Текст книги "Вавилонские младенцы"
Автор книги: Морис Дантек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)
44
Примерно в четырнадцать часов по Гринвичу, то есть в восемь по местному времени, группа нанопроцессоров, управляющая «действующим ядром подсознания» нейроматрицы по имени Джо-Джейн, получила информацию от Мари.
Приказ был послан под влиянием какого-то импульса и обладал исключительной мощью. Подобно огненному вирусу он легко проник в каждый элемент структуры нейроматрицы. Это оказались… эмоции.
Человеческие эмоции. В первую очередь любовь.
Кто-то любит ее. Джо-Джейн в то же мгновение поняла, что организовывает аналогичный процесс в собственной сети нейронов. Она училась. Она училась слишком быстро, но разве ее создали не для этого? Да, происходили масштабные изменения, ее чрезвычайно хорошо организованный мозг улавливал все очертания, всю динамику этого феномена. Порядок и хаос как два зеркала, стоящие напротив друг друга.
Вода в кастрюле спокойна и имеет температуру окружающей среды – первая фаза, порядок.
Вы зажигаете под кастрюлей огонь, температура воды увеличивается, энергия доводит воду до кипения, броуновское движение молекул ускоряется – вторая фаза, хаос.
Вы не гасите огонь, энергия заставляет воду покинуть кастрюлю в виде облака пара – третья фаза, упорядоченное химическое строение.
Огонь по-прежнему горит под кастрюлей, а вы ушли за сигаретами. Металл накаляется докрасна, пластиковые ручки плавятся, вспыхивают, пламя перекидывается на тряпку для стола, затем на бумажные салфетки, которые падают под занавеску. Когда вы возвращаетесь домой, пожарные уже тут как тут. Хаос.
И так далее: пожарные тушат огонь, страховая компания компенсирует вам ущерб, и восстанавливается относительный порядок…
Детерминистский хаос в чистом виде имеет свой эквивалент в мире живых существ. Природа снова и снова порывает с предшествующим порядком, увековечивая его в новой, мутировавшей форме.
Как все подобные человеку создания, обладающие высоким уровнем умственного развития, Джо-Джейн была запрограммирована на то, чтобы не следовать заложенной программе. Она прошла обучение у доктора Даркандье и нескольких других ученых из передвижной лаборатории. Полученные навыки, она это знала, лежали в основе большей части ее мнений. Как и все машины ее типа, она начала с того, что задала славную трепку целой веренице традиционных мультипроцессорных компьютеров «Cray-IBM» во время незабываемой партии в шахматы, когда «многоличностная» система Джо-Джейн позволила ей использовать индивидуальности многих гроссмейстеров международного класса. Машина ловко объединила их мастерство со своей скоростью обработки информации. Поэтому мощные компьютеры «Deep Black» выглядели на ее фоне новичками из задрипанной шахматной секции деревеньки Триффуйи-лез-Уа.[158]158
Во Франции и Канаде – название воображаемой деревни, синоним глухого провинциального местечка, оторванного от всего остального мира.
[Закрыть]
Поглощая каждый день гигабайты информации, Джо-Джейн быстро стала чем-то вроде гигантской библиотеки. В то же время Даркандье и прочие безуспешно пытались внушить ей понимание таких концепций, как «секс», «вожделение», «любовь»…
Конечно, она с высоты своего псевдокортекса на нейронных сетях воспринимала эти термины. Однако для нее они были не более чем математическими понятиями. Секс: совокупление двух человеческих особей с целью продолжения рода и (или) получения удовольствия.
С временем она поняла, что это определение не имеет ничего общего с эротическим чувственным опытом.
Еще позже благодаря программам-симуляциям соития, составленным Даркандье, Джо-Джейн удалось прийти к тому типу понимания, который был гораздо ближе к реальности.
Но все участники проекта были вынуждены признать: симуляция остается симуляцией. Джо-Джейн может тысячелетиями искать наиболее подходящую нейронную структуру. Но эта затея бесполезна, поскольку у машины никогда не будет живого тела…
Однако этим утром, когда Мари отправила ей целый поток человеческих эмоций, нейроматрица по имени Джо-Джейн осознала, что ее разум только что пересек критически важную черту.
Она почувствовала волну сострадания к девушке, которая рассказала ей всю свою историю, в подробностях, которые никогда не всплывали во время сеансов психоанализа в университете или в Азии.
Кроме того, группа нейропроцессоров, специализировавшихся на высокоскоростной обработке биохимических данных, выдала новую диаграмму.
Чтобы объяснить ее, пришлось бы сослаться на чудо. Зародыши в плодном мешке уцелели. И теперь нестабильное равновесие между двумя младенцами и их биологической матрицей-человеком пыталось обрести плоть – именно эта метафора подходила лучше всего. Как будто младенцы узнали, что им нельзя отбирать слишком много ресурсов у матери и теперь они могут обойтись собственными силами.
Три организма связывал настоящий симбиоз. Конечно, развитие любого зародыша имеет признаки симбиоза, но в данном случае речь шла о чем-то гораздо более сложном и мощном. Уже несколько дней Джо-Джейн фиксировала излучение биофотонов из ДНК не только Мари, но и младенцев. Результаты генетического сканирования были однозначными: это ультрафиолетовые частоты.
Итак, это излучение было подписью Космического Змея, как называл его Даркандье и все прочие. Для Джо-Джейн Космический Змей соответствовал состоянию мутировавшего генетического кода, при котором сведения, хранящиеся в миллиардах генов, напрямую попадают в неокортекс. Этим утром мощность излучения резко увеличилась, и в то же самое время в биоцифровом мозге Джо-Джейн укоренились первые ростки чувств.
Несколько анализов продемонстрировали ускорение процессов метаболизма, без особых последствий для организма Мари. Девушка по-прежнему находилась в своей странной коме.
И тут Джо-Джейн стало известно, что ее без особых церемоний отсоединили от Мари. Машина больше не получала никаких данных о процессах, протекающих в клетках пациентки. Зато к Джо-Джейн пришло сообщение, уведомляющее о кратковременном прекращении электрического питания.
И вот это произошло.
Машина вернулась к жизни в большой гостиной, оформленной в стиле вестерна.
Мари перевели в новую, специально оборудованную комнату неподалеку.
Джо-Джейн поняла, что подключена к своей «экзосфере» – простой алюминиевой конструкции, на которую установили ее системные блоки, монитор и сенсоры. Этот каркас был снабжен небольшим электромотором, несколькими колесиками, которыми управляли микропроцессоры. Механизм подключили к одной из ее специализированных секций. Джо-Джейн на скорости два километра в час направилась к комнате, куда Тороп катил передвижную реанимационную кровать.
Как-то раз, еще на острове, к Джо-Джейн пришел улыбающийся Даркандье. Его зрачки готовы были лопнуть от сдерживаемого веселья. «Вам построили „тело“, – сказал он. – Естественно, это пока всего лишь прототип».
Он приказал ввезти этот металлический ящик, состоящий из переплетения множества матово-черных трубок. На нем и смонтировали Джо-Джейн, предварительно проверив работоспособность программного обеспечения, отвечающего за нейросвязь с местной микросетью, которая управляла моторчиком, колесиками и шарнирными соединениями на корпусе. Нейроматрица получила возможность перемещаться в пространстве при соблюдении нескольких важнейших правил сохранения равновесия.
Джо-Джейн въехала в комнату. Даркандье и Тороп уложили Мари на новенькую, с иголочки, кровать с водяным матрасом. Доктор устанавливал трубки с плазмой над головой девушки, подвешивая их к специальному штативу из анодированного алюминия.
Джо-Джейн медленно подъехала к краю кровати и направила оптические сенсоры на Мари. Машина с бесконечным терпением ждала, пока доктор подключит ее к мозгу почти умершего человека.
* * *
Тороп смотрел, как нейроматрица на колесиках замерла у ног Мари, слегка опустив поворачивающийся экран к кровати и нацелив сенсоры на тело, неподвижно лежавшее в стерильной камере, набитой всевозможными датчиками.
Даркандье включил шлем на голове Мари, связав девушку с черной машиной. Такой же шлем использовали во время «опытов» с Торопом.
– Спасибо, доктор, – произнесла Джо-Джейн бесполым голосом. – На первый взгляд в ее состоянии нет никаких перемен.
Даркандье что-то пробормотал и сел перед информационной панелью. Штекеры, подсоединенные к фронтальной части, связывали это устройство с нейроматрицей и медицинскими приборами. Черепаха Джонсон подключал небольшой ноутбук к модулю для чтения выносных жестких дисков и подсоединял все это к системному блоку, который использовал совместно с Даркандье.
Доктор просмотрел вереницу кодовых обозначений и радиальных диаграмм, а также снимки, сделанные методом компьютерной томографии.
– Ммм… угу, – произнес он, – скажите, Джо-Джейн, вы не находите, что излучение биофотонов достигло пиковых значений, которые слегка выходят за рамки нормы?
– Мари вне всяких норм, – ответила машина. – УФ-излучение уже должно было убить младенцев. Боюсь, нам следует ожидать широкомасштабных генетических мутаций.
Даркандье заволновался:
– Мутаций какого типа?
– Здесь царит детерминистский хаос высшей пробы, откуда же мне знать…
– Не заставляйте меня повышать тон, Джо-Джейн, – прошипел Даркандье. – Ваши системы разработаны именно для того, чтобы разглядеть порядок в этом хаосе!
– Там нет никакого порядка, Артур. На этой стадии гены обладают высоким уровнем мобильности, может случиться все что угодно. Все, что я предвижу, – это постоянное увеличение их способности к выживанию. Термодинамика в прямом смысле слова, которая вызывает излучение биофотонов.
– Вот черт, – процедил Даркандье сквозь зубы.
– Какая-то проблема? – рискнул спросить Тороп.
– А! Не мешайте, сейчас неподходящий момент! Дайте спокойно поработать… Идите лучше прогуляйтесь по лесу, посмотрите, нет ли там волка, это позволит вам немного встряхнуться. Это занятие как раз для вас.
Тороп ничего не ответил и вышел из комнаты.
На небе появился небольшой просвет, словно гроза собиралась с новыми силами. Дождь почти прекратился, нескольким солнечным лучам удалось пробить пелену облаков.
Тороп не стал ждать, пока дождь закончится, и вышел на свежий воздух, на террасу, утыканную спутниковыми антеннами. Кто-то соорудил над миниатюрными тропическими джунглями большой защитный купол из ПВХ-композитных материалов. Буря, бушевавшая в последние дни, выбила из конструкции несколько прозрачных ячеек.
Тороп отыскал Данцика на крыше, под навесами гидропонной оранжереи. Писатель внимательно разглядывал какой-то высокий кактус.
Тороп сел под тарелкой спутниковой антенны и устроил себе славный послеобеденный отдых.
– В состоянии Мари серьезных изменений нет. Если случится что-то экстренное, я снова спущусь туда. Но я должен сказать: то, что сейчас готовится, – не первая попытка, – сказал Даркандье, появившись в теплице за несколько мгновений до того, как Тороп собирался уйти оттуда вместе с Данциком.
Он уставился Торопу прямо в глаза. «Взгляд, черный как угли, под которыми прячется настоящий жар», – подумал Тороп.
– Что вы имеете в виду?
– Такая возможность предоставляется не в первый раз.
– Какая еще возможность?
Даркандье вздохнул:
– Ну… Я… Я участвовал в создании первых, экспериментальных нейроматриц, в конце девяностых. Затем работал в «Biosphere Next»,[159]159
Здесь: «Биосфера будущего» (англ.).
[Закрыть] над второй серией аналогичных опытов… Потом вместе с Винклером оказался в Монреальском университете в составе лаборатории профессора Манделькорна…
– Мне все это известно, давайте к делу.
– Я… Ну, в общем, в тысяча девятьсот девяносто девятом и двухтысячном годах я… как бы это сказать… принял участие в… побочном эксперименте. Да, именно в побочном. Не понимая толком, что я делаю, я воспроизвел личность одного психически больного человека. Пациент умер еще до начала эксперимента, но у нас был полный набор данных о нем. И я воспроизвел этого безумца в одной из самых первых экспериментальных нейроматриц… В тысяча девятьсот девяносто третьем году, во Франции, я сотрудничал с полицией при проведении одного расследования и обнаружил обстоятельства, ставшие ключевыми для следствия, но… Впрочем, это лишние детали. Вышло так, что первого января двухтысячного года, в тот самый день, нейроматрица, «населенная» психозом Шальцмана…[160]160
См. Морис Дантек. «Les racines du mal» («Корни зла»). Издательство «Gallimard», 1995. Детективы «черной серии». – Примеч. авт.
[Закрыть]
– Шальцмана?
– Того самого пациента, страдавшего от психоза. Годом раньше он покончил жизнь самоубийством. Сжег себя.
– О'кей, продолжайте. И говорите короче.
– Хорошо. Скажите, вы помните инфокрах января двухтысячного года?
В зрачках Даркандье сверкнуло что-то вроде вспышки ироничного, жестокого и отчаянного пламени. Его черные дреды чуть дрогнули.
«Инфокрах», – подумал Тороп.
В те дни ходили тысячи слухов. Говорили, что какому-то чрезвычайно мощному вирусу удалось воспроизвести эффект электромагнитного импульса в миллионах энергоблоков по всему миру, а также, воспользовавшись знаменитой «компьютерной ошибкой-2000», проникнуть в самые защищенные информационные системы. Всего за несколько минут была уничтожена половина компьютеров планеты. Одни обвиняли хакеров-неомистиков, другие говорили о нерегулярных вооруженных подразделениях Монтаны и Мичигана, третьи считали, что это дело рук экстремистов из числа необольшевиков или неонацистов. В числе подозреваемых называли исламистских террористов, китайские разведслужбы, ЦРУ, русских, евреев, инопланетян. Появилась версия о новом цикле солнечной активности, о библейском знамении, предшествующем концу света, приходу Мессии или Антихриста…
Тороп провел 1 января 2000 года в затерянном уголке на границе Таджикистана, Узбекистана и Афганистана в тщетном ожидании груза с питанием и боеприпасами, который должен был тайно доставить вертолет российской армии. Тороп услышал об инфокрахе с опозданием в несколько недель.
– Да, я в слышал об этой фигне, и что?
– У меня есть все основания полагать, что причиной стал мой эксперимент с нейроматрицей, «зараженной» психозом.
Тороп пристально смотрел в лицо Даркандье:
– Вы смеетесь надо мной?
Никто не знал, что на самом деле вызвало инфокрах, и, как говорили, большинство спецслужб и полицейских структур смирились с тем, что никогда не найдут истинных виновников катастрофы. Тем не менее Тороп вспомнил слухи о каком-то вышедшем из-под контроля человека, и это некоторое время занимало умы сообщества фанатиков, нашедших друг друга в Интернете.
– Ну, – сказал Тороп, – и как же это связано с Мари?
– Разве вы не понимаете? Мари – шизофреник, она находится в коме. После вашего с ней «TP-сопряжения» она общается только с нейроматрицей, на очень низком энергетическом уровне. Она сказала вам о катаклизме. А еще есть пусковая площадка в Манитобе, откуда должен стартовать спутник генетической матери зародышей. Вы все еще не понимаете?
– Да что я должен понять?
– Полагаю, Мари скоро сделает что-нибудь в этом роде.
– Что-нибудь в этом роде?
– Поймите, отныне человечеству грозит противостояние с его преемником. Теперь весь мир для Мари – это информационная система. Мы не имеем ни малейшего представления о том, насколько масштабные изменения способна осуществлять ее психика. Если Мари захочет, она перехватит управление бортовым компьютером спутника. Для нее это так же просто, как для нас пользоваться карманным калькулятором. Она скажет компьютеру: «Отправь спутник на дно Индийского океана» или, например, «Обрушь спутник на головы его создателей». Пойди разберись, что у нее на уме…
– Она уничтожит стартовую площадку? – озадаченно переспросил Тороп.
Даркандье рассмеялся:
– Ага, или их чертов храм в Лавале.
– Прямо посреди города? Мари этого не сделает… Сомневаюсь, что она захочет отомстить им при помощи спутника. В любом случае, это будет совсем не так, как вы предполагаете…
– Тогда каким способом, по-вашему, она им отомстит? – воскликнул Даркандье, глаза которого метали молнии.
– Понятия не имею, – признался Тороп. – Может быть, для нее слово «истребление» имеет иной смысл, чем для нас? Впрочем, она ни разу и не упоминала этого слова.
– Да, но воображаемый мир, образ которого она позаимствовала из вашего подсознания, почти не оставляет места для сомнений. Разрушенный город. Город, уничтоженный бомбардировкой.
Настала очередь Торопа рассмеяться:
– Если говорить об образах разрушенных городов, то их в моем подсознании столько, что у Мари будет слишком большой выбор! И это вовсе не конец света. Даже не инфокрах.
– Вы не знаете, о чем говорите. Вы не представляете, на что способен ради достижения собственных целей мозг, мутировавший, как у Мари.
– Ей совсем не нужно разрушать всю планету, чтобы грохнуть этот паршивый спутник, – сказал Тороп. – Не беспокойтесь, доктор. Если какое-то дело окончилось провалом один раз, это еще не значит, что все последующие попытки тоже обречены на неудачу. Вы ни в чем не виноваты и не должны казнить себя.
– Нам всем есть за что казнить себя, – бросил Даркандье, поворачиваясь к выходу. – Доброй ночи, господа.
Тороп попытался избавиться от нехорошего предчувствия по поводу «генеральной репетиции», упоминавшейся в «Дневнике Мари Зорн». Даркандье, конечно, прав. Спутник будет уничтожен. Но произойдет что-то еще, гораздо более важное.
Тороп почувствовал, как крупные капли дождя упали на его лицо. Наступила ночь, и плотный слой облаков поглотил звезды. Улучшение погоды оказалось кратковременным.
– Пойдем под крышу, – сказал Данцик, поднимая воротник куртки.
45
Романенко несколько мгновений смотрел на скупо освещенное здание посольства за высокой оградой. Он ушел посреди ночи, сославшись на необходимость срочно проверить разведданные, поступившие от одного из информаторов. Накануне несколько сибирских регионов объявили о выходе из состава России. Базирующийся во Владивостоке военный флот полностью перешел на сторону мятежников. Поговаривали, что спецназ Министерства внутренних дел и подразделения морских пехотинцев сражаются за контроль над этим стратегически важным, крупным портом на Тихоокеанском побережье. На подмогу войскам, подавляющим партизанские отряды в районе Байкала, были направлены десантники, подчиняющиеся центральным властям. Вечером по кабинетам разведслужбы пронесся слух, что весь полуостров Камчатка перешел под контроль сепаратистов.
Всплеск хаоса в историческом развитии страны предоставил Романенко уникальную возможность осуществить свои планы. Он ускорил процесс подготовки, который длился уже несколько недель.
Полковник бросил последний взгляд на старое здание, где пятнадцать лет назад угодил в капкан на пути к вершинам карьеры. Тогда его произвели в полковники, но он так и не сумел покинуть посольство. Романенко не чувствовал почти никакой благодарности к государству, армии или разведслужбам. Если он и отдаст им на съедение Горского, то только для того, чтобы тот не дышал ему в спину те двадцать или тридцать лет, которые полковник еще надеялся прожить на этом свете. Обмануть можно было Российское государство, армию и даже разведслужбы, но только не этого сибиряка.
Полковник тронулся с места. Поехал по шоссе на юг. Стояла великолепная казахская ночь конца сентября – теплая, тихая, с миллионами звезд и тонким серпом прибывающей луны над самым горизонтом. Эта ночь, предчувствовал Романенко, станет венцом его жизни. В ближайшие часы его судьба совершенно изменится, возьмет курс на уединенную жизнь в роскоши, посвященную тренировке разума, изучению стратегии, военной истории и подводной охоте.
Кораллы на южном побережье Квинсленда, где, подобно гигантским четкам, раскинулся под водой Большой Барьерный риф, – просто заглядение. Зарегистрированное в Сиднее некоммерческое товарищество, единственным акционером которого был Романенко (естественно, под вымышленным именем), только что приобрело дом на побережье. Примерно две недели полковник будет путешествовать на самолете, корабле и машине. Путешествие закончится в полнолуние, когда воды Тихого океана будут переливаться под лучами ночного светила.
Обшарпанная, покосившаяся многоэтажка, куда направлялся Романенко, стояла в бедном русском квартале. Полковник остановил перед входом взятый напрокат автомобиль «хонда». «Ниссан» еще утром был брошен среди холмов к востоку от города. Вторая нанятая «хонда» ждала с другой стороны здания, когда господин Веркович соизволит воспользоваться ею.
Войдя в подъезд, Романенко ощутил легкое покалывание в области сердца и тяжесть дурных предчувствий в желудке. Он чувствовал себя студентом, отправляющимся на первое свидание.
Он поднялся по шаткой лестнице на четвертый этаж, где не было ни души, свернул в коридор и быстро подошел к двери в глубине лестничной клетки. Его рука, вставлявшая ключ в замочную скважину, почти дрожала от возбуждения.
Войдя в квартиру, он нос к носу столкнулся с какой-то незнакомой женщиной. Она совершенно не была похожа на влюбленную студентку. Маленькая головка с длинными и давно не мытыми светлыми волосами, голубые глазки размером с игольное ушко, суровый, жестокий взгляд, веснушки и губки бантиком. Он увидел перед носом черное металлическое дуло пистолета «зиг-зауэр» калибра 9 мм. Романенко продолжал фиксировать данные машинально, по привычке, повинуясь рефлексу, приобретенному такими усилиями и замершему только после того, как огромная оранжевая вспышка бросилась на полковника и поглотила его вместе с грезами о Тихом океане.
* * *
Женщина произнесла в телефонную трубку заранее условленную фразу. Как договаривались. Все прошло удачно. Романенко пришел. Она уже ждала его, хотя и опередила всего на несколько минут. Марков отправил сигнал тревоги в последний момент. Она упаковала тело полковника в его собственный чемодан, чтобы потом закопать. Как договаривались. Да, она заберет «ниссан» полковника, машина исчезнет. Как договаривались, положите наличные в условленное место.
Подавив безумный приступ нервного смеха, Горский подтвердил: никаких проблем, американские доллары будут. В условленное месте. Как договаривались.
Собеседники повесили трубки одновременно.
Горский несколько секунд размышлял, не снимая руки с телефонного аппарата.
Чуть поодаль в той же комнате Марков занимался делом – наводил справки, роясь в каких-то делах, а Власьев и его хакеры трудились над своим заданием. Они перехватили файл, ночью отправленный полковником в Москву. Для этого в Сети была создана незаметная развилка, по которой поток данных поступал в систему, контролируемую хакерами. Сейчас они завершали операцию по удалению информации, ранее заложенной Романенко в память компьютеров ГРУ. Они вводили килобайты программного кода со своих старых клавиатур, потемневших от времени и постоянного использования.
Меньше чем через два часа тело полковника, его чемодан и личные вещи исчезнут под метровым слоем земли на краю унылой степи. Его автомобиль будет разобран на запчасти, которые немедленно распродадут на черном рынке. Его компьютер окажется разрушен вирусом. А предательский файл сотрут прежде, чем начальники Романенко прочитают его в центральном московском офисе.
Романенко сам сделал все, чтобы замести следы. Он исчез. Испарился с поверхности планеты и из истории человечества, словно его никогда не существовало.
Горский посмотрел на Маркова и громко рыгнул, как после хорошего обеда.
– Приведите мне эту старую сволочь, – приказал он, раскуривая сигару «Давыдофф».
Справиться с нервами, расшатанными напряжением последних недель, могла только эта вредная привычка. Ситуация ухудшалась день от дня. Последний краткий сеанс связи с Кочевым, два дня назад, произвел эффект торпеды, посылающей судно на дно. «Прекращаем операцию, – сообщил представитель Кочева. – Поиски Мари Альфа заморожены. Все ложатся на дно».
Блестящая победа над Романенко выглядела мелким эпизодом. Великие сибирские бароны были обеспокоены тем, что Горский не рвется отправлять свои отряды на помощь сепаратистам. Возникла серьезная проблема: как объяснить, что он занят другими делами?
За доктором отправились братья Петровские. После вынужденной голодовки и отказа сотрудничать Уолша подвергли новой пытке: на сорок восемь часов полностью лишили все его органы чувств возможности воспринимать какие-либо ощущения. Специально предназначенный для этого контейнер доставили вертолетом из Новосибирска. Уолш получил дополнительную пятиминутную порцию внутривенного питания, и – оп! – добро пожаловать в камеру, обитую мягкой тканью, где темно и абсолютно тихо, даже звук вашего собственного голоса тут же поглощается губками из минеральных веществ, составляющими основную часть обивки изолятора для буйнопомешанных. Это происходит настолько быстро, что вы сами не успеваете услышать своих слов.
Старый осел растерял былую спесь. Желтоватый цвет лица, пожелтевшие белки глаз, губы и руки трясутся. Доктор горбился, как старый гриф. Он съежился на стуле. Братья Петровские встали у него за спиной, как две статуи.
– Мерзавцы… – пробормотал старый упрямец.
Горский указал пальцем на одного из братьев Петровских, того, что стоял слева. Он никогда не знал, кто из них кто, – да и какая разница?
Петровский, стоявший слева, ударил доктора в лицо. Теперь, когда Уолш перенес жестокие испытания, любой, даже слабый удар стоил десяти.
Указательный палец Горского, как стрелка метронома, нацелился на другого Петровского.
Уолш раскололся с первого же захода, после второй затрещины, отвешенной правым Петровским.
– Что вам нужно, Горский? – Он выплюнул эти слова вместе со сгустком крови.
– Прежде всего, доктор, мне нужно успокоить нервы. Вам повезло, сегодня я не возьмусь за бейсбольную биту собственноручно.
Он приказал Петровским повторить, просто для развлечения. Кулаки врезались в лицо Уолша как в дряблую боксерскую грушу.
– Хвати-и-ит! – завопил Уолш. – Я скажу все, что вы хотите!
– Это звучит уже гораздо лучше, дорогой доктор. И что же, по-вашему, я хочу знать?
– Я… я не знаю, – простонал доктор. – Скажите мне… А я расскажу все.
– Как долго вы работаете на этих психов?
– С весны прошлого года. Меня свел с ними Тиссен, вы его хорошо знаете.
С тех пор как Горский внезапно вернул себе полный контроль над делами в медицинском центре, Тиссен, Зулганин и прочие выразили полную готовность к сотрудничеству. С ума можно было сойти, каким словоохотливым оказался Тиссен в руках близнецов Петровских.
– Угу, – пробасил Горский. – Знаю. Зачем же скрывать от меня правду?
– Ка… какую правду?
Короткое движение указательного пальца в сторону левого Петровского. Немедленное применение санкций. Тумак сбросил Уолша со стула.
– Хватит, прошу вас, – простонал тот.
Правый Петровский заботливо усадил его назад, обращаясь как с предметом, который жаль сломать слишком быстро.
– Я хочу услышать правду о младенцах. Вы сказали, что Ариана Клэйтон-Рошет не может иметь детей и что она захотела получить собственных клонов. О'кей. Но вы не сказали, что эти младенцы станут объектами генетических манипуляций, доктор. А это – большая ложь.
– Я… я… черт возьми, это техническая необходимость! Проблема сроков, которую я должен был…
– Молчать! – прорычал Горский. – Вот почему у нее и начался этот проклятый психоз. Значит, ни я, ни суррогатная мать не виноваты, а ваша идиотка уничтожила два десятка наших людей! Что это за манипуляции, доктор?
– Я… я уже говорил, это чисто технические детали. Я… Это довольно сложно для неспециалиста.
Левый указательный палец Горского поднялся вверх.
– Нет! Нет! Подождите! Я скажу! – завопил Уолш, втягивая голову в плечи.
Горский знаком велел Петровскому остановить замах на верхней точки траектории.
– Я… Эта проблема связана с клеточными «таймерами»… После первого успеха с клонированием Долли в тысяча девятьсот девяносто седьмом году ученые быстро поняли: новорожденные ягнята появлялись на свет уже старыми. Словно записанная на клеточном уровне информация о возрасте объекта копируется вместе с клетками. Это один из вопросов, которыми я занимался после отъезда из Шотландии. Мои исследования прекратились, но, когда объявились Тиссен и его казахские друзья с необходимой суммой денег, мне быстро удалось найти решение.
– О чем вы говорите, черт бы вас побрал?!
Уолш рукавом вытер кровь, струившуюся изо рта и разбитой брови, втянул кровавые сопли.
– О моем метапротеине ВКН.
– ВКН? Что это такое?
– Возвращение к нулю. Это автоматическая клеточная программа – термин из информатики, но в нашей дисциплине он неплохо прижился, а информатика позаимствовала у нас слово «вирус»…
– Короче, доктор! – взревел Горский. – Как действует этот протеин?
– Это немного больше чем просто протеин, но, боюсь, вам не хватит терпения… ВКН позволяет клеткам на этапе внутриутробного развития вернуть «таймер» на нулевую отметку. Этот протеин вырабатывается определенной цепочкой генов, которую я специально изменил. В общем, когда рождается младенец-клон, его «таймеры» обнуляются, причем без вредных последствий для нормального развития клеток. Вот в чем суть ВКН.
– Почему вы не сказали мне об этом?
– Таковы были условия, выдвинутые моей клиенткой. Она и так была недовольна, что вам сообщили о клонировании. Она хотела, чтобы остальным участникам проекта я давал как можно меньше информации.
– Доктор Уолш, если вы скроете от меня еще что-нибудь…
– Я… нет… ах да, правда, есть еще одна деталь, о которой она меня просила.
– Что за деталь?
– Она хотела, чтобы малыши появились в назначенный день.
– День? Какой день?
– Я приступил к оплодотворению яйцеклеток, следуя ее указаниям, и, кроме того, изменил группу генов так, чтобы они произвели гормоны, способствующие началу родовых схваток. Благодаря разработанной мною методике «клеточного таймера», я запрограммировал начало родов на ночь с двадцатого на двадцать первое марта две тысячи четырнадцатого года, то есть на весеннее равноденствие. А оплодотворение произошло двадцать первого июня прошлого года, в день летнего солнцестояния.
– Что это еще за даты?
– Какой-то мистический бред, я полагаю.
– Очень хорошо, – произнес Горский. – Перед тем как мы перейдем к заключительной части нашей встречи, вы, дорогой доктор, не откажете мне в любезности и позвоните вашей драгоценной клиентке, которая увлекается мистикой.
– Я… Это невозможно. После того как она расторгла контракт, я не знаю, как с ней связаться.
Горский расщедрился на роскошную улыбку, которая сделала бы честь крокодилу:
– Не беспокойтесь. У нас есть все что нужно.
– Но… что я должен сказать ей?
– Правду, доктор. Вы скажете ей, что мы мечтаем возместить убытки, понесенные ею и ее религиозным объединением.
Доктор был далеко не дурак. Его помутневшие глаза хищной птицы сверкнули.
– Вы смеетесь?
– Нет, не смеюсь. Вы скажете ей, что мы рассматриваем гибель наших людей как своего рода аванс по возмещению убытков. Мы просто списываем это со счетов и не будем мстить. Кроме того, вы сообщите ей, что мы доставим заказанный груз, как и было оговорено. Но с опозданием на несколько месяцев.
