Текст книги "Любовь и пряный латте"

Автор книги: Мисти Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Я должна. Причем прямо сейчас, если хочу успеть на автобус.

Купер смотрит вниз, но я успеваю заметить, как остекленели его глаза. Он кивает, как будто что-то решает про себя.

– Значит, пора прощаться. – Он смотрит мне в глаза и отпускает мою руку. – И это будет последний раз, когда я с тобой попрощаюсь, Эллис.

– Купер, – едва дыша, говорю я.

– Удачи тебе, – говорит он, разворачивается и уходит обратно в кофейню.

Сорок пять минут спустя я, с одним только телефоном и кошельком в кармане, сижу на заднем сидении автобуса и всхлипываю, а Брэмбл-Фолс постепенно исчезает вдалеке.

Глава 34

Я открываю входную дверь ключом, который всегда храню в кошельке.

Гостиная залита солнечным светом – наша чистая, без единого пятнышка гостиная. Настолько чистая, что кажется, будто здесь никто не живет. Такое ощущение, что папа и не заходил сюда после того, как мы уехали.

Мама постоянно мыла посуду, но сейчас ни на стойке, ни в раковине нет ни одной грязной тарелки. Мама постоянно стирала, но сейчас ни на диване, ни в углу не валяется ни одной грязной рубашки. Мама часто выносила мусор, но сейчас ведро не заполнено даже наполовину.

Не представляю, чтобы папа сам делал всю работу по дому. Может, он нанял домработницу?

В холодильнике пусто, если не считать пары соусов. Неудивительно. После того как мама уехала и готовить стало некому, папа наверняка питался исключительно готовой едой. Только вот я ужасно хочу есть.

Я иду в спальню и раз, наверное, в сотый пытаюсь дозвониться до папы, но он не берет трубку. Мама постоянно мне названивает и пишет с тех пор, как я уехала из Брэмбл-Фолс, но мне нечего ей сказать. От Слоаны пришло сообщение с вопросом, в порядке ли я, но я не в порядке и не хочу делать вид, будто все хорошо. Поэтому я просто не отвечаю ей. Я беру сменную одежду и запрыгиваю в душ, потому что в автобусе было жутко грязно.

Спустя пятнадцать минут я одеваюсь и параллельно раз за разом прокручиваю в голове диалог с Купером, это как песня, от которой невозможно отделаться. Но когда я дохожу до его слов о том, что ему нет места в моей нью-йоркской жизни, слезы льются у меня из глаз, как и всякий раз до этого, пока я вспоминала наш разговор на протяжении трехчасовой поездки до города.

А что, если бы я уехала домой через несколько недель, как планировалось изначально? Он бы сказал то же самое? Он с самого начала собирался порвать со мной или ему просто не понравилось мое внезапное решение? Хотя какая теперь разница? Он предъявил мне ультиматум: либо он, либо будущее, ради которого я трудилась столько лет.

Сумбурные мысли продолжают крутиться в голове, в груди поселяется тяжелая пустота, и вдруг я слышу звук закрывшейся двери. Я медленно иду в гостиную, чтобы поздороваться с папой. А он знает, что мама хочет купить дом в Брэмбл-Фолс? Я одна ни о чем не подозревала?

Я уже подхожу к гостиной, когда по квартире разносится женский смех.

Кто еще мог прийти сюда в субботу днем? Может, это новая домработница?

Я заворачиваю за угол и вижу папу, – он стоит за спиной высокой блондинки, которую я где-то уже видела, он обнимает ее за талию и что-то шепчет на ухо. Я замираю на месте, мозг пытается понять, что происходит.

Но это не так-то просто. Потому что в голову приходит только одно объяснение, и оно слишком ужасное, чтобы о нем думать.

Папа убирает руку и с улыбкой смотрит на эту женщину.

– Я только возьму кое-что из одежды, и мы можем идти.

Он поворачивается и нос к носу встречается со мной. Я никогда не видела его в таком шоке.

– Эллис, – наконец говорит он. – Что ты тут делаешь?

Величайшим усилием я разжимаю челюсти, чтобы процедить:

– А что ты тут делаешь?

Папа оглядывается на женщину.

– Ты ведь помнишь Кэтрин Хоу? Вы виделись на званом вечере «Стрит Медиа».

Да, это она – исполнительный продюсер в роскошном золотом платье.

– И у вас деловая встреча в нашей квартире в субботу днем? – спрашиваю я, не удосужившись поздороваться с папиной коллегой.

Папа оттягивает воротник рубашки.

– Твоя мама знает, что ты здесь?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Мне все равно. А об этом она знает? – Я показываю пальцем на них обоих.

– Я лучше подожду на улице… – тихо говорит Кэтрин.

Папа не отвечает. Он пристально смотрит мне в глаза все время, пока Кэтрин выходит. Как только за ней закрывается дверь, он вздыхает.

– Да, твоя мама знает.

– То есть ты решил, что раз мы уехали, можно спокойно завести любовницу? – спрашиваю я. Папа смотрит на меня, но ничего не говорит. Я ахаю, когда меня наконец осеняет. – О боже. У тебя уже была любовница. Из-за этого мы и уехали…

Нет. Нет, нет, нет.

– Пожалуйста, скажи, что я не права, – прошу я прерывающимся голосом. Я хочу, чтобы я была неправа.

Папа проводит рукой по волосам.

– Нет, ты права.

– Но… зачем? И… давно? – Я трясу головой и пячусь от него. – Как ты мог?

– Мы с твоей мамой давно не ладим. Ты и сама знаешь.

– Да, конечно, потому что ты спишь с другой женщиной!

Он вздыхает.

– Проблемы начались задолго до этого. Если быть до конца откровенным, то мы начали ссориться с тех пор, как ты родилась.

Я вскидываю брови.

– Да, папочка, пожалуйста, будь со мной откровенным. Давай, расскажи, как мое появление разрушило твой брак. Я жажду все об этом узнать.

– Я не то имел в виду, Эллис, – говорит он. – Давай присядем?

– Садись, пожалуйста. А я с тобой рядом сидеть не собираюсь, ни за что, – говорю я. – Мне смотреть на тебя сейчас противно.

Тень боли проходит по лицу папы, но потом он кивает. Так и не присев, он продолжает:

– Я хотел сказать, я не думал, что твоя мама так сильно изменится после того, как она – по взаимному соглашению – уйдет с работы и станет сидеть с тобой.

Я сразу же вспоминаю, какой видела маму в последние пару месяцев. Она так радовалась, что снова рисует и работает в магазине. Не верю, что она сама захотела бросить любимое дело.

– Вы именно договорились? Или ты заставил ее уйти с работы?

Папа фыркает.

– Разумеется, я никого не заставлял. Я всего лишь сказал, что, по моему мнению, будет лучше, если забота о тебе станет ее полноценной работой. Зачем поручать твое воспитание какой-то няне, если мама вполне могла выполнить эту задачу?

– Ты сейчас серьезно? – Я щурю глаза. – Тогда почему ты сам на это не пошел? Почему не отказался от своей карьеры, чтобы растить и воспитывать меня?

Папа усмехается.

– Эллис, она работала в картинной галерее. Ее зарплаты бы не хватило, чтобы прокормить нас всех. Там ей платили немногим больше, чем она получала, когда продавала свои картины.

– Дай-ка я угадаю, от этого ты тоже ее заставил отказаться?

– Еще раз, я никого не заставлял. Мы оба согласились, что рисование – это скорее хобби, и что ей следует найти нормальную работу. Тогда она пошла работать в галерею, – до тех пор, пока не родилась ты.

Я смотрю на него и чувствую себя чужой в собственной семье. Передо мной, как на ладони, проносится вся моя жизнь, только теперь я вижу ее с иного ракурса и понимаю, что на самом деле происходило в отношениях моих родителей.

Кажется, меня сейчас стошнит.

– Так, давай проясним, – говорю я, – ты заставил маму отказаться от всего, что ей нравилось и что было для нее важно, потом ты решил, что тебе не нравится, какой она стала, в то время как она всю жизнь посвятила семье и воспитанию меня, потому что ты сам этого хотел, а потом ты начал встречаться с женщиной помоложе, которая успела сделать карьеру?

Тишина, воцарившаяся в нашей стерильной квартире, душит меня, стоит мне вспомнить, что я наговорила сегодня маме. Я ужасно с ней поступила.

– Элли-Белли… – Папа делает шаг ко мне.

– Нет. Я всю жизнь искала твоего одобрения, папа. Когда я была маленькая, ты вечно пропадал на работе, и я стала интересоваться тем, что интересно тебе, лишь бы ты меня заметил. Сколько я себя помню, я отчаянно хотела твоего внимания. Хотела, чтобы ты мной гордился. Пыталась быть похожей на тебя. – Я больше не пытаюсь сдерживать слезы, потому что мне надоело подавлять эмоции только в угоду отцу. – Я твоя дочь, но стоило нам только уехать, ты стал относиться ко мне как к очередному клиенту. Хотя нет, будь я клиенткой, я бы удостоилась телефонного звонка и разговор бы продлился дольше трех минут. А хуже всего то, что я стала для тебя помехой, ведь у тебя на уме была только твоя подружка. Я правильно понимаю, это из-за нее ты не захотел, чтобы я приехала к тебе в тот раз?

Папа смотрит себе под ноги и молчит.

– Да, я так и думала.

Я подхожу к столику и забираю свой телефон и кошелек.

– Куда ты?

– Не знаю. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

– Оставайся. Я отменю все планы с Кэтрин, – говорит он.

– Не стоит.

Папа вслед за мной идет к двери.

– Твоя мама сказала, что планирует купить дом в Коннектикуте. Я понимаю, что сейчас ты злишься на меня, Элл, но пожалуйста, не позволь провинции отвлечь тебя от целей, к которым ты так усердно шла.

Я останавливаюсь у двери. Стоя спиной к папе, я закрываю глаза и сдерживаюсь, чтобы не завопить.

– Ты уничтожил нашу семью, но волнует тебя только одно: буду ли я поступать в Колумбийский университет?

Я разворачиваюсь лицом к папе, и сейчас он совсем не похож на того уверенного, решительного человека, которого я знала всю свою жизнь. Он выглядит… жалким. Кажется, сейчас я впервые вижу своего папу таким, какой он есть на самом деле.

Он делает шаг ко мне.

– Эллис…

– Нет, пап. Мне не нужны твои советы, я не хочу после них стать такой же, как ты. – Покачав головой, я поворачиваю ручку. – Надеюсь, ты будешь скучать по мне и по маме, – теперь, когда потерял нас. Хотя я не уверена, что можно скучать по людям, которых ты никогда по-настоящему не знал.

Я выхожу и с треском захлопываю дверь. За ней остался человек, которого я всю жизнь любила больше всех на свете.

Глава 35

Я сорок пять минут жду в подъезде у квартиры Ферн. Когда она наконец показывается из лифта, то за минуту выдает миллион извинений за то, что так долго ходила за едой. Я вижу, что у нее в руках пакеты из «Нервного ослика», и не могу сдержать слез.

– Дорогая, что случилось? – спрашивает она, присев на корточки рядом со мной.

– Я такая голодная, – говорю я. – А ты принесла мне еду.

Ферн ласково улыбается.

– Я помнила, как ты говорила, что тебе интересно это кафе. А когда увидела твои панические сообщения, поняла, что момент настал.

– Спасибо, – всхлипывая, отвечаю я и поднимаюсь на ноги, а Ферн тем временем отпирает дверь.

В квартире мы плюхаемся на черный бархатный диван, и Ферн кладет еду на кофейный столик. У меня из горла вырывается сдавленный всхлип, когда она зажигает свечи с осенним ароматом: он напоминает мне о Брэмбл-Фолс и обо всем, что я испортила, когда сломя голову помчалась в Нью-Йорк.

– О нет, – говорит Ферн, с тревогой глядя на меня. Она тут же бросается обнимать меня.

– Что бы ни случилось, все будет хорошо, – шепчет она мне в волосы. Я киваю, хоть и не верю в это, и Ферн разжимает руки и снова смотрит мне в глаза.

– Будет-будет. Я тебе обещаю. – Она хватает с туалетного столика пачку салфеток и протягивает мне. – Съедим эту великолепнейшую еду и будем печь печеньки. А потом можно…

Печеньки. Я прячу лицо в ладонях, потому что от воспоминания о Купере я превращаюсь в хлюпающее желе.

– Эллис, – говорит Ферн, поглаживая меня по спине. – Ты меня пугаешь. Расскажи, что происходит.

Я сморкаюсь и глубоко дышу. Ферн терпеливо ждет, глядя на меня с состраданием и заботой.

Кое-как я пересказываю ей весь тот ужас, который творился между мной, Купером и Джейком. И со слезами на глазах рассказываю про последнюю ссору с Купером, про то, как он решил закончить отношения. Потом перехожу к папе: как он забыл обо мне, как за последние два месяца я перестала для него существовать, про его измену, про то, как он вынудил маму пожертвовать значимой частью жизни.

Ферн откидывается на спинку дивана и качает головой.

– Тебе, наверное, сейчас очень тяжело, Эллис. Мне очень жаль, что все это свалилось на тебя вот так сразу.

Я икаю и снова всхлипываю, тогда Ферн берет меня за руку и пожимает ее.

– Если начистоту, то твой папа – та еще сволочь, это для меня не новость.

Я с удивлением смотрю на нее: Ферн всегда отлично ладила с папой.

– Я ничего тебе не говорила, потому что ты преклонялась перед ним, но у меня всегда было ощущение, что он преследует какие-то свои мутные цели. Теперь, думаю, ты наконец поняла, как он промывал тебе мозги.

Я вытаскиваю последнюю салфетку из коробки и вздыхаю.

– Да, наверное, но теперь уже несколько поздно. Я все испортила, и все меня ненавидят.

Ферн забирается на диван с ногами и поворачивается ко мне в анфас.

– Сейчас тебе кажется, что все хуже некуда, но Эллис, ты же всегда находила выход из любой ситуации. Скажи мне: чего ты сама хочешь? Вообще не думай о том, кто какое будущее тебе готовил.

– Я…

Как ответить на этот вопрос… Теперь я понятия не имею.

– Подумай, – говорит Ферн, распаковывает еду и передает мне пластиковые приборы. – Если бы ты прямо сейчас жила своей идеальной жизнью, какой бы она была? Ты бы жила в Нью-Йорке? Или в том маленьком городке?

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Я не знаю, ради чего мне еще здесь оставаться.

– Ну, как минимум, здесь есть я, детка. Но давай зайдем с другой стороны: Купер в твоей идеальной жизни присутствует?

Я решительно киваю.

– Да, однозначно.

Ферн передает мне нечто, напоминающее тако.

– Значит, тебе надо придумать, как помириться с ним, – говорит она, взяв себе контейнер с огромным буррито. – Я понимаю, раны еще свежие, но ты хочешь, чтобы папа присутствовал в твоей жизни? В конечном счете?

Мне щиплет глаза, когда я отвечаю:

– Не знаю, что бы я решила «в конечном счете», но сейчас – нет, не хочу.

– Значит, одним пунктом в списке меньше. Но должна напомнить тебе, что без отца у тебя вряд ли будет возможность выбирать между Нью-Йорком и Брэмбл-Фолс – если только твоя мама не разрешит тебе пожить у меня.

– А она не разрешит.

Ферн качает головой.

– Нет, не разрешит. По крайней мере, до следующего года. Значит, тебе нужно решить, стоит ли жизнь в Нью-Йорке примирения с отцом.

Я смотрю себе под ноги. Я даже представить не могу, как теперь разговаривать с ним.

– Но с мамой тебе в любом случае нужно помириться, так?

– Конечно, – киваю я. Я такого ей наговорила…

– Хорошо, тогда, думаю, план такой: ты возвращаешься в Коннектикут и объясняешься со всеми там. А когда выдохнешь, решишь, что в итоге с твоим папой и Нью-Йорком.

Она права. Это единственное, что я могу сейчас сделать.

Я не могу думать о поступлении, о Нью-Йорке, о «Стрит Медиа» или о будущем, пока не помирюсь со всеми в Брэмбл-Фолс.

– Что ты сейчас будешь делать? – спрашивает Ферн.

Изначально я планировала, что останусь у нее. Что мы поедим, я выплачу все слезы, а потом мы поставим какой-нибудь фильм.

Но теперь, когда у меня появилось представление о том, что делать дальше, мне неприятно от одной мысли, что я буду тут валяться и терять драгоценное время.

– Поеду обратно в Брэмбл-Фолс, – говорю я. – Многое еще предстоит сделать.

– Ты уверена? Ты всегда можешь переночевать у меня, – говорит Ферн, прожевав кусок буррито.

Я улыбаюсь подруге и чувствую, как в моей груди разрастается тепло. Боже, как же я рада, что у меня есть Ферн. Она всегда придет мне на помощь, так же как и я ей. Пусть с папой сейчас ничего не понятно, но благодаря Ферн я по-прежнему чувствую себя в Нью-Йорке как дома. Моя связь с этим городом не оборвется, и, когда придет время, меня потянет назад. А сейчас мне пора на север.

– Я знаю, – говорю я. – Но я все-таки поеду. Спасибо тебе за все.

Я поднимаю повыше свой тако.

– Особенно за еду. Это идеальный обед перед долгой дорогой.

– Всегда пожалуйста. Позвони потом и расскажи, как все прошло, – говорит Ферн.

Мы обнимаемся на прощание. Город уже окутан тьмой, когда я сажусь в автобус до Коннектикута, оставив позади свою прежнюю жизнь. И я всеми фибрами души надеюсь, что успею вернуться до того, как закончатся Тыквенные танцы.

* * *

К тому времени, когда автобус приезжает на вокзал, Брэмбл-Фолс уже погрузился в тишину. Нигде уже не видно ни запоздалых парочек в праздничных нарядах, ни остатков декораций, не слышно музыки, и на главной площади уже нет временного танцпола.

Уже поздно стучаться к Куперу, но я должна поговорить с ним прямо сейчас, иначе я вообще ничего не смогу делать. Я должна все исправить. Поэтому все равно иду к его дому.

Свет в его комнате не горит, зато видны отблески телевизора.

Я: Ты не спишь?

Я жду ответа, но безрезультатно, хотя сообщение прочитано. Ну ладно.

Я: Выйди на улицу.

Через несколько секунд Купер выглядывает в окно. Сначала на его лице читается удивление. Но потом – грусть и раздражение.

Осенний Купер: уходи.

– Купер, я никуда не пойду. Выходи сюда, – кричу я. И пусть я весь квартал сейчас перебужу, мне все равно.

Купер закатывает глаза и отходит от окна. Через несколько секунд мы встречаемся на крыльце.

– Привет, – тихо говорю я.

– Чего тебе надо?

– Поговорить.

– Я не хочу разговаривать, – отвечает он.

– Тогда послушай.

Он скрещивает руки на груди, как будто хочет защититься от меня.

– И слушать не хочу.

– Пожалуйста, Куп. Мне стыдно, что я сбежала от тебя и пропустила Тыквенные танцы. Мне стыдно, что я не осталась. Это была ошибка.

– Это было предсказуемо.

Мне щемит сердце.

– Пожалуйста, не говори так.

– А что, по-твоему, я должен сказать? Я весь день мучился и думал только о том, мог ли я поступить иначе, Эллис, и пришел к выводу, что мне вообще не стоило разговаривать с тобой. Я не должен был впускать тебя обратно в свою жизнь. – У него в глазах та же пустота, что я чувствую внутри. – Знаешь, есть старая поговорка: первое впечатление самое верное.

– Но я вернулась, – слабым голосом говорю я.

– Какая разница! – орет он. – Как я могу быть уверен, что ты останешься, если ты постоянно убегаешь? Тебе наплевать на всех и вся, кроме своих целей. И знаешь, что хуже всего? Ты так усиленно думаешь о конце пути, который тебе проложили, что даже не замечаешь людей, которые идут по нему рядом с тобой. Вместо этого ты идешь по головам, как будто мы стоим у тебя на пути. Как будто мы осложнения или препятствия, которые надо пройти, чтобы реализовать мечты твоего отца. Потому что давай начистоту, работа в его компании – это не твоя мечта, Эллис. Все, кто тебя знают, понимают это. Но все это не имеет значения, потому что в глубине души ты сама все понимаешь, но не хочешь признавать. Не хочешь прокладывать собственный путь.

Он качает головой и окидывает взглядом листья, которыми сейчас усыпан весь двор.

– А мне совершенно не интересно быть очередным человеком в твоей жизни, который выполняет исключительно функцию группы поддержки. Человеком, на которого тебе наплевать.

Я вся сжимаюсь по мере того, как его слова тяжелым грузом ложатся мне на плечи. Я не могу сказать, что он не прав.

У меня дрожат губы, когда я делаю шаг к Куперу.

– Мне очень жаль. Я хочу…

– Мне вообще-то все равно, чего ты хочешь. И твои пустые извинения мне не интересны. Я могу понять, что ты не хочешь здесь жить и что ты расстроилась, когда узнала, что твоя мама собирается купить дом. Но я не могу встречаться с человеком, который вычеркивает весь город из своей жизни, даже не подумав, как это отразится на других людях.

Он пожимает плечами, словно не знает, что еще мне сказать. Словно все кончено.

– Ты всегда думаешь только о себе, и с меня хватит. Я не совершу одну и ту же ошибку дважды. Так что оставь меня в покое.

Он уходит в дом, и я не пытаюсь его остановить.

Потому что какой в этом был бы смысл? Я всегда хотела быть как папа, именно такой я и стала.

Я не заслуживаю такого парня, как Купер Барнетт.

Глава 36

Выплакавшись в беседке на площади, я тихо пробираюсь в темный дом тети Наоми. Я тихо закрываю за собой дверь, но в ту же секунду кто-то резко вскакивает с дивана. Мама.

– Я так волновалась, – говорит она. – Твой отец сказал, что не знает, где ты, Ферн сказала, что ты уехала часов пять назад, а здесь никто тебя не видел. Эллис, как ты могла так поступить со мной?

– Извини. – Это все, что я могу сказать. Я выплакала все слова.

Мама выдыхает, ее взгляд становится мягче.

– Папа сказал, что ты узнала о…

– Да. Но я… я не могу говорить об этом сейчас, – отвечаю я. – Можно мы отложим это до завтра?

– Конечно. Приходи ко мне, когда будешь готова.

Я иду на чердак, сворачиваюсь калачиком на кровати и плачу, пока не засыпаю, зарывшись лицом в просоленную, пахнущую цитрусом подушку.

На следующее утро я просыпаюсь и вижу, что Слоана сидит у меня на кровати с тарелкой шоколадного печенья в руках. Я сажусь, и она протягивает ее мне.

– Я слышала, вчера ты пыталась поговорить с Купером, – говорит она. – Подумала, что шоколад будет не лишним. Но из шоколадного у нас только печенье.

Я откусываю одно.

– Очень вкусно. Спасибо.

– Как ты?

Я ставлю тарелку рядом.

– Не очень. – Слоана сочувственно кивает, а я вытаскиваю из одеяла торчащую нитку. – Ты злишься на меня?

– Что? Нет, – отвечает она. – Я немного расстроилась, потому что ты говорила так, будто кошмарнее нашего города для тебя ничего нет, но… думаю, это скорее твоя проблема. По-моему, все тебе здесь были рады, и сомневаюсь, что можно сделать что-то еще, чтобы ты изменила свое мнение.

– Нет, мне здесь не плохо. Совсем. И все очень добры ко мне, – киваю я. – Ты права, это исключительно моя проблема. Я запаниковала и рванула обратно в Нью-Йорк. Я поступила нехорошо, и мне правда жаль… но это еще не все.

Я сглатываю и нервно сдираю лак с ногтей.

– Я узнала, что папа изменяет маме.

– Что? – На лице Слоаны отражается нечто среднее между изумлением и первородной яростью.

Не удивлюсь, если как-нибудь застукаю ее, когда она будет топить папино тело в ванне с газировкой.

– И как только я об этом узнала, – продолжаю я, – я сразу захотела вернуться сюда. Весь этот город я воспринимала как должное.

Я поднимаю взгляд на Слоану.

– И Купера тоже.

Слоана закусывает губу, я вижу, как поникли ее плечи.

– Он сейчас не в лучшем состоянии, думаю, ты сама знаешь.

– Да. Я все испортила.

– Но что бы ни происходило между вами, это касается только вас двоих. Не забывай об этом, когда все вокруг начнут вынюхивать и ставить вам диагнозы.

– Блин… Эта неделя будет жесткой, да?

– У нас город маленький, так что да. Мне жаль. Но все выплывет наружу.

Слоана встает на ноги.

– Я сейчас встречаюсь с Ашером, и мы идем покупать ведьмин костюм для парада. Хочешь с нами? Это же была твоя гениальная идея…

– Нет, я лучше останусь здесь и буду страдать. Но спасибо, что не отказываешься от этой роли.

– А как иначе, это же роль мечты, – с ухмылкой отвечает Слоана.

Она уходит готовиться к грядущему параду, а я смотрю на незаконченный эскиз платья, который одиноко висит, пришпиленный к шторке. Я доедаю печенье, откидываю одеяло, вытаскиваю коробку с клетчатыми рубашками и принимаюсь шить.

Потому что это единственное, что может принести мне хоть толику радости на фоне всей остальной горечи.

* * *

Всю неделю я либо в школе, либо прячусь у себя на чердаке. Слух о том, что я со всеми разругалась, быстро разлетелся по городу. Я даже не могу сходить за кофе или пройтись по улице без того, чтобы все вокруг не смотрели на меня с таким видом, будто я разбила все их надежды.

Потому что именно это я и сделала. Снова.

Только на этот раз я все знала заранее: я знала, что Купер чувствует ко мне, знала, что он боится, как бы я снова не бросила его. На этот раз он умолял меня не делать этого. Он хотел, чтобы мы вместе нашли выход из трудной ситуации. Но я все равно сделала это. Я все равно разбила ему сердце.

Я не могу винить всех этих людей за то, что они меня ненавидят.

В школьных коридорах избегать Купера практически невозможно, но я все время смотрю в пол. На уроках сажусь подальше от него. Я не смотрю в его сторону, но знаю, что он вместе с Хлоей пересел на заднюю парту, – там он сидел и раньше, когда избегал меня.

Я больше не укладываю волосы. Не делаю макияж. Не могу есть и спать. Я выгляжу как ходячее последствие расставания, но мне все равно.

В пятницу я стою у шкафчика, складываю в сумку книги, чтобы на обеде отнести их в библиотеку, когда ко мне подходит Джейк.

– Привет… – говорю я. За эту неделю мы ни разу не разговаривали, и я не знаю, как мне сейчас вообще общаться с кем бы то ни было. Я пересела за другую парту, подальше от остальных. Если они твердо решили выбрать чью-то сторону, я понимаю, что все будут за Купера. И я не хочу, чтобы ему от этого было стыдно или неловко.

– Ужасно выглядишь, – говорит Джейк.

Я удивленно вскидываю брови.

– Это… правда. Но все равно очень грубо говорить такое.

– Извини. Я просто хотел сказать, что ты ужасно выглядишь. Купер ужасно выглядит. Может, вы помиритесь и будете ужасно выглядеть вместе?

– Нет. – Я закрываю шкафчик. – Купер предпочитает дерьмово выглядеть как можно дальше от меня.

– Он идиот.

– Нет. Я не должна была так поступать с ним.

– Не должна была, но ты в тот день расстроилась и перепугалась, – говорит Джейк.

– Я обидела его.

– Да, но сейчас-то ты здесь, – говорит он, – и, насколько я понимаю, здесь и остаешься.

Остаюсь? Я до сих пор ничего не решила. В данный момент я просто пытаюсь выжить, в то время как весь мой мир рушится на куски.

– Это не имеет значения. Купер меня ненавидит.

Джейк раздраженно выдыхает.

– Он тебя любит, Эллис. Причем с тех пор, как ему стукнуло четырнадцать.

Слезы моментально наворачиваются на глаза. Мне стоило сказать Куперу, что я его люблю, в ту секунду, когда я это почувствовала. Но вместо этого я просто растоптала наши чувства.

Я не могу ничего ответить – не потому что не знаю, что отвечать, – потому что если попытаюсь хоть что-нибудь сказать, разревусь прямо в коридоре школы. Джейк, видимо, догадавшийся об этом, обнимает меня.

– У вас все наладится, – тихо говорит он.

Я киваю, хотя и знаю, что наш поезд уже ушел.

– Тебе лучше пойти на обед, пока кто-нибудь не увидел, как ты обнимаешься с самым отвратительным человеком в городе.

Джейк отпускает меня.

– Да пофиг. Я пойду с тобой в библиотеку.

– Зачем?

Он пожимает плечами.

– Потому что ты мой друг.

Слеза скатывается по моей щеке. Я как можно быстрее вытираю ее.

– Блин, я опять из-за тебя плачу, прекрати.

Джейк смеется.

– Извини. – Он берет мои книги и несет их всю дорогу до библиотеки. – С другой стороны, если у вас с Купером ничего не наладится, можешь считать, что тебе повезло, потому что меня пока никто не закадрил. Я еще подумаю, может, дам тебе второй шанс.

Впервые за эту неделю смех срывается с моих губ.

Я беру Джейка под локоть.

– Слишком рано, Джейки. Слишком рано.

Глава 37

По сравнению со школой в доме тети Наоми царит настоящий бедлам. Из кухни доносятся встревоженные голоса, все кричат что-то про бюджет и требуют к себе внимания. Я просовываю голову внутрь и узнаю почти всех, в том числе маму Купера. Это собрание туристического сектора. Если они все собрались здесь, а не в здании администрации, значит, тут что-то экстренное.

К счастью, никто меня не заметил, и я тихо поднимаюсь на второй этаж. Из маминой комнаты доносится классическая музыка. Не думаю, что когда-нибудь буду готова к предстоящему разговору с ней, но если я буду его откладывать, это никак не поможет мне вернуть все то, что было у меня на прошлой неделе. Если я хочу наладить с ней отношения, мне придется поговорить с ней.

Я стучусь, но мама меня не слышит. Тогда я толкаю дверь и захожу в комнату: мама сидит на своем любимом месте у окна и напевает себе под нос. На огромном холсте перед ней темнеет студеная осенняя ночь в Брэмбл-Фолс. Рыжие и желтые деревья простирают ветки над улицей, освещенной фонарями на черных столбах вдоль дороги. В их свете виден мокрый тротуар и силуэт идущей куда-то парочки. Девочка обнимает мальчика за пояс. Они совсем крошечные, но у девочки волосы такого же цвета, как у меня, а каштановые мазки напоминают мне о том, как Купер убирает свои пряди за уши. Какая-то тяжесть вдруг давит мне на грудь.

– Как красиво, – говорю я, сглотнув сдавленный всхлип, который грозился вырваться изо рта.

Мама вздрагивает и резко оборачивается.

– Я не знала, что ты здесь.

– Я стучала, но ты обычно уходишь в себя, когда рисуешь, поэтому я…

Мама откладывает кисточку и откидывается на спинку стула.

– Как ты?

Я пожимаю плечами и сажусь на кровать.

– Неплохо, наверное. Все ужасно, конечно, но я, кажется, начинаю привыкать.

Я молчу, пытаясь придумать, с чего лучше начать. Затем говорю:

– Прости, что я так защищала папу, это было неправильно.

– Я никогда не обижалась на тебя за это. Тебе и так пришлось разрываться между нами.

– Но почему ты просто не рассказала мне, что он тебе изменяет?

Мама вздыхает.

– Ты всегда обожала отца. Я не хотела разбивать тебе сердце.

– А ты не думала, что я рано или поздно все узнаю?

– Честно? Я надеялась, что не узнаешь, – говорит она и печально опускает взгляд. Я смотрю на нее и думаю, как самоотверженно с ее стороны было защищать мои чувства, когда отец причинил ей столько боли, – тем более что я винила во всем ее. Но после того как я узнала всю правду про отца, я должна не просто извиниться перед ней. В конце концов, я встала на его сторону, в то время как мне следовало поддержать маму.

– Мам, – тихо говорю я, и она поднимает на меня взгляд. – Еще мне очень стыдно за то, что считала, будто у тебя нет никакой цели в жизни. И за все мои ехидные замечания насчет того, что у тебя нет работы. Я не хотела обижать тебя.

Мама наклоняется и берет меня за руку.

– Послушай, я хочу, чтобы ты поняла кое-что. Я знаю, что не сделала карьеру, но…

– Нет, я вообще не должна была ничего такого говорить. Ты не обязана мне ничего объяснять или оправдываться.

– Эллис, дай мне закончить. – Я сжимаю губы и киваю. – Я знаю, что не сделала карьеру, но твое воспитание было для меня важнее всего на свете. Это стало моей новой целью после того, как пришлось отказаться от мечты достигнуть чего-то в мире искусства. И, честно говоря, вырастить ребенка очень непросто.

Быть родителем – значит принимать по сотне решений за день, постоянно волноваться о том, правильно ли ты поступил, винить себя за все, грустить, когда грустит твой ребенок, и тревожиться за его будущее. Не пойми неправильно, все эти старания окупаются сполна, но это очень тяжелый труд. А твой отец во всем этом участия не принимал. Его никогда не было рядом со мной, он не радовался моим победам и не сочувствовал трудностям, не обсуждал, что нам делать, когда Либби Прикетт начала распускать про тебя слухи или когда ты захотела покрасить волосы в красный цвет. Когда ты выиграла первый в своей жизни конкурс, мне не на кого было посмотреть и некому улыбнуться. Твоего отца никогда не было рядом, и я с этим смирилась.