Текст книги "Если (ЛП)"
Автор книги: Н. Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Он так быстро ушел.
***
Я знала, что Джордана нет дома, но все равно неустанно колотила по его двери, надеясь, что он появится волшебным образом. Конечно, он не ответил.
Эш убежал на улицу без футболки, телефона или кошелька. Я боялась за его безопасность. Он не был в здравом уме. Как будто какой-то переключатель щелкнул в его голове.
Я схватила свой телефон, чтобы позвонить в полицию, но внезапно меня осенило. Я опустилась на пол рядом с сумкой Эша и вытащила его телефон.
Мои руки бесконтрольно дрожали, когда я включила его и пролистала небольшой список контактов.
Милл.
Я никогда не говорила с Миллером. Я не была уверена, что он знал о моем существовании. Последнее, что я слышала, Эш хотел дать ему личное пространство. Но если Миллер для Эша, то же самое, что и Джесса для мня, то он поможет.
Я нажала «вызов». Звук моего нервного дыхания и телефонные гудки конкурировали за мое внимание.
– Эш? – ответил мужской голос. Должно быть, он спал. Я забыла, что уже почти полночь.
– Привет... Я... – мой голос дрожал. – Привет, Миллер, я Бё... Аннализа. Я знаю твоего брата.
Его голос стал отчетливым.
– Все хорошо? Что-то не так?
– Я не знаю. Я его девушка и, эм, он просто вышел из себя. Выбежал на улицу без футболки и без бумажника. Я не знаю, что с ним происходит.
– Как тебя зовут?
– Аннализа.
– Все хорошо. Ты звонила копам?
– Еще нет.
– Когда он ушел?
– Несколько минут назад.
– Он вел себя странно до этого? Гиперактивно?
– Полагаю да.
– Он спал?
– Может, не очень много. Я много работаю, поэтому не часто нахожусь рядом. Думаю, да, он был перевозбужден, но последние дни я уходила почти на весь день... иногда засыпала прежде, чем он возвращался со своей смены в ресторане. Я не знаю, что делать.
– Ничего, если я приеду к тебе? На случай его возвращения?
– Да.
– Ладно, я буду через тридцать минут. Если он вернется, старайся не выпускать его. Хорошо?
– Эм, ага.
– Я уже в пути. Напиши мне свой адрес.
Эш
Два года назад
Клянусь, я видел Сару. Я был в студии, наконец снова начав рисовать. После ее смерти, я заболел. Я не мог встать с кровати, мое тело болело, еда была неприятной. Давление того, что я должен вернуться в колледж через несколько недель, а также предстоящее шоу еще больше приклеивали меня к кровати.
В конце концов, моя мама, которая сама была не в очень хорошей форме, пригласила к нам доктора. Он давал нашей семье Ксанакс, как будто раздавал конфеты на Хэллоуин. Через несколько недель, как раз когда пришло время возвращаться в колледж, я начал чувствовать, что снова могу двигаться. К третье неделе, вернувшись в Нью-Йорк, я уже чувствовал себя не просто хорошо, чертовски фантастично. Я чувствовал себя так, будто могу рисовать дни напролет, и у меня было так много идей. Такое обычно случалось. Я ходил несколько недель в своей фазе «сумасшедший художник Эш», как моя семья называла ее. Затем я мог потерять вдохновение и бездельничать какое-то время. Но тем не менее, Сумасшедший Художник Эш был лучше.
Как будто миллиарды крошечных пожаров бушевали в моих клетках. Давление из-за смерти Сары и все, что пришло с этим, немного ослабило мои креативные мысли, но сейчас появилось ощущение, словно кто-то отсоединил маленькую пробку, которая удерживала плотину от взрыва, и я фонтанировал идеями. Я был бушующей рекой с цветом и формами и движениями, которые переводились в физическую форму.
У меня не было времени на сон, на еду и на занятия. Две недели, целых две недели беспрерывного потока идей. Эта выставка прославит меня. Я больше не буду просто мальчиком-вундеркиндом, я стану гребаным мужиком.
Кто-то просунул голову в студию, которую я использовал. Я подставил к двери закрытую банку красной краски, и она взорвалась. Я не буду тактичен с тем, кто прерывает мой поток идей. Но затем я остановился. Лицо в двери. Черты были такими знакомыми. Я видел их пятнадцать лет из своих девятнадцати лет жизни. О боже мой, Сара жива!
Я распахнул дверь, мои руки были покрыты красной краской, и посмотрел в коридор.
– Сара! Сара!
Не последовало никакого ответа. Я напугал ее. Все это время она была жива, и ей было страшно возвращаться домой из-за всей этой драмы, причиной которой она стала, из-за чувства вины, что пробудила во мне. Сара слишком близко к сердцу воспринимала это, чтобы снова показаться.
Шел снег, но у меня не было времени взять куртку. У нее уже была фора. Я выбежал на лестничную клетку, перепрыгивая пять-шесть ступенек за раз, чтобы поймать ее.
Я вышел на улицу южного Манхэттена.
– Сара! – закричал я. Я начал бежать. Я должен найти ее. Должен привести домой. Тогда все будет по-прежнему.
Я пробежал мимо метро и услышал приближающийся поезд. Если она бежала, то она могла направиться именно туда. Я сбежал вниз по ступенькам, перепрыгнул турникет и скользнул в вагон, как раз перед тем как закрылись двери. Чернокожая женщина с квадратной стрижкой и кучей пакетов между ног посмотрела на меня.
– Мисс... Мисс, вы видели девушку? Около шестнадцати лет. У нее, эм, каштановые волосы. Вот такой длины, примерно... – я указал на свои плечи. – Зеленые глаза. Рост примерно сто шестьдесят пять сантиметров.
Мои глаза метнулись к поручню, за который я держался, он был испачкан красной краской.
– Извините. Нет.
Я огляделся вокруг несколько раз, пытаясь найти ее. Затем я увидел ее в следующем вагоне. Ее затылок был закрыт прямыми каштановыми волосами, которые скользили из стороны в сторону. Я побежал в конец своего вагона и распахнул двери, громкий стук ехавшего поезда отдавался в моих ушах. Зеленые огни пульсировали передо мной синхронно с яростными звуками.
К тому времени, когда я достиг следующего вагона, она снова ушла. Я поднял голову и через маленькой окошко увидел, что она в следующем вагоне. Я следовал за ней весь путь до конца, но когда достиг последнего вагона, ее там не было. Должно быть, она просто сошла. Я вышел на платформу. Мне было так жарко. Так чертовски жарко. Я сорвал с себя футболку, засунул ее в задний карман и продолжил поиск.
Люди толпились на Центральном вокзале Нью-Йорка, как рабочие муравьи, собирающиеся на свои посты. Она могла уйти куда угодно. Но я должен найти ее. Если я не найду ее на этот раз, то мы никогда не увидим ее снова.
Вся станция гудела звуками и запахами, и мои зрение наполнилось кругами, квадратами и узорами синего, красного и зеленого цветов.
Проходя мимо металлической облицовки здания, я увидел свое отражение: без футболки, покрытый краской, волосы липкие от пота.
Я чувствовал лакрицу. Я всегда ощущал ее вкус, когда был расстроен или встревожен. Крошечные иглы кололи меня. Не больно, просто это отвлекало.
Я должен найти Сару. Сейчас почти февраль. У нее нет денег. Должно быть, ей холодно.
– Сара! Мне жаль! Вернись! – я кричал во всю силу легких.
23 глава
Бёрд
Миллер был таким же высоким, как и Эш. Но его глаза более медные, и его тело намного шире. Его каштановые волосы коротко подстрижены, и не взлохмачены, как у Эша. Их сходство было неуловимым. По одежде Миллера я могла сказать, даже встретив его посреди ночи, что он был адвокатом.
Он постучал и, когда я открыла дверь, поднял палец, сигнализируя, что говорит по телефону.
– Да. Уильям Ашер Томас Торо. Он лечился в Бельвью в Нью-Йорке и затем его перевели в нью-йоркский медицинский центр. Его доктор Сэрвус. Это важно – он не шизофреник. У него синестезия, и это смешалось с его прошлым... Никакого аминазона... Я понимаю, но если я узнаю, что меня не послушали, кому-то придется, черт побери, заплатить... Спасибо.
Он определенно адвокат.
Он посмотрел на телефон, прежде чем перевел взгляд на меня.
– Привет, я Миллер. Брат Ашера. – Я только сейчас осознала, что он назвал первое имя Ашера – Уильям. Несмотря на то что разговор об этом не заходил, меня расстроил тот факт, что он никогда мне об этом не говорил. Я почувствовала себя так, будто никогда по-настоящему его не знала.
– Привет, я Аннализа, но все зовут меня Бёрд.
– Бёрд? – его глаза осматривали мою квартиру, как будто на самом ему не были нужны никакие объяснения. Он снова посмотрел на меня. – Я не знаю, как он это делает. Полагаю, некоторые вещи не меняются, – сказал он больше сам себе. – Так, у Эша есть девушка?
– Да, – сказала я. – Мы познакомились, когда он спас мою жизнь. Наркоманы напали на меня, и он их остановил.
Он немного отстранился, обдумывая новости.
– Так, это ты встряла и остановила этих придурков? – он указал пальцем на меня. – Слава и благодарность тебе.
– Полагаю, я все усложнила, сделав это.
– Вы оба живы, и это плюс. Так, я сделал несколько звонков по дороге сюда, до сих пор его нигде не подобрали. Я знаю людей в Департаменте Полиции Лос-Анжелеса, если они увидят кого-то похожего на него, то дадут мне знать и доставят его в медицинский центр. Если он вернется сюда, мы сделаем это сами.
– Подожди. Я не понимаю, что происходит. Что с ним не так? – Миллер делал все слишком быстро, а я просто пыталась понять, что происходит.
На него снизошло озарение, и он потер лоб.
– Ох, извини... Я не подумал спросить... Эш не рассказал тебе... – его голос утих.
– Рассказал мне, что?
Он сделал глубокий вдох и выдохнул слова:
– Бёрд, у него биполярное расстройство. Сильное.
– Биполярное расстройство?
Я слышала это словосочетание миллионы раз, но никогда не задумывалась об этом. Воспринимала это как «шизофрения» или «психотическое расстройство». Эти слова звучали повсюду и описывали неустойчивое поведение, но я никогда не придавала им большого смысла, потому что мало об этом знала. В моем ежедневном словаре не было места этим словам.
– Ты знаешь, что это?
– Думаю, да... – туман в голове начал рассеиваться, давая мне сложить все воедино: его нередкая необоснованная печаль или безграничная энергия. Как будто в нем было три человека: мой Ашер, больной Ашер и бешеный Ашер. До этого момента я в какой-то степени любила это в нем.
– Ну, это когда человек переходит из состояния эйфории в депрессию, и это намного хуже, чем просто перепады настроения. Иногда это выходит за крайность, особенно если он не спит. Ему поставили диагноз только пару лет назад, и у него есть кое-какие проблемы с принятием. Сейчас Эш проходит через маниакальную фазу. И полагаю, он отказался от своего лития. До этого он только единожды доводил себе до настолько плохого состояния. Он ненавидит препараты, потому что они притупляют его органы чувств. По крайне мере, об этом ты ведь знаешь?
Я слабо кивнула.
Все комментарии Эша о потери зрения и его возвращении обрели новый смысл. Каким-то образом я почувствовала, будто толкала его вернуть его «зрение» обратно, не осознавая это.
– Как я могла не догадаться? – спросила я у себя вслух.
– Не кори себя. Я уверен, что у него было это годами, прежде чем мы заметили. Мы всегда считали, что Ашер чересчур энергичный и эксцентричный. В семье, полной обычных людей, он один был с неординарными способностями, и мои родители хотели поддержать его художественную сторону. Поэтому, когда он становился гиперактивным, не ложился спать, не ел или вел себя как полный придурок, мы просто думали, что это его метод работы. Он много веселился, когда был подростком, вытворял сумасшедшие вещи, в то время как ни у кого из нас не было мужества рисковать. Девушки любили его... извини.
– Ммхм. – У меня не было энергии ревновать к каким-то школьницам.
Затем он спал или хандрил несколько дней или недель подряд, мы просто думали, что он чувствительный художник или просто устал так упорно трудиться или быть вечно веселым подростком.
Я покачала головой в неверии. Я была и подавлена, и взбешена. Чувствовала, будто Эш предал меня, не сказав обо всем этом. Но больше всего я была напугана, что никогда не верну его. На крыше он казался таким отдалившимся, как будто был заложником внутри другого человека, как будто кто-то использовал его тело и разум в качестве убежища.
– Так, как вы узнали?
– Не знаю, рассказывал ли он тебе, но наша сестра умерла.
– Да, Сара.
– Да. У него была глубокая депрессия. В это время он изучал художественное искусство в Нью-Йорке. И для него это стало делом всей жизни. У него был особый способ видения мира, который он мог выразить на холсте. На него было много давления, потому что приближалась выставка, а он не хотел ее отменять. Доктор прописал ему кое-какие антидепрессанты. Мы не раздували из этого такое уж большое дело. Доктора часто прописывают антидепрессанты после подобного. Ну, очевидно, данные лекарства вызвали манию. В Нью-Йорке у него не было семьи, которая могла за ним присматривать. У него случился срыв, и его нашли на улице, пока он бродил, испытывая галлюцинации. Его поместили в специальное лечебное учреждение на некоторое время, но мы смогли привести его в норму.
– О боже мой. – Все начало обретать смысл. Кусочки складывались вместе, когда я лучше узнавала Эша, но всегда чего-то не хватало. После слов Миллера у меня сложилась полная картина. Эш не был просто печален из-за смерти сестры, он заболел из-за этого. Он был потерян в биполярном расстройстве и чувстве вины, и теперь я понимала, почему он чувствовал себя бременем для тех, кого подпускал близко.
– Ему пришлось вернуться домой. Все его планы в Нью-Йорке ушли на второй план. Его художественная карьера остановилась, потому что он перестал рисовать. Изначально, принимая литий, он был не похож сам на себя. Ему было плохо, а разум был затуманен. Доктор настаивал, что вскоре это уйдет, но Эш был очень расстроен. И затем в один день он просто встал и ушел. Прошли месяцы, прежде чем я снова его увидел и сейчас... такое чувство, будто я не могу достучаться до него. И поверь мне, я пытаюсь.
– Я тоже чувствую нечто подобное.
– Тот факт, что ты удержала его в одном месте дольше, чем на ночь – чудо. Он не хочет привязываться. И чертовски ненавидит стены.
Мы оба рассмеялись. Но это был печальный смех, потому что мы были частью самой печальной шутки в мире.
– Да, мы часто ходили на крышу. Ты знаешь, почему он ненавидит стены?
– Не возражаешь? – спросил Миллер, указывая на деревянный стул.
– Пожалуйста.
Он сел, посмотрев на свой телефон, и затем протяжно выдохнул, когда приготовился к рассказу.
– Во время аварии Эш некоторое время находился с уже мертвой Сарой. Они были затоплены. Не полностью. Машина была под наклоном, и сторона Сары была под водой, а его медленно опускалась.
– О боже мой, – прошептала я и накрыла рот в неверии.
– Эш был в сознании какое-то время, хотя по какой-то причине не помнит этого. Возможно, из-за того, что ударился головой, но мы предполагаем, причина психологическая. Затем, не так уж много времени спустя, когда его нашли в Нью-Йорке, все было так же как и сегодня. При нем не было никаких вещей и документов, поэтому его не сразу идентифицировали. У него были галлюцинации, и он продолжал говорить им, что видит звуки и все подобное, и они решили, что он шизофреник. Они вкололи ему торазин, от которого немеет лицо, и становится сложно общаться. Несколько дней он был заперт в лечебнице Бельвью. Его нужно было сдерживать... и с тех пор он ненавидит долго находиться внутри помещений.
Что-то в том, как Миллер произнес последнее предложение, снова вызвало мои эмоции. Наверное, потому что я поняла, что внутри Эша, неважно, был ли он шумным и деятельным или тихим и печальным, был бездонный колодец страха и боли. Он был потерян, когда я его нашла, и я думала, что он нашел свой путь, но нет, впереди еще долгий путь. Эгоистично я думала, что я та, кто приведет потерянного человека на путь истинный, но все это время я шла в неправильном направлении.
Я наклонилась и накрыла лицо руками, когда полились слезы. Миллер был гораздо крепче, чем я. Это было его не первое родео, и он вел себя как профессионал. Он знал весь порядок действий. А хоть мне и не нравилось это признавать, мне было страшно. Я любила человека, который был болен, и сейчас я узнала многое из того, что он не рассказал мне. Я любила Эша с чистотой и интенсивностью первой любви. Моя жизнь разграничилась на период до того, как я влюбилась в Эша, и на период – после. Он изменил меня. Мои чувства к нему были настолько глубоки, что я чувствовала, будто тону рядом с ним.
Миллер нежно потер мою спину, но это не помогло, потому что я хотела, чтобы Эш сказал мне, что все будет хорошо.
– Нам просто нужно отправить его в больницу, и ему станет лучше.
– Но он уже был там прежде. Правда ли ему станет лучше?
– Я не знаю, но я должен верить, что так и будет. Я не могу потерять еще и брата. И я просто надеюсь, что то, что Эш нашел тебя, и ты пыталась направить его жизнь в правильном направлении – хороший знак. Может, это был неверный шаг. Стресс, любовь, даже его искусство могут быть спусковым курком. И мне кажется, проблема Эша в том, что, хоть медикаменты и помогают, ему нравится состояние эйфории. Он ненавидит, что лекарства притупляют его ощущения, и я не нашел способа убедить его принимать их постоянно. Он пропускает медицинские осмотры, у него нет терпения экспериментировать с новыми препаратами, от которых может быть меньше побочных эффектов. Что еще более важно, я не могу найти способ заставить его пережить смерть Сары.
Может, Миллер и пытался успокоить меня, но в его словах я слышала только непреодолимое препятствие. Я понимала глубину вины Эша. Я понимала, что любила его за то, как глубоко он мог чувствовать. Это было здорово, когда касалось его любви ко мне, но было опасно в плане того, как он чувствовал раскаяние или отчаяние.
Затем зазвонил телефон Миллера.
– Миллер Торо... Хорошо... Как?.. Иисус... Хорошо. Да, я адвокат, поэтому не надо объяснять... Я скоро буду. – Миллер поднял голову. – Ну, они арестовали Эша, когда он бросил кирпич в витрину магазина с художественными принадлежностями. Гребаный Эш. Мой знакомый из полиции везет его в больницу.
Эш
Я заплачу им. Мне просто нужно немного краски, а все закрыто. Почему эти магазины закрыты? Разве они не понимают, что у великолепия нет рабочих часов?
Я пытался убедить офицеров, что владельцы поймут. Мэр увидит мои работы, и у них будут проблемы, если они заберут меня, потому что у меня много работы. Важной работы.
– Из-за вас я чувствую вкус несвежих крекеров, – сказал я офицеру. – А ваш голос выглядит как плавающие какашки. – У него был ужасный акцент, который звучал как смесь худшего, что могло предложить восточное побережье, и я задумался, что он делал в полиции ЛА вместо того, чтобы быть в департаменте полиции восточного побережья.
Я был спокоен. Я был чертовски спокоен, пока они не попытались сковать меня наручниками. Потому что я знал, что последует дальше. Я не могу быть заперт в одном из этих гребаных мест.
– Я художник! Вы не можете так поступать! Вы должны поставить это окно в рамку, потому что оно будет стоить миллионы! – кричал я, когда они приковали мои руки к ногам и подняли меня на заднее сиденье машины.
Я выворачивался и выкрикивал свое имя, чтобы люди на улицах знали, если я исчезну, они смогут сказать СМИ, кем я был. Начнется международный розыск.
– Я должен сказать Бёрд, – я обратился к жирному копу с не менее уродливым голосом из задней части автомобиля.
– Да, я уверен, что птицы захотят услышать твои историю. Расскажешь это доктору.
– Нет, придурок, Бёрд – это человек, который разговаривает, а не говорящая птица. – Я сделал глубокий вдох, думая о том, как могу объяснить этому простому человеку, что я должен быть свободен. – Послушайте, я не сумасшедший, – пот стекал по моему лбу и в глаза, заволакивая мое зрение. Я хотел пить, и когда соленая струйка попала мне на губу – это было прекрасно. – Бёрд – очень важный человек. Вы не поймете, но она сияет, и ее голос как северное сияние, и... – я затих и сделал еще один глубокий вдох, потому что изо всех сил пытался казаться адекватным, но говорил слишком быстро для этих имбицилов. Мне нужно было разговаривать с ними медленно, как будто они были детьми. Но было тяжело поддерживать их черепаший темп, потому что мне нужно было рисовать. – Послушайте, хорошо. Послушайте, Бёрд зовут – Аннализа Робин Кэмпбелл. И я не могу ее потерять. Поэтому хорошо, подождите. Подождите, есть кое-кто. Миллер Торо – мой брат, и он знает кое-кого. Поэтому просто позвоните ему, и я смогу вернуться к своей инсталляции.
– Чувак, ты бросил кирпич в витрину магазина.
Я забыл об этом.
Я начал злиться, чувствуя себя в ловушке наручников. Как только меня перестали отвлекать мои собственные мольбы, все вокруг начало казаться маленьким, и я почувствовал, что не могу дышать.
– Эта машина сужается, – сказал я офицеру как можно спокойнее. Но он и парень с какашечным голосом о чем-то болтали и смеялись. Затем я решил, что больше не могу терпеть. Воздух все тяжелее поступал в легкие. Мое лицо и грудь были прижаты к сиденью и из-за каждого паникующего вдоха, казалось, я получал все меньше кислорода.
– Переверните меня... лучше нет, освободите руки. Я не буду бороться. Мне нужно дышать, – выдохнул я.
Они забыли обо мне. Я буду забыт и умру здесь.
Извините офицеры, но моя жизнь находится под угрозой. Они не знали, что машины опасны? Если мы разобьемся, я не смогу выбраться. Мне плевать, если это их взбесит, мне нужен воздух. Мне, бл*дь, нужен воздух.
– Откройте окно, я не могу дышать! – кричал я. Если бы я мог получить немного кислорода, то мыслил бы более ясно. Я мог бы дышать.
Я бился лбом в дверь перед собой.
– Выпустите меня! Выпустите меня! – я чувствовал, что синею, и мог видеть голубые вспышки перед глазами.
Бах. Бах. Бах.
Я ударялся с каждым разом сильнее. Я заставлю их выслушать, даже лучше, я потеряю сознание, чтобы не ощущать болезненное стискивание груди. Мелькавшие мысли о смерти прекратились. Мне было плевать, что с каждым ударом еще больше теплой жидкости стекало по моему лбу, пока я больше не мог ничего видеть кроме своей крови.
– Выпустите меня! Выпустите меня!
24 глава
Бёрд
Я шла за Миллером, когда он подошел к столу медсестры.
Когда он заполнял документы и разговаривал с медсестрой, Джордан и Тревор вбежали в психиатрическое отделение.
– Слава Богу, – вздохнула я. Мне казалось, что меня выбросило в альтернативную реальность, а при виде своих мальчиков, я снова стояла ровно на земле.
– Он в порядке? – спросил Джордан.
– Не знаю, мы только что приехали.
Джордан обнял меня, а Тревор положил руку мне на плечо в успокаивающем жесте.
– Бёрд, я так сильно был занят шоу и так часто оставался у Тревора, что даже не заметил.
– Как ты думаешь я себя чувствую? Как идиотка. Как я могла позволить этому так далеко зайти?
– Не вини себя, – сказал Тревор. – У тебя не было подобного опыта раньше. Психические расстройства часто не диагностируются.
Но это не было не диагностированным. Эш знал и не сказал мне.
Миллер подошел к нам, и я представила всех друг другу.
– Я думал, что он одиночка. Он не рассказывал мне о своих друзьях. Может, поэтому он перестал так часто приходить, – сказал Миллер. Это было неподходящее время, чтобы сказать ему, что Эш подслушал разговор Эллы.
– Могу я поговорить с тобой минутку? – спросил меня Миллер.
– Конечно.
Миллер отвел меня подальше.
– Он бунтовал, когда его привезли сюда, поэтому ему вкололи успокоительное. Плюс тот факт, что он не спал больше пары часов всю прошлую неделю, а может, и дольше, означает, что он не проснется до завтра. Затем они назначат лекарства, на что потребуется пара дней. Затем, возможно, попробуют кое-что еще.
– Кое-что еще?
– Я не хочу тебя волновать.
– Ты не думаешь, что уже достаточно поздно для этого?
– Электрошоковая терапия. Знаю, звучит устарело, но в основном шокотерапия.
– Нет, – выдохнула я. – Они будут пропускать через его мозг ток?
– Я только что разговаривал об этом с доктором. Вот что они делали в Нью-Йорке. Это не так плохо, как звучит. При острых случаях, особенно, когда у пациента появляются галлюцинации – это способ немного повлиять на его мозг и помочь лекарству действовать быстрее. Будет очень низкое токовое напряжение.
Я понимала, что Миллер руководствовался интересами Эша, и он был его братом, а я просто его новой девушкой, но мое сердце сжималось от картинок, которые я видела по телевизору, когда людей мучили подобным образом: депрессоры языка, толстые кожаные пряжки ремней, чтобы связать руки и ноги, сильные судороги. Я просто не могла представить Эша в подобном виде.
– Бёрд, спасибо тебе за все. Но тебе нужно пойти домой. Отдохнуть. У меня есть твой номер, и когда он будет в состоянии разговаривать, я позвоню тебе. Зная Эша, думаю, он на захочет, чтобы ты видела его в таком состоянии. И я должен первым с ним поговорить. Думаю, ты понимаешь.
Я понимала. Но я не могла избавиться от чувства. что Миллер не понимал то, что было между мной и Эшем. Мы были моложе его, и он только что узнал обо мне. Он мог решить, что меня не будет здесь на следующей неделе. Но он был прав по поводу того, что Эш не захочет, чтобы я видела его в таком состоянии в больнице. Теперь тот раз, когда он сказал, что «болен», и исчез, стал намного понятнее.
– Хорошо, но, пожалуйста, позвони мне. Я не смогу мыслить здраво, пока не увижу его и не узнаю, что все хорошо.
– Обещаю, рассказывать тебе новости каждый день, если хочешь.
– Пожалуйста.
Я всмотрелась в глаза Миллера и увидела, что он действительно устал. Не только от этой ночи, а от того, что из всей семьи он единственный разбирается с проблемами Эша.
Я неловко обняла Миллера. и, как только собралась развернуться и уйти, он снова заговорил:
– Подожди, еще кое-что...
– Да?
– Дерьмо. Не знаю, правильно ли то, что я собираюсь сказать. Я даже не знаю, сколько времени вы с Эшем встречаетесь. Но я чувствую необходимость сказать тебе это.
Что бы он ни собирался сказать, это ни звучало хорошо, и у меня на сердце стало тяжело.
Миллер вздохнул.
– Я знаю, что Эш может быть забавным и загадочным, а его способность – гениальность – соблазнительной. Но он болен. Очень серьезно болен. И я должен разбираться с этим. Это моя обязанность. Я его брат. Но ты молода и должна подумать, что значит для тебя быть с таким, как Эш. Просто по тому, как вы познакомились и как ты пришла ему на помощь, подвергнув риску себя, я понимаю, что ты из того типа людей, что будут держаться за него. И я рад за Эша. Я знаю, что не могу его спасти. Но, пожалуйста, подумай об этом сейчас. Потому что если ваша связь станет крепче, а потом ты уйдешь, я не уверен, что он с этим справится. После смерти Сары ему было плохо. Не думаю, что он вынесет еще один подобный удар. Если у тебя получилось вытащить его из своей оболочки, то значит, он очень сильно привязан к тебе.
До этого момента Миллер был настолько собран, и я была поражена уязвимостью в его заявлении. По какой-то причине я не обиделась на его предположение о том, что я могу захотеть уйти и не вернуться. Я понимала, что он изо всех сил пытается защитить Эша и меня в процессе.
– Я понимаю, что наши с Эшем отношения для тебя в новинку. Но мне нужно, чтобы ты понимал, что это не просто какая-то глупая интрижка. Между нами что-то настоящее. Я люблю его. И пробраться под его оболочку было дико сложно, и я думала, что у меня подучилось, но теперь мне кажется, что я даже поцарапала поверхность.
Миллер вздохнул и немного наклонился.
– Бёрд, из-за тебя он снова рисует. Он всегда говорил, что рисование – это его душа. Ты дотянулась глубже, чем любой из нас мог мечтать. Мне просто нужно убедиться.
– Конечно.
Я повернулась к обеспокоенным Тревору и Джордану. Я не знала, что будет дальше, но понимала, что все изменилось и мы никогда не вернем то, что было.
***
Дорога домой была мрачной. Казалось, что я возвращаюсь домой с похорон. Я устала, была перегружена информацией, а завтра у меня была репетиция, которую нельзя было отменить из-за моей личной жизни. Тревор высадил нас и поехал к себе. Думаю, он хотел дать нам с Джорданом время, чтобы я могла поплакать, покричать. Но мне не хотелось даже разговаривать.
Когда мы оказались в моей квартире, Джордан молча сделал чай и протянул мне кружку.
Я несколько раз опустила чайный пакетик, затем подняла его за веревочку, чтобы он поднялся над водой, а затем снова опустила. Я фокусировалась на этом повторяющемся жесте какое-то время, пока Джордан не заговорил.
– Так что ты собираешься делать? – спросил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Пойми... – я могла сказать, что он пытался смягчить слова. Я застряну с сумасшедшим? Он это хотел сказать? Черт, даже родной брат Эша сказал это же. – Ты думаешь, ему станет лучше? Ты хочешь пройти через это с ним?
Я подула на пар сверху чая, но он вернулся. Я задумалась, будет ли так и с Эшем: постоянные попытки избавиться от проблемы только для того, чтобы она вновь появилась.
– Миллер сказал, что это поддается лечению. Есть множество медикаментов, чтобы поддержать людей в стабильном состоянии. Проблема в том, что Эш от них отказывается. Думаю, он ненавидит, что они притупляют его синестезию и искусство, а это очень важная часть его самого. Ты можешь представить, что будешь принимать лекарства, из-за которых будешь нервным и дерганным и не сможешь танцевать? Вот через что он проходит.
– Значит, он остановится на лекарствах?
– Ну, Миллер сказал, что они могут много чего попробовать, но Эш... я не знаю. Полагаю, он не хочет. Часть меня чувствует, что он думает, будто не заслуживает улучшения своего состояния.
– Почему?
Я запустила пальцы себе в волосы. Потому что он обвиняет себя в смерти сестры. Винит себя в том, что разрушил жизнь родителям. Разрушил свою семью.
– Не знаю, – сказала я.
– Твоя карьера только начинается. Думаешь, сейчас подходящее время разбираться с этим?
– Так что я должна делать? Избегать его?
– Нет, но ты не замужем за ним. Ты можешь быть рядом и поддерживать, но я не хочу, чтобы ты встречалась с ним. Что если это только начало? Ты хочешь быть уверена, что он принимает лекарства, спит и достаточно ест? Это чересчур для той, кто должен наслаждаться расцветом своей жизни.
– Я не хочу быть его другом, Джордан. Я люблю его... очень сильно. – Тяжесть выбора, который я должна принять, наконец-то ударила по мне, и я не могла сдержать слезы. Я уже так устала плакать.
– Ты даже не была с другими парнями. Может, ты тянешь слишком много груза на себя, потому что потеряла с ним свою девственность.
Комментарий Джордана взбесил меня. Он снова вступил в роль старшего брата, разговаривая со мной, будто я была какой-то школьницей, которая прислуживается перед кем-то, кто просто ее поцеловал.
– Не привлекай всю эту хрень с девственностью. Это не имеет ничего общего. Я потеряла ее, потому что люблю его, а не наоборот. И тот факт, что я потеряла ее так поздно, не делает меня наивной и не затуманивает моих решений. Это просто маленький кусочек того, что мы разделили.
