Текст книги "Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы"

Автор книги: Морис Метерлинк

 
Блистательный тиран, чьей власти нет границ,
В чертоге, где, даря двусмысленный совет,
На пурпурную тень ложится солнца свет,
Как золото корон на пурпур багряниц,
 
 
Пирует, слушая восторженные клики,
И видит, как толпа ликует в исступленье
Лишь при одном его безмолвном появленье.
Им царства сметены, им свергнуты владыки,
 
 
Он когти обрубил народу, и когда
Пред ним, единственным, поверглись все во прах,
В пресыщенной душе он ощущает страх:
Увы, он одинок, отныне – навсегда.
 
 
Невольно он в раба преображает друга,
Любовь сжигает он своею жаркой славой,
Как бешеный вулкан, неукротимой лавой
Испепеляющий живую зелень луга.
 
 
Достигнутая им безлюдна высота,
И тщетно хочет он найти там божество.
Молчит усталое желание его,
И гордость алчная давно уже сыта.
 
 
Он отрицает сам себя. Злорадно плавит
Он слиток золотой своей огромной власти
На сумрачном огне жестокой, жгучей страсти
К ниспровержению того, что люди славят.
 
 
Однако ото всех он ужас прячет свой;
Он нем, как цитадель, где ночи напролет
Лишь эху собственных шагов внимает тот,
Чей плещется штандарт на башне угловой.
 
 
Священен он для всех. И кажется порою,
Что лучезарная божественная сила
Его наполнила собой и окружила
Непостижимостью, как дерево – корою.
 
 
Но знает лишь небес всевидящая твердь,
Что часто по лесам блуждает он один,
По топким берегам обманчивых трясин,
Где плесень царствует и где таится смерть.
 
 
В болотах, где живут гонимые растенья,
В зловонных логовах, в местах, где боязливо
Цветут чертополох, терновник и крапива,
Он жизнь опальную ласкает в упоенье.
 
 
Он полон нежности и состраданья к ним,
Колючим, замкнутым, озлобленным цветам;
Они принадлежат ему, и только там
Он познает любовь и верит, что любим.
 
 
С пылающей душой спешит он к ним склониться,
К их сумеречным снам, к печали их вечерней;
Он обнимает их, не убоясь их терний,
И жжет его шипов живая власяница.
 
 
И только потому за праздничным столом
В сверкающем дворце, где пурпурная тень
И золото лучей скрестились в этот день,
Сидит он с поднятым, сияющим челом,
 
 
Что отдает себя он поцелуям алым,
Что тайно ото всех, в него вперивших взгляды,
Он может мучиться, любить, просить пощады,
Подставив грудь свою вонзающимся жалам.
 

 
Причалил свой корабль я к острову мечты,
Который плавает в просторах океана;
Вдали от шумных толп, вдали от суеты,
Причалил свой корабль я к острову мечты,
Где птицы распевают неустанно.
 
 
О, пестиков слияние с пыльцой!
Весь воздух похотью напитан ядовитой;
Магнолии, из поцелуев слиты,
Сверкают белизной.
Сердцам подобные, пылают упоенно
Великолепные пионы;
Трепещут от любви, вздыхая, ветерки.
 
 
Тень, как прикосновение щеки,
Тепла и ласкова. Ветвей печальных слезы
Кропят траву сверкающим дождем;
На ложе из фиалок тихим сном
Забылись ирисы и розы.
 
 
Причалил свой корабль я к острову мечты,
Где рдеют в зелени приманчивые кисти,
Где, облаченные в искрящиеся листья,
Колышутся деревья и кусты,
Где, как бушующее пламя, счастье
Дыханием своим палящим обдает,
Цветы сплетаются в объятьях сладострастья
И по ночам луна свое безмолвье льет.
 
 
– О ты, которую напрасно призывали
Мольбы моей души – сюда, на остров мой,
Обвитый белою змеящейся каймой,
Появишься ли ты из бледно-серой дали?
 
 
Откликнешься ли ты когда-нибудь на зов?
Мой остров сотворен для твоего расцвета.
Я ароматы шлю – прими моих гонцов! —
Из сада, полного причудливого света.
 
 
Явись! Поля, и лес, и рыжий небосвод —
Всё будем славить мы, не зная лени.
Ты, щедрая, подаришь мне колени,
Свой рот, и грудь свою, и нежный свой живот, —
И я в неистовстве вспашу твой луг весенний.
 
 
Причалил свой корабль я к острову, что весь —
Скопленье яростных желаний;
Какой-то гордый рок их собирает здесь,
Как стонов, криков и призывов смесь
На поле брани.
 
 
Лазурные глаза задумчивых прудов
Нам устремятся вслед с глубоким восхищеньем,
И птицы, радужно сверкая опереньем,
Споют нам песнь свою в молчании лесов.
 
 
Пойдем по склонам гор, объятые покоем,
Туда, где бьют ключи, прозрачнее стекла.
Потоки воздуха нам обновят тела,
Вливаясь в легкие целительным настоем.
 
 
Мы будем созерцать, погружены в экстаз,
Глубины наших душ неутомимым взором.
Отравой опоить мы не позволим ссорам
Любовь, которая соединяет нас.
 
 
В одно сольемся мы, друг другу сердцем вторя,
Нас приглашает жизнь на свой великий пир.
Мы, как самих себя, полюбим этот мир,
Природу и инстинкт, вселенную и море.
 
 
Да будет наша страсть похожа на родник,
Где может всякое стремленье утолиться!
Брать, чтобы разделить, давать, чтоб насладиться,
И светлой радостью наполнить каждый миг!
 
 
О, погрузиться в мир, как в океан бездонный,
Освободив себя от всех цепей и пут,
И ощутить, как в нас всемирные законы
Свою мелодию, ликуя, запоют!
 

Верхарн. «Призрачные деревни»

 
По скалам, по долинам и холмам
Отважно скачет амазонка.
Стучат копыта звонко,
И стан наездницы так гибок и упрям!
Назад отброшено пространство…
Звенит
Ее оружье и убранство:
Копье, и лук, и меч, и щит.
Леса, ручьи, озера, рощи – мимо!
Она летит как ветер, как стрела,
Вся – мускулов комок, гибка, неутомима.
Конь взмылен весь, и в пене удила.
Ее галоп пугает птичьи стаи
В лесной глуши, где тень лежит густая
И где стволы блестят, как чешуя.
Струятся в них и днем и ночью соки,
Разбуженные солнцем токи.
Кусты, цветы и травы у ручья —
Все солнце пьет и к солнцу все стремится,
Как всадница, что без дороги мчится.
 
 
Отвагой, силой, радостью лучится
Ее улыбчивый и светозарный лик.
 
 
Мужчин – тиранов грубых и владык —
Поколебалась мощь и ослабела.
Власть перешла К воительнице смелой…
Честь ей, хвала,
Прекрасной, грозной, стройной,
Оружия достойной!
 
 
Ей не страшна грядущая борьба
Со смертью: ведь она сама – судьба.
Нет рук сильней: то – варварам преграда.
Струится, золотясь, волос ее волна,
Сияют звезды глаз среди их водопада.
Грудь правую сожгла себе она,
Чтоб та в бою ей не мешала,
И, гордая, на горизонте встала,
К победе, к славе вся устремлена.
 
 
В пещере, где зарей мрак вечный не тревожим,
Изранено до крови жестким ложем,
Напрасно взор вперяя в темноту,
Ждет Человечество, кусая кляп во рту,
Ждет, побежденное, утратившее веру,
В цепях, и с уст его невольно рвется стон,
И сторожит его уродливый дракон,
Свернувшийся у входа в ту пещеру.
 
 
Но амазонка здесь, готовая на бой
С жестоким чудищем. Ей велено судьбой
Сразиться с гадиной стоглавой,
Хоть каждой головы оскаленная пасть
Грозит, готовая напасть,
И дышит смрадом и отравой.
Дракон, рассвирепев, и страшен и могуч,
Похож на дерево с корой шероховатой,
И хвост чешуйчатый бьет в злобе бесноватой,
И яд струящийся невыносимо жгуч.
Огонь, и кровь, и желчь внезапно изрыгая,
Он извивается, врага подстерегая,
И множество когтей, клыков, и жал,
И щупалец готовы впиться сразу…
Распространяя вкруг зловонье, как заразу,
Весь ощетинившись, дракон ей угрожал.
Полна и отвращения и гнева,
Разит его копьем воинственная дева.
 
 
И снова прерывающийся стон,
Стон Человечества несется в дали,
И жалобно он эхом повторен,
Как будто, полные печали,
На этот стон просторы отвечали.
 
 
Чудовище взвилось, безжалостно, как рок…
Когда бы не коня отчаянный прыжок —
Спасенье к всаднице пришло бы слишком поздно…
Встает пред нею смерть неотвратимо-грозно,
И телом – не душой! – овладевает страх.
Все лихорадочней огонь в ее глазах,
Но вновь она кидается на зверя,
Подняв свой меч, в победу твердо веря.
 
 
И хрип, и лязг, и треск, и гром Кругом
Отражены далекими горами.
Сжимает рукоять меча,
Рубя сплеча,
Воительница мощными руками.
Сверкает молнией губительный металл,
Но не слабеет вихрь и щупалец и жал:
Срубила голову – две новых вырастают…
И силы амазонки иссякают.
 
 
О пораженье думает она, —
И вот заранее побеждена.
В последний раз в руке ее усталой
Меч заблестел… Потом он опустился.
Нависли тучи, мрак сгустился,
Лишь неба край – во мгле кроваво-алой.
Оружье, падая, звенит… В зенит
Несется стон отчаянья и боли.
Как вырваться из плена, из неволи?
Воительница храбрая мертва…
Светила, словно жернова,
Вращаются во мраке тщетно…
До цели далеко заветной.
И вдаль Печаль свой устремляет взор.
И вторит ей в долине скорбный хор:
О скалы бьется ветер, воя,
Шумит река – ей не найти покоя…
А может быть, то слез журчит родник,
И Человечества, не ветра, крик,
Несчастную оплакивая, рвется?
Оно в цепях, как раньше, остается,
В то время как дракон, – которого Персей
Бесстрашно укротил спустя немало дней
Не силой – только мыслью, взглядом, —
Улегся рядом,
На все живое злобно зашипев
И вновь разверзнув ненасытный зев.
 

 
О, эти города, напитанные ядом гнилого золота!
О, каменные вопли, взлеты и жесты дыма,
И купола, и башни, и колонны
В звенящем воздухе средь кипени труда…
 
 
Ты возлюбил ли ужас и тоску их,
Странник,
Печальный и задумчивый,
На огненных вокзалах, что опоясали вселенную?
 
 
О, вихрь колес сквозь горы и пространство!
Набат глухой и тайный, что лихорадил душу твою, —
Он в городах гудел по вечерам; их пламя
Неисчислимое и красное твой озаряло лоб,
Их черный лай, и мстительные крики, и улюлюканье охоты
Были лаем, криком и травлей твоей души;
Все существо твое глубоко искажалось их
Богохульствами,
И воля твоя была добычей их потока:
Вы ненавидели друг друга, обожая.
 
 
О, взлеты их, кощунства, преступленья,
Вонзенные, как в спину нож, закону!
Сердца колоколов и лоб их колоколен
Забыли их жертв число;
Чудовищные их нагромождения заслоняют небо;
Ужас века сосредоточен в них;
Но их душа таит тот вечный миг,
Что в неиссчетных днях собою метит время.
История была плодотворима
Из века в век приливом их идей;
Их мозг и кровь питались новой кровью,
Что в старый мир вливается надеждой
И гением.
 
 
Они калят дерзанья, причащают
Пространства и колдуют горизонты,
Их притяжения вникают в дух, как яд;
И каждый вознесенный над другими —
Ученый, иль апостол, иль поэт —
Несет свой пламенник в пыланье их пожаров.
Они в неведомое строят лестницы
Для восхожденья дерзостных исканий,
Светлыми ногами топчут ложь, что приковала цепью
Мир к человеку, человека к богу.
Видали ль ночью вы короны их огней
И храмы из стекла и золота, откуда
Чудовищные взгляды одетых медью стекол
Устремлены к созвездьям сивиллинским?
В кварталах молчаливых посещали ль
Лаборатории, в которых неотступно
От вывода до вывода, от связи и до связи
197
Сквозь бесконечности преследует ученый
Мельчайший трепет жизни?
 
 
Тот человек, что судит, мыслит, волит,
Ими весит и мерит сам себя.
Все тайны, все загадки мира
Им служат ставкой уже целый век
В борьбе великой с судьбами.
О, ярость знаний и осторожность схваток!
Загадка здесь – ее следят, и травят,
И настигают, как зверя свирепого,
Чтоб уловить мгновенье, когда
Ее глаза, раскрытые внезапно, разорвут
Покровы тьмы и истину откроют.
Тогда пусть ветры, волны, и небеса, и звезды,
И тяжкие мосты, что давят глыбы устоев каменных,
Базальты порта, городские стены
Трепещут на четыре стороны пространства,
Они не потрясутся столь полной радостью,
Как страстный дух искателя
Над новою победой.
Нечто в мире внезапно изменилось
Этим взрывом света из темноты;
И все равно, прославят или ославят гений того,
Кто выломал враждебные ворота,
Что защищали тайну, —
Сила его поглощена великой силой городов:
Их бытие еще полнее ею.
 
 
Так те, что мыслят, будущему мира
От времени до времени несут ярь мозга своего:
А между тем встают еще иные,
Те, что горят с толпой и для толпы.
 
 
Подвижники и мученики грезы,
Они провидят ее идущей по садам мучений
И крови – к светлому свершению времен,
Когда дух справедливости проникнет в человека.
Ложь издала законы – тексты черных истин:
Их надо грызть всечасно,
Ожидая, пока не сломят их тараны мятежа;
А если надо кровавых удобрений для светлых всходов,
Если нужен великий гнев для полноты любви,
Если надо исступленье для сердца рабьего —
То гулы набатов черных взмоют города
Рыкающим приливом вкруг новых прав.
 
 
Там, наверху, в кварталах старых, в тусклых залах,
Где светы газа безграничат жесты,
А голоса, и кулаки, и крики трибунов светлых
Утверждают потребность всех, как истинное право;
Таблицы, тексты, правила, системы и библии
Даются в передержках торжественных речей;
Для человека в мире нет господина иного, чем он сам,
И в нем самом владычествует мир;
Оратор говорит и сильно и высоко, слово его сверкает,
Космато и истребительно, как полеты кометы,
Как знамя безумное, простертое к победе;
А если он берет толпу трамплином —
Что до того? Он тот, чья воля полна через край
Вскипающими токами расцветов;
Отчаянья, и ярости, и гневы,
И грозовое молчание горят в его руках:
Как некий тайный властелин, он видит
Подземное глухое набуханье тайных сил.
Когда ж в согласье простом и неизбежном сопрягутся
Полет искателя с порывами трибуна,
То нет у неба такой грозы,
Таких громов у власти, у порядка такого произвола,
Чтоб раздавить собой победу мировую.
 

 
Да будут святы те, кто, в творческом пылу
Исследуя весь мир, открыли в нем законы
И первобытный страх взорвали, как скалу,
Где груды золота скрываются исконно.
 
 
Еще недавно смерть и поклоненье ей
Держали нас во тьме, как в некой преисподней,
Пытаясь укрепить поддержкою своей
Империю греха и догмы, но сегодня
 
 
Ночь исполинских тайн уже не так мрачна:
В ней разливается сиянье золотое,
И скоро, может быть, рассеется она,
И знание взойдет, как солнце, над землею.
 
 
Все неизвестное, все бредни старины
Добычей стали для искателей пытливых,
Их книги, пламенем живым озарены,
Таят в себе плоды усилий кропотливых.
 
 
Они вещают нам, ложь повергая ниц,
Что единением все связано в природе.
О этот рыжий лес, не знающий границ,
Где половодное бушует плодородье!
 
 
О вы, разведчики, что по путям веков
Ведете за собой передовые цепи, —
Как башни в солнечных лучах среди лугов,
Вы гордо выситесь в своем великолепье!
 
 
Вы слышите призыв, отважные: «Вперед!
Границы нашего познания раздвиньте!»
Рассудок верную дорогу изберет
И не заблудится в абстрактном лабиринте,
 
 
О, битвы точные, где воины – умы!
О, заблуждения, что спор вскрывает пылкий!
Все тайны бытия! Их выпускаем мы
Из заточения, как духа из бутылки!
 
 
Весь беспредельный мир, который населен
Несметным множеством логических гипотез;
Сплав мрака с золотом – надменный небосклон,
Куда взлетел расчет, за истиной охотясь;
 
 
Идеи, как рои трудолюбивых пчел,
Что собирают мед, обкладывая данью
Цветы, которые усеивают дол
Величественных тайн, царящих в мирозданье;
 
 
Мыслители, чей нож сознание рассек;
Порядок и хаос в единстве неразрывном;
Зародыши людей, чей рост из века в век
Воспроизводит жизнь в круговороте дивном,
 
 
И мысль, которая, куда ни посмотри,
Свой неустанный труд вершит все вдохновенней,
Вливая свой огонь в мерцание зари,
Предшествующей дню великих откровений!
 
 
Мы там раскинули владения свои,
Где ужас царствует, властитель бестелесный,
Где атомы ведут между собой бои
От глубины земной до вышины небесной.
 
 
Похищенный огонь опять у нас в руках.
Пусть изменяются с веками наши души,
Все та же в них любовь, чья буря, словно прах,
В одно мгновение сметает равнодушье.
 
 
Поэты славу ей поют в стихах своих,
Но боги не сойдут, как прежде, в мир наш дольний,
Что бледен до сих пор от прорицаний их
И от низринутых из их чертогов молний.
 
 
Уже намечен путь к вершинам голубым,
Широкий и прямой, – и, не жалея пота,
Век принимается, могучий, за работу
Со всем безудержным упорством молодым.
 
 
Нам чуждо Фауста уныние! Благие
Провидим цели мы под небом синевы.
Жар возродился в нас, сомнения мертвы,
И мы уж верим в то, что будут знать другие.
 

 
Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли.
Припадочные зимы
Взрывали, мяли, рвали небосвод,
Стонали толщи вод,
Клыками бурь гонимы, —
И дюны шли
Огромными шагами великанов
Вкруг океанов,
И дюны шли,
Глухие к стонам непогоды,
Сквозь дни и годы
К прозреньям жалости, к любви живой,
И дюны шли,
Как вечные скиталицы природы,
На запад, вдоль морей, сквозь ветер грозовой.
 
 
На берегах, сквозь ветер грозовой,
На берегах, в морском огромном гуле,
Века мелькнули,
И вот однажды маяки,
Взойдя на вздыбленные древние пески,
Победный гимн своих огней послали
В морские дали.
 
 
И стала ночь прозрачна и светла.
Подводных рифов грозные наросты
И мысы, где всегда ревут норд-осты,
Развенчанная обнажила мгла,
И свет, мигая, разгонял туманы,
И мраку жизнь лучи его несли,
И пьяные простором корабли
Шли завоевывать неведомые страны,
И смело человек с пучиной в бой вступал.
Пространство, сплющенное между скал,
Смотрело на него горящими глазами.
Валы, как встарь, захлестывали бриг,
Но по снастям, по мачтам, точно знамя,
Сверкающий метался блик.
 
 
Свет стройных маяков, а не светил опальных,
Отважных вел теперь дорогой странствий дальних.
Стихиям яростным наперекор,
Их провожал земли любимый взор,
В борьбе с грозой и штормом помогая.
С незнаемого сорван был покров;
Опасность откровенная, нагая,
Предстала взорам смельчаков.
Слепая и беспомощная сила,
Прозрев, стихии победила,
И властелином человек взошел
На свой престол.
 
 
Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли
И сквозь туманы, бури, ураганы
Несли в руках большие фонари,
И, словно в свете утренней зари,
Бледнели на небе светила,
И дюны шли
И день и ночь дорогой вдоль морей,
Которая, как змей,
Империи и царства охватила;
А если обрывался путь, они
Спешили водрузить, как знамя,
На грудь утесов мирные огни.
 
 
Спокойно протекли года,
Но день настал, когда
Искусно и бесстрастно люди сами
Спасительное погасили пламя.
 
 
И ненависть, как нож остра,
В любовь исподтишка вонзилась, —
Вкруг маяков засуетилась
Людских раздоров мошкара.
 
 
Затмилось гордое свеченье,
Не останавливали на море в ночи
Бессонные друзья-лучи
Тех, кто на гибель шел по зову приключенья,
 
 
Горячие и добрые огни,
Свидетели открытий и свершений,
На одинокой страже погребений
Стояли мрачно в эти дни.
 
 
О современники мои, как вы уныло жили,
Когда в опасности вас вновь одела мгла
И лишь убитых маяков тела
Опорой вам служили!
 
 
Одни глядели молча в дали,
Угрюмо растянувшись на песке,
Потом, в тревоге и тоске,
По лабиринту снов блуждали;
 
 
Другие – те, кто был сильней душой, —
Старались терпеливыми руками
Разжечь сверкающее пламя
И ужас разогнать ночной;
 
 
А третьи, чьи сердца не знали утоленья,
Твердили: «Все равно, мы в путь пойдем,
Затем что жизнь в могуществе своем
Превыше истины и заблужденья».
 

 
Глаза мне закрывает мрак
Рукою смуглой сновиденья,
И вот покой, и вот предчувствие свершенья,
И вот веселый, легкий шаг
Подкравшегося к памяти забвенья.
 
 
Вчера опять весь день владел мой дух надменный
Всем существом моим – неведомой вселенной, —
И чувствами схватить я мог
Желаний огненный пучок
И пред собой как шпагу, как угрозу
Нести его в слепящем свете.
 
 
На берегах – весна в расцвете,
И, яркая, похожа мысль на розу,
Она растет, и разум ширью пьян,
Как океан.
 
 
С высоких, неприступных гор
В долинный золотой простор
Загадки мироздания спустились
И человеческой пытливости открылись.
Как молнией, все озарилось вдруг,
И только страшно, что из рук
Добыча разума уйдет пугливо.
 
 
Жизнь простирается широко, горделиво,
По ней надежда мчит во весь опор,
И воля человека в общий хор
Сливается с желаньями вселенной.
Могущества источник сокровенный
Рождается в душе. Спешишь вперед идти,
И кажется преграда на пути
Лишь камнем, чтоб на нем точить и править силы.
 
 
И юной гордости тугие жилы
Вздувает плодоносный сок,
И жизнь, взойдя спокойно на порог,
К уверенности спящей входит в гости.
Кровь, нервы, мышцы, кости
Тем тайным трепетом напоены,
Которым воздух и лучи полны.
Себя в пространстве легким ощущаешь
И счастья в сердце не вмещаешь.
Все постижимо – принцип, связь, закон;
В душе любовь, и разум опьянен
Идей всесильным хмелем.
 
 
Часы, овеянные маем и апрелем!
Вы сердцу смелому, вы зрелому уму
Восторги, что ни год, дарите, —
Часы завоеваний и открытий,
Часы, свергающие тьму!
Вас память прославляет, воспевает
Сейчас, когда мне мрак беззвучно закрывает
Рукою смуглой сновиденья
Глаза, зажженные огнем свершенья.
 

 
Пусть невозможного в стремительной погоне
Достичь ты хочешь, человек, —
Не бойся, что замедлят бег
Дерзанья золотые кони!
 
 
Твой ум уклончивый ведет тебя в обход,
Ища проторенных тропинок,
Но ты вступи с ним в поединок:
Дать радость может только взлет!
 
 
Кто вздумал отдохнуть, пройдя лишь полдороги, —
Ему ли одолеть подъем?
Жить – значит жечь себя огнем
Борьбы, исканий и тревоги.
 
 
Что виделось вчера как цель глазам твоим, —
Для завтрашнего дня – оковы;
Мысль – только пища мыслей новых,
Но голод их неутолим.
 
 
Так поднимайся вверх! Ищи! Сражайся! Веруй!
Отринь все то, чего достиг:
Ведь никогда застывший миг
Не станет будущего мерой.
 
 
Что мудрость прошлая, что опыт и расчет
С их трезвой, взвешенной победой?
Нет! Счастье жгучее изведай
Мечты, несущейся вперед!
 
 
Ты должен превзойти себя в своих порывах,
Быть удивлением своим;
Ты должен быть неутомим
В своих желаньях прозорливых.
 
 
Пускай же каменист и неприступно крут
Твой путь за истиной в погоне:
Дерзанья золотые кони
В грядущее тебя взнесут!