Текст книги "Сороковые... Роковые (СИ)"

Автор книги: Надежда Михайловна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

   Полицаи посмеивались:

   -Да, вот из этой кастрюли решето проще сделать.

   -Да попробую, может, ещё немного подюжит.

   Покрутившись ещё с час, полицаи дружно рванули на выход, бормоча:

   -Время вышло, пусть теперь завтра эти Михневские дежурят.

   Варя подошла минут за десять до закрытия будочки-мастерской Николаича. Громко сказала:

   -Хозяин велел зайти, он товаром расплатится.

   -Пойдем, милая!!– Шумно обрадовался Ищенко – мало где какие уши торчат. – Я хоть кулешу сварю.

   Шли, негромко и осторожно перебрасываясь словами.

   -Трудно так! – вздохнул Ищенко, – вот знаю, что батя жив останется, а все равно так сердце болит за всех. В Сталинграде такая мясорубка сейчас, ох как тяжко нашим пока!

   Пришли в коммерцию, Толян отпускал фрау Милку, что внезапно стала постоянной спутницей Кляйнмихеля.

   Ищенко стянул затрапезную кепку:

   – Доброго вечера вам!

   Толик кивнул, а Милка,даже и глазом не повела.

   -Здороваться с какими-то ободранцами, ей, любовнице шефа гестапо, вот ещё!!

   Толик упаковал купленный товар, проводил фрау Эмму – на новый лад теперь звалась мадам, до дверей, открыл ей дверь, отдал пакеты сопровождавшему её немцу и пожелал доброго пути и прекрасного вечера.

   Распрощались довольные друг другом, а Толик, зайдя в свою ненавистную коммерцию, скривился:

   -Ох, видеть таких профур не могу. Здорово, Николаич. Я буду тебе товар взвешивать по чуть-чуть, вон, бургомистр ползет с полицаями, ты повыпрашивай пожалобнее, чтоб их, сук продажных!

   И выпрашивал Николаич, добавить хоть немного крупицы, а Толик истово, как настоящий жлоб, жадничал, немного правда прибавил.

   Но бургомистр, это вам не баран чихнул, и хозяин быстро, чуть ли не в шею вытолкал Ищенко, заодно отправив и Варю, и вернувшуюся после вручения заказа вторую работницу – Меланью по домам.

   На следующий день прибрели из Березовки братики Крутовы. У Гриньки на плече в сидоре, бултыхался и позвякивал бабский хозяйственный инвентарь, он выложил его и забрал отремонтированный. Полицаи опять для чего-то торчавшие поблизости, абсолютно не обращали на пацанов внимания, и Ищенко, принимая все это барахло, тихонько сказал Гриньке про фон Виллова.

   Гринька забежал до Ядвиги, передал ей насушенной травки пастушьей сумки – кашель у неё был сильный, и вялел подумать, «штоб у Бярезовку до бабки Мани и деда Евхима прихОдила, ён маненько прополису припас, да и бабка Маня як-то по свояму ряцепту кашель вон лечить у бане с травами, помогая усем.» -Хорошо, Гриня. Я, может, соберусь, только ведь устану идти-то.

   -А мы потишае пойдем, до тямна и добрядем.

   Слушавший это Руди поинтересовался, о чем фрау Яда договаривается с этим киндер? Ядзя пояснила.

   -О, гут, гут. Руссиш банья – ист вундербар!!

   И в вечеру уже знал Панас о том, что фон Виллов квартирует у Ядзи, и очень волновался за Варю, как бы не прокололась она со своими непривычными замашками, немец-то непростой! Ну, да он очень надеялся, что все будет нормально.

   А Герби незаметно приглядывался к этой Варье. Он заметил, что она в доме всегда держится прямо, с каким-то, он бы сказал, достоинством, впрочем, как и пожилая фрау-пани. Они обе ему начали нравиться – если даже они были в хате, готовили себе немудрящую еду, никогда ничего не падало, не гремело, все было прилично. Ещё – поражала чистота, не было ни закопченой посуды, ни каких-то худых ведер и корзин непонятно с чем, все старенькое, посуда с трещинками, но чистая, и приятно было брать в руки. В кухне, на стене возле окна висели пучки каких-то сушеных трав – и запах в хате от них был весьма приятный. Фон Виллов спросил у Руди, что за травы, тот сказал, что большая часть для лечения, а в дальнем углу – те для банья, для пар. А в сенях, не захламленных и не заставленных ничем -висели веники, исправно притаскиваемые уже знакомыми пацанятами.

   Варя и Ядзя привыкли к своему постояльцу, он оказался нелюбопытным, малоразговорчивым и, что удивляло, вежливым. И где-то через месяц, Герби стал замечать, что Варья – очень даже приличная фрау. Все что надо в плане женственности – у неё имеется.

   А Лавр – Леший озаботился переводом своих мальчишек в дальний лес.

   У Кляйнмихеля и Фридриха горело – им приспичило на охоту, а шеф гестапо загорелся идеей высмотреть зверя с самолета... рама-разведчик сделает фото попутные, мало ли где кабаны пробегут или ещё какая крупная живность, а они потом вместе с Лешим устроят знатную облаву.

   Вот и прибирали ребятишки за собой на дальнем схороне Лешего, а то что грядки самолет сфотографирует, так Леш и не скрывал, что у него имеется огородик для своих нужд. А то что далековато от его хаты, так оно по принципу:"подальше положишь – поближе возьмешь, людишек негодных развелось.."

   И опять пригодились Никодимовы заначки. Гринька, этот мелкий шпендель и Василь как-то незаметно стали связными между лесом и райцентром – они с Василем исправно приносили инвентарь для рямонту, забирали, запоминали усе, что им кажеть дядька Николаич, забегали проведать Варю с Ядзей, Гринька ешче и перекуривал с Карлом, когда тот был на посту.

   Варя потихоньку говорила, что нужно доставить для коммерциии, и Сергей Алексеевич (владелец нескольких торговых центров – сдавал их помещения в аренду), окольными путями привозил небольшие партии товара. И кто бы сейчас признал в нем успешного бизнесмена, так, мужик неопределенного возраста.

   Матвей, Иван-младший и Игорь с Панасом поздно вечером уходили в дальний лес, нагруженные под завязку всем нужным, они ждали Лешего, что с утра пошел в Бярёзовку – Гринька сказал, что дед Никодим опять же «у крайнем случАе, оставил для свояго друга якусь непонятную записку, вялел отдать, як нужда припреть.»

   Ну и приперла нужда, сейчас Леший держал в руках четвертушку серой оберточной бумаги и поражался дальновидности Никодима, – «вот ведь не голова, а Дом Советов.»

   -Лешай, – корявым, каким-то прыгающим почерком писал Никодим, – от ув двадцатом годе славная была охота. Як вспомнишь усе там было... дальше шли какие-то корявые кружки и черточки.

   Гриня признался, что много раз пытался угадать, чаго тут дед рисовал, но не понЯл ничаго.

   А Леший понял сразу, была у них в двадцатом году «славная охота» – развелось тогда в дальнем лесу много всякой нечисти: дезертиры, бандюги, шваль, стали шалить на дорогах, грабить, а кого и вбили. Вот и помогли тогда Никодим с Лешим чекистам – неделю выслеживали их лагерь, который оказался в непролазной чаще. Ободранные, искусанные комарьем, обросшие они потом ещё с неделю приходили в себя. Родька, тогда совсем малой, увидев их, пришедших из леса, испуганно заорал и спрятался за Ульяну.

   И проверяли Леший с Никодимом периодически то место года до тридцатого – мало ли... Леший обосновался в ближнем лесу, а Никодим частенько ездил на лисапете у дальний, у грибы... Вот и оставил писульку, понятную только Лешему...

   Лавр аккуратно сложил бумажку в несколько раз, как на самокрутки, засунул в кисет с табаком и поспешил к Краузе-старшему.

   Если он сейчас рванет напрямки домой, то мало ли кому покажется подозрительным его приход, а так все как всегда – навестил Ефимовну, выкурил самокрутку с дедом Ефимом и пошел к Карлу Ивановичу.

   Краузе-старший, весьма сдержанный в похвалах мужик, просто гордился своим молодым садовником Костей и мастеровым Иваном. Благодаря им местность возле усадьбы преобразилась.

   Карл, когда-то бывавший в селе Архангельском, что принадлежало князьям Юсуповым, восхищавшийся бесподобным парковым ансамблем, задумал хоть и не так, но хотя бы частично украсить территорию вокруг усадьбы.

   А Костя и Иван, как никто схватывали и старались воспроизвести его придумки. Так был выкопан небольшой прудик, посажены вдоль его бережка плакучие ивы, полощущие свои ветви в воде. Пленные сажали кусты и копали канавки для труб, по которым должна будет подаваться вода в два небольших бассейна с фонтанчиками, бабенки разбивали цветники, сажали и пропалывали прижившиеся цветы.

   Карл в этих заботах непрестанно суетился и не вылазил с улицы – посвежел, загорел, похудел и чувствовал себя намного бодрее.

   -Вот, Лавр, что значит воздух родины! Никому там не говорил, если только Пауль догадывался, что дико скучаю по Родине, снилась она мне часто. Сколько поколений предков тут жили...эх, проклятые большевики, все порушили!

   Никто, кроме Лавра и не знал, что Пауль – Пашка наполовину русский, матерью его была умершая в родах, горячо любимая Карлом гувернантка Фрицци – Серафима Егорова. Карл тогда, в тринадцатом году, увез свою семью на воды, оттуда отправил Фрицци с его матерью в Фатерлянд, а сам безумно влюбленный в Серафиму, якобы совершая вояж по Европе, безвылазно жил с ней в Чехии.

   Эльза его, мать Фрицци, отличалась завидной скупостью, экономила на всем, вот и застудилась, выйдя пару раз в город одетая не по сезону. Карл забрал их с Фрицци в Чехию, не жалел денег на лечение, но случилась у Эльзы скоротечная чахотка, и приехал Карл Иванович на родину уже с двумя сыновьями, но без жены. Многие пытались обратить на себя внимание местного богача, а он был безутешен, два года носил траур по жене, фактически женой ему была Серафима. Так и остался Карл вдовцом, не показывая своей любви к младшему сыну, который уродился в покойную матушку.

   Поговорив, кой чего присоветовав Карлу, пошел Леший не спеша к себе, а как стемнело, незаметно повел своих ребятишек дальними лугами на новое место. Гринька сказал, где искать в том лесу ещё одну ухоронку с оружием.

   Игорь только головой крутил:

   -Леший, да этим двум Никодимовским уже можно медаль вручать, глянь, сколько пользы от них.

   -Ну это к Панасу, он у нас по этим делам. А я – лесной житель, ежели уцелеют те два НКВДешника, что мне инструкции давали, и объявятся после освобождения, то да, обскажу как есть, не промолчу.

   На новом месте обустроились быстро, Панас с Иваном-младшим в первый же день пошел разведать -присмотреться, что и как, может, попадется укромное глухое место для запасной базы. Наслышаны все были о карательных операциях и о засылаемых к партизанам предателях. Панас столько раз благодарил своих друзей из того далекого, что на шестьдесят с лишним лет, впереди, за подсказки. Они воспитанные на книгах и фильмах, честно рассказывающих и о победах, и поражениях, знающие печальные уроки войны, многое видели совсем с другой позиции, другого ракурса, и это помогало избежать таких иногда нелепых ошибок. Да и не планировал он начинать боевые действия поблизости от Раднева, а тем более родной Бярезовки, опять же с подачи Вари, которая смолоду много читала именно про войну, он знал, что даже за одного убитого в селе немца, те могли полностью спалить деревню, хорошо, если только хаты, а то и людей – живьем. По имеющейся у него карте он примерно знал, что километрах в семидесяти есть такой хитрый поворот железнодорожного пути, и вот там-то, тщательно все разведав он и хотел устроить «Гросс алярм» для фашистов. Пустить под откос эшелон, да желательно с техникой и живой силой – все хоть мизерная, да помощь нашим.

   Видел же Панас, бывая в Раднево, сколько воинских эшелонов движутся лишь в одном направлении – Nach Stalingrad!! Из пролетающих по станции все лето эшелонов из вагонов с солдатами слышались звуки губных гармошек и веселые возгласы, как же, завоеватели готовились к ещё одной победе – утопить русских в Вольга, а дальше Кавказ, Каспий, Иран. И мало кто в сорок втором мог предположить, что в январе-феврале 43-го будет трехдневный траур в Фатерлянде, а на полях останутся лежать сотни тысяч немцев и их союзников – венгров, хорватов, итальянцев, румын... Рус медведь собирался с силами.

   А хитрющий Руди раньше своего обожаемого Герби каким-то внутренним чутьем угадал его заинтересованность в этой руссфрау, которая может быть тем и зацепила Герби, что нисколько не интересовалась им. Сухарь и молчун Герби стал спрашивать у обеих фрау значение того или иного слова, старшая – полячка довольно-таки бегло говорила по-немецки, они вели нейтральные житейские разговоры... помогал Руди, постоянно влезая в разговор и направляя его в нужную сторону. Приходившая перед самым комендантским часом Барбра, заставала их, сидящих за столом в кухоньке и 'гоняюштших тчаи'. Тчай заваривала пани Яда, а Руди приносил сахарин или иногда какие-то ледентсы – ох и сложный этот язык – руссиш.

   Пани Яда погожим осенним днем собралась в Березовку, её замучил кашель, и она хотела хоть недельку полечиться у известной всей округе травницы Марии. Так получилось, что Герби поехал с Фрицци на охоту – его она совсем не привлекала, но надо было поприсутствовать. Кляйнмихель – идиот, подозревал всех и вся в чем-то, вот и подвезли медленно бредущую по дороге пани до деревни. Пани Ядвига долго благодарила герра майора, как-то странно посматривая на него, Герби посчитал, что это ему почудилось.

   Охота захватила всех, кроме Герби. Ну, не было у него азарта от убийства ни людей, ни зверей, он умудрился попасть в какую-то ямину, промочить ноги и после полудня почувствовал, что начинает заболевать. Леший предложил было свою баньку, но Герби, ненавидевший болеть и показывать свою слабость кому-либо кроме Руди, вежливо отказался, и Кляйнмихель, всучив ему чудо-порошок от простуды, приказал своему водителю и одному из автоматчиков, доставить герра майора домой и самим как можно быстрее быть здесь.

   Герби уже дома, выпив порошок, завалился в кровать. А Руди видя его такое состояние, развил бурную деятельность – пошел в коммерцию, с удовольствием пообщался с фольксдойч герром Шефером, объяснил что его герр майор нуждается в руссиш банья, и Барбра должна пойти с ним истопить и приготовить все для герра майора. Толик, конечно же, отпустил.

   Варя и сама уже пару дней шмыгавшая носом, планировала назавтра баньку, тем более у Ядзи она была выстроена скорее по-белому, чем по черному. Небольшая, мыться в ней одновременно могли только двое, с приспособленной и переделанной в давние уже тридцатые, рукастым Никодимом – буржуйкой, с чистыми, не закопчеными потолком и стенами, мыться в ней было в удовольствие, не боясь вымазаться в копоти.

   Немец спал, кашляя и постанывая во сне, банька была готова, травки запаривались в маленьком тазу.. Варя решила помыться, пока есть возможность. Собрав свое чистое белье, завернула в старенькое, видавшее виды полотенце и пошла в баньку, прихватив с собой чугунок с заваренными вместо чая, травками. Первым делом проверила как запарились травы в небольшом ведерке – мята, хмель и полынь. Осторожно поставила чугунок с запаренной отдельно хвоей и хреном – болеть-то не некогда, да и кто знает, как к такому отнеслись бы квартиранты. А то чихнешь вот на герра, и выгонят на улицу, чтобы инфекция не попала – были такие прецеденты уже в Радневе, наслышаны.

   Щедро плеснув на горяченные камни настоянной воды, напустив побольше пару, взяла дубовый веник и потихоньку начала париться.

   Герби проснулся от грохота упавшего ведра, с тяжелой головой и болью в горле – не помогли хваленые порошки Кляйнмихеля, покряхтывая встал и поплелся на кухню, а там возился Руди, у него упало ведро, он собирал воду с пола, неловко задевая то табуретку, то дребезжащее ведро.

   -Руди! Я тебя прошу – прекрати брякать, голова разламывается!

   – Герби, у тебя нездоровый вид, иди в баню, там Барбра её уже приготовила.

   Герби пошел, а хитрющий Руди, радуясь и потирая вслед ему руки, велел часовому сторожить у калитки, а сам, взяв автомат, сел неподалеку от бани, проворчав, что он своего герра майора лучше всех сумеет посторожить.

   А Герби и представить не мог, что затеял Руди. В предбаннике, в полутьме Герби разглядел лавочку и утомленно присев на неё прислушался – за дверью в бане кто-то хлестался веником. Герби уже знал, что русские выгоняют все хвори, да и просто любят мыться в бане, почему-то обязательно с этими вениками. Пахло какими-то ароматными травами, Герби узнал только мяту. Он посидел, прикидывая, что делать -ждать ли Барбру, или прокричать ей, чтобы выходила.

   Оперся рукой на что-то мягкое, постарался отодвинуть, и зацепился пальцем за какую-то веревочку, вытащил из завернутого в какую-то застиранную тряпку эту лямочку, и обалдел. Держал он в руках никогда не виденный им раньше предмет женского туалета, довелось ему в Париже быть в роскошном...гмм доме увеселений, где их принимали самые элитные, роскошно одетые, ну только в нижнее белье – фройляйн, но такого на них точно не было.

   Герби уже заинтересованно полез в сверток и вытащил трусики... он просто подвис... У этой Барбры, как звал её Руди, а Герби «Варья»... у этой Варьи оказалось такое необычное и весьма шикарное белье. Невесомые штучки, из какого-то интересного материала, с красивыми кружевами и такой формы.., в которой все женские достоинства, наоборот, кажутся ещё привлекательнее... Герби просто любовался ими как произведениями искусства.

   -Интересно, откуда у этой фрау из небольшого городка и такое белье?

   Герби был бы не Герби, если бы не стал докапываться до истины. Ещё подумав, он вдруг решился и стал скидывать с себя мундир.

   А Варя получала огромное наслаждение от бани, она, нахлеставшись, окатилась теплой водичкой, расслабленно посидела на нижнем полке и опять начала поддавать парку, баньку заволокло паром а по ногам почему-то пошла волна холодного воздуха...

   Варя удивленно повернулась, в дверь согнувшись заходил... фон Виллов, естественно, в чем мать родила. Немного согнувшись, не позволял ему рост разогнуться, он внимательно смотрел на замершую с шайкой Варю.

   -Ах ты, немецкая морда! – разозлилась вдруг Варя. – Ишь ты, тихоня! Лааадно...ща я тебе устрою баньку.!!

   А Герби во все глаза рассматривал прикрывшуюся небольшим тазом Варью, что говорить – увиденное его и удивило, и заинтересовало, под этими бесформенными одежками пряталась очень даже привлекательная фрау: красивые ноги, ладная фигура... Минут пять они в упор пялились друг на друга. Варя же отметила, что без этих дурацких галифе, которые уродовали мужиков, фон Виллов оказался весьма привлекательным, фигура у мужика была очень даже спортивная – весь такой жилистый, ни грамма жира, с хорошо развитыми мускулами и широкими плечами.

   Потом Варя, плюнув на все, решила, что она ничего не теряет, ведь не лезет фон насиловать, значит, повернем к своей выгоде. Она шустро ополоснула верхний полок и показала на него Герби:

   -Битте, герр майор!

   -Найн, герр майор! – удивил её немец. – Ихь ест Герберт.

   -Битте, Герберт, – опять пригласила его Варя, знаками показывая, что надо лечь на живот. Герби удивляясь, послушно растянулся на полке, свесив длинные ноги.

   -Ну, держись, немец-перец, сарделька гамбургская!

   И Варя устроила ему банный мастер-класс, как сказали бы сейчас, а тогда – показательную порку. Поддав на камни так, что сквозь пар едва просвечивала спина Герби, Варя приступила... Она сначала потихоньку прошлась по нему веником, затем посильнее, а потом лупила его изо всей мочи, приговаривая негромко:

   -А не хрен было припираться сюда, жил бы в своем фатерланде!-

   Герби уткнув голову в ладони уже с трудом дышал. А Варя все лупила его, знаками показала перевернуться на живот, прошлась по грудине, долго хлестала по ногам, потом утомившись выдохнула:

   -Иди, остынь чуток!

   Герби еле выполз в предбанник:

   -Ну и баня, это ж самая настоящая пытка.

   Он сидел, отдуваясь и попивая какой-то травяной напиток, который всучила ему на минутку высунувшаяся Варя. Пот лил с него градом, а он вдруг с удивлением заметил, что ломота прошла, и дышать стало легче.

   -Зо, нах айнмаль! – Отдышавшись, он опять полез в баньку.

   -Варья, нох айнмаль, битте!

   -Аа, понял, что банька лечит? – Варя сама себе удивлялась, но ей было абсолютно все равно, что вот она сейчас в бане голышом с немцем, какое-то чувство доверия что ли возникло у неё, а может и у них... Опять она хлестала его от души, Герберт только крякал и охал.

   – Алес! Ду ист роте. – Ты весь красный. Кожа лопнет ! – сказала Варя. – Устала я тебя хлестать, иди в предбанник.

   Немец опять еле выполз, а Варя не желая искушать судьбу решила шустро помыть голову и сваливать, попарила и хорош.

   Отросшие волосы так бесили, ну не привыкла она к длинным волосам. Смолоду стриглась коротко, а тут, пока промоешь голову, пока высохнуть эти волосы, которые, несмотря ни на что, стали густыми и длинными. Она с тоской вспомнила своего постоянного парикмахера, молодого человека – Жорика, который начинал свою деятельность бегая по знакомым, а сейчас у него уже был собственный салон, а Варя, как его первая клиентка, имела много всяческих скидок. Ох сколько он на ней экспериментировал, но она была довольна и первое время, как ходячая реклама, рекомендовала его всем интересующимся.

   -Да, Жорик, если нам суждено вернуться, ох какой сюрприз тебя ждет, замучаешься с моими теперешними волосами.

   Тщательно натеревшись мыльной мочалкой, Варя намылила голову и вздрогнула – её аккуратно-осторожно обняли мужские руки...

   -Вот гад!

   Но гад не спешил заваливать её, наоборот, очень осторожно и как-то бережно гладил её мыльное тело, потом начал смывать мыло с волос.

   Проморгавшись Варя увидела какой-то совсем не такой взгляд Герберта, куда делась его надменность и холодность, он заинтересованно и как-то просяще смотрел на неё, не переставая прикасаться к ней.

   Варя поймала себя на мысли, что ей тоже очень хочется потрогать-погладить его, потом подумала:

   -Немец не болтлив, вряд ли станет афишировать, что у него что-то было с русской, почему бы и нет?

   И сама потянулась к нему, отмечая, как удивился и обрадовался этот сухарь...

   И опять Герби млел и растекался по полку, как совсем недавно от веника – эта фрау, Варья, она как настроенный рояль, отзывалась на каждое его прикосновение, не было никакой стыдливости и зажатости, не было немца-завоевателя и оккупированной русской. Были мужчина и женщина, соединившиеся в извечном танце, и растворялась застарелая боль в душе Герби, и старались вот эти, волею судеб встретившиеся по непонятно чьей прихоти мужчина и женщина и понять, и отдать друг другу что-то такое идущее изнутри...

   Пока Герби, закрыв глаза – плавали в них разноцветные круги, обессиленно полулежал на полке, Варя, пришедшая в себя первой, быстренько метнулась в предбанник, одеться.

   Но куда там, Герби выполз тут же, присел на лавочку и с огромным вниманием смотрел как она торпливо застегивает лифчик.

   -Вундершен, отшен красиви! – он своими длинными и сильными руками привлек её к себе и уткнулся мокрой головой ей в грудь.

   -Данке, я ест глюклих. Я шчаст!

   -Понятно, одевайся, и геен нах хауз, а я тут приберусь.

   Варя накинула свои одежки, и Герби разочарованно вздохнул – такую красоту спрятала. Кое-как натянул свою почему-то враз опостылевшую форму и, пошатываясь, побрел к дому. Там, едва раздевшись, рухнул на постель и заснул.

   Варя тщательно прибрала в баньке, задула каганец, прикрыла дверь, разложила все по местам в предбаннике ,собрала мокрые листья, и где-то через полчаса вышла из баньки. Неподалеку сидел Руди с автоматом.

   – Гут, Барбра, я ест много блягодарен за Герби!

   Герберт проснулся посреди ночи от какого-то хорошего сна, что ему снилось – он не помнил, но ощущение радости и спокойствия, появившееся в этом сне, почти позабытое им за последние годы, оно никуда не делось...

   -Странно, – потягиваясь всем телом, подумал Герберт, – отчего мне так радостно? – А потом вспомнил:-Варья!! – И сразу же тело откликнулось...

   -Мда... Герби, надо же... встретить в этой варварской стране Варвару... – скаламбурил он.

   А потом, по привычке, крепко задумался, анализируя все мелочи. То, что женщина его не боится он твердо осознал там, в бане, когда, решившись, зашел раздетым. Он ожидал всего: визга, страха, слез, истерики, попытки убежать куда подальше... но Варья, только слегка прикрывшись, в упор разглядывала его и ничего не говорила, а это так понравилось ему – достойная фрау.

   А потом был кромешный ад: как он пережил это избиение, как не задохнулся во влажном паре... А в предбаннике, куда еле выполз после парилки, как-то враз пришло ясное осознание – эта фрау, Варья, должна быть его. Зачем, для чего, он и сам не понял, но твердо знал – надо. Опять зайдя в баню и увидев всю такую мыльную Варью, не сдержался... да и как сдержишься, когда такая женщина, вот в шаге от него, и пропал Герби – она в ответ на его осторожные поглаживания потянулась к нему.

   Это было... как оглушительный взрыв. Герби просто подхватила огромная волна и потащила куда-то, он там барахтался, пытался не захлебнуться, куда-то падал, потом его подкинуло высоко вверх и грянул взрыв... и он ослеп и онемел, не ощущая своего тела.

   Когда вернулись звуки и запахи, он услышал, как закрывается дверь из бани в предбанник. Собрав все силы, на подгибающихся ногах он вытащился в предбанник и просто обнял эту, такую непонятную, такую непохожую ни на кого в своем поведении, женщину и благодарно уткнулся в её грудь, обтянутую красивым бюстгальтером, твердо пообещав себе, что он детально и тщательно все это рассмотрит на Варье, а пока – дойти бы до кровати.

   Вот сейчас, разложив все по полочкам, порадовавшись, что 'банелечение' эффективно избавило его от простуды, он как-то враз решил для себя, что эту фрау он точно никому не отдаст, но попытается разобраться, кто же она такая? И пришло ему на ум сравнение, что вот эта фрау, такая обычная на вид, но в то же время как из другого мира, зачем-то послана ему, он никогда и не с кем не попадал вот в такую взрывную, но бесконечно приятную волну.

   -"Только, Герби, воршихт унд воршихт. Острожност и нох айнмаль острожност!"

   Послышались тихие шаги, шорохи, это встала Варья, он в размышлениях и не заметил, что наступило утро, и Варья собирается на работу. Не определившись ещё со своим дальнейшим поведением, он не стал вставать и смущать женщину, а вдруг она очень сильно переживает и жалеет об этом, знает же он, как она его обзывает:"Сухарь и жердяй". Ему долго объясняли, что значит второе слово, а этот шустрый Гринья, показав на длинный и тонкий стволик очищенной от бересты березки, поднял его в верх, и понял Герби конкретно, сначала даже обиделся, а потом долго смеялся.

   Варья ушла, что-то негромко наказав Руди, только тогда Герби встал.

   Руди, поглядев на него, счастливо улыбнулся всеми морщинками и сказал необычные слова:

   -Я так рад за тебя, мальчик! Но будь в сто раз осмотрительнее и осторожнее, думаю, Конрад бы тоже порадовался. Барбра, она необычная, и её надо оберечь.

   Герби удивился – Руди перестал его звать мальчиком лет четырнадцать назад, когда он, Герби, принес первый кубок, завоеванный на соревнованиях по боксу.

   На работе у Герби все спорилось с первого раза, но он, сам себя притормаживая, иногда подолгу бессмысленно замирая, занудно и тщательно перечитывал и пересматривал данные для отправки в Берлин.

   После обеда ввалились толком не отошедшие от пьянки-охоты Краузе и Кляйнмихель:

   -Герберт, как Ваше здоровье?

   -Терпимо, вчера долго сидел в банья, прогрелся, пропотел, сегодня почти здоров!

   Даже Кляйнмихель подтвердил, что самое лучшее у этих унетерменшей – банья. И тут же загорелся:

   -Фриции, звони фатеру. Поедем к тебе в банью! Герр майор, Вы с нами?

   -Я бы с удовольствием, но надо закончить рапорт для начальства.

   А про себя порадовался, хорошо, что ещё не отправил ничего, и не придется придумывать причину отказа. А дома, вечером, он наконец-то поговорит с Варьей, по-настоящему...

   Варя, привычно заходя в этот теперь её дом, в тысячекакой-то раз взмолилась:

   -Господи, неужели мы так и останемся в сорок втором? Как я хочу домой! – увидела сидящих в кухоньке Руди и Герберта.

   -Добрый вечер, фрау Варья! – одновременно сказали оба немца.

   Руди засуетился, он под чутким руководством Вари уже умел пользоваться чугунком и 'укватом', вытащил чугунок с настоянным витаминным напитком, налил Варье большую кружку.

   -Битте!!

   На столе лежали галеты и пакетики сахарина, Варя устало присела:

   -Уфф, устала! Спасибо за чай!

   С утра через Раднево проходила большая колонна грузовиков с итальянскими вояками, остановившиеся на небольшой отдых зольдатен покупали всякую мелочь в коммерции, а Варя и Меланья фасовали и заворачивали товар, не разгибая спины. С удовольствием отхлебнула чаю, аж зажмурилась от удовольствия:

   -Руди! Зер гут!

   Руди расцвел, подвинул Варе галеты и сахарин:

   -Битте!

   А немец-жердяй, который Герберт, просто сидел и молча смотрел на неё. Руди, увидев этот взгляд мальчика, как-то быстро собрался покурить и поговорить с давним приятелем часовым, порадовавшись, что сегодня в охране именно Вилли, с ним можно было поговорить за фатерлянд, про житейские дела.

   Руди ушел, Варя прихлебывала чай. Герби молча подвинул ей галету, погладив мимолетно по руке, Варя кивнула и взяла галету, откусив, запила чаем и поперхнулась от резкого вопроса Герби:

   -Так кто Ви такая все-таки, Варья? – и произнес он это на приличном русском языке.

   ГЛАВА 10.

   Варя кашляла до слез, а Герби, пользуясь моментом, мгновенно оказался рядом, похлопал по спине, да так и осталась его рука на Вариных плечах.

   -Пожалел? – едва отдышавшись, спросила она.

   -Вас? – не понял Герби.

   -Вас, вас – ананас!

   -Что? Варум ананас?

   -Да для рифмы это я. Пожалел своих долбанных галет, вот я и подавилась, у нас такая примета есть, когда человеку жалко, другой обязательно подавится!

   -Найн, нет, я не есть жалел.

   -А скажи-ка мне, мил друг, зачем ты придурялся, что совсем не понимаешь русского языка?

   Варья, я вперед спросил, – как маленький ответил Герби, а рука так невзначай сползла к Варе на талию уже.

   -Что ты хочешь узнать?

   -Алес!

   -Ну, алес не получится, жизнь моя не маленькая, рассказывать долго, да и зачем? Сегодня мы вот рядом сидим, и чья-то нахальная ручка меня упорно наглаживает, а завтра... – она тяжело вздохнула, – завтра может быть всякое. Завтра ты, может, меня в гестапо, – она передернулась, – потащишь секреты мои выпытывать.

   Найн, не потащиш, найн.

   -Хотелось бы поверить. Одно могу твердо сказать – я не шпионка, не разведчица, меня абсолютно не интересуют ваши дебильные секреты, да и шпионов что у вас, что у нас хватает и без меня. Я не коммунистка, да и нету сейчас уже их, но не в том суть. А твое знание языка откуда?