Текст книги "Возмездие Мары Дайер (ЛП)"
Автор книги: Мишель Ходкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Мишель Ходкин
Возмездие Мары Дайер
“То, что делается ради любви, происходит вне сферы добра и зла.”
–«По ту сторону добра и зла» Фридрих Ницше
1
Медицинское обследование Мары Дайер проходило [отредактировано] в Стационарном центре лечения психического здоровья «Горизонт». 31821 Безымянный остров, Флорида. Время расшифровки видео: 14:13
Обследователь: доктор Дебора Кэллс
Также присутствует: мистер [отредактировано]
КЭЛЛС: Здравствуй, Мара. Меня зовут Дебора Кэллс, а это мистер ____. Мы здесь потому, что твоя семья согласилась на стационарное лечение в «Горизонте» на Безымянном острове, Флорида, неподалеку от Безымянного рифа. Верно?
[Тишина]
КЭЛЛС: Сколько амитала ты ей ввел?
МИСТЕР ____: 40 ЕД.
КЭЛЛС: Анемозина?
МИСТЕР ____: 100 мкг.
КЭЛЛС: А мидазолама?
МИСТЕР ____: 50 мг. Как и остальным. Она ничего не вспомнит.
КЭЛЛС: Господи, она похожа на зомби. Мара, Мара… ты не спишь? Ты понимаешь меня?
МАРА:… Да.
КЭЛЛС: Отлично. Спасибо. Это правда, что ты согласилась на лечение?
МАРА: Да.
КЭЛЛС: Спасибо. Итак, если ты не будешь понимать вопроса, дай мне знать, и я постараюсь объяснить понятнее, хорошо?
МАРА: Хорошо.
КЭЛЛС: Ты наверняка заметила, что в комнате находится видеокамера. Мы хотим записать наше сегодняшнее обследование. Ты не против?
МАРА: Нет.
КЭЛЛС: Замечательно. Хорошо, Мара, начнем с простого. Скажи свое полное имя.
МАРА: Мара Амитра Дайер.
КЭЛЛС: Сколько тебе лет?
МАРА: Семнадцать.
КЭЛЛС: Где ты родилась?
МАРА: В Лорелтоне.
КЭЛЛС: И где это?
МАРА: За Провиденсом.
КЭЛЛС: Род-Айленд?
МАРА: Да.
КЭЛЛС: Спасибо. Можешь рассказать, почему ты здесь?
[Тишина]
КЭЛЛС: Ей не даются открытые вопросы. Можно нейтрализовать анемозин?
МИСТЕР ____: Тогда она будет не такой сговорчивой.
КЭЛЛС: Ну, она и сейчас не особо сговорчива, не так ли?
МИСТЕР ____: Мне придется ввести его внутривенно…
КЭЛЛС: Само собой. Просто…
МАРА: Я причинила боль людям.
МИСТЕР ____: Вы все еще хотите, чтобы я ввел…
КЭЛЛС: Нет, давай посмотрим, что будет дальше. Мара, кому ты причинила боль?
МАРА: Своей учительнице.
КЭЛЛС: Как ее звали?
МАРА: Моралес.
МИСТЕР ____: В ее личном деле говорится, что ее учительница, Кристина Моралес, умерла от анафилактического шока – реакция на укусы красных муравьев [дата отредактирована].
КЭЛЛС: Дай-ка мне посмотреть.
МАРА: Еще… мужчине. Он плохо обходился со своей собакой. Я… Я…
КЭЛЛС: Все нормально. Не торопись. Просто расскажи, что ты помнишь.
МАРА: Рэчел.
МИСТЕР ____: Рэчел Уотсон, скончалась в среду [дата отредактирована] в Лорелтоне. Останки были обнаружены в шесть утра, вместе с…
МАРА: Клэр.
МИСТЕР ____: Да, Клэр Лоу и ее братом Джудом Лоу…
МАРА: Ной.
МИСТЕР ____: Ной Шоу? Я не…
КЭЛЛС: Тихо!
МИСТЕР ____: Простите… ой! Вы это видели? Она только что…
КЭЛЛС: Что еще ей ввели?
МИСТЕР ____: 100 мг зипрекса, как и было прописано. Он не должен мешать.
МАРА: [неразборчивая речь]
КЭЛЛС: Что она сказала?
МИСТЕР ____: Не знаю. Боже, смотрите…
КЭЛЛС: Она на чем-то еще?
МИСТЕР ____: Я не…
КЭЛЛС: Она на чем-то еще?!
МИСТЕР ____: Нет. Нет.
КЭЛЛС: У нее бывали раньше приступы эпилепсии?
МИСТЕР ____: Не думаю.
КЭЛЛС: Так думаешь или знаешь?
МИСТЕР ____: Нет… Боже мой! Это припадок? У нее припадок?!
КЭЛЛС: Выключи камеру.
МАРА: [неразборчивая речь]
КЭЛЛС: Что ты сказала, Мара?
МИСТЕР ____: Я вызову…
КЭЛЛС: Не зови никого. Выключи камеру. Что такое, Мара?
МАРА: [неразборчивая речь]
МИСТЕР ____: Она только что сказала наши имена? Она только что сказала…
КЭЛЛС: ВЫКЛЮЧИ КАМЕРУ!
МИСТЕР ____: О Господи…
[Конец видео обследования 14:21]
2
Первым, что я увидела, открыв глаза, было мое лицо.
Перед железной кроватью была зеркальная стена. Как и справа и слева от меня – в целом, их было пять или шесть. Я не чувствовала запахов, не слышала звуков, не видела ничего, кроме себя.
За прошедшие несколько месяцев я не часто разглядывала себя в зеркале, и на то были свои причины. Теперь, когда иного выбора не было, мне не верилось, что эта девушка – я. Густые темные волосы были разделены пробором посредине и выглядели блекло и вяло, лежа на моих худых плечах. Губы окрасились почти в тот же оттенок, что и кожа – которая, кстати говоря, была очень бледной. Лицо приобрело непривычную для меня угловатость. Может, ее просто и не было раньше. Я смотрела на привидение, пустышку, незнакомку. Родители ни за что бы меня не узнали, увидь они меня сейчас.
Но они и раньше не видели. В том и суть проблемы. Причина, по которой я здесь оказалась.
– Мда-а, выглядим мы дерьмово, – произнес чей-то голос.
Мой.
Но я молчала. Мои губы не шевелились.
Я резко села, глядя на свои бесконечные отражения. Они смотрели в ответ одновременно с паникой и настороженностью.
– Наверху.
Голос доносился сверху. Я вытянула шею – потолок тоже оказался зеркальным. В нем было мое отражение, но оно улыбалось. А я – нет.
Итак. Я наконец-то сошла с ума.
– Еще нет, – ответило оно с нотками веселья. – Но ты к этому близка.
– Что… что это? – Галлюцинация?
– Не-а. Вторая попытка.
Я на секунду опустила взгляд, осматривая комнату. Все остальные отражения поворачивались вместе со мной. Господи, надеюсь, я сплю.
Я вновь вернулась к отражению на потолке. Девушка в зеркале – я, наверное – склонила голову влево.
– Не совсем. Ты, в каком-то смысле, находишься в сознательно-бессознательном состоянии, так что твое душевное здоровье в порядке. Это должно тебя обнадежить.
Самую малость.
– А еще тебе не помешает знать, что здесь есть сенсоры, следящие за нашим пульсом и сердцебиением, так что нам обеим будет лучше, если ты приляжешь.
Я повернула голову в поисках мониторов, но не увидела их. Все равно прислушалась к девушке.
– Спасибо, – сказала она. – Каждый раз, когда наше сердцебиение учащается, нас проведывает этот Вэйн, а он очень нас пугает.
Я покачала головой, и хлопчатобумажная наволочка захрустела при движении.
– Не говори «нас». Это очень пугает меня.
– Прости, но и вправду «нас». Я – это ты, – сказало мое отражение, выгибая бровь. – Кстати говоря, ты мне тоже не очень-то нравишься.
У меня и раньше бывали странные сны. И галлюцинации. Но данная ситуация была запредельно странной.
– Так что ты? Мое… подсознание или как?
– Нельзя общаться со своим подсознанием, что за глупость? Скорее… я часть тебя, которая находится в сознании, когда ты – нет. Она вводит в нас медикаменты – в большом количестве – и они притупляют наше – прости, твое – сознание в одних случаях, усиливая в других.
– «Она» это…?
– Доктор Кэллс.
Аппарат рядом со мной громко запищал при учащении моего сердцебиения. Я закрыла глаза, и в них возник из тьмы образ доктора, нависающей надо мной в такой близости, что я могла рассмотреть крошечные трещинки в обильном слое помады на ее губах. Я открыла глаза, чтобы избавиться от него, и увидела себя.
– Сколько я уже здесь? – спросила я в голос.
– Тринадцать дней, – услужливо ответила девушка в зеркале.
Тринадцать дней. Столько я пробыла пленницей собственного тела, отвечая на вопросы, на которые предпочла бы промолчать, и делая вещи, которые не хотела. Каждая мысль и воспоминание были нечеткими, будто закутанными в хлопок: я, запертая в подобии детской спальни, рисую картинку за картинкой того, что когда-то было моим лицом. Я, послушно протягивающая руку Вэйну, ассистенту Кэллс в терапевтических пытках, чтобы тот взял кровь. И я, в первый день своего пробуждения, находящаяся в плену лекарств и вынужденная слушать слова, которые изменят мою жизнь.
«Ты была участницей слепого исследования, Мара».
Эксперимента.
«Причина, по которой тебя выбрали для изучения, в гене».
Потому что я другая.
«Твое состояние причинило боль людям, которых ты любишь».
Я убила их.
«Мы очень пытались спасти всех твоих друзей… Не удалось спасти лишь Ноя Шоу».
Но я не убивала Ноя. Я не могла.
– Где они? – спросила я отражение. Оно выглядело недоуменным, а затем посмотрело на зеркало справа. Самое обычное зеркало, подумала я, но тут стекло потемнело.
Образ девочки или чего-то, что однажды было ею, материализовался из темноты. Она сидела на ковре, склонившись над чем-то неразборчивым, ее черные волосы прикрывали голые плечи. Бронзовая кожа сияла, а на лице мелькали тени. Ее контуры были размытыми и нечеткими, словно кто-то разлил воду на картину, и краска начала стекать. А затем девочка подняла голову и посмотрела прямо на меня.
Это была Рэчел.
– Это всего лишь игра, Мара. – Ее голос был резким. Искаженным. Когда она снова открыла рот, до меня донеслись лишь помехи. Ее улыбка превратилась в белый мазок.
– Что с ней? – прошептала я, глядя на мерцающее отражение Рэчел в стекле.
– Ничего. Ну, если не считать того факта, что она мертва. А вот с твоей памятью о ней что-то не так. Это ты и видишь – воспоминание.
– Почему она выглядит как… – даже не знала, как это описать. – Вот так?
– Ты имеешь в виду мерцание? Думаю, это свечки. Мы втроем подожгли их, прежде чем достать спиритическую доску. Только не говори, что ты и это забыла!
– Нет, я хочу сказать… она… деформированная. – Руки Рэчел двигались, но ладони были окунуты в тьму, и я не видела, что конкретно она делала. Затем девочка подняла руку к носу. Она заканчивалась у запястья.
Мое отражение пожало плечами:
– Не знаю. Не все твои воспоминания такие. Посмотри налево.
Я ожидала увидеть, как потемнеет новое зеркало, но этого не случилось… поначалу. Я наблюдала за своим отражением: концы моих волос начали окрашиваться с темно-коричневых в красные, и так вплоть до корней. Лицо округлилось, и на меня посмотрели глаза Клэр.
Девушка присела, ее отражение отделилось от моего. Она вышла в той же белой хирургической рубашке, в которой была я, и ее бледное веснушчатое тело постепенно сковывали черные нити, пока не облачили в темные джинсы и одутловатое пальто, в котором она была в ночь, когда мы пошли в психбольницу. Яркий свет зеркальной комнаты замелькал и отключился. Корни пробили бетонный пол под кроватью. Они выросли в деревья, задевающие верхушками небо.
Клэр оглянулась на меня через плечо:
– О господи, она уже психует.
Ее голос был нормальным, контуры тела не размывались, не мерцали и не деформировались. Она была целой.
– Я тоже не знаю, что это значит, – сказало отражение надо мной. – С Джудом та же ситуация.
При звуке его имени у меня пересохло во рту. Я подняла голову и проследила за ее взглядом на зеркальную стену справа; на ней появился парень. Он стоял посередине стриженого сада, а вокруг него прижималась группка людей, похожих на каменные статуи. Среди них были Джейми и Стелла. Джуд держал девушку за блестящие черные волосы. Я видела выступающие вены на его руках, поры его кожи. Каждая черта лица, каждая деталь была в четкости и резкости. Я почувствовала прилив ярости.
– Не стоит, – сказало мое отражение. – Ты нас разбудишь.
– И что? Я не хочу его видеть. – Никогда. Но когда я вновь посмотрела, в зеркале появился новый образ. Джуд был прижат к белой стене, его шею сдавливала рука. И она принадлежала мне.
Я вновь подняла голову к потолку. Мне не хотелось вспоминать «Горизонт» и то, что произошло со мной после. Я посмотрела на свои запястья и лодыжки. Они не были связаны.
– Просто скажи, как мне выбраться отсюда.
– Им не нужны ремни, чтобы держать нас на поводке, – сказала она. – С этим отлично справляются и медикаменты. Они делают нас послушными. Покорными. Но мне кажется, они нас меняют. Я еще не знаю как, но тот факт, что твое воспоминание о Рэчел искажено, а о Джуде и Клэр нет, должен что-то значить.
– А мои братья? Родители? – И Ной, подумала я, но не сказала.
С этими словами зеркала вокруг заполнились их изображениями. Джозеф появился в костюме с квадратными карманами, он саркастично закатывал глаза. Даниэль смеялся, сидя в машине и кривя мне рожицу из-за руля. Мама устроилась на кровати с компьютером на коленях, ее лицо было поникшим и обеспокоенным. Папа лежал на больничной койке и ел запрещенную ему пиццу. А Ной…
Его глаза были закрыты, но он дышал. Просто спал. Одна его рука была сжата в кулак у лица, а дырявая футболка задралась, открывая вид на тонкую полосу кожи над трусами. Так он выглядел утром, когда я призналась, что со мной что-то не так. После того, как мы выяснили, что не так с нами.
Я не могла перестать смотреть на них – дорогих мне людей: смеющихся, болтающих и живущих за посеребренными стеклами. Но тут я поняла, что что-то было неправильно. Присмотрелась к Ною. Он спал, но не шевелился, облегчая мне задачу. Контуры тела парня расплывались. Я оглянулась на родителей и братьев – их контуры тоже были нечеткими.
– Думаю, мы их теряем, – сказала девушка. – Я не знаю почему, в отличие от Кэллс, и мне кажется, что она делает это намеренно.
Я случала лишь отчасти – не могла перестать пялиться в зеркала.
– Я никогда их не увижу, не так ли. – Это был не вопрос.
– Мои источники говорят, что нет.
– Знаешь, а ты та еще сволочь.
– Ну, это объясняет нашу популярность. Кстати говоря, Джейми и Стелла тоже здесь. На случай, если тебе было любопытно.
– Ты их видела?
Она покачала головой.
– Но Вэйн как-то упомянул фамилию Рот и дважды Беницию в разговоре с Кэллс. И говорил о них в теперешнем времени.
На меня накатило чувство облегчения. Горло напряглось и заболело, я была на грани слез, но они не шли.
– Что насчет Ноя? – выпалила я прежде, чем подумала, хотела ли знать ответ.
Девушка знала.
– Кэллс упоминала и о нем.
Но вопрос остался без ответа. Теперь я должна узнать.
– И что она сказала?
– Сказала… – мое отражение не закончило предложение. Что-то зашипело и клацнуло позади меня, и оно замерло.
– Что? – спросила я. – Что она сказала?
Девушка промолчала. Когда она заговорила, ее голос дрожал:
– Они здесь, – сказала она, а затем пропала.
3
До этого момента я еще сомневалась, была ли в сознании, или меня преследовали галлюцинации. Но звуки, доносившиеся до меня, были вполне реальными. Даже слишком. Цокот каблуков по линолеуму. Порыв воздуха, когда дверь за моей головой открылась. Я посмотрела на себя в зеркало в потолке. Открыла рот. Мое отражение повторило.
Значит, теперь я определенно осталась одна. Может, я и была не уверена, что реально, а что нет, но я точно не хотела, чтобы Кэллс знала, что я не сплю, потому закрыла глаза.
– Доброе утро, Мара, – решительно сказала доктор. – Открой глаза.
И они открылись. Я увидела женщину у своей кровати, отраженную сотни раз в крошечной зеркальной комнатке. Рядом с ней стоял Вэйн: огромный, плотный и неряшливый, в то время как она была худой, ухоженной и аккуратной.
– Ты давно проснулась?
Моя голова покачала из стороны в сторону. Каким-то образом, не знаю как, я не чувствовала, что управляю ею.
– Твой сердечный ритм недавно учащался. Тебе снился кошмар?
Будто я не жила в кошмаре. Она выглядела искренне обеспокоенной; не думаю, что мне когда-либо так сильно хотелось кого-то ударить.
Желание было резким и диким, и я наслаждалась им сполна. Но длилось оно недолго. Почти мгновенно потускнело. Растворилось, оставляя меня на растерзание холоду и пустоте.
– Расскажи, как ты себя чувствуешь, – сказала Кэллс.
Я повиновалась. Не важно, что мне не хотелось. Выбора не было.
– Я хотела бы провести несколько тестов. Не возражаешь?
Возражаю.
– Нет.
Она достала блокнот. На обложке было мое имя, выведенное моим почерком. Это был дневник, в котором я должна была записывать свои страхи в «Горизонте». Много дней прошло с того момента. Или недель, если мое отражение говорит правду.
– Помнишь эту вещицу, Мара?
– Да.
– Отлично, – женщина искренне улыбнулась. Она была довольна, что я помнила, и тут я задалась вопросом: а что же я забыла?
– Сегодня мы поработаем над твоими страхами. G1821 – генетический изъян, который вредит тебе, помнишь? – активизирует твои способности. Его провоцируют разные факторы. Но, в то же время, он отключает часть тебя. – Она умолкла, изучая мое лицо. – Убирает барьер между твоими сознательными мыслями и несознательными. Чтобы помочь тебе, Мара, я хочу быть уверена, что могу назначить тебе точную дозу лекарства, один из вариантов амитала – анемозин, как мы его называем. Чтобы увидеть, как он работает, мы пробудим твои страхи из дневника. Почти как на терапии, только тут еще используются медикаменты. Хорошо?
Да пошла ты!
– Хорошо.
Вэйн открыл чемодан и выложил содержимое на небольшой поднос у кровати. Я повернула голову набок и начала наблюдать, о чем сильно пожалела. Скальпели, шприцы, иголки разных размеров блестели на черной ткани.
– Сегодня мы оценим твою реакцию на страх к иголкам, – сказала она, и Вэйн, как по сигналу, поднял цилиндр с пластиковой крышечкой. Он сжал колпачок между пальцами и повернул. Пломба сломалась с громким треском. Мужчина вставил иголку в большой шприц.
– Ты определенно часто их видишь, учитывая, сколько времени ты провела в больницах, и, судя по твоему личному делу, твой первичный инстинкт при нежеланном касании медработников – отбиваться, – ее нарисованные брови приподнялись на дюйм. – В свой первый раз в больнице Провиденса, после инцидента в психушке, ты ударила медсестру в ответ на ее касания и удерживания. – Она посмотрела в маленький блокнот. – А затем ты ударила сиделку в психиатрическом отделении, куда тебя поместили после попытки суицида.
В этот момент в моем разуме боролись два воспоминания. Одно четкое и ясное: как я стояла одна на причале и прижимала блестящий нож к своим бледным запястьям. Второе было смазанным и расплывчатым: как позади меня вырисовывался Джуд, шепчущий на ухо, угрожающий моей семье, пока нож не впился в кожу.
Я ухватилась за вторую картинку. Я не пыталась убить себя, Джуд лишь сымитировал ситуацию. А Кэллс каким-то образом пыталась сделать так, чтобы я забыла об этом.
Вэйн наклонился и достал что-то из-под кровати, выйдя из поля моего зрения. Затем выпрямился, держа в руках сложную на вид комплекцию из кожи и металлических кандалов. Но я не чувствовала страха.
Тут Кэллс сказала:
– Просто расслабься.
Ее слова эхом раздались в голове, но сказаны они были чужим голосом.
«Просто расслабься».
В моей груди что-то шевельнулось, и мониторы рядом запищали. Я не понимала. Это из-за слов? По лбу Вэйна скатилась капелька пота. Он смахнул ее рукавом и схватил своими мясистыми пальцами меня за локоть. Мои мышцы напряглись, и мысленно я отдернулась.
Видимо, мужчина это почувствовал.
– Вы уверены… что она стабильна? – он нервничал. Хорошо.
Кэллс посмотрела на мою руку.
– Мара, я хочу, чтобы твое тело, руки, ладони обмякли.
Стоило словам слететь с ее губ, как я повиновалась. Посмотрела на себя в зеркало на потолке. Мое лицо расслабилось.
– Когда ты видишь то, чего боишься, твой мозг посылает телу сигнал реагировать. Почки выделяют адреналин, учащающий твое сердцебиение, пульс и дыхание. Это помогает тебе подготовиться к побегу или борьбе со страхом, независимо от того, рационален ли он. В твоем случае страх активизирует твою аномалию. Мы просто хотим убедиться, что разработанный нами препарат действует должным образом, то есть разделяет твою психическую и физическую реакцию. Наша главная цель, конечно, выработать полную антипатию – заблокировать путь, который трансформирует твои… – она потерла нижнюю губу, пытаясь подобрать слова. – Негативные мысли в действие. Анемозин не предотвращает твои мысли, в отличие от физических последствий, делая тебя безобидной, как не носителя. А теперь, переверни ее, – сказала она Вэйну.
Тот сглотнул, его щеки задрожали при движении, и взял меня за плечи, переворачивая на живот. В какой-то момент к кровати прикрепили специальное приспособление, чтобы мне не пришлось тянуть шею в разные стороны. Я уставилась в пол, обрадовавшись, что хоть он не был зеркальным. По крайней мере, мне не придется на это смотреть.
Лодыжки затянули ремнями. Мужчина свесил мои руки по обеим сторонам и сковал их, будто я обнимала кровать.
– Покажи ей шприц, – сказала доктор Кэллс.
Вэйн подвинул иглу к моим глазам, позволяя рассмотреть ее со всех сторон. Мое сердцебиение ускорилось, а вместе с ним и монитор.
– А ее сердце и должно так биться? – нервно спросил Вэйн.
– Это всего лишь рефлекс, – пояснила Кэллс. – Ее тело все еще реагирует, но эмоции, страх не могут активизировать ее способности, что бы Мара ни думала, – сказала она как бы между делом. – Сознательно или подсознательно.
Вэйн поднял мою больничную рубашку. Я не хотела, чтобы он меня касался, но ничего не могла поделать.
Затем что-то царапнуло пол и скользнуло в мою сторону. Зеркало. Оно отражало мое лицо, бледное, без единой кровинки, а в зеркале на потолке я увидела свою нагую спину. Выглядела худой. Нездоровой.
Мне не хотелось наблюдать за тем, что они собирались со мной делать, и с этим я еще могла хоть что-то поделать. Я закрыла глаза.
– Открой их, – приказала Кэллс. У меня не было выбора, и я ненавидела себя за это.
Она повернула зеркало, и я увидела, как Вэйн взял ватку с металлического столика у кровати и окунул ее в йод. Я вздрогнула, когда он протер мне спину.
Мужчина это заметил.
– Что это значит?
– Просто рефлекс, – раздраженно сказала Кэллс. – Реакция на холод.
Затем она обратилась ко мне:
– Если бы я ударила тебя молотком по колену, Мара, оно бы дернулось. Мы пытаемся приглушить лишь твою реакцию на страх. Если преуспеем, ты сможешь жить нормальной, полноценной жизнью без иррациональных страхов и переживаний, что ты причинишь боль людям, которых любишь, и не только.
Мне смутно помнилось, что когда-то меня это заботило.
– Мы собираемся извлечь несколько капель твоей спинномозговой жидкости, – сказала Кэллс, и Вэйн поднес иглу к моей коже. – Будет немного больно.
С этого момента все для меня происходило в замедленной съемке. Вэйн остановил иглу в миллиметре от моей кожи, а затем проткнул ее холодной сталью. Сперва боль была как от щипка, но чем глубже погружалась иголка, тем быстрее она перерастала в зуд, пульсацию, жжение, и мне хотелось забиться в истерике, но я не могла пошевелиться. Кэллс приказала смотреть на себя в зеркало, мое лицо продолжало быть таким же пустым. Маской, скрывающей каждое чувство. Мой разум кричал, но рот оставался закрытым.
Я почувствовала неприятное давление в области позвоночника, пока шприц вытягивал мою жидкость.
– Ты отлично справляешься, – сказала Кэллс без всяких эмоций. – Разве так не лучше, Мара? Тебе нечего бояться. Это просто иголка и боль. Боль – это лишь чувство, а они нереальны.
Казалось, прошел не один час, прежде чем Вэйн наконец убрал шприц, а боль все не прекращалась. По моей коже плавно стекало что-то мокрое и холодное, но мужчина вытер жидкость ваткой. Мое дыхание было глубоким и спокойным. Я не ахала, меня не тошнило. А я-то думала, таких рефлексов от меня ждали. Видимо, ошибалась.
Вэйн вытер спину, расстегнул ремни на запястьях и лодыжках, а затем ласково – так, что мне стало дурно – повернул меня обратно лицом к потолку.
– Знаю, Мара, опыт не из приятных, – сказала доктор. – Но несмотря на твой внутренний дискомфорт, тест прошел успешно. Лекарство позволяет отделить твою психическую реакцию от физической. Побочный эффект тоже довольно увлекателен, – по ее голосу не скажешь, что она считает это увлекательным.
– Уверена, тебе хотелось отреагировать во время данной процедуры. Закричать, возможно, заплакать. Благодаря медикаменту, твои физические рефлексы работают, но остаются независимыми от эмоций. Другими словами, с анемозином, если кто-то будет резать перед тобой лук или тебе в глаз попадет ресничка, ты все равно заплачешь в ответ на раздражители. Твои глаза попытаются от них избавиться. Но ты больше не будешь плакать из-за страха, грусти или злости. Он разрушит эту связь, чтобы предотвратить потерю контроля, – она нависла надо мной. – Знаю, пока тебе это чувство кажется странным, но ты привыкнешь. Зато польза для тебя и для общества просто безгранична! Когда мы назначим тебе нужную дозу, то будем вкалывать его всего раз в пару месяцев. В конце концов ты сможешь вернуться к семье, ходить ко мне на терапию и жить нормальной жизнью, которой ты так хотела.
Она пригладила мои волосы – материнский жест – и мне захотелось укусить ее.
– Сейчас мы введем тебе еще один препарат, и ты даже не вспомнишь о сегодняшнем неудобстве. Разве не хорошо? – Ее губы расплылись в улыбке, но брови остались нахмуренными. – Вэйн, какая температура в комнате?
Тот подвинулся влево, нажимая на зеркальную стену пальцем. На стекле появились цифры. Стильненько.
– Двадцать один градус.
Кэллс прижала тыльную сторону ладони к моему лбу.
– Она горячая. И потеет. – Женщина вытерла руку об одеяло.
– Это… нормально?
– Это нетипично. В прошлые разы она так не реагировала.
В прошлые разы? Сколько же было этих тестов?
Кэллс достала маленький фонарик из кармана и сказала:
– Не щурься.
Я и не щурилась. Она посветила мне прямо в глаза; хотелось закрыть их, но я не могла.
– Ее зрачки расширены. Не понимаю. Процедура окончена… – ее голос слегка задрожал. – Вэйн, подай, пожалуйста, амилет.
Он достал что-то из черного чемодана. Очередной шприц. Должно быть, мужчина тоже вспотел, так как шприц выскользнул у него из рук и покатился по полу.
– Господи! – буркнула доктор себе под нос.
– Простите, простите, – он потянулся за новым шприцом, но замер, когда монитор у кровати запищал.
Кэллс оглянулась на него.
– У нее падает кровяное давление. Странная реакция. Долго ты еще будешь там возиться?!
Никогда не слышала ее такой. Кэллс всегда была собранной. Но глядя на ее напряженное тело, на вздувшиеся вены на шее… Наверное, мне это привиделось, но я практически чувствовала ее ужас.
Женщина испытывала страх. Из-за меня? За меня? Кто знает, но я получала от этого огромное удовольствие.
Вэйн сжал челюсть и сорвал пломбу со шприца. Затем потянулся к моей руке и уколол в плечо.
Перед глазами поплыло, голова стала свинцовой.
– Отнеси в ее в комнату для осмотров, – это последнее, что я услышала, прежде чем отключилась.
