Текст книги "А. С. Тер-Оганян: Жизнь, Судьба и контемпорари-арт"

Автор книги: Мирослав Немиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Русская Православная Церковь

– Да это вообще не религиозная организация! – говорил Оганян в ярости. – Она не религиозной деятельностью занимается! Религиозные организации – это какие-нибудь кришнаиты, или пятидесятники, или какие-нибудь староверы: живут себе в лесу в скиту, молятся своему Богу, больше их ничего не трогает.

А твоя Православная церковь – это просто корпорация, как Газпром или Кока-Кола – святой водой торгует, (да и водкой) местами на кладбище, церкви себе строит, деньги прокручивает – короче, делает бизнес, как может, и везде, где может.

Корпорация, со своими внутренними интересами, которые она всеми силами защищает в том числе и через политику. А никакие не «религиозные ценности! И корпорация гигантская, через нее денег проходит, наверно, побольше чем через какой – нибудь Лукойл, ее под антимонопольное законодательство подвести нужно! – говорил возмущенный Оганян много раз.

И в этой трактовке Московской Патриархии, он, кстати, вполне совпадает, например, с такими религиозными радикалами, как Русская Православная Церковь За Рубежом.

Они утверждают то же самое: Московская Патриархия – это просто организация «торгующих во храме» – и более ничего.

Рушди, Салман

И когда стал прямо вопрос, что хотят и могут посадить – за безобразие, вытворенное Тер-Оганяном А.С. с иконами – и не просто хотят и могут, а именно будут сажать (см. суд, тюрьма), я, например, советовал Оганяну – бежать.

Раз уж затеял войну с обществом и властями, то, чем как барану идти на заклание на предрешенный суд – бежать!

Собственно, то же самое советовали ему и все остальные знакомцы и незнакомцы, но они советовали ему бежать – за границу.

Я ему советовал бежать – вовнутрь страны: в Ростов, в Челябинск, в Тюмень, в Хабаровск, и так далее: страна у нас большая, есть где забиться в щель, подобно таракану.

И там скрываться, и оттуда присылать свои проекты, а их пускай осуществляют его юноши (см. «Школа авангардизма»), и заводить сайт в Интернете и излагать свои идеи и проекты в нем. И в газеты и патриарху лично телеграммы слать из подполья: сегодня ночью порубил еще три иконы! А порою появляться и в Москве на выставках – вряд ли уж так его будут ловить, что сразу схватят, стоит только показаться в Москве. И быть русским Рушди. Только еще гораздо более Рушди, чем Рушди английский, трижды Рушди – ибо того вся сила британского государства защищает и оберегает, а Оганян – один против всего мира, и в первую очередь – именно против собственного государства.

Я бы – точно бежал.

И точно – в какую-нибудь Тюмень.

И так бы и поступал.

Но Оганян —

Возможно и правильно: см., например, сообщ. Кизи, который был в совершенно такой же ситуации: ничем хорошим это не окончилось. В смысле, никакой героической эпопеи противостояния не вышло, а только нудное и изнурительное состояние постоянного бегства и страха, а в конце концов и поймали, и притом довольно быстро.

Самойлов, Давид

Видная критикесса

Сидела в цыганской шали.

А бедные стихотворцы

От страха едва дышали.

Ее аргументы были

Как сабля неоспоримы.

И перья стихотворений

Летели, как пух из перины.

От ядовитых лимонов

Чай становился бледным.

Вкус остывавшего чая

Был терпковато-медным.

Допили. Попращались.

Выползли на площадку.

Шарили по карманам.

Насобирали десятку.

Вышли. Много мороза,

Холода, снега, света!

В небе луна катилась,

Медленно, как карета.

Ах, как было прекрасно

В синей зимней Столице!

Всюду светились окна,

Теплые, как рукавицы.

Это было похоже

На Новогодний праздник.

Ипроняло поэтов

Не хороших, но разных.

В общем, купили водки.

Выпили понемногу.

Потолковали. И после

К такому пришли итогу:

Будем любить друг-друга,

Хоть не имеем веса.

Бедная критикесса…

Бедная критикесса!

Это стихотворение Д.Самойлова.

Не знаю, как сейчас, а в конце 1987 и начале 1988 А.С.Тер-Оганян был большим любителем стихотворений, сочиненных этим автором.

Зима в тот год была в достаточной степени лютой.

А нам, уж не помню, по каким причинам, но почему-то ежевечерне приходилось ездить на трамвае номер 10 по улице Горького через весь город, что занимало минут сорок.

Пустые гладкие трамваи, пустая черная улица Максима Горького, на которой ни души из людей и фонари не горят, и окна в домишках не светятся; и проч.; и проч. А мы имели с собой портвейн. И мы его отхлебывали по очереди из горла, дабы стимулировать более успешное обсуждение вопросов новейшего искусства, чем мы тогда были заняты постоянно: выяснением, каким правильно, чтобы ему быть, а каким – отнюдь. Устав обсуждать эти вопросы мы, в подтверждение своих тезисов (несовпадающих, а по большей части и вовсе противоположных), читали друг другу стихи: я – свои, и Пастернака, и Кирсанова, и Сельвинского, и все прочее в этом духе, то есть советскую поэзию 1920-х, лефо-конструктивистской направленности и формалистического уклона – с убойной ритмикой, изощренными рифмами, нагромождением метафор и «паронимической аттракции». Оганян, радикал в изобразительном искусстве, в отношении искусства поэзии был реакционером, все это осуждал, называл такой путь развития искусства исчерпанным и устарелым, призывал меньше выделываться и быть проще, и в качестве образца читал Самойлова, которого знал наизусть аж целыми поэмами.

Отнюдь нисколько тогда меня Оганян не убедил.

А рассердил.

– Ах, не хотите понимать сложной, разнообразной, изощренной и проч. поэзии, меняющей в каждой строчке размер, и со страшной силой движущейся по закону штопора и правилу буравчика как подобно, электромагнитный ток по своей синусоиде, бия ею всех, которые не сунутся, своими беспощадными разрядами? Попроще желаете, четырехстопного ямба? Да и фиг с вами, пожалуйста! И я стал заставлять себя осваивать, в угоду Оганяну, этот самый ямб, и – освоил. Хотя по-прежнему его скорее не люблю, чем люблю.

А потом, осенью 1988, попалась мне в руки книжка Самойлова, я ее начал читать – и проникся. Даже, может быть, чересчур: кое-какие его интонации в результате явным образом попали в мои собственные стихи, что не знаю, – хорошо ли?

2. А кто ежели, как Струков А., например, вздумает использовать вышенаписанное как доказательство того, что вот как при советской власти было лучше, чем при нынешней антисоветской – дескать, молодые люди, хоть и портвейн пили из горла, но при этом стихи друг другу читали, а сейчас? одна наркомания, проституция, погоня за золотым тельцом и прожигание жизни в найт-клубах! – я отвечу: не вообще молодые люди тогда такие были, а конкретно я, и Тер-Оганян А.С., и еще какое-то количество людей, известных пофамильно и бывших на полуторамиллионный Ростов-на-Дону количестве вряд ли большем в самом лучшем случае трех десятков. И точно так же, вероятно, обстоит дело и сейчас, но обнаружить существование таких, уж конечно, действительно, сложно, если общаться исключительно с читателями «Завтра» и «Советской России», поклонниками Лукашенки и Зюганова.

Сатанизм

Оганяну звонят с некой радиостанции и просят дать интервью. Оганян охотно соглашается, и начинает рассказывать о своем понимании современной художественной ситуации, о смысле своей деятельности и т. д.

– Нет, это нашим слушателям не интересно! Вы расскажите, как собираетесь в лесу, жжете кресты, вызываете дьявола, какие потом бывают оргии!

– Кто это мы?

– Ну, вы сатанисты.

Оганян объяснил, что он не сатанист – раз, что не очень верит, что такие вообще есть – два, что если и есть – так или дураки или сумасшедшие. А он – не сатанист, а простой атеист; Сатане он отнюдь не поклоняется, ибо просто не верит в его существование: для него Сатана – не более, чем литературный персонаж из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Как, кстати, и Иисус Христос – тоже лишь литературный персонаж из того же романа.

Работники радиостанции были очень разочарованы.

«Сведения»

Я, умей на гитаре играть,

Я бы стал ее брать,

Стал по струнам рукой вдохновенной бряцать,

Стал бы я напевать:

– Опять наебли.

– Опять наебали, опять.

– Опять наебли ай-люли корабли,

– Наебали ох сука-билядь,

Так я пел бы и пел нараспев,

И припев:

– Суки!

– Суки!

– Суки!

– Суки!

– Наебывают и наебывают.

– Как хочут так и наебывают.

Стал бы жаловаться на жизень

Вязкой, нудною ставшей в последние годы

Только водярой одною которую и разжижить

Не такою была чтобы клееподобной;

Стал бы плакать о том и о сем,

И вообще обо всем,

И начинал повторять:

– Опять наебли, опять.

Опять наебали ебать блядь копать,

Токовал бы как тетерев,

И припев:

– Наебывают и наебывают!

– Как хочут, так и наебывают!

Суки!

Суки!

Суки!

июнь 1997

Стихотворение навеяно историей с еженедельной газетой «Сведения», которую автор этих строк и А.С.Тер-Оганян пытались затеять издавать весной и летом 1997-го года ради денег – но и ради интереса. Вот эта история.

Птичка моя по фамилии Салаватова Гузель, весной 1997 в газете «Работа для вас» обнаружила объявление «Требуется специалисты в области полиграфии».

Являясь таким специалистом, она, в поисках средств к существованию, пошла по указанному адресу. Рассказала о себе. Спросила затем:

– Ну, а вы кто-что?

– Да мы вот газету решили издавать, рекламную такую.

– Рекламную? Ну, впрочем, мне все равно: как прикажете.

– Да можно бы и не рекламную, а содержательную, но – специалистов нет. И – нет столько денег, чтобы переманить специалистов из крупных газет. Так что —

– Так мы вам все сделаем!

И стали делать.

Не долго мудря, мы решили использовать все ту же идею, которую я разрабатываю вот уже сколько лет: перенести ее на газетную почву. Делать Общую Энциклопедию Всего – в форме еженедельной газеты форматом А-3 объемом 8 полос. Познавательные и увлекательные сведения обо всем подряд, изложенные в алфавитном порядке.

Идейные обоснования необходимости такой газеты следующие:

1. Жизненный опыт нас учит: в газетах нынче не только одно сплошь переливание из пустого в порожнего, толчение воды в ступе и дребедень торжествующей пошлости. Вовсе нет: в газетах попадаются и дельные мысли, и полезные сведения и рассуждения, и удачные выражения и высказывания. Но все это есть слова брошенные на ветер, и любой писатель всегда главнее любого газетного писаки, потому что писатель пишет книжки, которые люди ставят на полку и дают друг другу почитать даже и спустя определенное количество лет после выхода книги в свет; газету же, прочтя, приходится выкидывать: хранить газетные подшивки в домашних условиях крайне неудобно, а во-вторых, даже если их и сохранять, – ими невозможно пользоваться: через полгода ты будешь стоять перед толстенными пачками бумаги, в которых хрен найдешь нужное тебе высказывание, сообщение, и проч., и проч.

И вот: та газета, которую придумали мы, есть разрешение этого противоречия.

Ибо это есть такой печатный продукт в газетный форме, который имеет смысл не выкидывать, а сохранять, ибо им у д о б н о пользоваться: нужное тебе высказывание, сведение, подробность, шутка и проч. элементарно отыскивается без какого-либо труда. Ибо они расположены – по алфавиту.

2. Писать нужно при этом не просто любую ерунду, а потом располагать ее в алфавитном порядке, а нужно честно стараться писать именно Энциклопедию Жизни Наших Дней. Которая честно и полностью опишет текущую жизнь, и притом предоставит читателю это описание в удобной для употребления компактной форме. На написание именно такого и следует настраивать свой ум.

Так его, короче, настраивать, чтобы он все подряд, что ни попадется ему на глаза, описывал, исходя из предположения, что в катаклизмах будущих дней все абсолютно погибнет – а только одна эта Энциклопедия и останется, и она и будет служить единственным источником о жизни людей конца XX века.

Как это суть так по отношению к какому-нибудь Тациту или Геродоту.

Все это мы изложили новоявленным знакомцам, главного из которых звали Демьяныч, им идея понравилась, мы стали газету делать. Они обещали нам за это платить деньги.

Собственно, написать 8 полос в неделю всяких разных сведений на заданную букву я бы и сам мог – но это было бы недостаточно разумно. Во-первых, я не являюсь, увы, таким уж виртуозом пера, чтобы написать каждое сведение разным языком и в разной манере, поэтому все, написанное мной, было бы весьма однообразно; во-вторых, мои познания обо всем являются все-таки ограниченными. Газета, написанная одним мной, имела бы весьма однобокий характер. Поэтому мы с птичкой, так рассудив, призвали на помощь друганов и братанов – выдающегося, хотя и пока малоизвестного, писателя Максима Белозора, который тоже сидел без денег и готов был на что угодно ради них, и Тер-Оганяна А.С., который хоть сам и не пишет, зато человек светский до последних пределов, – всех знает, со всеми общается и дружит – он пускай привлекает разных авторов.

Так и сделали.

Максу с Авдеем идея газеты тоже понравилась, они засуетились и в течение недели привлекли к участию в ней массу народу, в основном, художников-концептуалистов, в том числе, например, и столь прославленных, какими являются Звездочетов, Литичевский, Осмоловский. Тем также идея такой газеты чрезвычайно понравилась и все что-нибудь да понаписали на букву Ш – про Шестьдесят Восьмой Год в Париже, например, написал Осмоловский; про Шпенглера – Литичевский, про Шутки Разные и Их Последствия – Звездочетов, и проч. (Именно с Ш было решено начать – для пущего идиотства).

Среди своих же нашли специалиста по компьютерному макетированию; тот воплотил в электронной форме дизайнерские идеи Оганяна; получился макет газеты, (чрезвычайно, кстати, выдающийся) – короче, за две недели на пустом месте, не потратив ни копейки денег, мы газету сделали. И принесли этому мычу Демьянычу – издавай, и плати нам деньги за работу, а мы уже пишем следующий номер на Э.

Конечно, ничего из всего этого не вышло.

– Да, конечно, это очень замечательно, да, конечно, всем заплатим, и будем издавать, вот со следующей же недели и начнем, – было сказано нам, после чего на следующей неделе происходило то же самое, и так длилось май, июнь, июль. Пока мы наконец, не отчаялись окончательно, обозвали Демьяныча – Динамычем, плюнули и растерли.

Одни, короче, от этой истории убытки: помимо трехмесячного пребывания в изнурительном ожидании (и денег, и плодов своего труда), я еще, напившись в ярости от очередной «на той неделе», очень плохой водки «Ферейн», разломал свой собственный принтер, и пять месяцев сидел без него в полной жопе, ибо за починку его в сервисном центре «Хьюлит-Паккард» просили 160 долларов США.

Да еще и позор: всех взбаламутили, везде нашумели, и даже «Выбор России» (куда позвонила Гузель с предложением) взялся писать статейки на экономические и политические темы (в так и несделанный номер на букву Э, например, они написали статьи Эйзенхауэр (его экономическая политика), Эфиопия (как там строили социализм), Эмиссия (как опиум для финансовой системы), и «Эхо Москвы» в лице самого Венедиктова птичку мою у себя принимало, историю себя рассказывало (опять же для номера на Э), и обещало даже такого хорошего дела ради давать бесплатную по их радио рекламу, – и все пошло прахом, а мы с Гузелью еще раз подтвердили уже твердо имеющуюся у нас в общественном мнении репутацию обещалкиных и пустобрехов.

Так вот: 1997, сентябрь.

II.

Но это еще было не все.

10 числа ноября 1997 птичка моя Гузель обитает у Авдея Тер-Оганяна, поскольку я, автор этих строк, получив в «Знамени», наконец, гонорар за свои в нем стихи в размере 540 тысяч рублей, устроил безобразный пьяный дебош, и она была вынуждена бежать. Тут Оганян с к нему пришедшим в гости Максом Белозором делают ей предложение – попытаться все-таки возродить пресловутую газету. И – добиться, чтобы она все-таки была такой, какую продают в ларьках «Союзпечати», чтобы за это те, кто в нее будут писать материалы, получали плату за свой талант и душевный жар.

12 ноября автор этих строк посещает Оганяна в поисках своей птички и проводит с ним всю ночь в обсуждении разных вопросов, в том числе и о газете «Сведения».

Широкая общественность, сообщает Оганян, продолжает теребить их с Максом относительно нея, ибо горько сожалеет, что дело заглохло. Оганян выдвигает следующие, согласованные с М.Белозора предложения.

1. Нужно «Сведения» все-таки делать, своими силами и на свой страх и риск, размножать их в количестве 100–150 экземпляров, разносить на продажу во всякие хитрые книжные магазины типа «Гилей» и «Ад Маргинем», а тем временем искать богачей, которых убеждать проинвестировать издание ее в должных масштабах.

2. Они с Максом берутся – бесплатно – всячески участвовать в изготовлении как минимум четырех номеров «Сведений», и еще – всячески подбивать своих многочисленных друзей участвовать делом и пером в изготовлении их.

3. Делать их при этом не в формате еженедельной газеты, что, не имея много денег, очень трудно, а – преобразовать в ежемесячный журнал, который будет толще и основательней.

– Что же, мог ответить я на это – конечно, я согласен.

И …

И, конечно, ничего из этого опять не вышло: то, се, пятое, десятое …

Семинары по пятницам

1998–1999

Проводившиеся Оганяном и Осмоловским для повышения культурного и образовательного уровня своих адептов из «Школы авангардизма».

Собирались по пятницам на квартире у одного из этих адептов – и помногу, человек по двадцать – и не пили водки, не то и не се, а действительно осуществляли что-то наподобие совершенно правильного учебного процесса: Оганян или – чаще – Осмоловский читали своим адептам самые что ни на есть такие, как в учебном заведении лекции – «история постмодернизма»; «карта современного московского авангардного искусства – кто есть в нем кто»; «в чем смысл жизни»; и т. д. Приводили философов, специалистов по всяким Делезам и Лаканам, те тоже такие вот лекции читали. А юноши и девушки – внимали, задавали вопросы, записывали эти лекции на магнитофон, а потом переводили их на бумагу при помощи компьютера.

Я на нескольких таких семинарах побывал – и был чрезвычайно всем этим удивлен. Я вспоминал себя в 19 лет – и представлял, что было бы, если бы меня и моих друзей собрали в количестве двадцати человек – вечером – юношей и девушек – и предложили послушать лекцию по философии. Послушать-то мы бы ее послушали – но потом пошли бы и купили бы портвейна, а в следующий раз – купили бы портвейна прямо на лекцию, а в еще один следующий – вместо лекции. А эти – слушают, записывают – по вечерам! на окраине Москвы! специально для этого сюда приезжая! – и за портвейном после прослушивания не бегут – чудеса!

Таковы оганяновские – впрочем, в данном случае в не меньшей степени и осмоловские – организаторские и педагогические таланты.

Середина 1990-х

Ситуация к середине 1990-х и в родной стране изменяется в значительно худшую сторону, нежели она была, хотя бы, например, этих 1990-х в начале, ситуация становится совершенно упадочной и в контемпорари арт.

Происходит крах всего, а прежде всего – надежд.

Сбылось все, о чем и мечтать-то не мечталось в начале 1980-х, когда Тер-Оганян А.С. становился на скользкую дорожку авангардного искусства – оказалось, ничего в том хорошего.

Перечислим по-порядку.

1.

стал все-таки Оганян художником, и известным, и признанным, и авангардистом, и одним из самых радикальных (а радикальных в контемпорари арт почти синоним слова «лучших») – да дела этого контемпорари арт теперь даже хуже, чем во времена КПСС: тогда преследовали, но зато быть авангардистом было престижно, авангардистами интересовалась общественность, интересовался Запад, на подпольные квартирные выставки собирались толпы – дипломаты, иностранные корреспонденты, юноши и девушки, и все были уверены, что делают запрещенное, но важное и правильное дело, теперь – авангардистские сообщество рассыпалось: кто уехал, кто устал и без конца самоповторяется, уныло зарабатывая воспроизведением былых достижений на (и весьма бедненькую при этом) жизнь, кто, как Свен Гундлах, вообще демонстративно все бросил и начал просто зарабатывать на жизнь дизайном и т. п., и весь этот контемпорари арт просто никому абсолютно не интересен (на Западе – кончилась мода на рашен авангард, а структуры внутри России, которые должны бы поддерживать интерес к контемпорари арт – не созданы, потому что все надеялись на Америку, что там будет бум вечно).

И все в унынии и непонимании, что делать, и как быть.

2.

Стало можно ездить за любую границу, и даже не просто туристом, а как художник, на выставки со своими работами – оказалось, тоже ничего особенно в этом замечательного.

То есть – и зовут, бывает, и выставляться, и приглашают на всякие «семинары», (что означает пожить там месячишко-другой за счет какого-нибудь из западных фондов, но все это имеет форму благотворительной помощи представителям слаборазвитых стран – и-или демонстрации ученых медведей в цирке: гля-гля, дикий человек из страны, где Ельцин, мафия и Макашов – а знает слово «инсталляция»..

А реально выдвинуться русскому художнику в известные мастера текущего общемирового контемпорари арт (а не в представителя экзотической провинции) совершенно никак невозможно: не пустят: там своих таких мастеров хватает, и конкуренция – именно столь свирепа и к тому же монополистически-бюрократизирована, как о ней и писали некогда в советских книжках.

3.

В родной стране капитализм – о чем уж совсем никак и подумать было невозможно – победил, и причем капитализм именно в американском своем варианте – опять же оказалось, ничего в нем хорошего нету – оказалось, капитализм – не сплошное Мерлин Монро, Чарли Паркер, кадиллак и кока-кока, (о чем см. сообщ. Америколюбство), а, оказалось, действительно, как и писали в советских книжках, – ежедневная непрерывная борьба за существование, – и причем со всеми козырями скорее именно на стороне, играющей против тебя.

Оказалось, остается два единственных выхода: или —, или – нужно начинать все снова и сначала.

И Оганян это делает: пытается начать все сначала – см. Институции, «Четверги на Бауманской», «Школа авангардизма».