Текст книги "Вавилонские младенцы"
Автор книги: Морис Дантек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)
11
Ребекка залезла в ванну, отрегулировала температуру и встала прямо под душ. Вода обдала дно ванны и еще не проснувшееся тело.
На улице было жарко, хотя солнце еще стояло низко над землей. Проснувшись, Ребекка почувствовала, что взмокла от пота: использование кондиционеров на основе хлорфторуглеродов было давно запрещено. Двадцать часов в самолете и серьезный сбой в суточном ритме организма из-за смены часовых поясов плюс непрерывный прием мелатонина в течение пяти дней подряд – из-за всего этого Ребекке казалось, что она побывала в бассейне с клеем.
Она не задернула шторку в душе, не закрыла дверь на защелку, поэтому Мари Зорн легко вошла внутрь. Девушка как будто была не в себе. Она встала посреди ванной комнаты и, сотрясаясь от огромного внутреннего напряжения, застыла, уставившись на Ребекку со смесью ужаса и благоговения. Ее глаза, похожие на батарейки для наручных часов, казалось, были готовы вылезти из орбит.
Ребекка также не сводила с Мари взгляда. Она сразу поняла, что происходит что-то неладное. Ее обнаженное тело не могло вызвать такой всплеск эмоций у двадцатипятилетней девушки.
– Мари? – спросила она. – Мари? Все в порядке?
Молодая женщина ничего не ответила. Она глядела на Ребекку так, будто в ванной только что произошло явление Девы Марии.
Ребекка выключила воду и шагнула на резиновый коврик, лежавший на полу.
Она заметила, что у Мари опухли и покраснели веки. Похоже, она недавно плакала или готова была вот-вот разразиться слезами. Ребекка медленно подошла ближе.
– Мари, – произнесла она, положив руку на голову девушки. – Мари, что случилось?
Та открыла рот, но не смогла произнести ни звука. В уголках ее глаз появились слезы, заструились по щекам, тело начала бить крупная дрожь.
– Мама, – сказала она голосом, лишенным всякого выражения.
У Ребекки перехватило дыхание, как будто кто-то сжал ее внутренностях железной рукой. Мари прижалась к ней, ее голова время от времени начинала трястись. Ребекка обняла Мари, и нижнее белье девушки сразу прилипло к мокрой коже Ребекки. Ребекка щекой прижалась к растрепанным, наэлектризовавшимся волосам Мари. Она поступила так неосознанно, повинуясь потоку чистых эмоций, прорвавшемуся откуда-то из древних слоев ее памяти. Сила материнского инстинкта поразила ее саму.
– Мари, – повторила она.
– Мама, – голосом маленькой девочки произнесла Мари между приступами рыданий. В ее речи слышался сильный квебекский акцент. – Мама, почему ты превращаешься в животное?
* * *
Это произошло, когда она спала. В тот самый момент, когда Мари заснула, незадолго перед рассветом, что-то возникло между ней и миром ее сновидений. В ее мозгу тут же мелькнула простая мысль: «Это не мой сон».
А затем космический механизм снова завладел ее мозгом.
Ярко-белый свет захлестнул поле ее сознания.[50]50
Термин из психологии. В поле сознания находится осознаваемая человеком часть его личности, непрерывный поток ощущений, образов, мыслей, чувств, желаний и влечений, доступных его наблюдению, анализу и оценке.
[Закрыть] Она почувствовала, как кто-то уносит ее личность, ее «я» за пределы тела, и успела вспомнить такие же психотические кризисы, случавшиеся в юности. Тогда Мари думала, что ее душу похищают инопланетяне.
Затем ее втянуло в бесконечную череду огненных туннелей, которые как будто образовывали схему мозга вселенского масштаба. Мари стала мерцающим квазаром, Большим психовзрывом. Это ощущение-знание было хорошо ей знакомо: тело, лишенное органов, отныне представляло собой структурную схему собственной нервной системы. Она стала собственным мозгом, сетью нейронов, разворачивавших ее космическое тело в пространстве-матрице нового сна, который, как она уже знала, был чужим.
Затем размеры квазара-мозга изменились.
Изменилась и его форма. Самым радикальным образом. Продолжая оставаться сетью, мозг-квазар разделился на две сущности, идентичные и одновременно не похожие друг на друга. Разобщенные и вместе с тем связанные в единое целое. Эта форма была ей знакома.
Мари очутилась в комнате, погруженной во тьму.
Она находилась возле кровати, покрытой огромным пуховым одеялом с орнаментом в виде евангельских символов, с изображениями херувимов и явления Богоматери. Все стены комнаты вокруг были завешаны пыльными полками, битком набитыми куклами из кожи телесного цвета. Куклами без лиц, с волосами неестественно белого цвета.
С кровати донесся звук чужого дыхания. Ее глаза постепенно привыкали к мертвенно-тусклому свету, который стал заполнять спальню. Она различила очертания тела, лежавшего под пуховым одеялом.
Женщина, с волосами пепельного цвета, к которым был прикреплен шиньон.
Мари почувствовала, что какая-то внутренняя, не поддающаяся описанию сила толкает ее к постели.
Эта женщина не была ее матерью. Мари никогда раньше не видела ее лица.
Тем не менее Мари была уверена, что знает ее.
Знает очень близко.
Изображение резко скользнуло в сторону.
Если бы доктор Винклер мог сейчас проследить за эволюцией психической деятельности Мари с помощью батареи своих «шизомашин», он бы с грустью диагностировал острый психоз в стадии формирования. Винклер предупреждал ее:
– Мы можем обещать лишь временное, нестабильное равновесие. Мы играем с возможностями вашего мозга-сети, полагаясь на то, что он умеет делать лучше всего. Как и все шизофреники, дорогая Мари, вы способны в любой момент получить информацию о состоянии биологической структуры вашего организма. А теперь, благодаря чудесам лингвистического «шизопроцессора», ваш мозг оснащен своего рода радаром, подсоединенным к вашей ДНК, и если когда-нибудь у вас внезапно начнется психоз, вы сможете выйти из кризисного состояния без посторонней помощи – по крайней мере, когда это случится в первый раз.
Но космическая машина, излучавшая сияние, не входила в перечень событий, предусмотренных доктором и его командой. С подобным явлением Мари столкнулась впервые. Она не знала, что это такое, откуда и почему взялось и как это действует. А сила мощи машины была поистине ужасна.
Кровать с орнаментом из евангельских символов превратилась в груду разнородных предметов: пустые пластиковые бутылки, емкости из-под моющего средства, газеты, журналы, косметички, одежда, посуда, тюбики от крема «Нивея», гигиенические тампоны – невероятная куча старого хлама, в которую превратилась постель ее матери в те времена, когда Мари приближалась к своему десятилетнему юбилею. Как-то доктор Винклер объяснил ей: то, что она раньше считала сверхъестественным событием и что вызывало у нее возникновение психоза, усугубленного генетической предрасположенностью к психическим заболеваниям, в реальности проявлялось самым банальным образом. Навязчивый психоз, которым страдала мать Мари, резко усилился после развода. Она закрылась в спальне и стала сваливать в кучу все вещи, которыми пользовалась. В конце концов ее кровать скрылась под грудой барахла. Отец узнал о том, что происходит спустя лишь год, когда было уже слишком поздно.
Комната преображалась, выгибаясь и вибрируя в лучах ослепительно яркого света. Заваленная мусором кровать снова изменилась.
«Еще одно видение из моего детства», – подумала Мари, подхваченная «нейросветовым» потоком.
Отец поместил мать в специализированную клинику. Об этом Мари поведал ее собственный мозг, пока галлюцинация обретала зримые очертания. Отдельный номер, в котором спала Мари, стал выглядеть как стена из гладкой, обнаженной, напрягшейся плоти, подобная грубой шкуре чудовищного зверя, желавшего сожрать девушку.
Комната из чужого сна постепенно приняла вид помещения из ее видения пятнадцатилетней давности.
Кровать стала механизмом с множеством лезвий и ножниц. Они зловеще поблескивали. Из недр машины выплыли трубки с кровью и фекалиями, напоминавшие щупальца механического спрута.
Лицо ее матери изменялось рывками, как будто его показывали на кинопленке, из которой вырезали какие-то кадры. Она улыбалась из трещины в слабо светящемся возвышении, на вершине кровати.
В ту же секунду мозг Мари выработал точную копию вещества, которое он синтезировал пятнадцать лет назад при виде описанной картины: поток чистого, незамутненного ужаса.
А затем Мари оказалась в душевой комнате с желтым плиточным полом. Она ошеломленно смотрела на мать – та, живая, стояла в ванне незнакомого дома, хотя Мари уже где-то его видела.
Самым страшным было ощущение абсолютной реальности происходящего, хотя Мари переживала очередную галлюцинацию из своего детства. Ведь «лингвистический шизопроцессор», которым научил ее пользоваться доктор Винклер, категорично утверждал: это реальность.
Новый эпизод относился к самому началу инфекционного психоза ее матери. Мари случайно застала ее в ванной, когда она вытаскивала из влагалища какой-то странный предмет, покрытый кровью. Позже или в тот же самый день – Мари уже точно не знала, когда именно, – она своими глазами видела, как лицо матери превращается в морду химеры, напоминая одновременно льва, собаку, козу и сфинкса.
Замерев, как статуя, на мокром плиточном полу ванной комнаты, Мари смотрела, как мать вылезает из ванны, идет к ней, их лица сближаются. Когда Мари было десять лет, этот эпизод вызвал в ней неописуемый ужас. Теперь, благодаря инструментам, находившимся в распоряжении ее мозга, она смогла вынести объятия матери с собачьей головой. Тем не менее Мари задала ей тот же самый вопрос, что и тогда, в прошлом.
И потеряла сознание.
* * *
– Упала в обморок?
– Да. В ванной комнате.
Ребекка говорила хриплым, но спокойным голосом. «Хладнокровная особа», – заметил Тороп про себя.
– Не трогайте ее. Я иду.
Тороп повесил трубку. Бросился к своей аптечке с препаратами и инструментами, незаменимыми в экстренной ситуации. Приказал Доуи оставаться в квартире.
Сбегая по внутренней лестнице, а затем по ступенькам крыльца, сделанного из кованого металла и выходившего прямо на тротуар, Тороп успел подумать: «Первая проблема, первое испытание».
Прежде чем позвонить ему, Ребекка перенесла Мари на диван. Тороп молча принял это к сведению, осматривая молодую женщину. Та с закатившимися глазами лежала на диване.
«А она здорово стукнулась», – подумал Тороп. Происшествие было достаточно необычным и наверняка сохранится у нее в памяти. Это следовало упомянуть в списке странностей, который он должен представить Романенко.
– Когда это случилось? – спросил Тороп.
– Пять минут назад.
– Как именно?
– Я принимала душ. Она вошла… ну, как лунатик. Сказала «мама» и упала в обморок.
– «Мама»?
Тороп наклонился, чтобы измерить пульс Мари. Учащенный ритм. Тахикардия. Бледный цвет лица. Он приподнял девушке веко. Радужка кристально-голубого цвета. «Rapid eye movement,[51]51
Быстрое движение зрачка (англ.).
[Закрыть] – подумал Тороп. – Смешно: можно подумать, что она спит».
Он открыл маленькую аптечку и быстро подготовился к стандартной инъекции доктора Уйсурова. Сделал укол в локтевой сгиб, продезинфицировал место инъекции с помощью ваты, смоченной в спирте, согнул руку девушки и стал терпеливо ждать.
Мари проснулась через минуту. Открыла глаза, слабо улыбнулась и произнесла усталым голосом, хотя попыталась, чтобы он звучал весело:
– Доброе утро… Вы принесли круассаны?
Впервые Тороп взглянул на Мари не как на подопечную, которую необходимо доставить в условленное место, чтобы получить пять тысяч долларов США.
Она была хорошенькой. В лице появились краски, в синих глазах играл таинственный отблеск.
Торопу показалось, что где-то внутри него, в очень глубоком карьере, как будто тронулся с места мощный бульдозер.
«Очень не вовремя», – мигнул огонек контрольного устройства на приборной панели его сознания.
«Давай врубим программу самоуничтожения», – горланил другой голос.
«Неотвратимая угроза впасть в сентиментальность», – завывал сигнал тревоги.
Тороп со странной улыбкой посмотрел на девушку, и кто-то другой произнес слова, которые он выговорил, еле ворочая языком:
– О'кей. Я займусь завтраком. А вы пока выпейте эти таблетки.
Он протянул ей две капсулы, розовую и белую, – непатентованные транквилизаторы. Развернулся и пошел в знакомую французскую булочную на улице Сен-Дени.
* * *
Мари молча расправлялась с горячим «Несквиком» и круассанами. Тороп вернулся домой. Ребекка уселась в гостиной перед телевизором и добросовестно переключала пятьсот каналов, а в наушниках по-прежнему ревела оглушительная музыка.
Мари вспомнила, что «Несквик» и французские завтраки всегда были маленькими островками счастья, которые редко встречались в мрачной трясине ее детства и юности. Она давно знала, что ее сознание населено несколькими противоречивыми личностями. Как будто гигантский экскаватор разрыл пласты сознания, составлявшие ее личность. Ее разум походил на горные выработки под открытым небом, где обнаженные слои разных пород напоминают торт «Наполеон».
Теперь у нее появилась возможность совершать панорамный обзор этих слоев, как будто она разглядывала каньон своего подсознания с высоты смотровой площадки для туристов.
Никогда раньше, даже во времена доктора Винклера, ее сознанию это не удавалось.
Впрочем, у нее не было доступа к последней горной галерее: той, что вела к самой космической машине.
Конечно, это могло быть проявлением шизофрении. Это действительно было проявлением шизофрении, следствием психотического кризиса, который она переживала в этот момент, – «шизопроцессор» был категоричен. Однако ответ явно был неполным. Она знала, что здесь произошло что-то другое.
И это другое не могло происходить…
О, нет, нет, нет…
Мари встала и направилась в ванную неуверенной, шатающейся походкой. Ребекка встревожилась:
– Эй? Мари, с вами все в порядке?
Мари даже не обернулась:
– Не беспокойтесь, Ребекка. Я в туалет.
Закрывшись в маленькой бело-желтой комнате, где чуть раньше появилась ее мать, Мари застыла перед раковиной и стала разглядывать в зеркале свое лицо.
Однажды утром, когда ей было лет двенадцать, вместо ее отражения в зеркале появился жуткий образ, изображение изможденного существа. Его кровеносная и нервная системы были видны целиком, среди скопления каких-то странных веществ. Это существо освещал невыразимый, мертвенный, металлический свет.
Это воспоминание накрепко прицепилось к отражению, которое она регулярно видела в зеркале.
«То, что я сделала, уму непостижимо, – повторяла она себе, – так почему бы не подумать о последствиях?» Пора признать: она совершила нечто отвратительное и за это придется дорого заплатить.
Губы Мари в зеркале произнесли некое послание. Оно появилось в воздухе в виде облака эктоплазмы, говорящей голосом ее матери:
– НИКАКИХ СОМНЕНИЙ, КРОШКА МОЯ.
Мари смело взглянула на галлюцинацию, которая обрела зримую форму в зеркале.
На жуткое лицо ее извращенной матери-матрицы, отныне стремившейся к единственной цели: проглотить Мари и отправить ее в небытие.
– ЧТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ СО МНОЙ ТАКОГО, ЧЕГО Я УЖЕ НЕ ПЕРЕЖИЛА, ДОРОГАЯ МАМОЧКА?
Галлюцинация издала ужасающий смех:
– ТО, ЧТО ТЫ СОВЕРШИЛА, – НИЧТО В СРАВНЕНИИ С УЧАСТЬЮ, КОТОРАЯ ТЕБЯ ОЖИДАЕТ, МАЛЕНЬКАЯ ДУРОЧКА. МЕНЬШЕ, ЧЕМ НИЧТО.
Мари ничего не ответила. Она рассматривала череду образов, оживавших на космическом экране зеркала. Слои ее индивидуальностей, лишенное органов тело, обнаженную память, созданный воображением призрак женщины, которая произвела ее на свет.
Мари прекрасно знала: оскорбительные фразы в ее адрес произносил ее собственный голос.
12
Романенко не сводил глаз с экрана.
В электронной почте появилось новое сообщение. Послание от Торопа, зашифрованное в соответствии с установленной процедурой.
Письмо было лаконичным, но чертовски интересным:
«Мисс 3. почувствовала недомогание. 17-го числа, в 8.30 утра, у нее случился обморок. В настоящее время больше никаких последствий не наблюдается. К вмешательству специалистов со стороны не прибегали. Считаем, что произошедшее стало результатом смены часовых поясов и жары».
Романенко не мог отвести взгляда от ключевого слова. Обморок.
Сообщение о том, что обморок повторился, чуть не заставило полковника подпрыгнуть от изумления.
Здесь крылось что-то важное. Очень важное.
Он набрал на клавиатуре видеотелефона номер доктора Уйсурова и попросил секретаря сразу же соединить его с врачом, поскольку речь шла о неотложном деле.
– Доктор, – произнес Романенко, – я должен как можно скорее увидеться с вами.
– Завтра, около пяти часов, вам будет…
– Вы меня не поняли. Я приеду немедленно.
Лицо доктора резко менялось, притом что скорость передачи изображения составляла восемнадцать кадров в секунду.
– Я… сейчас? Но помилуйте, десять пациентов ждут меня в прием…
– Немедленно, доктор.
Лицо застыло, на нем появилось непроницаемое выражение, и по ту сторону экрана воцарилось молчание, нарушаемое лишь потрескиванием спутниковой связи.
– Спасибо за готовность помочь, доктор, – холодно бросил Романенко и прервал сеанс связи.
Потом надел пиджак, попросил секретаршу отвечать всем, что с ним нельзя связаться, и спустился на подземную парковку. Сел в старенький «ниссан» и помчался к доктору Уйсурову.
– Полковник, чего вы от меня хотите? Как я могу поставить диагноз без осмотра пациентки? – доктор Уйсуров пожал плечами и поднял обе руки в знак полной беспомощности. – Сожалею, но я не астролог.
Улыбнувшись, Романенко протянул врачу лист древней термочувствительной бумаги. Бумага была позаимствована из гуманитарных поставок компании IBM.
– Что это? – спросил Уйсуров.
Улыбка Романенко стала шире.
– Перечень основных симптомов. А также пульс, давление, температура тела и ряд других основных данных.
Уйсуров взял бумагу и, слегка поморщившись, водрузил очки на нос. Он долго читал, что-то тихо бормоча. Потом вернул листок полковнику:
– Те же симптомы, что и в прошлый раз. Вот и все, что я могу сказать.
Улыбка полковника застыла. Он взглянул врачу прямо в глаза:
– Мне нужно знать причину.
– Информации недостаточно. Могут быть десять тысяч самых разных причин. Нужны подробные анализы.
Ледяная улыбка не сходила с губ Романенко.
– Мне нужен список этих причин, доктор.
– Это невозможно. Речь идет о практически всех дисфункциях, касающихся обмена веществ: вирусы, бактерии, нервное потрясение. Откуда мне знать?..
Романенко молча смотрел на врача. В его голове бешено крутился вихрь фактов.
Боже мой!
Какого же дурака он свалял…
Он поспешно оставил Уйсурова и снова заперся в посольстве.
* * *
«Магазин „Варшава“ никуда не делся, – заметил Тороп, толкая застекленную дверь. – И не слишком сильно изменился за двадцать пять лет», – добавил он про себя, взяв тележку возле турникета у входа в торговый зал.
Он направился в овощной отдел, на ходу разворачивая список покупок, который составил вместе с Ребеккой. Тороп принялся выбирать огурцы, взвешивая каждый из них в руке.
Он давно пришел к тому, что успех любой операции кроется в идеальном учете деталей. Крохотных повседневных мелочей. В данном случае это подразумевало необходимость урегулировать целую кучу вопросов.
Одна из самых важных проблем – кто, где и как будет делать покупки.
Тороп не мог не признать, что держать членов команды взаперти три месяца, да еще и в разгар лета, – значит испытывать на прочность нервы этих людей, и особенно Мари, которая явно страдала от гипогликемии, обезвоживания, клаустрофобии, тахикардии, лунатизма и других, неизвестных им заболеваний. Было очевидно, что ей не удастся долго продержаться в их душном убежище.
Грузный мафиози во время встречи в Чингизских горах был очень категоричен: «Вы выведете ее на улицу лишь в случае крайней необходимости или по требованию моего человека. Ладно, иногда устраивайте для нее небольшие прогулки, чтобы она не засохла от сидения на одном месте. Но вы должны избегать людных мест: баров, дискотек, музеев, бассейнов, мотелей, домов свиданий. Ясно, господин Торп?»
Тороп выбрал полдюжины огурцов, потом направился к помидорам.
Сегодня и в ближайшие несколько дней появляться на улице с Мари нельзя. Он приказал Ребекке внимательнее следить за входами в квартиру и особенно за палисадником, выходившим в переулок. А Доуи получил команду занять наблюдательный пост на балконе, который как раз нависал над этим палисадником. Туда вела металлическая винтовая лестница.
В мясном и молочном отделах Тороп взял недорогие бифштексы и копченое мясо, йогурты, французский и датский сыры. Положил в тележку пиво, кока-колу и минеральную воду. Добавил лапшу по-вьетнамски и встал в очередь в кассу.
Он искал в бумажнике двадцатидолларовые бумажки, когда вдруг почувствовал, что по его телу пробежала первая волна мурашек. Это встревожило Торопа.
Он оплатил покупки, не выдавая своего смятения, и доброжелательно улыбнулся кассирше.
Вторая волна мурашек пробрала его до спинного мозга.
Тороп взял сдачу, собрал пакеты с продуктами и направился к выходу из магазина. Он прошел три-четыре метра, потом резко развернулся и вернулся к кассе.
Улыбка не сходила с его губ.
Он подлетел прямо к кассирше, опередив женщину лет пятидесяти, которая, переваливаясь, тащилась к кассе, толкая тележку.
– Посчитайте еще две плитки «Карамилк», – попросил Тороп, обводя все вокруг внимательным взглядом.
Молоденькая кассирша-латиноамериканка. Пожилая англо-американка, что-то ворчавшая в его адрес. Стоявший сразу за ней тип с черными усами, в одежде стиля «неодиско», чем-то немного похожий на Урьянева. Парень в спортивном костюме «Найк», находившийся чуть поодаль – в отделе фруктов и овощей. Симпатичная девушка рядом с ним. Две домохозяйки, выходившие из мясного отдела. Работник магазина, толкавший тележку с товаром. Возле него еще один малый, похожий на байкера, открывал холодильник, чтобы взять несколько больших бутылок «Молсона».
Очень давно, в самом начале войны в Хорватии, Ари Москиевич обучил его нескольким приемам, которыми пользовался «Моссад», а также ряду трюков, почерпнутых им за время своей долгой профессиональной деятельности, то есть всей его жизни. Позже Тороп подумал, что призраку Ари явно не составило никакого труда вступить с ним в контакт в магазине «Варшава».
Один из приемов, которым научил его Ари, было мысленное фотографирование какой-либо сцены таким образом, чтобы иметь возможность восстановить ее в памяти с точностью до мельчайших деталей спустя недели, месяцы, годы. Этот трюк был очень прост. Он был основан на старинной технике, использовавшейся древнегреческими риторами. Создание библиотеки мысленных образов позволяет без труда вызывать из памяти большие фрагменты текстов и даже длинные трактаты целиком. Вы можете запомнить каждого человека в толпе зрителей, присутствующих на ипподроме, или собрание библейских псалмов, что чрезвычайно полезно для оперирования кодами или шифрованными метафорами-ссылками на тексты Библии.
Впрочем, сами образы, хранящиеся в памяти, слабеют с течением времени. Их можно поддерживать в нужном состоянии с помощью ключевых слов, содержащих характерные признаки соответствующего объекта. Старая англо-американская учительница в окулярах и бежевой накидке. Поклонник тяжелого рока – плешивый, покрытый татуировками, пьющий «Молсон». Красивая деваха в черной мини-юбке, с ярко-синими волосами, собранными в хвост.
На обратном пути мурашки исчезли, и Тороп подумал, что это, наверное, был обычный приступ паранойи. Ари много раз объяснял ему, что профессионалам из разведки приходится без конца уничтожать ловушки, которые расставляет их собственное воображение. «Агенту разведслужбы проще простого впасть в паранойю, – говаривал Ари. – Солдату нет ничего проще, чем совершить военное преступление, хорошему игроку – начать мухлевать, образованному человеку – стать диким скотом».
Вернувшись в квартиру номер 4075, Тороп, тем не менее, взял блокнот и одним махом записал характерные признаки людей, присутствовавших в магазине «Варшава». Он также добавил схему их расположения в торговом зале.
Потом закрыл глаза, опуская негатив мысленной фотографии и ключевые слова в химический проявитель своего мозга.
Несколько минут Тороп не открывал глаз, и образ сцены в супермаркете становился все более четким, как на моментальном снимке. Стереть это изображение из памяти будет невозможно: оно стало чем-то вроде ментальной татуировки. Даже через десять лет Тороп сможет узнать любого из присутствовавших в супермаркете, столкнувшись с ним или с ней в аэропорту на другом конце мира.
Сигнал ноутбука раздался в одиннадцать вечера по местному времени.
Это было достаточно новая многопроцессорная система «Mac Oracle» со стандартным набором функций: эргономичной клавиатурой для набора почтовых сообщений, электронными очками, камерой и микрофоном для общения в аудиовизуальном режиме, перчатками-манипуляторами для любителей бродить по Интернету. Романенко сказал Торопу, что команда получит ноутбук по прибытии на место и что при первом включении системы на него будут установлены шифровальные программы последнего поколения. Новейшая операционная система от компании Microsoft была записана на постоянном запоминающем устройстве. Тороп привык работать со штуковинами подобного типа: уйгурское Сопротивление, несмотря на все свои ошибки, давно извлекло уроки из деятельности САНО[52]52
САНО (фр. EZLN), Сапатистская армия национального освобождения, сепаратистская группировка в Мексике.
[Закрыть] в мексиканском штате Чьяпас.
Тороп вспомнил Курта – молодого немецкого наемника, специалиста по Интернету и средствам связи из 1-го батальона в Ферганских горах. Он наверняка погиб во время атаки на лагерь Шаббаза. Или стал пленником Акмада, что не лучше. «Нет, это гораздо хуже», – подумал Тороп, заходя в электронную почту.
Открылась стандартная страница с кучей иконок и символов.
От кого: [email protected]
Кому: [email protected]
Господин Торп, прошу временно приостановить выполнение второй фазы вашей операции. У нас, без сомнения, появился необходимый ответ. Предусмотренные контрактом обязательства относительно первой фазы остаются в силе. Всего наилучшего.
Сообщение было от завтрашнего числа – эффект разницы в часовых поясах, обычный для информационных потоков, перемещающихся со скоростью света, а местонахождение отправителя было фальшивым: германоговорящий кантон Швейцарии или Монако.
На лице Торопа появилась неопределенная улыбка, он застучал по клавиатуре:
«Мы возвращаемся к первоначальным условиям контракта. Вы подтверждаете это без каких-либо оговорок?»
Он подождал, пока письмо уйдет на зашифрованный электронный адрес Романенко.
Ответ пришел через тридцать секунд:
«Да, подтверждаем. Повторяю: забудьте о второй фазе».
Тороп не стал продолжать переписку и закрыл канал связи.
Пять тысяч долларов США за три месяца каникул плюс компенсация всех расходов – это королевские условия.
И ему, в сущности, наплевать, что именно может перевозить Мари Зорн.
* * *
Было два часа утра. Тороп только что лег спать, когда зазвонил телефон.
Это мог быть только связной Горского.
Телефонный аппарат находился в гостиной, но Тороп считался начальником Доуи, поэтому, ругаясь, встал с постели.
«Полное отсутствие лишней информации, – учил его сибирский мафиози. – Никаких имен – никогда. Никаких названий мест – почти всегда».
– Слушаю, – произнес Тороп, снимая трубку.
– Завтра утром, почтовое сообщение в ящике для корреспонденции.
И линия разъединилась.
Существовало строгое правило: письма следует забирать только после прихода почтальона.
Поэтому Тороп поставил будильник на восемь утра.
Потом лег спать.
Наутро в указанном месте обнаружился герметично закрытый конверт из плотной желтоватой бумаги, а внутри конверта – визитка с адресом в Лонгёе.[53]53
Лонгёй, город в канадском Квебеке, считается южным пригородом Монреаля.
[Закрыть] За чертой города. Южный берег реки Святого Лаврентия. Клиника. Рентгенология, биологические анализы, УЗИ, магнитно-резонансная томография. Некий доктор Тремблей. Люди с такой фамилией занимали десять страниц в телефонном справочнике, посвященном одному только Монреалю. Это были местные Мартэны, Смиты, Лопесы.
В конверте также находился небольшой талончик на прием к врачу, выписанный на имя Мари Зорн на бумаге, изготовленной из вторсырья. Плюс дата и время. В этот же день. В восемь вечера.
Это попахивало подпольным медосмотром после официального окончания работы клиники.
Указания Горского были предельно ясны: «На месте именно вы будете принимать решение обо всех передвижениях и мерах по обеспечению нормальных условий существования подопечной. У вас карт-бланш, пока мой связной не устроит встречу с представителями заказчика для передачи им объекта». Тороп незаметно взглянул на Романенко, но полковник и глазом не моргнул, и Тороп понял: тот скрыл от Горского, что у него тоже свой человек в Канаде – в Квебеке – и что Тороп получил приказ в экстренном случае звонить этому агенту.
Официальный «связной» – тот, что звонил поздней ночью и бросал в трубку, сказав пару фраз, – был подручным Горского. В голове Торопа начала складываться картина. Романенко организовывал сопровождение девушки, зато Горский контролировал оба конца цепочки. Он был отправителем и получателем.
Важная шишка в сибирской мафии, в ряды которой Романенко, по его словам, пытался внедрить своего человека…
Чем дальше, тем сильнее Тороп сомневался в версии Романенко. Это ощущение не подкреплялось никакими логически обоснованными аргументами. Чистая интуиция. Предчувствие, настолько смутное и вместе с тем четко выраженное, какой только может быть догадка. За свою жизнь Тороп сталкивался с таким количеством подвохов, что давно научился не принимать ничьи слова за чистую монету.
Самым правдоподобным выглядело следующее предположение: Романенко – важная деталь машины, главная шестеренка. Но он либо понятия не имеет, либо очень смутно представляет, какие интриги плетутся на самом деле. Он даже не знает, какой именно груз отправляет.
И это было странно.
Как и любая война.
Во второй половине дня Тороп проработал детали операции «посещение врача в Лонге».
Он, Ребекка и Мари сядут в машину, пока Доуи будет прикрывать их с балкона.
Тороп развернул на кухонном столе схему городских улиц и фломастером наметил путь следования их автомобиля. Потом приказал всем членам команды отдыхать до отъезда в клинику.
Вечером, в самом начале восьмого, Тороп позвонил в квартиру 4067.
– Вы готовы?
– Ждем только вас.
– Через две минуты. В переулке.
Он подождал минуту, взглянул на Доуи и бросил:
– Выходим.
После того как Доуи занял пост на балконе, Тороп присоединился к Мари и Ребекке в палисаднике.
Он молча открыл калитку, преграждавшую выход в переулок, и вышел первым, сразу же направившись к взятой напрокат «тойоте».
Разблокировал замки дверей, сел за руль, включил магнитолу и улыбнулся двум женщинам в зеркало заднего вида, когда те залезли на заднее сиденье.
Еще немного, и он почувствует себя на двадцать лет моложе.
На улице стояла отличная погода. На голубом небе не было ни облачка, солнце уже приобрело оранжевой оттенок, но еще грело достаточно горячо. Девушки, которых он заметил на углу улицы, могли сразить наповал своей неброской красотой. Черт, все было слишком классно.
