Текст книги "Зодчий"
Автор книги: Мирмухсин Мирсаидов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Бадия с умыслом надела золотые браслеты, в тайной надежде, что вдруг они смогут пригодиться. Она сняла браслеты с белоснежного запястья, от этого движения платок чуть сполз в сторону, приоткрыв лицо, и молодой стражник снова впился в нее взглядом.
– Возьмите!
– Вот повидаешься с братом, тогда и возьму, не снимай пока. Ну-ка, бери свои припасы, идем за мной. Эй, есаул-, а ты стой здесь. Могут подойти еще люди. – По его властному тону Бадия догадалась, что именно он здесь старший. Усатый покорно остался у ворот.
Бадия взяла из рук Заврака плетенку, попросила подождать ее здесь и пошла вслед за стражником в крепость.
Они прошли под воротами, попали в какой-то темный промозглый проход, очутились в комнате, расположенной с левой стороны здания. Не останавливаясь, стражник вывел Бадию на открытую террасу, а из нее снова в мрачное помещение.
Бадия молча следовала за своим провожатым, и в сердце ее невольно закрадывался смутный страх. Но предстоящая встреча с братом, мысль о том, что он скажет ей что-то самое нужное, тайное, что необходимо срочно передать отцу, вселяли в нее храбрость, и она смело шагала за стражником по сырым и темным переходам. Наконец стражник остановился, отпер дверь каморки и приказал Бадие:
– Войди сюда и жди брата.
Бадия вошла. Маленькая и темная каморка напоминала келью медресе. В потолке чуть виднелось отверстие, двери были сколочены из прочного арчового дерева. Запоры огромные и, наверно, крепкие.
На кирпичный пол было брошено несколько камышовых подстилок, прикрытых старой, истрепанной бурой кошмой. В углу этой мрачной каморки валялось несколько тюфяков, овчина и подушка. Бадия оглянулась вокруг и, в ожидании брата, осталась стоять посреди комнаты.
Прошло несколько томительных минут, дверь заскрипела, отворилась. Появился вое тет же молодой стражник. Ни словa не говоря, он снял с пояса саблю и расстегнул верхние пуговицы рубашки у шеи. У Бадии испуганно сжалось сердце, когда он плотно затворил дверь и накинул цепочку.
– Где мой брат? – спросила она тревожно.
Она сорвала, с руки браслеты и протянула стражнику. Он взял их и, крепко окав запястья Бадии, притянул к себе, пытаясь обнять. Бадия схватила плетенку и с силой ударила его по лицу. Стражник отшатнулся и выпустил ее руки. Браслеты полетели на кошму.
– Не упрямься, – проговорил стражник, – послушай меня, «ели ты потерпишь минутку… Я приведу к тебе брата.
– Не подходи! – закричала Бадия, дрожа всем телом, tie зная, на что решиться.
Она догадалась, что этот негодяй обманул ее – привел сюда не для встречи с братом. Как же ей было обидно, как досадовала она на себя, что оказалась такой глупой, такой доверчивой.
– Только одну минуту, – твердил тюремщик, снова приближаясь к Бадие. – Здесь никого нет, можешь кричать, все равно никто не услышит. Только одну минуту… Чего ты боишься, я ведь не волк. Ничего я тебе не сделаю, обниму, и все. Потерпи минуту, и ты увидишь брата. Верь мне, ну, красавица, послушай меня! Не упрямься и не сопротивляйся, ничего тебе не поможет. Все равно я тебя сломаю. Лучше сама иди в мои объятья. Я не стану тебя мучить. Я осторожно… Никто не узнает. Ну, иди!
Тюремщик расстегнул пояс трясущимися руками.
Бадия забилась в темный угол комнаты. Она не отрывала глаз от этого страшного зверя, который вот-вот бросится на нее. И плетенка и поднос валялись на полу. Она сунула руку в карман безрукавки, ее била дрожь. Тюремщик словно тигр, готовящийся напасть на беззащитную лань, впился в Бадию – свою жертву – налитыми кровью похотливыми глазами и медленно подступал к ней. Но тут Бадия выхватила из кармана безрукавки небольшой острый кинжал. Как вспышка молнии сверкнул он при тусклом свете, падавшем из отверстия в крыше. Тюремщик взглядом проследил за этой вспышкой и вдруг застыл на месте, как каменное изваяние.
Глаза Бадии горели презреньем, гневом, кинжал сверкал в ее теперь уже не дрожавшей руке…
Глава IV
Учитель и ученик
Знайте же, счастья путь постигается в знаниях.
Ахмад Югнаки
Не по своей воле Зульфикар Шаши вернулся из Герата в родную Бухару. У него и в мыслях не было покидать Герат. Узнав о чувствах Зульфикара к дочери, зодчий огорчился, более того, разғневался. После долгих и мучительных раздумий он решил отправить Зульфикара назад в Бухару. И хотя Зульфикар от души радовался встрече с отцом и матерью, друзьями и родственниками, хотя было ему хорошо с ними, уже через неделю он затосковал, чувствуя, как его засасывает недоброе и мрачное одиночество.
Подумать только, затосковать в родном своем городе. Он понять не мог, что это с ним происходит.
Он улыбался людям, родным и знакомым, был внимателен и любезен с каждым, но сердце его раздирала печаль. Мало-помалу он разучился улыбаться, ходил хмурый и подавленный, радость его рассеялась, словно утренний туман, и начались дни, полные грусти и невыносимой тоски. Сердце его терзала горечь разлуки.
Вначале отец Зульфикара считал, что все обстоит благополучно, что сын многое постиг даже за такой недолгий срок, многому научился у прославленного зодчего и теперь он будет работать на родине, в родном своем городе. Но прошло немного времени, и мастер Нусрат призадумался: что-то творится с сыном, сердце его не на месте, – не иначе, здесь скрыта какая-то тайна…
Зульфикар ходил растерянный и напряженно о чем-то думал, ночами он стонал во сне, ничто ему не было мило, а когда встревоженные родители приступали к нему с расспросами, он кратко отвечал, что просто чувствует себя не совсем здоровым.
Сын не сказал ни одного худого слова о зодчем. И вообще ни на кого и ни на что не жаловался, и это несколько успокаивало отца, однако его беспокоила задумчивость и молчаливость сына. Откуда бы это? Почему он не нашел спокойствия и утешения под отчим кровом? Почему он, как бывало прежде, с радостью не помогает отцу в его делах? Почему, вместо того чтобы, поплевав на руки, подхватить носилки, или развести ганч, или принять участие в кладке кирпичей, он только тяжело вздыхает? В чем дело?
Что-то здесь не так, неладное творится с сыном. Кажется, он что-то скрывает…
Порою Зульфикар часами просиживал в задумчивости, перед глазами его вставала столица Хорасана. Величественные, уходящие в лазурное небо минареты, купола медресе, мечеть Джаме, Кандахарский базар, дворец Джахан-аро, мост Пули Малан, шумные, многолюдные улицы Герата. Он вспоминал день за днем свою тамошнюю жизнь. Там, в этом большом городе, в махалле Дарул Хуфо, что недалеко от реки Герируд, в той стороне, где восходит солнце, живет его учитель – старый зодчий Наджмеддин Бухари с семьей. Живет в почете и уважении. Нет человека в городе, который не знал бы зодчего. Заслуги его велики – скоро будет достроено медресе Байсункура-мирзы, и где-то, в скрытом от глаз уголке каменной стены этой великой сокровищницы просвещения, будет начертано: «Строил Наджмеддин Бухари». Здание медресе простоит века, и память о создателе его с гордостью будут хранить потомки.
Это медресе станет украшением города так же, как и Мусалло. Устад Наджмеддин, мавляна Лютфи, мавляна Шарафуддин Али Язди, мавляна Давлятшах Самарканди, Мухаммад Авфи, устад Кавам, устад Андугани – вот кто придает своеобразие облику Герата.
А в доме у самого Наджмеддина Бухари есть вечно сверкающая звездочка, и имя ее – Бадия. В мыслях Зульфикар обходил весь Герат, не забыв ни одной улицы.
Три года назад он пришел с отцом туда не для того, чтобы служить отпрыску великой династии, пришел не к Шахруху, перенесшему столицу из Самарканда в Герат, а пришел в город зодчих, строителей, плотников, каменотесов, поэтов…
Кроме того, по словам отца, они пустились в путь еще и для того, чтобы искать покровительства бухарского зодчего Наджмеддина Бухари. Шли они с караваном почти месяц, миновали множество живописных перевалов и селений и достигли наконец «земного рая»– Герата. Устроившись в караван-сарае, в одной из комнатушек для приезжих, отец и сын переоделись во все новое и отправились на Кандахарский базар.
У мастера Нусрата в складки пояса было зашито сто золотых, да и в кармане имелось кое-что, у Зульфикара тоже в поясе монеты помельче – «кибла» и «шахрухия». Недолго побродив по базару, они направились к мечети Джаме, боясь пропустить пятничную молитву. Среди тысячи гератцев, собравшихся сюда, стояли отец и сын из Бухары.
И только после окончания молитвы мастер Нусрат с сыном отправились на строительство медресе Мирзо. У проворного смотрителя работ Ахмада Чалаби они спросили, где можно видеть зодчего Наджмеддина Бухари. Тот ответил, что зодчий не совсем здоров, не выходит из дома, но что живет он в махалле Дарул Хуфо и что можно навестить его, тем более что путники приехали из самой Бухары.
Без труда и излишних расспросов отец с сыном отыскали дом Наджмеддина Бухари. На стук вышел сам зодчий, занятый чем-то во дворе.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте, – ответил Наджмеддин, разглядывая гостей. Он тут же понял, что это отец и сын, понял даже, зачем они пожаловали к нему. Когда речь шла о поступлении в ученики, обычно отцы сопровождали сыновей. И, увидев на голове юноши круглую тюбетейку, прославленный зодчий догадался, что они не гератцы.
– Мы пришли выразить вам свое почтение, – начал мастер Нусрат.
– Проходите, пожалуйста, – хозяин пошел впереди, указывая посетителям дорогу.
Они вошли в гостиную во внешнем дворе, зодчий усадил их, прочел короткую молитву и, кликнув Низамеддина, велел накрыть дастархан.
– Здоровы ли вы?
– Благодарствую.
– Мы приехали сюда из Бухары. Это сын мой – Зульфикар, – сказал мастер Нусрат.
– Добро пожаловать!
Наджмеддин был не слишком доволен тем, что эти нежданные гости оторвали его от работы, но, услыхав, что они из Бухары, сразу повеселел.
– Я ведь тоже из Бухары, – с улыбкой промолвил он. – Ну как благословенная Бухара? Наверно, стала еще прекраснее?
– Ой, как она похорошела, – подхватил мастер Нусрат, ответно улыбаясь. – Появилось множество новых зданий. Мы знаем, что вы родом из Бухары. И поэтому, устад, мы ищем вашего покровительства. Если вы возьмете моего сына в ученики, он будет верой и правдой служить вам. Сам я плотник, занимаюсь иногда и резьбой по камню… Простите великодушно, я не хотел бы, чтобы сын мой стал тоже плотником. Мне хочется, чтобы он научился зодчеству. Ваше имя славно и в Бухаре. Вся наша надежда на вас.
Мастер Нусрат вытащил шелковый мешочек с золотом и положил рядом с зодчим.
Наджмеддин на миг задумался, затем поднял удивленные глаза на мастера Нусрата.
– Верно, у меня есть ученики. Могу принять и вашего сына. Но с одним условием. Денег я не беру, – он протянул мешочек с золотыми Нусрату. – Устрою ему экзамен. Ежели ваш сын выдержит испытание, я возражать не стану. Если нет, тогда уж не обессудьте.
Мастер Нусрат поглядел на сына и понял, что тот согласен. Сутулившийся от смущения Зульфикар заметно повеселел.
– Мы согласны, устад.
– Испытание не совсем обычное и, я бы сказал, даже опасное. И если ваш сын потерпит поражение, не будьте на меня в обиде. Я ведь не всех беру в ученики. Вы из благословенной Бухары… Но в общем-то я сейчас в учениках не нуждаюсь.
– Спасибо, устад… Прикажите ему класть кирпичи на самом высоком минарете, мы и от этого не откажемся.
– Угощайтесь, отведайте сладостей. Я знаю, в Бухаре много прекрасных кондитеров.
– Да, устад.
– Как, впрочем, и ювелиров, портных, любителей книг… там всегда шумно и людно.
Не желая отнимать у зодчего драгоценного времени, отец и сын, прочтя благодарственную молитву, откланялись. Зодчий проводил их до калитки.
– Пусть юноша придет завтра, – бросил он на прощанье.
Радостные и окрыленные вернулись Зульфикар с отцом в караван-сарай, и после скромной трапезы Зульфикар, не теряя времени, достав карандаш и бумагу, принялся решать задачи из геометрии. А потом долго разглядывал листы, на которые были перенесены проекты Магоки Аттори, Масжиди Намазгох, Минораи Калан и других, медресе, и ’все время советовался с отцом. Они еще долго беседовали об устройстве гробниц святого Сайфиддина Бухорзи, Буёна Кулиджана, Исмаила Самани. Не забыли они и декоративную и орнаментную облицовку, густоту ганчевого раствора для этой облицовки, геометрические рисунки орнамента, единицы измерения, устойчивого равновесия, отделку изразцовых плиток для облицовки порталов и верхней части 10 резных дверок. В тот день Зульфикар повторил все, что знал о строительстве, а потом пошел к недостроенным минаретам недалеко от цитадели и долго бродил вокруг них.
На небе уже вырисовывался серпик молодого месяца, и при свете его сверкала, блистала и сказочно переливалась мозаика Мусалло, купола и своды, казалось, во весь голос подтверждали всю ценность этого беспримерно прекрасного творения человеческих рук. Спору нет, они умножали славу хорасанской столицы. Бродил он и вокруг недостроенного медресе Мирзо.
Когда он вернулся в караван-сарай, отец его уже крепко спал. Он тоже лег, но долго не мог уснуть, он думал о завтрашнем испытании, и целый поток мыслей захлестнул его, унес вдаль. Ему чудилось, будто он ничего не помнит, не знает. Все, что он учил в школе, те навыки, которые он приобрел, строя вместе с отцом новую городскую баню и крышу базара, его хоть и небольшой опыт и подлинная страсть к зодчеству привели его сейчас сюда, в столицу, в надежде, стать учеником прославленного зодчего Наджмеддина Бухари. Как же ему хотелось учиться у этого человека, самому стать зодчим.
До рассвета он так и пролежал без сна. Все ему чудилось, будто перед ним сидит знаменитый учитель – зодчий Наджмеддин Бухари – и задает ему вопросы из математики, геометрии, спрашивает о всех тонкостях искусства зодчества и смотрит на него, ожидает ответа. А Зульфикар растерянно молчит и от волнения не может ответить ни на один вопрос. Устав от всех этих мыслей и картин, под самое утро он забылся сном. Но вскоре его разбудил отец. Позавтракав, Зульфикар взял под мышку несколько книг и отправился к зодчему.
Наджмеддин встретил его приветливо, пригласил в ту самую комнату, где они с отцом уже были, сел, кинул проницательный взгляд на красивого юношу, прибывшего из Бухары, и пригласил его сесть напротив. Зульфикар опустился на пятки и положил рядом с собой книги. Он с напряженным вниманием ждал первого вопроса, но зодчий спросил о здоровье отца, о его настроении, осведомился, по душе ли им город, и только.
– Отец просил передать вам поклон. Герат – чудесный город… Настроение у отца хорошее. Он отправился на базар… – растерянно бормотал Зульфикар.
Зодчий снова взглянул на него.
– Не можете ли вы прочитать мне газель? – вдруг спросил он.
Зульфикар, ожидавший вопросов из математики или геометрии, невольно смутился.
– Могу, – улыбнулся он наконец.
– Ну вот и прочтите.
Зульфикар на минуту задумался и, глядя на небольшие расписные ниши ганчевых стен, начал:
– Прекрасно, – сказал зодчий. – Это Хафиз Ширази.
– У отца, – застенчиво пояснил Зульфикар, – есть сборник избранных стихов Хафиза «Мунтахаби девони Хофиз», я люблю читать его и вот запомнил некоторые…
– Вот вам перо и бумаға. Запишите стихи. Я хочу видеть ваш почерк.
– Сейчас! – Зульфикар записал стихи.
– Хорошо. – Зодчий залюбовался красивым, четким почерком Зульфикара.
– А шейха Саади вы тоже знаете наизусть?
– Знаю.
– И тюркские газели?
– Знаю и тюркские. Тюркский – мой родной язык. Дома мы говорим по-тюркски. Ведь мы родом из Шаша.
– А ну-ка, прочтите.
Зульфикар снова обратил взгляд на расписные ниши:
Сердце мое, виночерпий, трепещет от боли давно,
Чашу вина поднеси мне, чтоб горе забыло оно!
Если в вине заблестят отраженья сияющих рук,
Станет серебряной влагой пурпурное это вино.
Лжет на меня мухтасиб, и коих он не ценит услуг,
Низкой душе оставаться навеки в грязи суждено.
Пусть эта чаша уста целовала, царица, твои,
Горечь и ревность я выпью сегодня, чтобы высохло дно.
Поймано локоном, смотрит на роднику сердце Лутфи,
Крепок силок, и не вырваться птичке, нашедшей зерно.[9]9
Перевод и. Заболоцкого.
[Закрыть]
– Эта газель из «Дивана Лутфи».
– Превосходно!
– Учителем мавляны Лутфи был Шахобиддин Хия-бани. Мавляна служит при дворце и удостоился милостивого покровительства его величества государя.
– Верно, – подтвердил зодчий, глядя в задумчивые глаза Зульфикара. – А скажите-ка, дитя мое, вы видели Мусалло? Кто его строил?
– Как же, видел, устад. Я издавна мечтал увидеть эти три ни с чем не сравнимые медресе. А строил их устад Кавам.
– Молодец! Ну, отпускаю вас. Вот мы и познакомились! Приходите вечерком после захода солнца, а пока прощайте.
Зульфикар поднялся, почтительно поклонился зодчему и вышел во двор.
Низамеддин пошел проводить его до калитки. Во дворе им попалась Бадия, она бросила взгляд на «этого бухарца» и, словно бы не заметив его, прошла мимо. Зульфикар попрощался с Низамеддином и отправился в караван-сарай, где, как он знал, его с нетерпением ждет отец…
Еще не переступив порога, Зульфикар начал рассказ о происшедшем. Особенно удивило отца то, что Наджмеддин Бухари заставил сына читать газели.
– А настоящий экзамен состоится вечером, – пояснил Зульфикар.
Но мастер Нусрат все дивился.
– Наверно, времени не было, поэтому и перенес разговор на вечер, – решил он.
– Я останусь там ночевать, – сообщил Зульфикар.
– Ну, что ж, ладно, – согласился отец.
Как бы то ни было, пусть даже разговор шел только о поэзии, устад не отказал, он согласился испытать Зульфикара, прежде чем взять его к себе. Значит, он требователен и строг. Недаром ученики его пользовались уважением и почетом бухарских зодчих.
Самаркандская и гератская школа зодчества была создана в Хорасане и Мавераннахре устадом Самарканди, устадом Кавамом и устадом Наджмеддином Бухари; постепенно она стала главенствующей и получила окончательное свое развитие в Лахоре, Багдаде, Дамаске, а также в Бухаре, Мешхеде и Хиве. То было время, когда со сказочной быстротой вырастали красивейшие здания – медресе, минареты, – мосты, бани. Правда, богатые горожане, беки и амиры охотнее пускали своих сыновей по военной, нежели духовной, линии, посылая их учиться в военные школы Самарканда, школы Амира Сулеймана Хаша или Амира Бирандыка.
Иные же стремились обучить юношей строительному делу и зодчеству, ибо ремесла эти высоко чтились в народе. Зодчество ставилось даже выше торговли и медицины…
Вечером, когда уже совсем стемнело, Зульфикар надел теплый халат, натянул на ноги сапоги, взял стопку книг и тетрадей и снова отправился к зодчему.
Наджмеддин Бухари встретил его во дворе и первым делом осведомился, предупредил ли Зульфикар отца о том, что заночует здесь. Зульфикар утвердительно кивнул. Устад пригласил Зульфикара отужинать вместе, а после ужина повел его в дальний конец двора и предложил спуститься в какое-то помещение, скорее всего напоминающее погреб, промозглое и сырое. Это оказалась просторная комната, где было очень холодно, земляной пол не застлан ровно ничем – ни кошмы, ни циновки. По-видимому, пол совсем недавно полили водой, так как то здесь, то там поблескивали ломкие тонкие корочки льда. Посреди этой нелепо огромной комнаты торчал большой и круглый то ли пень, то ли чурбан. При свете свечи, тускло мерцавшей в нише, Зульфикар все же сумел разглядеть, что это пень орешины.
Около горящей свечи лежали еще две новые, непочатые. Двери были крепкие, а грязное оконце выходило на пустырь. В углу лежали различные инструменты – измерители вперемешку с плотничьими инструментами и даже деревянная лопата. Пустота, грозящая поглотить человека.
– Вот здесь вы и будете ночевать, а утром поговорим, – сказал зодчий, пристально вглядываясь в лицо Зульфикара. – Если случайно не сможете заснуть или, чего доброго, замерзнете, потяните вот за ту бечеву, зазвенит звоночек, я приду и вызволю вас.
Зодчий Наджмеддин, оставив гостя одного, запер дверь и удалился.
А Зульфикар все стоял в той же позе. Сердце невольно сжалось от страха. Он подошел к двери и рванул ее. Заперта! Подошел к высокому окну, этому единственному отверстию, откуда, очевидно, днем проникает сюда свет. Пустота! Посреди комнаты пень. Что это значит? Да уж не тюрьма ли это? Попасть в чужом городе под замок, да еще в доме прославленного зодчего Наджмеддина Бухари… Как все это непонятно, как странно! Ни за что ни про что оказаться в заточении. А может быть, его приняли за шпиона, за человека, подосланного царевичем Султаном Абу-Саидом?
Зульфикару доводилось слышать о том, что господин Наджмеддин Бухари близок его величеству, что он так же, как и Лутфи, Андугани, удостоен царских даров и милостей. А что, если в караван-сарай этой ночью явятся нукеры и отца Зульфикара тоже возьмут под стражу?
Но что общего между зодчим и воинами? Как может зодчий взять в руки меч воина? Нет, просто немыслимо, чтобы он внезапно превратился в палача. Неужели их – Зульфикара и отца – в чем-то заподозрили? Зульфикар вспомнил Самаркандскую смуту, самый разгар этой смуты.
Дворцовая знать, амиры, полководцы скинули с трона и заключили под стражу Халила Султана. Государь с большим войском двинулся на Самарканд, освободил Халила, отвез его в Хорасан, а правителем Самарканда назначил своего сына Мухаммада Тарагая Улугбека.
После этих событий черные дни наступили и для Самарканда и для Герата. Повсюду рыскали лазутчики и наветчики, жестоко преследовались не только сарбадары и хуруфиты, но и те, кто был на стороне Амира Сарибуга и Амира Сулеймана Хаша.
Зульфикар почувствовал, как у него леденеют ноги. Он подошел к нише, потрогал свечи. В этой огромной пустой комнате он, оказывается, не один: около свечи кружили мотыльки. Маленькие беззащитные создания, они летели прямо на огонь, сжигали крылышки и гибли, Пот&нуть бечеву, пусть зазвенит колокольчик. Кто знает может, как и обещал, явится старый зодчий. Что ж, не полюбилась здесь, не выдержал? Ничего, не поделаешь. Зульфикар допродавал достоять на правой ноге, согнув в коленке левую. Все равно холодно – слишком сырая земля. Разложить книги и тетради и встать на них? Нет. Книги не додирают ногами. А в его тетрадях – записки я чертежи и описания Муссало и моста через Герируд, зубцов крепостной стены и порталов, рисунки и описания мечети Джаме – словом, там все, что так восхитило Зульфи кара здесь, в Герате. Там и записи высоты зданий, их названия, даже набросано изображение нескольких медресе Бухары. В последнее время он не расставался с этими тетрадями, носил их повсюду с собой л дорожил ими больше всего на свете.
Он медленно подошел к пеньку, – стоявшему в середине комнаты, и сел на него.
Так хоть ноги не Касаются земля. Может ли он просидеть в таком неудобном положении до утра? Надо бы найти местечко где-нибудь в уголке и прилечь. Может быть, разложить инструменты, накрыть их халатом и лечь? Нет! Здесь кроется какая-то тайна, нельзя же ни за что ни про что засадить человека в сырой погреб?
Не за верность же преподносят такой сюрприз, здесь что-то не то, не то! – думал Зульфикар.
Еще раз обошел он пустой и холодный погреб. Большой пень, свеча, инструменты – ничего больше. Зульфикар снова подошел к двери и прислушался. Тишина. Лишь изредка доносится звук далеких шагов да еще где-то на потолке скребется мышь. И снова его мысли обратились к Наджмеддину Бухари.
От устада Наджмеддина он слыхал историю о том, как монголы не оставили камня на камне, от городов Утрар, Зернук и Нур на берегах Сырдарьи, как племена этих язычников и шаманов уничтожили десятки бесценных памятников архитектуры., превратили их в руины.
И такой великодушный человек, как зодчий, вдруг взял и засадил в холодный погреб приезжего из Бухары юношу, ладного самых рад ушлых надежд. Зульфикар подумал, что и он подобен вот этим мотылькам, что опрометчиво лезут в огонь, он тоже прилетел на огонь зодчего… Значит, и он сгорит и упадет возле подсвечника? Зульфикар тяжело задумался. И стыдно, и страшно…
Он посмотрел в дальний угол комнаты. Ему чудилось, будто там что-то шевелится и вдруг это: «что-то» подняло голову. Зульфикар вздрогнул. Кто это? Бес? Злой дух?
Кутаясь в саван, поднял с земли голову мертвец и уставился на Зульфикара. Были видны его: ребра а огромные горящие глаза. Зульфикар быстро зажмурился, но не утерпел и снова глянул в угол. Мертвец, вреде бы исчез, но уже через минуту снова начал мeдленно шевелиться. Однако страшнее всех мертвецов был холод. Зульфикар дрожал всем телом, ноги совсем за «тыли, начали ныть.
В ранней юности, когда он тяжко болел, ему также мерещились мертвецы и ведьмы. Он постоял около свечи, прочел молитву „ёсин“, отгоняющую злых духов-.. Это г странный пень, освещенный трепетным светом свечи;, снова привлек его внимание. Ради чего он торчит здесь посреди комнаты? Зачем его принесли в подвал? Кому охота была тащить сюда этот круглый пень орешины? Он снова подошел к пню, надеясь отвлечься, к стал внимательно разглядывать его. Здесь, безусловно, есть какая-то тайна, конечно же, есть. Он попробовал стронуть его с места. Какой тяжелый.
С новой силой заныли ноги. Эх, топор бы сейчас, разрубил бы он этот день на мелкие кусочки. Он оглядел полутемную комнату – ни топора, ни пилы. А на сердце тяжелым гнетом лежали страх и тревога. Что же это происходит? Он с силой пнул ногой пень, и вдруг тот неожиданно легко покатился по полу. И тут Зульфикар начал катать обрубок дерева по всей комнате. Потом выпрямился и передохнул. Он чувствовал, как начинают согреваться ноги. И видения куда-то пропала Снова Зульфикар принялся катать свой пень. Может быть, вся тайна в нем? Вот оно и началось, испытание, которое задал ему этот мудрый старец. Стало быть, чтобы не превратиться в ледышку, нужно катать пень. Нужно двигаться! Движение – тепло, а тепло – это сама жизнь, Движение и усердие – залог удачи. Что же, философия неплохая. Отец с детства твердил ему это.
Зульфикар катал пень по всей комнате, не минуя самых темных углов, даже того, где еще недавно шевелился мертвец. Нигде никого. Значит, ничего и не было. Теперь Зульфикар уже ни о чем и не думал, он и на свечу не глядел – все катал и катал пень по комнате. Какое там мерзнуть, он даже вспотел. Изредка Зульфикар останавливался передохнуть и снова продолжал свое занятие. Наступила полночь. Свеча догорела, и Зульфикар зажег новую. Он устал и прислонился к стене. Захотелось вздремнуть. Но нет! Спать нельзя. Закоченеешь. Он снова принялся катать пень. И снова согрелся, и снова забыл о сне. Мудрые люди, выходит, обретают сокровенный смысл не только в геометрии, математике или в науке исцеления, они обретают его и в самых, казалось бы, обычных вещах: порою больного излечивают не с помощью мумиё, а простой водой или добрым, вовремя сказанным словом.
Этой ночью Зульфикар вспомнил Айниддина Алама, которому выкололи глаза. По словам отца, Айниддин Алам, который вычерчивал проект медресе Пирмухам-мада, пристрастился к вину и допустил ошибку в расчетах и чертежах. А когда рухнули арки мечети в западной ее стороне, Айниддину Аламу по приказу государя выкололи глаза.
Несчастный дожил до старости, так он и умер слепым. А вот изобретшему „измеритель времени“ Ходже Мухаммаду Тимур подарил целый хурджун золота. Вот так оно и бывает: одному птица счастья Хумо опускается прямо на голову, другой – попадает в руки Азраила. Таковы превратности судьбы, говаривал отец, обтесывая камень.
„А этот старик, – думал Зульфикар, – запер меня в погребе и даже не намекнул, что нужно катать этот проклятый пень. Ведь иначе я бы совсем закоченел“. Он вдруг рассердился на старого зодчего: вот взять сейчас и потянуть бечеву, позвать его.
Нельзя же так безнаказанно издеваться над безвинным. Он подошел к свече и снова оглядел погреб: никого, только этот нелепый пень. Ночь. Тишина. Слышен лишь далекий лай собак, да снова на потолке скребется мышь. Слышны даже удары собственного сердца.
Нередко мастер Нусрат выговаривал сыну, упрекая его за излишнюю суетливость и вспыльчивость. Отца коробило, когда Зульфикар начинал суетиться по пустякам. „И тот, кто идет медленно, и тот, кто мчится как угорелый, – оба живут на свете. Так зачем же суетиться?“– добавлял отец. Но Зульфикар в душе не соглашался с ним.
Наджмеддин Бухари тоже спокоен, сдержан, немногословен. И вот поди ж ты, оказал „любезность“ человеку, пожелавшему поступить к нему в ученики. А Зульфикару так хотелось побродить по городу, полюбоваться Баг-и-Сафид – Белым садом, Баг-и-Джахан-аро – Садом, украшающим мир, постройками Мусалло, мечетью Джаме. До чего же жаль.
Перевалило за полночь. Зульфикар снова принялся за свой пень. Пришлось зажечь новую свечу. Спать расхотелось.
Все люди спят. Один лишь Зульфикар в беспрерывном движении. Ведь Дервиш Мухаммад написал знаменитые свои книги „Фазо илул хатут“ и „Рисолаи кавонди хатут“ („Достоинства оттиска“ и „Трактат о правилах каллиграфии“) в сыром подземелье, да и вообще этот знаменитый каллиграф создал в подземелье все свои произведения.
И Давлятшах Самарканди, и Нишапури, и изобретатель часов Ходжа Мухаммал Садр работали где-то на краю света в полной тишине…
Перед самым рассветом раздались шағи на лестнице, потом скрипнул ключ в замочной скважине. Зульфикар, в одной рубашке, вспотевший, остановился посреди комнаты.
В распахнувшуюся дверь проскользнул первый ранний луч. На пороге стоял зодчий и внимательно глядел на юношу.
Зульфикар вежливо поздоровался.
Старик поглядел на следы, оставленные обрубком орешника на земляном полу, на чапан и войлочный колпак Зульфикара, висевшие на гвозде, и понял, что юноша всю ночь катал пень. Сам Наджмеддин Бухари тоже не спал. Целую ночь он провел в комнате над подземельем, листая книги.
– Наденьте чапан, – посоветовал зодчий, – и идите за мной.
Зульфикар надел колпак, набросил на плечи чапан, подобрал книги и задул свечу. Вслед за Наджмеддином он медленно поднялся во двор.
– Испытание вы выдержали, господин Шаши, – сказал зодчий, оглядываясь на Зульфикара с улыбкой. – Не спорю, испытание не совсем обычное, даже просто странное. Не ожидали такого? Но что ж поделаешь? Мне нужно было, дитя мое, проверить вашу рассудительность и упорство. И мои учителя были когда-то безжалостны ко мне, зато научили многому. Должен вам сказать, что и юный Амир Хайдар, и внук его величества Аллаудавла, и два внука полководца Амира Бирандыка, и еще несколько „жаждущих знаний“ не сумели выдержать этого испытания. У них не хватило ума догадаться, что именно следует делать, дабы не замёрзнуть, и они звонили в колокольчик, просили их выпустить. Кое-кто обиделся на меня, но я твердо стоял на своем, сказал, что не нарушу своих правил и не возьму в ученики человека недогадливого, невыносливого и нетерпеливое». Вот вы увидите, бог даст, моих учеников Заврака Нишапури, Гавваса Мухаммада Хири. Я считаю их своими родными сыновьями. Положите книги в нишу, умойтесь, позавтракаем вместе. Потом поспите и – к отцу. Мне нужно поговорить с моим земляком.
