Текст книги "Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль"
Автор книги: Н. Кальма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Возможно, это всего лишь легенда, созданная людьми, сохранившими благодарную память о великой русской женщине. Я, имевший счастье знать мать Марию, хочу думать, что это не легенда, а правда.
18. В УЕДИНЕННОЙ ВИЛЛЕ
– А почему ты не скажешь Бабетт, чтоб она звала тебя папой?
Жюль поежился:
– После, после, Клоди. С этим еще успеется...
– Как успеется, как успеется! – горячилась Клоди,– Девочка должна знать, что ты теперь ее отец, должна привыкнуть к тебе, полюбить. И почему ты ни разу не поцеловал ее, не приласкал? На ночь ты непременно должен ее поцеловать, пожелать ей спокойной ночй. Особенно после такого тяжелого дня, как вчера. Мы ведь увезли ее от людей, к которым она привыкла... Я, например, просто требовала, чтобы папа пришел ко мне и поцеловал меня на ночь.
Клоди невольно вздохнула, вспомнив...
– Не приставай ты к Жюлю,– сказал, зевая, растрепанный, невыспавшийся Ги.– Довольно и так у нас хлопот с этой маленькой капризницей. То это ей подай, то другое, ни минуты не дает провести спокойно. Может, Жюлю придется отдать ее обратно.– И он выразительно посмотрел на друга.
– Да... Возможно...– промямлил тот.
Клоди вытаращила глаза:
– Как?! Вы уже не вытерпели! Вы уже хотите от нее отказаться, избавиться! Но это отвратительно! Так не делают даже со щенками! Взять, привезти в дом, а потом вернуть? Ужасно!
– Тише ты! Раскричалась на весь дом! Разбудишь девчонку, и опять все пойдет кувырком, – зашипел на нее Ги.– И чего ты на нас кидаешься? Ведь это я так сказал. Ничего еще не решено...
Клоди замолчала, хмуро раздумывая над словами Ги. В самом деле, Бабетт вчера, как говорят, дала им жизни. Сначала все было хорошо. Пока они ехали в машине по нормандскому направлению, Клоди развлекала девочку, как могла: играла с ней в игрушки, завалившие все заднее сиденье, смотрела в окно и рассказывала ей обо всех местах, которые они проезжали, пела все песенки, которые знала. В конце концов малютка уснула у нее на руках, и Ги с Жюлем взапуски хвалили ее за умение обращаться с малышами.
– Даже не представляем, что бы мы делали без тебя! – сказал тогда Ги, и Клоди почувствовала себя очень польщенной и совсем взрослой.
Осложнения начались в Онфлёре. Очевидно, Бабетт слишком рано разбудили, она сразу принялась плакать. А когда все, проголодавшись, зашли в ресторанчик на берегу моря, она закатила уже настоящий рев. Все, что ей предлагали из еды, она отталкивала с яростью. Расплескала суп, скинула на пол куски рыбы, топала ножками и заливалась такими сердитыми слезами, что прибежала даже хозяйка ресторанчика, женщина необъятных размеров, с добрым, сплошь покрытым уютными родинками и бородавками лицом.
– О-о-о, да ты, оказывается, балованная дочка! – принялась она причитать над Бабетт.– Вылила на пол такой вкусный суп... такую свежую рыбу выкинула... Что же ты будешь кушать теперь?
– Не буду, не буду, ничего не буду... У-у...-~ надрывалась Бабетт.– Хочу к Жанин .. Где моя Жанин?..
– Кого это она зовет? – поинтересовалась хозяйка.– Это она так называет свою маму, вашу супругу, мсье? – Она смотрела на Жюля, видимо признав в нем отца малютки.
– Да... то есть... не совсем...– промямлил Жюль, заливаясь краской.—Она у нас, видите, ли немножко избалована, мадам...
– Скажи, не немножко, а чудовищно избалована! – подхватил Ги.– Будешь йотом всю жизнь мучиться с такой привередой.
– Это уж как пить дать,– закивала хозяйка.– Но чего бы такого ей подать, чтобы она поела?
– Что ты хотела бы покушать? – наклонилась над плачущей девочкой Клоди.– Скажи, Бабетт, милочка, скажи нам!
– Ко-котлетку Жанин...– прорыдала малышка.– Они та-кие вку-усные...
Хозяйка развела сокрушенно руками:
– Кто из вас может мне подсказать, как готовятся эти котлетки? Я сама приготовила бы их. Ведь не может же малютка оставаться голодной?.
Но никто из троих не мог ей сказать, из чего делаются и как приготовляются «котлетки Жанин».
Ги и Жюль перешептывались за спиной хозяйки. Клоди уловила случайно несколько слов: «...может запомнить... Еще бы, такой рев... Конечно, осложнения!»
В конце концов хозяйка принесла какие-то маленькие катышки из мяса, политые томатным соусом, очень аппетитные на вид, и с большим трудом, с уговорами, песнями и уверениями, что Жанин прислала Бабетт эти котлетки, заставила девочку поесть.
В награду Ги обещал ей, что они сейчас же пойдут на берег моря и спустят на воду красный кораблик.
Однако яркий кораблик и ветреное, с белыми барашками море заняли внимание девчушки очень ненадолго. Даже серые скалы Онфлёра, старинные улички города художников, расцвеченные морскими флажками, живописные матросы на набережной никак не могли ее развлечь. Она опять раскапризничалась, заплакала:
– Где моя Жанин? Хочу к Жанин!
– А кто это Жанин? – отважилась спросить Клоди, все больше приходя в недоумение: разве можно так тосковать об интернате, о тамошних воспитателях, когда кругом так интересно и все тебя так балуют?
– Жанин – моя няня,—сквозь слезы отвечала Бабетт.
Няня? Что же, в этом интернате у каждого ребенка своя няня? Клоди хотела было попросить объяснения у Ги или Жюля, но в эту минуту Бабетт завела новую песню:
– Хочу к маме... Хочу к папе ..
Бедная сиротка! Сердце Клоди дрогнуло. Она схватила девочку в объятия:
– Бедняжечка моя .. Твои папа и мама на небе... Они оттуда смотрят на тебя...
Бабетт уставилась большими, залитыми слезами глазами на вечернее небо.
– На небе? Почему?
– Не болтай ерунду! – свирепо прошипел Ги.– Кто тебя просил объяснять, где ее папа и мама?
– Но... как же? – начала было вконец растерянная Клоди.– Ведь вы оба...
– Помолчи, пожалуйста! – грубо оборвал ее Ги.– От тебя еще тошней.
Клоди, обидевшись, замолчала. Даже Жюль не вступился на этот раз за нее.
Так под плач Бабетт они выехали из Онфлёра, промчались по нормандским деревушкам с серыми домами под серыми шиферными крышами и часа через полтора оказались перед уединенной, окруженной небольшим садом виллой Жюля. Их встретил лай Казака. Пес сидел в огороженной частой сеткой клетке, и Клоди, как и в прошлый раз, стало его мучительно жаль. Правда, она знала, что каждый день сосед Жюля, старый плотник, приходит кормить собаку, но собака – не зверь в зоопарке, почему же ее держат в клетке? Она хотела было тотчас показать Казака Бабетт, но малышка, устав от слез, крепко заснула. Так спящую ее и вытащил из машины Жюль и бережно отнес в спальню второго этажа, где она должна была помещаться вместе с Клоди.
В доме было сыровато, пахло нежилым, но Жюль разжег камины, поставил электрические радиаторы, а главное, включил ток в лежащие на кроватях одеяла, простеганные электропроводами. Вскоре в комнатах стало совсем тепло, а в постелях даже жарко. Клоди сняла с Бабетт «электрическое одеяло» и заменила его обыкновенным пледом. Здесь, на вилле, она снова почувствовала себя маленькой хозяйкой. Оба взрослых, и Ги и Жюль, как-то не находили себе места, бродили из комнаты в комнату, почти не разговаривали друг с другом, а Клоди, наоборот, побыв у кровати спящей крепким сном Бабетт, заглянула в холодильники, нашла кое-какую еду и принялась жарить омлет и варить макароны итальянским способом, как научила ее Сими.
– Молодчина, хозяюшка,—снова похваливал ее Ги, но после давешнего она уже не верила ему и не обращала внимания на подлизывания, как она определила про себя его вернувшуюся ласковость. Что это подлизывание неспроста, девочка поняла тотчас после ужина.
В совершенно уже темном саду Клоди храбро покормила прямо из рук, а потом приласкала Казака. Мохнатый пес, не подпускающий к себе ни Жюля, ни Ги, облизал горячим языком руки девочки и вдруг принялся тоненько скулить, словно маленький щенок: он просился в дом, поближе к людям.
– Ничего не могу поделать, Казак, – сказала ему Клоди.– Я здесь только временная жилица, а не хозяйка. Но будь моя воля...– Она не смогла докончить: горячий язык собаки уже облизывал ей все лицо.
Когда Клоди вернулась в дом, приятели что-то разглядывали. Увидев Клоди, они отпрянули друг от друга, оба красные, чем-то обеспокоенные. Девочка успела увидеть край бумаги, которую Ги засовывал во внутренний карман куртки.
– Диди, иди-ка сюда,—поманил он девочку.
Клоди неохотно приблизилась; ей хотелось спать, и она уже с подозрением смотрела на приятелей: что еще они придумают?
– Диди, мы видим, как ты отлично справляешься и с домом, и с хозяйством, и с малышкой,– начал Ги, поглядывая на Жюля, который молча, но одобрительно кивал.– Завтра у нас очень деловой день. Мы с Жюлем непременно должны ненадолго уехать. Ты останешься здесь за хозяйку, будешь пасти девчурку, кормить ее, укладывать днем спать, развлекать ее сказками, телевизором и так далее – словом, как ты это умеешь. Еды мы привезли достаточно, хватит на несколько дней...
– Как, вы собираетесь исчезнуть на несколько дней и оставить меря здесь одну с Бабетт? – вскрикнула в ужасе Клоди.– Ни за что! Ни за что я здесь не останусь!
Я боюсь...
– Что ты, глупенькая, что ты! – принялся успокаивать ее Ги.– Мы вернемся завтра же, к вечеру, самое позднее – послезавтра утром. И чего тебе бояться: у тебя остается злая собака, которая никого не подпускает, неподалеку живет старый Мерсье, можешь его позвать, если понадобится. И знаешь, мы люди благодарные, мы умеем тебя ценить. Что бы ты хотела иметь? Говори, говори, не стесняйся. Красивое ожерелье? Нарядное платьице? Сапожки? Ну скажи ..
Клоди смотрела сурово.
– Ничего мне не надо,—сказала она решительно.– Мне нужно, чтоб вы избавили меня от всего этого дела. Я хочу домой, к Сими...
– Ну вот, еще одна девчонка заводит ту же песню! – с досадой проворчал Ги.– Я же сказал тебе: не позже послезавтрашнего дня мы все вернемся в Париж. Можешь не беспокоиться: как я сказал, так и будет.
Жюль заметил сонные, усталые глаза Клоди. Веки ее сами собой опускались.
– Оставь-ка ты девочку в покое,—сказал он Ги.– Смотри, она уже валится с ног.
Когда Клоди поднялась в знакомую ей по прошлому приезду спаленку, Бабетт, разметавшись на соседней кровати, чмокала во сне губами и что-то бормотала.
– Мамочка... моя Жанин...– разобрала Клоди.
– Бедняжка. Маленькая моя сиротка,—нежно прошептала девочка и, как настоящая мать, с любовью поцеловала малютку и подоткнула ей одеяльце.
19. «КОШКИ-АРИСТОКРАТКИ»
Они уехали, наверное, на рассвете, когда Клоди еще крепко спала. Единственный их след – отпечаток шин на песчаной дороге у дома – Клоди обнаружила, когда вышла утром на крыльцо.
Утро было золотое, солнечное, как будто не октябрь стоял на дворе, а июль или начало августа. В саду заливались дрозды, синицы прыгали по кустам жимолости, ворковали где-то под крышей голуби – все было мирно, по-деревенски покойно, пахло нагретой землей, травой, немножко свежим навозом – запахи, которые тоже вселяли успокоение. И все-таки Клоди чувствовала какую-то тревогу, неуверенность, ей было не по себе в этой тихой и на вид такой приятной вилле.
Почуяв девочку, опять заскулил по-щенячьи Казак в своей клетке.
– Сейчас приду, Казак! – крикнула собаке девочка.
Но в эту минуту сверху, из открытого окна спальни, послышался жалобный детский голосок, и Клоди бросилась в дом.
Бабетт сидела на постели, тараща еще сонные глаза.
– А где Жанин? – опять захныкала она, увидев Клоди.– Я хочу Жанин... И где мое молоко?
– Молоко я сейчас тебе принесу. А Жанин скоро приедет,– отважно лгала Клоди. – Сейчас мы с тобой оденемся, попьем тепленького молочка, а потом пойдем смотреть собачку . Ведь ты еще не видела здешнюю собачку, Баб? Ее зовут Казак, и она очень хорошая ..
Но, говоря так, Клоди со страхом думала о встрече Бабетт с Казаком. А вдруг Казак станет бросаться на малышку, как он бросается на Жюля и Ги, напугает ее до полусмерти, а потом ее целый день не успокоишь?.. И еще одна забота угнетала девочку: есть ли в доме молоко? Позаботились ли оба приятеля об этой насущной пище детей или привезли одни только острые закуски для себя? Что делать, если молока не окажется?
Однако в холодильнике стояли две пузатые белые бутылки, и Клоди облегченно вздохнула: втайне она и сама хотела выпить молочка за завтраком.
Она быстро одела Бабетт, причем заметила, что нарядный матросский костюмчик девочки уже изрядно помят и запачкан. «Интересно, подумал ли Жюль о платьицах для своей дочки?» – мелькнула у нее мысль. Впрочем, остановиться на этой мысли ей не пришлось: Бабетт торопила завтракать и идти смотреть собаку. На время малышка как будто позабыла о Жанин и о маме с папой – Казак поглощал все ее мысли. Приближаясь к клетке собаки, Клоди крепко прижала малютку к себе: что-то сейчас будет?
Вот и Казак – его большая пушистая голова, круглые уши, волнистая рыже-белая шкура, медвежьи, глубоко запрятанные в шерсти блестящие глаза.
– Казак, Казак, здравствуй, вот и мы! – нарочито беспечно заговорила Клоди, крепко держа за руку малышку.– Казак хороший, Казак добрый... Ты его не боишься, правда? Только не нужно пока подходить слишком близко Казак ведь с тобой еще незнаком, он даже никогда, наверное, не видел таких маленьких девочек .
Однако Казак, обнюхав их издали, вдруг запрыгал, затанцевал, приветливо виляя хвостом. Верхняя губа его приподнялась, показывая кипенно-белые зубы.
– Смотри, Бабетт, он тебе улыбается! – закричала радостно Клоди – Смотри, какие у него красивые зубки, какой он пушистый. .
– Казак .. хочу Казака.. – пролепетала малышка, храбро приближаясь к железной решетке.
– Он не может к тебе подойти. Видишь, он за решеткой,– сказала Клоди.
Личико малышки мгновенно сморщилось, рот искривился.
– Казак... Иди сюда, ко мне, Казак...– заныла она, уже приготовляясь плакать.
– Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, не плачь,– заторопилась Клоди – Ну знаешь что, хочешь, мы возьмем собачку к себе в домик? Хочешь?
– Хочу,—пролепетала Бабетт.
– Ох, и влетит мне за Казака, если ненароком приедут дяди и застанут собаку в доме! – вслух рассуждала Клоди, с трудом отстегивая тугой карабин цепи, который никак не хотел подаваться: видно, давно никто не отпускал собаку побегать на воле.
Но вот цепь упала на землю. Казак, еще не веря своему счастью, помотал головой, взвизгнул пронзительно и вмиг перемахнул через решетку. На дорожке перед домом он исполнил буйно-радостный танец с прыжками выше головы и счастливым визгом. Клоди крепко прижимала к себе Бабетт, но Казак, натанцевавшись, улегся у ног девочек и положил свою круглую ушастую голову прямо на лакированные туфельки Бабетт. Клоди ласково погладила его, и Казак в ответ облизал ей нос.
Бабетт была в восторге, она радостно смеялась, теребила пса за уши и хвост, даже лежала с ним рядом, а Клоди радовалась, что вот наконец девочка успокоилась, ие капризничает, не требует свою Жанин и, видимо, совершенно довольна жизнью. Все трое устроились на ковре в холле: Клоди принесла игрушки Бабетт, которыми заинтересовался Казак, облюбовавший небольшой мячик и резинового ежа. Он то подкидывал высоко мячик и ловил его на лету, то бросался на ежа, делал вид, что охотится за ним, брал его в зубы и, услышав резиновый писк, далеко отбрасывал от себя. А Бабетт валялась на ковре, заливаясь смехом, тиская собаку, и Казак в ответ только улыбался да лизал ей руки.
– Вот видишь, какой у нас завелся друг,– трепля собаку за уши, говорила Клоди малышке.
Однако скоро Клоди заметила, что Бабетт уже не так охотно играет с собакой, что все чаще она начинает грустно поглядывать по сторонам. И правда, вскоре послышалось знакомое:
– Хочу к маме... Где Жанин?..
И опять хныканье, капризное и печальное.
К счастью, у Клоди был большой запас сказок. В ход пошли Сандрильона и «Мальчик с пальчик», «Три поросенка», «Красная шапочка». Под эти сказки Бабетт заснула, и Клоди смогла приготовить несложный обед, пока Казак караулил спящую на ковре малышку. Бульон, вареный цыпленок – все это Клоди умела сготовить еще для отца.
Однако за обедом снова полились капризные слезы:
– Не буду-у... Не хочу-у... Не люблю куру-у...
– Но это же очень вкусно, Бабетт, маленькая... Смотри, и я ем, и Казак ест, и ему нравится... Казак, ты хочешь бульона? И косточку тоже будешь?
Казак гарцевал вокруг стола, всем своим видом показывая, что и бульон и цыпленка он съест с благодарностью. Его пример заставил Бабетт проглотить только полчашки бульона. Ни кусочка второго она съесть не пожелала.
– Господи, что же я стану с тобой делать! – с отчаянием твердила Клоди,– Ведь ты почти ничего не ела со вчерашнего утра! Ну, скажи своей подружке Клоди, чего бы тебе хотелось покушать: кашку, салат, мяса?
– Котлетку Жанин...– опять раздался жалобный голосок.– Жанин... Котлетка...
Клоди чуть не расплакалась сама:
– Ну где я возьму тебе эту котлетку? В Онфлёре хозяйка ухитрилась что-то сварганить для тебя, а я ничего такого не умею... Вот, оставили меня с тобой на мученье! А вдруг ты умрешь с голоду, кто тогда будет виноват? Наверное, все скажут, что это я тебя уморила! Боже мой!
Казак, видно понимая, что девочкам несладко, терся то возле Клоди, то возле Бабетт, сочувственно подскуливал, клал им поочередно на колени свою круглую, ушастую голову, смотрел, казалось, в самое нутро умнющими медвежьими глазами.
Взгляд Клоди уже в который раз обегал уютный холл: что бы такое придумать, чтобы занять малышку, развеселить се, заставить поесть?
Вдруг глаза ее усмотрели на низком столике в углу темный экран большого телевизора.
– Ба! Совсем позабыла! Ведь у нас есть еще развлечение! – радостно воскликнула она.– Иди сюда, Бабетт, маленькая, сейчас мы с тобой будем смотреть телевизор и есть вкусные бутерброды.
– Броды...– неуверенно повторила Бабетт.
– Да, да, бутерброды,– с деланным оживлением продолжала Клоди.– Ты же почти взрослая девочка и, конечно, знаешь: все, когда смотрят телевизор, непременно должны при этом что-нибудь жевать. Ты знаешь это, Баб? Будешь смотреть и кушать?
– Буду,– пролепетала малышка.
– Ну вот и отлично! – бесконечно обрадовалась Клоди.– Вот смотри, я делаю тебе вкусный-превкусный бутерброд с ветчиной. Держи его. А теперь иди сюда: видишь, вот я включаю телевизор. Сейчас экран засветится и заговорит...
Бабетт снова уселась на ковре перед телевизором. Рядом растянулся Казак. Он получил остаток малышкиного бульона и кусок цыпленка и, видимо, чувствовал себя вполне в своей тарелке.
Экран телевизора замерцал призрачно-голубоватом светом, на нем промелькнули какие-то беглые тени, тени превратились в молодого, щеголеватого диктора, который, жеманно поджав губы, что-то, видимо, говорил. Однако звука не было. Сколько ни нажимала, сколько ни крутила Клоди кнопки телевизора, он молчал. Девочка вспомнила, что накануне Ги и Жюль намеревались смотреть футбольный матч, но телевизор молчал. Они пытались его чинить, бранили на чем свет стоит какого-то мастера Брасье, который копался в его внутренностях и, как видно, все испортил.
Бабетт жевала свой бутерброд и смотрела скучньши глазами на диктора с кокетливыми бачками, продолжавшего что-то говорить. Клоди понимала, что вскоре малышка будет снова пускать слезу и звать Жанин и маму. «Что делать? Что же делать?» – раздумывала Клоди.
И вдруг – о чудо! – диктор исчез, и на его месте появились прелестные кошечки: одна взрослая, пестрая, и три котенка – черный, белый и тигровый.
– Бабетт, смотри, смотри, да ведь это «Кошки-аристократки»! – радостно завопила Клоди. – Смотри, Бабетт, сейчас мы увидим с тобой приключения этих кисок!
Браво! Теперь и звука никакого не нужно: Клоди отлично знает историю кошек-аристократок. Пускай только показывают, а уж она сумеет рассказать Бабетт их приключения, понятные даже самым маленьким детям.
– Вот смотри: та большая кошка – это кошка-мама,– начала она, удобно примостив Бабетт у себя на коленях.– А три котенка – это три ее дочки. Все кошачье семейство получило богатое наследство от своей хозяйки. Богатая дама оставила кошкам свой дом с садом, обстановку, много денег Но у дамы был еще слуга, который за ней ходил и работал на нее всю жизнь. Видишь, вон на экране тот человек с усами – это и есть слуга Серж. Серж очень обиделся на хозяйку за то, что она оставила все наследство кошкам, и поклялся истребить все кошачье семейство. Ты поняла, Бабетт, что значит «истребить»? Нет? Это значит, что он поклялся уничтожить любыми способами маму-кошку и трех ее дочек. Но кошка-мама ходит очень довольная: она ничего не знает о злых мыслях Сержа, она рада, что у ее деток теперь есть деньги и они смогут учиться. Вот видишь, котятки сидят за роялем – учатся играть. Тигровый, видно, лентяй: смотри, как он жмурится, ему, конечно, хочется спать, а не упражняться на рояле. А беленькая – хорошая, прилежная киска, вон как она играет гаммы... До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до-о...– запела Клоди – Очень красивая киска, такие у нее ловкие лапки... А сейчас, видишь, они все сидят за столом, завтракают, и мама-кошка учит своих дочек хорошим манерам. Мяукает, что за столом нужно сидеть прямо, не разваливаться, н§ класть локти на стол. Вот Серж принес им на блюде рыбу. Мама-кошка учит кисок резать рыбу только специальным ножичком, ловко отделять косточки. А у Сержа мрачное, сердитое лицо, он на кошачье семейство просто смотреть не желает. Может, и рыба, которую он принес, отравлена...
Клоди могла бы еще долго рассказывать о кошках-аристократках, но на экране вдруг замелькала надпись: «Конец второй серии», и снова появился диктор. Лицо его потеряло жеманное выражение, он был серьезен, даже суров и заговорил, видимо, о чем-то важном. Бабетт зевнула, скуксилась Звука в телевизоре по-прежнему не было.
– Как жаль, что нам больше не показывают кисок,– сказала со вздохом Клоди.– Диктора смотреть, конечно, неинтересно. Сейчас мы с тобой придумаем еще что-нибудь. Баб, а пока выключим-ка этого диктора. Она протянула руку, чтобы выключить телевизор, но в это мгновение на экране появился пожилой человек с почти белыми усами. Клоди ахнула:
– Инспектор Дени! Тот самый инспектор, который занимается детскими делами в Бельвилле! Инспектор, который занимался мной, когда умер мой папа. Смотри, Бабетт, смотри, малышка, это мой знакомый, его зовут инспектор Дени. Он был тогда очень добрый, очень заботливый, но непременно хотел меня упрятать в интернат или в детский дом Говорил, что для меня это будет счастье Но ты же знаешь, Бабетт, что такое детский дом, сама там была... Ведь знаешь?
– Ммм ..– промычала малышка.
– Ну конечно, знаешь,– продолжала свое Клоди, разглядывая старого знакомого на экране.– Пусть даже он будет такой же шикарный, как твой, но все-таки это не свой дом, а государственный Мне очень не хотелось туда идти, хотя я и была тогда бездомная, беспризорная. Тогда мсье Клеман, старый приятель инспектора, начал его просить за меня, чтобы меня отдали Сими. И Дени с трудом, но согласился. Какое славное у него лицо, правда, Бабетт?
– Ммм...– опять сказала Бабетт.
Кажется, ее клонило ко сну, но Клоди была так поглощена видом выступающего инспектора, что ничего не замечала.
– До чего же жаль, что нет звука,—сокрушалась она.—Так хочется узнать, о чем он говорит. Нет, нет, я еще подожду выключать Здорово интересно, когда вдруг видишь знакомого Правда, малышка?
На этот раз Бабетт ничего не ответила. Клоди наклонилась, чтобы убедиться, не спит ли она, но увидела широко открытые глаза, устремленные на экран.
– Мама,– пролепетала Бабетт, протягивая руки к телевизору,– моя мама...
20. ЛИЦА НА ЭКРАНЕ
Клоди недовольно завозилась:
– Ну вот, опять начались фантазии. Теперь маму какую-то увидела... Трудная ты девочка, честное слово...
Однако малышка уже повысила голос до крика:
– Мама, мама! Хочу к маме! Ма-а-ма!
На экране телевизора теперь рядом с инспектором Дени стояла молодая стройная женщина в мехах, с измученным, искаженным горем лицом, которое в спокойные минуты, наверное, было очень привлекательным. Инспектор о чем-то ее спрашивал, и, отвечая, она вдруг зарыдала и закрыла лицо руками, но слезы продолжали литься даже сквозь ее сцепленные пальцы.
– Маме бобо... Мама плачет...– простонала Бабетт, продолжая тяпуться к экрану.
– Послушай, маленькая, это не мама, ты ошиблась, это совсем-совсем чужая тетя,– недовольно уговаривала малышку Клоди, стараясь оттянуть ее от телевизора.– У чужой тети какая-то неприятность, вот она и плачет...
А сама между тем тихонько подавалась к экрану: ну его совсем, этот телевизор, зря она его вообще включила. Придется с ним покончить, а то потом Бабетт ничем не успокоишь...
Однако едва она протянула руку к выключателю, на экране опять появилось знакомое ей, совсем недавно виденное лицо. Теперь это был не инспектор Дени, а пожилая, хорошо причесанная женщина из парка Бют-Шомон. Та самая воспитательница, с которой отправились беседовать Ги и Жюль. На этот раз ее пышно уложенные волосы были растрепаны, видимо, она их не успела даже причесать.
Бабетт проворно сползла с колен Клоди, подобралась к самому экрану.
– Жанин! – закричала она в неописуемой радости.– Моя Жанин!
Клоди задохнулась:
– Что? Что ты сказала? Это Жанин? Ты, наверное, ошиблась, Бабетт? Скажи мне, ты ведь ошиблась?
Девочка стояла на коленях возле малютки, теребила ее, повторяла:
– Ты ошиблась? Скажи мне! Ведь это чужие тети?..
А сама уже с ужасом, с дрожью во всем теле чувствовала: нет, не ошиблась Бабетт, нет, она говорит правду, она их узнала, своих близких!
Клоди тупо посмотрела на экран, где уже толпилось несколько человек с инспектором Дени и обеими женщинами. Все о чем-то возбужденно переговаривались. Но вот они исчезли, и весь экран занял большой, небрежно, как будто наспех одетый человек с орлиным носом, высоким, очень белым лбом и печальными светлыми глазами. Он заговорил, видимо, с трудом, сильно волнуясь и оглядываясь куда-то за экран.
– Папа! – взвизгнула уже отчаянным голосом Бабетт.– Папочка!
Клоди крепко держала малютку, но чувствовала дрожь всего ее маленького тельца, ее горестное возбуждение. Да и сама Клоди стояла с пересохшим ртом, обливаясь горячим потом. Она готова была бессмысленно барабанить по стеклу телевизора, прорываться сквозь экран к тем людям там, в телевизоре, чтобы услышать их слова. Звук! Звук! Вот что было самым важным, самым нужным в эту минуту! Но звука не было! Не было звука!
– Папа! Папа! – отчаянно звала Бабетт.
Человек с орлиным носом отер платком лоб, вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и показал зрителям, проговорив что-то. Клоди увидела увеличенную экраном писанную печатными буквами записку:
ВАМ ВЕРНУТ ВАШУ ДОЧЬ В ПЯТНИЦУ 29 ОКТЯБРЯ, ЕСЛИ ВЫ ПОЛОЖИТЕ ДВЕСТИ ТЫСЯЧ НОВЫХ ФРАНКОВ В ЦЕРКВИ МАДЛЕН ПОД ТРЕТИЙ П Ю ПИТР СПРАВА ОТ ГЛАВНОГО ВХОДА. ПРИВЛЕКАТЬ ПОЛИЦИЮ БЕСПОЛЕЗНО. ВЫ ТОЛЬКО НАВРЕДИТЕ ДОЧЕРИ И ЗАСТАВИТЕ НАС ПРИБЕГНУТЬ К КРА Й НИМ МЕРАМ.
Что-то словно ударило Клоди: бумага! Свернутый лист бумаги, который Ги так поспешно спрятал вчера в карман куртки! «Крайние меры»? Значит, они угрожают? Они угрожают убить, уничтожить Бабетт, если ее отец не выложит за нее двести тысяч новыми? Они ждут эти деньги двадцать девятого, а сегодня? Какое число сегодня? Двадцать седьмое? Скорее, скорее надо что-то придумать!
Кровь бросилась в лицо Клоди. Мерзавцы! Мерзавцы! И конечно, главный Ги! Это он разработал весь план! Он руководил этой «операцией».
Сердце Клоди, казалось, подпрыгивало к самому горлу. И так же прыгали мысли. Но девочке ни на одну минуту не пришло в голову, что и она принимала участие в «операции», что именно она уводила малышку, пока приятели заговаривали зубы Жанин, что это она – главное действующее лицо в этом страшном спектакле, поставленном Ги и Жюлем.
Клоди внезапно вспомнила о Сими, и сердце в ней болезненно сжалось: бедная, бедная Сими, сидит, верно, одна дома, ждет их возвращения и ничегошеньки не знает. Уверена, видимо, что Ги с Клоди закатились в гости... Какое же страшное разочарование ждет ее... Как бы хотела Клоди очутиться рядом с нею, все ей объяснить, утешить, успокоить. А если Сими тоже смотрит передачу? Что тогда?
А на экране между тем рядом с отцом Бабетт появился Саид. Да, да, темнолицый, сильно смущенный Саид, один из «стаи» Рири, хорошо известный Клоди, старший брат ее приятеля Юсуфа. И отец Бабетт жал ему темную руку и спрашивал о чем-то, и Саид ему что-то уверенно отвечал. Ах, если бы можно было покричать ему: «Саид, это я – Клоди, ты же меня хорошо знаешь! Я в беде, Саид, иди сюда, помоги мне и девчушке!» И Саид непременно бы прибежал, Клоди уверена. Что делать? Что же ей делать?
Экран телевизора заняла большая фотография. Девочка с золотистой челкой, падающей на крутой лобик, на смышленые глаза. Бабетт в том же матросском костюмчике, что и сейчас, но улыбающаяся, счастливая ..
– Бабетт... Я...– услышала Клоди тихий, пропитанный слезами голосок.
Она подскочила к малышке:
– Слушай, как твоя фамилия? Ты знаешь?
Бабетт качнула головой:
– Нет...
– А где ты живешь? Где твой дом? Где живут мама и папа? Ты тоже этого не знаешь? Ну, на какой улице? – Клоди кричала, точно глухой, и сама этого не замечала.
– Нет...– испуганно пробормотала Бабетт.
– Тебя приводили домой. Приводила твоя Жанин. Куда? Как выглядит улица, на которой ты живешь? – продолжала домогаться Клоди, но с каждой минутой убеждалась: ничего не выйдет, девочка слишком мала, ничего она не знает и не помнит.
– А как зовут твоего папу и твою маму? Хоть это ты знаешь?
– Папа – Морис. Мама – Полин...– сквозь слезы неожиданно проговорила малышка.– Хочу домой. Хочу к маме...
– И пойдем. Сейчас же пойдем, – сказала твердым голосом Клоди.
Увы, она была нисколько не тверда, ни в чем не уверена. Просто девочка знала, что ни ей, ни малышке оставаться здесь нельзя. Надо как можно скорее бежать из этой виллы, куда вот-вот могут возвратиться ее хозяева.
Надо как можно скорее вернуть Бабетт ее родителям.
Но куда бежать и кому вернуть – этого Клоди не знала.
21. ЗА РУЛЕМ – ЖЕНЩИНА
Они стояли все трое на обочине шоссе. Трое потому, что, как ни гнала от себя Казака Клоди, как ни уговаривала то ласково, то с угрозами вернуться на виллу, собака упорно следовала за девочками. Да и Бабетт завела слезливую песню:
– Собачка... Хочу собачку...– и упиралась ножонками, и не желала идти, если Казак не пойдет с ними.
Вот и пришлось Клоди принять в компанию лохматого спутника.
Время уже близилось к середине дня. Солнце скрылось, стало прохладно, начал накрапывать даже дождик, а трех «голосующих» ни одна из проносящихся мимо машин не подбирала. Некоторые вовсе не желали останавливаться, иные, завидев детей, притормаживали, съезжали на обочину, но почти всегда оказывалось, что в Париж они не едут, что им не по дороге и что вообще они торопятся. И решительно все спрашивали Клоди:
