Текст книги "Когда умирает свет (СИ)"

Автор книги: Мирослава Адьяр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

В плену

Сердце колотилось с такой силой, что я с ужасом подумала – сейчас его услышат. Или оно проломит ребра и выскочит из груди, чтобы сбежать прочь, подальше от этого города, планеты и системы.

Кто бы это ни был: очередной хищник, тень или любая другая тварь – он услышит этот оглушительный грохот и найдет меня за считанные секунды.

Подняв оружие, я на мгновение приложила ствол ко лбу. Прохлада металла немного отрезвила, вернула меня в реальный мир, полный шорохов, скрипов и посторонних запахов. Усталость слетела с плечь, как шелуха с арахиса, и я вся подобралась, готовая дать отпор. Даже если это будет последнее, что я в жизни сделаю.

Я боялась слишком громко дышать. Вдруг втянутый через нос или рот воздух создаст слишком много шума и привлечет внимание? И я задержала дыхание, надеясь, что мне хватит выдержки, чтобы переждать врага или сбежать, если “запахнет жареным”. Впрочем, “жареным” пахло каждую долбаную секунду этой экспедиции.

Прижавшись к стене всем телом, я пристально наблюдала за скользящими по каменным поверхностям тенями. Сумерки играли со мной, подбрасывали иллюзии, пытались сбить с толку, и я все больше погружалась в липкую панику, готовая сорваться с места и выдать себя.

В дверной проем скользнуло темное пятно – и я не могла не заметить отличие: эта тень двигалась так, будто ни солнце, ни сумрак не были ей помехой, и жила она сама по себе, отдельно от всех возможных законов мироздания.

Тень проплыла в нескольких дюймах над полом и застыла у противоположной стены, поднялась, вытянувшись так, что могла плоской макушкой коснуться потолка, и я почувствовала себя настолько маленькой, незначительной и беззащитной, что задрожали ноги.

Существо медленно повернулось, покрутило совершенно гладкой головой, лишенной глаз и рта. Опустив взгляд, я рассмотрела массивные острые когти на руках, что так напоминали человеческие. Вся темная фигура почти идеально повторяла очертаниями человеческое тело, но тут и там находились пугающие, противоестественные отличия, будто тень не могла до конца понять, почему человек устроен именно так, и копировала бездумно, спонтанно, без какой-то цели и смысла.

Так мы и стояли, друг напротив друга, застывшие в янтаре насекомые, а я терялась в догадках, видит ли меня существо или определяет чужое присутствие по каким-то другим признакам.

На слух? Может, по запаху?

Тень качнулась в сторону, склонила голову к острому плечу, будто вырезанному из единого куска черного блестящего камня; медленно поднялась тонкая конечность, и острый коготь указал точно на меня, как на преступника, что наконец попался в расставленные сети.

– Нашлась.

Тихий, шелестящий голос заполнил собой всю комнату, ударил по стенам, как налетевший осенний ветер, заставил меня удивленно вскрикнуть и еще сильнее сжаться.

Оно говорило на всеобщем!

– Не сопротивляйся, – прошипела тень и двинулась ко мне, протянула руку, чтобы ухватить за ворот куртки, но в это самое мгновение мое тело завопило во всю свою невидимую глотку. Внутренний резерв, что должен был быть пуст вот уже как несколько часов, выбросил в кровоток порцию раскаленных искр – и сердце затарахтело, разгоняя загустевшую кровь.

Первый шаг я сделала как в тумане, не замечая ничего вокруг. Пол заскользил под подошвами сапог, тень смазалась, словно кто-то плеснул мне в глаза порцию холодной воды. Надо мной просвистела когтистая лапа, а кончик когтя чиркнул по макушке, посылая по нервам волну обжигающей тупой боли.

Что-то влажное потекло по щеке, горько-соленые капли попали в рот, пробудив затихающую тошноту и отчаянную злость.

Кровь ударила в голову, а ладонь с такой силой сжала рукоять пушки, что я почувствовала каждую щербинку подушечками пальцев.

Едва не растянувшись на полу, я с трудом востановила равновесие и вскинула револьвер.

Выстрелила почти не целясь, шепча под нос молитву Садже, зная, что никто там наверху меня не услышит и не нужны мы богине справедливости.

Сейчас слягу здесь – и кто Карлоса будет спасать? Не позаботится о нем и Берте высшая сила.

Нельзя мне здесь попасться, никак нельзя!

Руку дернуло отдачей, грохот по округе прокатился такой, что позавидовал бы самый шумный камнепад, а в сторону отлетел приличный кусок плоти, но радовалась я недолго.

Существо регенерировало мгновенно, пулевое отверстие на нем затянулось прямо на моих глазах, а дыхание перехватило от мысли, что я совсем никак не смогу его ранить.

Оставалось только бежать!

Не знаю, на что эта дрянь рассчитывала, но выход она не перекрыла и даже не попыталась остановить меня, когда я на негнущихся ногах вылетела прочь, в объятия сумерек, что с каждой секундой наливались ночной чернотой. Совсем скоро дороги будет не разобрать, а чтобы достать из рюкзака светляка – пришлось бы остановиться.

Такой роскоши я себе позволить не могла и неслась вслепую, умоляя мироздание помочь мне не разбить голову об стену или ступеньку.

За спиной отчетливо заскрежетали когти, тварь противно заверещала, растеряв все способности к обычному общению, позабыв все слова на всеобщем.

Стоило мне сделать буквально два шага, как лодыжка попала в капкан мощной лапы, и зверь безжалостно дернул, легко опрокинув меня. Протяжно вскрикнув, я выронила оружие и выставила руки перед собой, чтобы не врезаться в землю на полном ходу.

Ладони обожгло болью, а последнее, что я успела запомнить – это короткий полет в стену.

Столкновение вышибло весь воздух из легких, что-то гулко хрустнуло в плече – и я мешком упала вниз, едва понимая, где нахожусь, что со мной, и даже не сразу вспомнила собственное имя и кто я вообще.

И кромешный мрак, накрывший меня тяжелым звенящим куполом, был как нельзя кстати, отрезав боль и страх.

***

Глаза разлепить получилось не сразу. Пришлось досчитать до десяти, прежде чем веки чуть-чуть приподнялись, и я поняла, что вокруг все еще темно. Где-то на границе видимости мерцал оранжевый огонек, на котором я попыталась сосредоточиться.

Факел? Или какая-то лампа?

Смотри, Оттавия, не закрывай глаза.

Тебе нельзя отключаться!

Я поглядывала на огонек, завороженно наблюдала, как он медленно меняет цвет с желтого на бледно оранжевый, а потом – и на темно-бордовый, и не сразу почувствовала слабое прикосновение к щеке.

Кто-то что-то говорил, но я не могла разобрать слова.

– …беременна!..

– …ничего не угрожает…

– …вам нужно…

– …Альханд решит…

Грохот больно ударил по ушам – и я рефлекторно зажмурилась. Меня кто-то приподнял, устроил голову на чем-то мягком. Губ коснулась кисловатая влага, а укол в плечо заставил тихо застонать. На большее просто не хватило сил.

В уголках глаз защипало от собственного бессилия, соленые тяжелые капли побежали по вискам, запутались в волосах, смешиваясь с подсохшей кровью.

Как глупо все получилось…

– …Palomilla…

Мне это кажется?

Это все предсмертное видение, да? Я умру, точно умру, и все это мне просто кажется.

– …будет хорошо…

Последнее слово смазалось, и я, не выдержав напряжения, закрыла глаза. Плавно покачиваясь на теплых волнах, я решила больше ни о чем не думать. Пусть сон утянет меня, пусть он исцелит раны, очистит мысли.

И пожалуйста, Саджа, пожалуйста! Когда я приду в себя завтра, я хочу знать, что голос Карлоса мне не почудился.

Цена свободы

Золотое небо над головой всколыхнуло во мне всю муть и злость. Я ждала, когда же шепот города зазвучит в ушах, когда же он расскажет мне о своем гениальном плане и всех тех вещах, о которых не предупредил.

Я уселась прямо на краю обрыва, а подо мной плескались темные пенистые волны. Ветер подхватил волосы, запутался холодными невидимыми пальцами в растрепанных влажных прядях, а я впервые за все время коснулась живота, все еще плоского.

Мне было страшно думать, что могло случиться с ребенком после всех пережитых “приключений”. Это самое настоящее чудо, что я все еще не истекла кровью и не потеряла его. Впрочем, радоваться рано, мне бы неплохо пройти обследование.

Не на Заграйте. Где-нибудь подальше от Совета, Гильдии, компании, всего привычного мне мира.

– Ты долго будешь молчать? – крикнула я в небо и услышала за спиной тихий шорох.

Резко обернувшись, я столкнулась взглядом с той самой девочкой, что в первый раз бежала от меня, сверкая пятками.

Она смущенно сложила руки на талии и ковыряла землю носком ботинка. На ней были простые темные штаны и просторная футболка, а тугие смоляные кудряшки рассыпались по трогательно-острым плечам, что мелко подрагивали то ли от пронзительного ветра, то ли от страха.

– Снова убежишь?

Девчонка мотнула головой и опустилась прямо на землю рядом со мной, свесив ноги вниз.

– Почему ты в первый раз убежала?

Мне отчего-то очень хотелось с ней поговорить. С единственной живой душой в совершенно мертвом мире. Девочка так умилительно смущалась и не могла подобрать слова, что я невольно улыбнулась.

– Ты могла сделать мне больно, – вдруг выдала она и скрыла взгляд за ширмой из кудряшек. – И все еще можешь.

– Кто тебе такое сказал? – я протянула руку, чтобы коснуться ее плеча, но… прошла сквозь хрупкое тело. Пальцы ухватили только пустоту, и я едва подавила вскрик удивления.

Очередная иллюзия города?

– Об этом не обязательно говорить, – уголки ее губ слабо дернулись вверх. – В этом месте все мысли на поверхности.

– У меня нет привычки обижать детей.

– Да неужели? – вопрос девочки ударил меня как пощечина, и я не могла найти слов, чтобы достойно ответить.

– Я не понимаю…

– Ты уже придумала ему имя?

Воздух застрял в горле, превратился в раскаленную колючую проволоку. Мысли вылетели из головы.

– Я еще не знаю, кто это будет.

– Девочка, конечно! – малышка рассмеялась, и мне показалось, что она тоже хотела хлопнуть меня по плечу, но вспомнила, что не смогла бы меня коснуться. – Поэтому самое время придумать имя.

– Оттавия…

Голос города ворвался в меня, точно ураган, заставил зажмуриться, дернуться и прижать ладони к ушам, чтобы немного заглушить мощный гул, сотрясавший меня от пяток до затылка.

Повернув голову, я увидела, что осталась совершенно одна. Девочка исчезла, будто ее образ развеял порыв холодного ветра.

– Я предупреждал! Я говорил, что вас не должны схватить!

– Ты мог бы объяснить, кто эти охотники, чего они хотят и почему не убили нас сразу же, на месте.

Молчание затянулось, медленно тикали невидимые часы, отсчитывая секунды.

– Я создал их.

– Как своих рабов? Помощников?

Город снова замолчал, а я видела, как море внизу потемнело еще сильнее: волны стали почти черными, а барашки пены налились кровавым багрянцем – что можно было бы списать на игру солнечного света, если бы на золотом небе вообще было что-то похожее на солнце.

– Почему ты молчишь?

– Не уверен, что человек поймет.

Подобрав ноги под себя, я прикрыла глаза.

– Мы не идиоты. Способны тебя удивить.

Город засмеялся. Открыто, звонко. Как мог бы смеяться восторженный ребенок, впервые увидев экзотическую, говорящую зверушку. Впрочем, веселье длилось недолго. Через несколько секунд город затих, и его мрачное настроение чувствовалось кожей.

– Они – мои дети. Созданные моим сознанием, наделенные плотью.

– Тогда почему ты так их боишься? Разве они не должны помочь нам тебя освободить?

– Я же сказал, что ты не поймешь.

– Тогда объясни!

Мощная волна ударилась о скалы, и соленые брызги долетели до самого края уступа, порядочно намочив мне штаны.

Что-то погода здесь окончательно испортилась.

– Ваши дети – не часть вас.

– Но это не так.

Город нетерпеливо цыкнул.

– Они рождаются и с возрастом вольны уйти, куда им вздумается, разве нет? И если вы умрете, то это не оборвет их путь. С охотниками все иначе. Они созданы из моих мыслей, моего одиночества, они – такая же часть меня, как твоя рука или нога. И их не станет, если я получу свободу. Не будет больше разума, что может поддержать их форму, не будет больше силы, что позволит им жить.

– Это жестоко.

– У свободы есть своя цена, – парировал город. – И я готов ее заплатить.

– Не ты, – ответила я. – Платить будут те, кто ни в чем не виноват.

– Легко быть благородной на словах, Оттавия, – в голосе невидимого собеседника угадывалась насмешка. – Ты готова была заплатить ровно такую же цену за собственную свободу. Чем ты лучше меня? В чем ты честнее?

Правда.

Так и есть. Я ничем не лучше этого древнего существа – потому что собиралась решить проблему точно таким же образом.

Чувство стыда обожгло не хуже кислоты, а город на несколько минут стих, будто он давал мне время обдумать собственные действия и все те слова, что я скажу в будущем.

Ведь я совсем не тот человек, кто мог бы судить его за жестокость. На эту роль подошел бы Карлос со своей кристальной честностью, нечеловеческим, почти сверхъественным чувством справедливости и ответственности за чужие жизни, но не я.

– Они поймали нас, чтобы не дать тебе освободиться?

– Так и есть. Но это не должно вас остановить, – тон города стал холодным, похожим на порыв студеного зимнего ветра. – Ты знаешь, что на кону, Оттавия. Ваше возвращение домой. Если не хотите остаться здесь навсегда, то советую действовать решительно.

– Но мы не можем ничего сделать! Твоих детей даже пули не берут.

– Конечно, не берут, – город звучал как преподаватель, что объяснял ребенку очевидные вещи. – Они – плод моего разума и моих желаний. Пока мой разум есть, пока он привязан к этой планете, охотники не могут умереть.

– И чего ты хочешь от нас?!

– Я говорю, что от ваших действий зависит ваша свобода. Понимаешь? У меня нет для вас готовых решений, Оттавия.

Свет немного померк, и я почувствовала, что этот разговор скоро подойдет к концу, так как медленно приближался момент пробуждения. Внутри натянулась тонкая тревожная струна, и от волнения занемели ладони – ведь когда я открою глаза в реальном мире, я могу увидеть все, что угодно.

Вдруг голос Карлоса мне только почудился?

Вдруг меня встретит только холодная неизвестность и жуткое известие, что в живых осталась только я одна.

Что я заперта в клетке, без малейшей надежды на освобождение, и все, что есть вокруг, – это пугающие черные тени с острыми когтями и совершенно гладкими лицами.

– Ваша свобода в ваших руках, – город говорил все тише и неразборчивее. – Не забывай…

Снова вместе

Сказка такая есть. О несчастном колонизаторе, что пожелал исполнить самое заветное желание и нашел на далекой Регалии великий обелиск, который мог дать все, чего бы ты не захотел. Это же сказка, а в сказках точно есть такие обелиски.

Вот только никто, даже волшебный обелиск, не хотел помогать колонисту просто так. Только за “услугу”.

Отправила его каменюка искать неизвестно что, неизвестно куда и непонятно зачем. Слонялся несчастный среди звезд, но нигде не мог найти это “неизвестно что”, постоянно думал, зачем он в это ввязался и чего на самом деле хотел.

И стоило ли то желание таких усилий.

Вывод напрашивался, что нет. Не стоило. Ведь колонист так и не вернулся домой, а его измученная душа так и не нашла покой в холодной темноте космоса.

И сейчас я чувствовала себя этим колонистом. Потерянным, одиноким и беспомощным узником чужих игр и требований.

Мягко покачиваясь на упругих темных волнах между сном и явью, я все думала, что нас ждет впереди и какого именно освобождения хочет город. И как сбежать от существ, которых даже пули не берут.

И если все-таки удастся, то как долго мы продержимся? Как далеко сможем уйти и подберем ли к какому-нибудь телепорту нужную комбинацию, чтобы переместиться к центру города? А что, если нас ждет абсолютно бессмысленный долгий путь в неизвестность, где единственными встречающими окажутся только смерть и полное забвение?

Кто-нибудь вспомнит о нас?

Марта или Шейн будут искать?

Или просто соберут папку с личными делами и данными о планете и поставят на ней пометку “Совершенно секретно”, чтобы похоронить ее где-то в архивах компании?

Будут ли они скучать?

Будут ли оплакивать нас?

Меня медленно утягивало в совсем уж мрачные дебри, и открывать глаза совсем не хотелось. Во сне безопасно. Во сне никто не причинил бы мне вреда, и только настойчивый голос города был способен требовать, раздражать и жаловаться.

Я могла к этому привыкнуть, только бы снова не повиснуть между неизвестностью и прозрачной надеждой на спасение.

Но заснуть вновь мне не давал настойчивый, едва различимый шепот:

– Проснись, Оттавия.

Не хочу. Оставь меня в покое.

Слабое прикосновение к щеке заставило поморщиться и перевернуться на спину, где я тут же напоролась лопаткой на острый камешек. Заворчав, я вернулась в прежнее положение и нехотя приподняла веки.

Лежала я прямо на земле, а темноту вокруг разгонял только тусклый желтоватый шар где-то на границе видимости. Света от него было, как от светляка на болоте, – так что пришлось напрячь зрение, чтобы осмотреться по сторонам.

Комнатушка двадцать на двадцать футов, не больше, со стенами из полупрозрачных трубок, в которых без труда угадывался сцил.

В промежутки между ними легко проходила рука, но вот пропихнуть все остальное не удалось бы, даже если маслом намазаться.

Двери я не заметила.

– Ты меня до смерти напугала.

Проморгавшись, я рассмотрела темный силуэт по ту сторону решетки, запертый в точно такой же камере. Света было так мало, что я не видела ничего, кроме зыбких очертаний человеческой фигуры. Но следующие слова развеяли все мои сомнения:

– Не молчи, palomilla, ты пугаешь меня еще сильнее.

В свистящем шепоте было столько отчаяния и волнения, что я не сомневалась, кому именно он принадлежит.

– Карлос! – подскочив на месте, я подползла к решетке и, просунув руку через прозрачные прутья, коснулась его ладони. Кожа под пальцами была горячей, и я явственно ощущала мелкую дрожь. Мужчина молниеносно схватил меня и притянул чуть ближе, почти вплотную к преграде.

– А где Берта? – выдохнула я испуганно, пытаясь рассмотреть за спиной Карлоса еще кого-нибудь.

– Она в соседней клетке, – мужчина погладил меня по руке и прижал ее к губам. – Нас разделили, как притащили сюда.

– “Сюда” – это куда?

– Не могу точно сказать, – Карлос неопределенно пожал плечами. – Нас схватили почти сразу после того, как ты исчезла в стене. Очнулся я уже в камере, никто с нами не контактировал, пока ты не появилась. После этого тени занервничали и забегали, упоминали о каком-то разговоре с Альхандом. Подозреваю, что это либо их предводитель, либо местное божество.

Я невесело усмехнулась.

– С божеством просто так не поговоришь.

Карлос моей веселости не разделил. Я не могла рассмотреть его лицо в темноте, но нутром чувствовала, что он хмурится и упрямо поджимает губы.

– Я сейчас готов поверить во что угодно, даже в разговор с каким-нибудь богом.

Его голос просел и охрип, пальцы судорожно скользнули по моим бедрам и подтянули еще ближе к решетке.

– Они тебе ничего не сделали? – Карлос настойчиво прикасался к моим рукам, плечам, накрыл горячей ладонью живот. В каждом движении мужчины было столько муки и бесконечного волнения, что я отчаянно хотела успокоить его, развеять страхи. – Не молчи, говори со мной! Или я с ума сойду.

Наверное, не следует рассказывать о швырянии в стены. Это Карлоса точно не успокоит.

– Ничего они мне не сделали, – я натянуто улыбнулась и прижалась лбом к решетке. Перекладины были прохладными на ощупь, гладкими и похожими на стекло, но я не обманывалась: будь они и правда из стекла, Карлос и Берта давно бы все здесь разнесли.

Губы мужчины мазнули по моему лбу, ладони настойчиво сжимали мои плечи. Но если раньше я отчетливо чувствовала сжигавший его голод, если страсть просто испепеляла нас с такой силой, что клочки одежды летели в разные стороны, то сейчас Карлос обращался со мной, как с хрустальной вазой.

Его прикосновения были нежными, невесомыми, почти неощутимыми. В них растворялись тревоги, мрачные мысли и сомнения, а я откровенно млела, прижимаясь к решетке, чтобы не упустить ни единой крошки ласки.

– Когда все закончится, – шептал Карлос, – мы улетим далеко-далеко и никто нас не найдет. Ты веришь мне, palomilla? Ты мне доверяешь?

Его слова заставили меня улыбнуться.

– Кому еще я могу верить, если не тебе?

Карлос усмехнулся.

– Это не ответ на мой вопрос.

Протянув через решетку обе руки, я коснулась родного лица, очертила пальцами знакомые черты. Прямой нос, скулы; откинула со лба влажные пряди. Мягкие, как я и помнила. Карлос потерся щекой о мою ладонь, чуть царапая кожу приличной щетиной. Я не могла видеть его глаз, но представляла, как они рассматривают меня. Ему не нужен был свет, чтобы вспомнить каждый мой изгиб, каждую родинку или случайную одинокую веснушку. Он так давно меня наизусть изучил…

Широкие ладони поднялись вверх, огладили мои щеки. Я даже вздохнуть не успела, как ощутила на языке жар и соль, а за ними последовал легкий укол боли, когда Карлос прихватил нижнюю губу острыми зубами.

Это было форменным безумием – стоять друг напротив друга, на коленях, и целоваться так самозабвенно, будто конец света уже наступил и торопиться некуда.

Я хваталась за плечи Карлоса, царапала ногтями крепкую шею и не могла насытиться, насладиться его вкусом, напитаться запахом, а ласка мужчины становилась все откровеннее, и не будь здесь этой проклятый решетки – мы бы показали охотникам, как люди умеют любить друг друга.

С трудом оторвавшись от моих губ, мужчина уперся влажным лбом в мой лоб и тяжело вздохнул.

– Мы обязательно выберемся.

Я ответила ему слабой улыбкой и погладила по лицу, стирая крохотные капельки пота.

– Я знаю.

Рядом что-то захрустело, заскрипело, как колеса старой телеги, и, резко повернувшись, я заметила знакомую тень.

Существо не пыталось ко мне прикоснуться – просто стояло и пялилось, будто видело впервые.

– Альханд ждет, – прошипело оно и указало себе за спину, где в стене зияла внушительная дыра.

Выход из камеры в неизвестность.