретения легитимной власти над всем племенем готов, Эйрих ускакал проверять посты.

/1 марта 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

В бражном доме сидело пятеро, в тишине и мрачной атмосфере полутьмы. Вождь Зевта, старейшина Торисмуд, отец Григорий, Эйрих и Иоанн Феомах, которого позвал Зевта. Эйрих не хотел, чтобы римлянин присутствовал при столь важной беседе, но отец настоял.

Похмелье после продолжительного праздника – это всегда тяжело. А слушать длинную речь Эйриха, который последнее время был полностью захвачен своей идеей, это нечто невыносимое. Поэтому все, кроме старейшины Торисмуда, которому нельзя много пить по здоровью, были вялы и угнетены.

– Звучит как детский лепет, – вдруг заявил Зевта. – Ты в своём уме, Эйрих?

– Да, Эйрих, ты в своём уме? – вторил ему отец Григорий.

Старейшина Торисмуд же задумчиво помалкивал. Как и Иоанн.

Последний вообще стал крайне задумчивым, потому что услышал в словах Эйриха кое-что знакомое.

– Чем вам не нравится моя идея? – спросил Эйрих.

– Хотя бы тем, что предки так не делали, – ответил Зевта. – Вожди и старейшины должны быть в каждой деревне, а ты предлагаешь сделать какой-то там общий совет старейшин, который будет сидеть в одном месте и что-то там решать!

– Да будут сидеть вожди и старейшины в каждой деревне! – воскликнул Эйрих. – Пусть люди сами назначают дополнительных старейшин, а тех, что есть сейчас – поселим в нашей деревне. Ещё построим дом старейшин, где будут проводиться заседания, определяющие жизнь всего племени. Так делали римляне, спроси Иоанна! Я вижу по глазам, что он понимает, о чём я говорю.

Зевта посмотрел на задумчивого римлянина.

– Ты понимаешь, о чём он говорит? – спросил вождь.

– Да, – ответил Иоанн Феомах. – Но римляне давно так не делают. Сейчас император решает, как именно и куда дальше двигаться империи, а Сенат – это так, сборище стариков...

– И к чему это привело римлян? – спросил его Эйрих.

– Ну... – Иоанн задумался.

Эйрих сразу понял, что Иоанн знает, к чему это привело римлян, но не хочет выставлять своё племя в неприглядном свете. Уж в Константинополе-то прекрасно знают, насколько сильны были римляне прошлого и насколько слабы они стали сейчас...

– Я всё ещё не понимаю, – недовольно произнёс Зевта. – Сын, ты говоришь странные вещи и я не буду принимать никаких решений, пока ты не объяснишь как человек, а не как начитавшийся римской бредятины тупица!

Эйриху стало ясно, что надо, как и всегда, говорить так, чтобы собеседнику сразу была видна его выгода. «Общаясь» больше с давно мёртвыми философами и учёными, Эйрих постепенно забывал, что его нынешними сородичами движут очень простые и понятные всеми мотивы. Возможно, это и называется цивилизацией – когда ты думаешь о чём-то большем, нежели набить карман или брюхо...

«А ведь раньше я был таким же», – констатировал Эйрих.

Возможно, ему не следовало так сильно увлекаться книгами, но сделанного не обратишь и уже поздно скорбеть и сетовать – он уже не может жить без книг и новых знаний, извлекаемых оттуда. Даже Марцеллин, со своим витиеватым языком изложения, теперь казался более понятным и терпимым в восприятии.

«Знания – это оружие», – подумал Эйрих.

– Не слышу объяснений, – произнёс Зевта.

– Буду говорить просто, – вздохнул Эйрих. – Сейчас мы в очень шатком положении. Да, у тебя есть власть над тридцатью шестью деревнями, но эта власть не очень крепка. Если вдруг вылезет какой-нибудь детина, вроде Альвомира, бросит тебе вызов – что будешь делать?

– Убью сукина сына, – уверенно заявил Зевта.

– Одного, второго, третьего, двадцатого – насколько тебя хватит? – поинтересовался Эйрих.

– На столько, насколько нужно, – ответил отец. – Ты что, хочешь бросить мне вызов, сопляк?

– Я не хочу бросать тебе вызов, отец, – вздохнул Эйрих. – Но не кажется ли тебе, что племенем остготов будет легче управлять, если к тебе не будет приходить по несколько претендентов каждый день?

– И как мне поможет сбор стариков в моей деревне? – спросил Зевта раздражённо.

Он точно раздумывал о том, что его положение очень неоднозначно. И он, вероятно, понимает, что Эйрих предлагает эти изменения не просто так. Но вот просто так принять настолько новое и непонятное? Это не так просто, как кажется.

– Так, что все деревни будут принимать нашу власть, – ответил Эйрих. – А тебя мы НАЗНАЧИМ вождём, как и всех остальных вождей в другие деревни.

– Просто вождём?! – возмутился Зевта. – Сейчас у меня в руках власть как у рейкса, а я должен отдать её старичью и довольствоваться вождеством? Эйрих, ты с коня не падал?!

– Верховным вождём, – поправил формулировку Эйрих. – Назначим тебя верховным вождём, хотя, на самом деле, твоя должность будет называться иначе.

– «Должность»? – не понял отец.

Эйрих сказал «магистрат», потому что не знал, как это называется на готском, потому что у них просто нет и не было ничего подобного.

– У нас нет такого слова, – пояснил Эйрих. – Но это значит что-то вроде титула герцога.

– А-а-а, теперь я понял, – кивнул Зевта. – Всё равно мне не нравится твоё предложение.

– Посмотрим, что ты скажешь после десятого убитого претендента... – тихо произнёс Эйрих.

– Не дерзи мне, Эйрих, – предупредил его Зевта. – Может, ты и взрослый дружинник, но я всё ещё твой отец, поэтому помни, что всё ещё могу всыпать тебе розг.

– Прости, отец, – обозначил поклон Эйрих.

– Но что-то в твоих словах заслуживает одобрения, – продолжил Зевта. – Но что скажет старейшина?

Старик Торисмуд дрогнул и будто вышел из прострации.

– Что? – спросил он.

– Что скажешь о том, что предлагает Эйрих, почтенный? – спросил Зевта.

Старейшина погладил седую бороду и оглядел всех присутствующих.