Текст книги "Зодчий"

Автор книги: Мирмухсин Мирсаидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

А в следующую пятницу к Джаме-мечети на полуденный намаз тек поток людей, и среди них, виновато втянув голову в плечи, шагал Сулейманбек. После отъезда Ибрагима Султана в Шираз принц Байсункур-мирза внезапно отстранил Сулейманбека от должности. Три палача слепо выполняли волю правителей – Караилан, Мухаммад Аргун и Сулейманбек. И вот настал час Сулейманбека, с плетки которого еще стекала кровь невинно замученных им людей, и его, этот столп государева престола, этот гвоздь, скреплявший устои царской власти, в мгновение ока вырвали, словно клещами, и выбросили за негодностью, разоблачив его гнусные деяния как лихоимца и распутника. И весть эта мигом распространилась по городу, переходя из уст в уста. Уже давно этот человек, скромный и смиренный на вид, привлек внимание Ибрагима Султана. Говорил он тихо и кротко, внимательно выслушивал приносимые ему жалобы, ласково трепал просителя по плечу, а сам пинком низвергал его в пропасть, давая волю неукротимой злобе и коварству. Умея подлаживаться к жестокому нраву Ибрагима Султана, Сулейманбек губил сотни люден ради личного обогащения, ради ненасытной своей корысти сжег он их очаги, развеял, как говорится, мягкое их ложе. Трижды приходил зодчий к Сулейманбеку просить о смягчении участи сына, и всякий раз этот кровавый палач обходился с ним мягко и ласково, а потом бежал к царевичу и, желая делом доказать свою преданность престолу, настаивал на поголовном истреблении хуруфитов. И он добился своего. И вот теперь, когда сорвана была с него личина человеколюбия и милосердия, когда прогнал его Байсункур-мирза, он сидел дома, не смея высунуть носа на улицу, сидел отверженный, не смея показаться на глаза соседям. Да и кому он пойдет жаловаться, ведь даже сам Шахрух знал цену этому грязному лицемеру.

Но прошло два-три месяца, и, подобно улитке, выглядывающей из своей раковины, выглянул на свет божий и Сулейманбек, поозирался вокруг. Тишина. И тогда отправился на свадебный пир к соседу. Перед ним поставили поднос с лепешками и сладостями, но никто не сел с ним рядом, никто не перемолвился с ним ни словом. И сидел он один, словно прокаженный. И тогда он покинул пир. И еще раз вышел он из дому, но теперь уже на похороны. И снова люди сторонились его и никто не разговаривал с ним. Его незаметно оттеснили в сторону, когда он пытался подставить плечо, чтоб хоть пять шагов пронести носилки с покойным, и в Джаме-мечети люди предпочитали сидеть пусть у самого выхода, только бы не рядом с ним. И хотя видел все это Сулейманбек и чувствовал людское отчуждение, тем не менее, по природной своей наглости, старался втереться в доверие к людям.

– А почему бы нам не расправиться с этим негодяем? – спросил как-то Фармон-каль, потрогав свой обоюдоострый кинжал, засунутый за голенище сапога. – Благое дело совершили бы.

– Ты что, забыл? Ведь мы же должны обо всем советоваться с Талабой.

– Верно, верно, – подтвердил Фармон-каль и, с улыбкой оглядев лоснящуюся физиономию друга, добавил – Оказывается, и ты умеешь давать умные советы.

– Стало быть, ты считал, что весь ум достался тебе? Видно, от избытка ума у тебя вся башка тлей покрылась и стала заскорузлой на манер сушеного абрикоса.

– Ай да молодец, – от души расхохотался Фармон-каль. – Ты, пожалуй, согласен, как телок моей тетушки, лизать сутки напролет этот сушеный абрикос, чтобы ума набраться.

– Замолчи, дружище, – возмутился Парфи. – Тошнит даже. Хорошо еще, что тебе в свое время паршу с башки шумовкой содрали, а то летали бы за тобой роем мухи со всего Герата.

– Сдаюсь. Победил меня, Недотепа. Видно, про таких, как ты, сказано: тупой нож руку режет. Молчишь, молчишь да как ляпнешь. Значит, бывает, и ты вдруг мозгами пошевелишь. Видать, когда аллах раздавал людям мозги, для тебя он не поскупился.

– А я тогда за твое плечо держался. И когда бог сказал: «Выкладывай свое желание», – я ответил: «Дай мне умишка хоть чуть больше, чем вот этому». Вот теперь я тебя и выручаю.

– Ну ладно, ладно, я же сказал, что ты победил. Давай лучше о делах поговорим. Что это Талаба в нашу лавку не заглядывает? Снова пойдем в медресе?

– А чего нам спешить?

– Я прямо тебе скажу, увижу Сулейманбека, так сердце и захолонет, покоя лишаюсь. И сдается мне, уж не пора ли освободить этого подлеца от лишнего бремени, от собственной башки?

– Ну ладно, пойдем в медресе завтра!

На следующий день на Кандахарском базаре появился Талаба. Ему, видите ли, срочно сапоги понадобились. Он зашел в лавку Фармон-каля и уселся на стульчик. После взаимных приветствий Фармон-каль сразу же перешел к делу и поделился своими планами с Талабой!.

– Мы не можем дать на это свое согласие, – негромко сказал Талаба. – Такого же мнения придерживается и сам Предводитель. Пусть люди видят, сколь жалка участь гнусных предателей. Прикончить его – значит избавить его от мук. Пусть он, как паршивая кошка, нигде не находит себе пристанища, пусть люди видят, что им все брезгуют, это весьма поучительно. Оставим его в покое, он и сам скоро подохнет. Еще много есть вельмож, которых неизбежно постигнет та же участь. А если через года два он еще не подохнет, тогда можно и посоветоваться, и разделаться с ним, – вполголоса промолвил Талаба.

– Верно, верно, – согласился Фармон-каль.

– Проказа – страшная болезнь. И хорошего человека может она поразить. Но такая проказа – наихудшая из проказ. Ее не излечить, и пусть все относятся к нему с брезгливостью, как к отмеченному страшным недугом.

– Верно, верно, – снова согласился Фармон-каль.

– Нет, мастер, слишком дорогие у вас сапоги, – вдруг полным голосом произнес Талаба. – Не по карману они мне. Где же нам, учащимся, такие деньги взять?

– Загляните в другой раз, мулла, может, подберем что-нибудь подешевле.

– Если бог будет милостив, конечно, – в тон ему ответил Талаба. Он простился и вышел из лавки.

Неспешно и мирно несла свои воды река Герируд, опоясывающая Герат. Казалось, не всплеснет, не прожурчит. Лишь изредка пробежит по ее зеркальной глади мерцающая рябь. И снова все тихо. Но под этой хрустальной гладью неудержимые течения рвались к северу, к Мургабу. И сторонний наблюдатель, глядя на спокойный бег воды, никогда бы не догадался о том, что творится там, в глубине. Но сами хорасанцы не только знали, но и чувствовали эту глубинную силу и мощь.

Глава XXXII
Обиталище чули-бобо

После вынужденной долгой стоянки в Талимарджане и Даште три арбы двинулись по хорошо укатанной дороге по направлению к Карши. На дне третьей арбы жалобно позвякивало все незатейливое имущество зодчего, пощаженное халачским бураном: кетмени, лопаты, мастерки, тазы для раствора ганча, большие сита для просеивания песка – словом, весь инструмент зодчего. На лошади сидел Гаввас Мухаммад. Табиб со своими неразлучными двумя хурджунами, набитыми целебными травами, трясся на смиренной своей кобылке рядом с первой арбой и беседовал с зодчим. После двухдневного пути они наконец увидели караван-сарай Карши. Уже при въезде в город на мосту их встретили люди бека, специально высланные навстречу знаменитому табибу в сопровождении которых табиб и поехал в усадьбу. Еще в пути табиб сообщил зодчему, что тяжко болен один из сыновей бека и что он обещал в среду навестить больного. Табиб также пообещал новым своим друзьям, что он устроит их в караван-сарае, а когда они хорошенько отдохнут ночью, он сам на рассвете прибудет в караван-сарай и проводит их немного по бухарской дороге. И зодчий и Харунбек горячо поблагодарили табиба. С этими словами табиб пересел на посланную за ним арбу и покатил в город. А к вечеру явились двое юношей и принесли от бека огромный дастархан с лепешками и сладостями, а также кувшин с кислым молоком. Они передали дары бека зодчему и сказали, что табиб велел пациенту непременно выпить все молоко на ночь, накрошив туда предварительно зеленого луку.

А наутро явился сам табиб вместе с младшим сыном бека и передал приглашение хозяина явиться к нему на завтрак. Когда подросток разговорился с Харунбеком, табиб отвел зодчего в сторону и сказал:

– В сущности, бек человек неплохой, прослышав о вашем приезде, он хочет устроить для вас торжественный завтрак.

– Что ж, мы охотно принимаем его приглашение, – ответил зодчий. – Тем паче сделаем это ради вас.

Итак, ранним утром отправился в путь наш маленький караван во главе с зодчим и табибом и, попетляв по улицам города, добрался до дворца бека. У самой калитки бек встретил дорогих гостей и поздоровался за руку с зодчим. Был он чернобородый, кругленький, лет за пятьдесят. Бадию и Масуму-бека пригласили во внутренний двор. Харунбек, ученики и братишка больного разместились на айване, а табиб, зодчий, сам хозяин и еще какой-то почтенный старец уселись вокруг дастархана в гостиной, все стены которой были изукрашены тонкой искусной резьбой. Бек, ничего не знавший ни о тех причинах, которые вынудили зодчего покинуть Герат, ни о его душевных муках, улыбаясь, сказал, что больной его сын сегодня впервые открыл глаза и посветлел лицом, узнав, что их дом посетили такие высокоуважаемые и высокоученые мужи, и что теперь он, наверное, выздоровеет. И еще сказал хозяин дома: великий Улугбек – прославленный во всем мире астроном, он берет под свое крыло людей науки. И, слушая его речи, не трудно было догадаться, что если остальные правители и беки будут всячески покровительствовать поэтам, каллиграфам, строителям и зодчим, то, несомненно, удостоятся одобрения Улугбека. И разумеется, гостеприимный хозяин старался не отстать от покровителей науки и искусства. Слушая разглагольствования бека, зодчий сразу понял, что хозяин дома в медресе не учился, что, в сущности, человек он малообразованный, хотя и ценит, правда, по-своему ценит, ученых и их труды. Догадался зодчий и о том, что почтенный старец, сидящий рядом с ним, – имам Джаме-мечети. Гости от всей души пожелали скорейшего исцеления болящему сыну бека. Беседа продолжалась. Хоть сам он и не был в Герате, сказал бек, но много наслышан о редкостной красоте Мусалло, Джаме-мечети и других величественных зданий, украшающих столицу. Табиб вовремя вспомнил предупреждение Харунбека и промолчал об истинных причинах, вынудивших зодчего покинуть насиженное гнездо. За завтраком хозяин дома обратился к зодчему.

– Не могли бы вы, уважаемый зодчий, остаться здесь у нас на месяц-другой? Простите меня за нескромность, но у нас есть к вам большая просьба.

– Я направляюсь по срочному делу в Бухару, – решив, что бек затеял отроить здесь у себя мечеть – недаром же он пригласил к завтраку имама, – ответил зодчий. – К тому же, ваша милость, я еще не совсем оправился от тяжкой болезни, что хорошо известно моему другу Ходже Абдуласаду. Иначе я с удовольствием выполнил бы вашу просьбу. Да и сейчас я охотно задержусь на два-три дня, чтобы помочь вашим мастерам разработать план строительства, если есть в этом необходимость.

– Тут двумя-тремя днями не обойдешься. Мы заплатим вам хорошую сумму. Дадим в ваше распоряжение столько людей, сколько потребуется. Вчера, как только мы прослышали о вашем приезде, я тут же об этом подумал. Я уже собрался было послать по этому делу доверенного человека, но из-за болезни сына нам было не до того.

~ – Какое же это дело? – спросил зодчий.

– Есть у нас такое место, называемое Ходжа Муборак. Там пасутся огромные отары овец и стада коров. Так вот чабаны и гуртоправы давно твердят, что там пора построить вблизи от дороги Сардоба – искусственный водоем. А если вы увидите избранное ими место, то сами не захотите оттуда уехать. Несколько сот лет назад жил там один святой Ялангач-авлиё, что значит «Голый святой», и завещал он потомкам построить в Ходжа Мубораке Сардоба. Не скрою, и мне это принесет немалые выгоды: каждый чабан посулил дать мне за это по сотне овец. Таким образом, через год-другой у нас будет около ста тысяч голов. Да и его высочество Улугбек-мирза повелел амирам и бекам возводить мосты, строить бани, рыть Сардоба.

– Благое дело, – промолвил зодчий.

– Конечно, если вы смогли бы построить у нас Сардоба, то это дело доброе. Но нам не следует забывать о здоровье и желании самого зодчего. Впрочем, ваш путь и так лежит через Ходжа Муборак. Если вы посетите и эти места и погостите у чабанов, то вам от этого будет только польза, ведь вам, уважаемый зодчий, прописано.

– Раз уж мы, уважаемый бек, будем проезжать через, те края, – сказал зодчий, – я на месте ознакомлюсь с положением дел, а главное, посоветуюсь со своими спутниками. И только тогда я смогу сообщить вам свое мнение. Для Сардоба средних размеров потребуется около ста пятидесяти тысяч плоских квадратных кирпичей, а для фундамента нужна специальная смесь золы с песком, так называемый кир, и еще много всего другого.

– Половина кирпича уже заготовлена в кишлаках Касаи и Пулоти, и там же есть опытные мастера – уста Абид и уста Худайберган. Они будут вам надежными помощниками.

– Сейчас трудно что-либо ответить, нужно осмотреть место, и тогда мы придем к определенному мнению. Но так или иначе, уважаемый бек, вы затеяли полезное и благородное дело. И нужно радоваться этому. Ведь не все наши беки берутся за такие благие дела.

– Караханид Арслан оставил после себя прекрасный памятник Минораи Калан. Он виден за семь ташей[39]39
  Таш – старинная мера длины, примерно 8 верст.


[Закрыть]. Он служит заблудившимся в песках караванам спасительным маяком. И, завидев его, люди, уже потерявшие надежду выбраться из пустыни, знают, что близка Бухара. Во времена саманидов[40]40
  Саманиды – среднеазиатская династия, правившая с середины IX до конца X века.


[Закрыть] и караханидов было построено много водоемов между Карши и Шахрисябзом. Когда Абу-Райхан Бируни направлялся в город Газну, он провел около водоемов целую неделю. Мы надеемся все вместе уговорить вас, – ласково улыбнулся бек, – если будет на то милость аллаха, может, те места и приглянуться вам.

Зодчий кивнул и взглянул на табиба, как бы желая сказать: «Не знает он, бек, чем полна сейчас моя настрадавшаяся, истерзанная душа. Будь я столь же беспечен и весел, как вы оба, я остался бы здесь надолго. Но ничего не поделаешь. Кто я? Просто зодчий, согнанный с насиженных мест и пробирающийся в Бухару, туда, где родился и вырос».

– Разрешите мне подумать, мне трудно дать ответ вам вот так сразу, – учтиво сказал зодчий беку.

Вернувшись в караван-сараи, зодчий собрал своих спутников и объявил им, что завтра рано поутру они отправляются в путь и, проехав Касан, заглянут к чабанам в Ходжа Муборак, тем паче что это совсем близко от дороги; и тут же изложил им просьбу бека. Ответом ему была мертвая тишина. Потом его спутники и родные дали ему обиняками понять, что они и так измучены дорогой и им лично не терпится прибыть поскорее в Бухару. Промолчал один лишь Харунбек, хотя он обычно откровенно высказывал зодчему свое мнение. Это молчание почему-то насторожило Бадию, и она без стеснения спросила Харунбека:

– А почему молчите вы?

Харунбек бросил беглый взгляд на Бадию. Он чувствовал, что после того случая в пустыне Калиф Бадия относится к нему настороженно, и поэтому сдержанно ответил:

– Арбы готовы, если на то будет воля аллаха, мы на рассвете отправимся в путь. Что же касается предложения бека, то этот вопрос решать не мне, а в первую очередь господину зодчему. Мое же дело доставить вас всех в Бухару живыми и невредимыми. Вот мое мнение, если вам интересно его узнать, госпожа Бадия.

– Если отец возьмется за эту работу, то мы просидим здесь бог знает сколько времени, а вы, очевидно, нас бросите и отправитесь обратно в Герат?..

– Пусть сначала господин зодчий прибудет на место, осмотрится и решит, как ему лучше поступить. А оттуда до Бухары всего день пути.

– Харунбек прав. На месте все и решим.

И на сей раз Бадия не могла упрекнуть ни в чем немногословного Харунбека.

А утром они отправились в путь.

Перед самым их отъездом в караван-сарай явился табиб. Он сердечно распрощался с зодчим и сообщил, что бек посылает вместе с ними своего младшего брата, который будет сопровождать их до самого Ходжа Муборака. Зодчий от души поблагодарил табиба.

– Мы бесконечно признательны вам за вашу доброту и никогда ее не забудем, – сказал зодчий.

Вместе с табибом явился и брат бека с двумя такими же юношами. Все они гарцевали на конях, и каждый держал в руках большой узел с припасами. Едва завидев Бадию, брат бека впился в нее взглядом, любуясь ее прелестным личиком, ее бровями, похожими на два распростертых ласточкиных крыла. А она, не поднимая глаз, горделиво похаживала около арб.

Караван тронулся в путь.

Трое провожатых из Карши ехали за арбой зодчего, тихо беседуя между собою. Харунбеку это явно не нравилось, и, попросив Зульфикара занять его место, он пересел на вторую арбу. Днем путешественники устроили короткий привал, а ближе к вечеру, миновав Касан, остановились на бескрайнем зеленом пастбище.

– Это и есть середина пути между Ходжа Мубораком и Касаном, – сказал брат бека. – Это место велено показать вам. И по-видимому, нам придется заночевать здесь.

– Отлично, – оживился зодчий, – здесь и заночуем.

И Бадия, и ученики с удивлением и радостью смотрели на него – ведь обычно к вечеру, когда приходило время слезать с арбы, он был совсем без сил.

– Здесь прекрасное, благодатное место. Подъедем к колодцу. А вы, бек-заде, покажите нам, где именно намечено сооружение водоема.

– Я точно не могу вам показать, – ответил юноша, – брат велел найти Чули-бобо, который живет где-то здесь, недалеко от колодца, и позвать его. Он знает.

Из ответа молодого человека чувствовалось, что тот не по своей воле отправился с ними в такую даль и что таков был приказ старшего брата, ослушаться коего он не смел.

– Нет, дитя мое, – сказал зодчий, – к Чули-бобо, так и быть, мы пойдем без вас. – И он велел Харунбеку ехать к колодцу.

, Харунбек направил лошадей в глубину долины, в сторону восхода, туда, где виднелась гряда холмов, а за ними пески. Здесь недалеко от колодца были разбросаны маленькие домишки, и, завидев арбы и конных, из одного домика вышел сам Чули-бобо. Харунбек, по обыкновению, спрыгнул с коня и взял в руки поводья, а Зульфикар с Завраком, приставив лесенку к арбе, помогли сойти зодчему, Масуме-бека и Бадие.

– Какой здесь превосходный воздух, – заметила Бадия. – Вот было бы хорошо, если бы город Карши построили именно здесь.

– Прямо у этого колодца? – подхватил Заврак, – Не так ли, госпожа?

– Выходит, и природа ошибается, – продолжала Бадия, – возводит города не в благодатных местах, а в каких-то закутках.

– Например, возвела Бухару, – снова вмешался Заврак, – не на берегу реки, а, что называется, на самом солнцепеке…

– А город Нишапур вообще, говорят, построен на месте заброшенного дворика.

– Вы просто не видели Нишапур, госпожа, – отрезал Заврак. – Нишапур-то как раз стоит на прекрасном месте.

– Каждый кулик свое болото хвалит!

– А господин бек-заде не из Карши ли родом? – спросил Заврак у гордо взиравшего на них брата бека.

– В общем, да, – неохотно ответил тот, сидя в седле и, видимо, не желая включаться в общую беседу. – Мы шахрисябзские, из племени барлас. Наш отец был полководцем.

– Ах вот как! Значит, с тех самых пор вам пожаловано звание беков? И ежели вы из племени барлас, то нет здесь никого, по мог бы поспорить с вами знатностью рода, – насмешливо протянул Заврак.

Тем временем зодчий, сойдя с арбы, поспешил навстречу бородатому человеку и протянул ему руку, как старому знакомому.

– Вы, наверно, и есть Чули-бобо? – приветливо сказал он.

– Да, это я, – ответил старик густым басом. – Добро пожаловать в наши края. Здоровы ли вы, благополучны ли?

– Да вот решили переночевать у колодца, а на рассвете отправимся дальше.

– Зачем же у колодца? Наши дома в вашем распоряжении. Пожалуйста, с дорогой душой!

– Благодарствуем.

– А кто вы такие будете? – спросил Чули-бобо.

– Вот этот юноша – брат его светлости бека, – пояснил зодчий. – А мы просто путники, едем в Бухару.

– Выпрягайте-ка живее лошадей, – сказал старик, – вам не вредно хорошенько отдохнуть с дороги.

Между тем из домиков высыпали дети и подростки и с любопытством разглядывали приезжих. Откуда-то появилось несколько огромных псов, тех, что называют степняками.

– Скоро с пастбищ вернутся и мои сыновья, – добавил старик.

Все, как обычно, принялись за дело: выбрали место, постлали войлок, выпрягли коней.

Брат бека наконец решил спешиться и тоже принял участие в общей работе. А зодчий и Чули-бобо обошли бок о бок окрестности, они направились в сторону восхода солнца, где crop с журчанием струился ручеек, и воды его исчезали вдали, словно таяли в песках.

– Благодатнейшие места, – повторил зодчий, желая вызвать старика на разговор.

– Ваша правда! Таких мест, пожалуй, и не сыщешь. Вот возьмите хоть этот ручей, что течет с холма. Красота, божья благодать. Однако в самые жаркие дни месяца саратан он высыхает, и нам приходится довольствоваться одним колодцем, – он показал рукой на расстилавшиеся вокруг долины. – Здесь, кроме моих сыновей, живет еще девять чабанов. Разводим каракульских овец. Выгодное это дело, вот только с водой плохо – не хватает. Если бы соорудить здесь водоем, какое бы это было счастье и для людей и для овец, да и для путешественников – вот таких, как вы. Даже птицы и те бы порадовались. С юности об этом мечтаю, но ничего мы сделать не можем. Руки у нас коротки для таких дел. Знают об этом и сотник и бек, но все почему-то не соберутся этим заняться. Мы обещали им овец. Приходили сюда откуда-то издалека мастера Абид и Худай-берган. Осмотрели все, да так ничего и не вышло…

– А в каком месте намечали строить водоем?

– Да вот здесь как раз, где мы стоим. Место это будто предназначено для водоема, да и вообще удобно во всех отношениях. Взгляните-ка сами. Мне приходилось видеть водоемы под Гузаром, Файзабадом, но такого места для сооружения водоема, пожалуй, нигде нет.

Степной мягкий ветерок и вечерняя прохлада располагали к задушевной беседе, но зодчий был сдержан и сосредоточен. Он обошел, внимательно разглядывая «благодатное, райское», по словам Чули-бобо, место для водоема и даже несколько раз измерил его шагами. Чули-бобо следил за каждым шагом зодчего, за выражением его лица: он понимал, что этот человек серьезно относится к делу и не напрасно он задает столько вопросов. Недаром же и сам он твердил, что, если бы вот здесь, на этом самом месте, возвышался бы купол, это было бы великое, богоугодное дело.

Харунбек, издали наблюдавший за двумя старцами, меряющими пространство около колодца и заинтересованно беседующими, привязал лошадей к колесам арбы, задал им корма и, подойдя поближе, прислушался к их разговору.

– Харунбек, братец, – вдруг позвал его зодчий, – это и есть то самое место, о котором мы говорили вчера. А вот этот пересохший арык образован из горных ручейков. Летом он пересыхает. Конечно, здесь нужен водоем. А как вы думаете?

– По-моему, вы правы, – ответил Харунбек.

– Тут и раньше приходили люди, осматривали, измеряли, как вы, – вмешался в разговор Чули-бобо, – а потом уходили, и все оставалось по-прежнему. А купол здесь просто необходим. За сотню верст до самого Каравулбазара, да и в противоположную сторону, до Камаши и Бешкента, нет ни одного настоящего водоема. Благое дело совершили бы!

– Если бы вы спросили моего совета, я бы сказал: вам незачем особенно спешить в Бухару, – заметил Харунбек.

– Почему это? – удивился зодчий.

– Да хотя бы потому, что вы, зодчий, никогда не отказывались совершить доброе дело ради людского блага. А сооружение водоема и есть весьма и весьма доброе дело.

– Да я и не отказываюсь, – тихо проговорил зодчий, – но как же я могу решать такие вопросы самолично. Не могу же я задерживать вас и ваши арбы. Сначала нужно расплатиться и отпустить вас. Я не отказываюсь строить водоем, тем более что он не для государя и его вельмож, а для бедного люда.

Увидав, что Чули-бобо направился к месту стоянки, где расстилали войлок, Харунбек шепнул:

– Отсюда до Бухары всего день пути. Я собирался рассказать вам всю правду, доставив вас до места. Но раз уж так случилось и мы с вами сейчас вдвоём, скажу сейчас. Сколько времени займет у вас эта работа?

.– Ну, месяц-полтора, – ответил зодчий.

– Если мы приедем в Бухару на полтора месяца позднее, тем лучше. Так оно будет куда безопаснее. Можно, конечно, ехать и сейчас, но я думаю, чем позже мы туда прибудем, тем лучше. Пусть сначала улягутся страсти. Тем паче, что табиб велел вам пить побольше молока и находиться на воздухе, что необходимо для вашего здоровья. А если уж быть совсем откровенным, то господин Талаба и мои друзья поручили мне доставить вас в Бухару в добром здравии. Так что я остаюсь с вами, а лошади и арбы в полном вашем распоряжении. Когда я доставлю вас в Бухару, я доложу по возращении господину Талабе, что исполнил порученное мне дело. И еще хочу сказать: один из убитых нами в Андхуде в песках – это Караилан.

– А кто же вы? – спросил зодчий.

– Я друг вашего сына Низамеддина. Меня называют Харуном-ткачом. И мне дали поручение – благополучно доставить вас с семьей в Бухару.

– Кто вам поручил это?

– Хуруфиты.

– Так вы и есть Харун-ткач из Майманы? Да, столько едем вместе, а я и не догадался.

– Мне было разрешено в случае необходимости сообщить вам об этом. Вот я и сообщил. Однако больше ни одна душа не должна знать об этом.

– Конечно, конечно, – поспешил уверить его зодчий.

– Так как же, решаем остаться?

– Остаемся!

– Тогда утром оповестим бека через его брата и скажем Чули-бобо. А до утра хорошенько отдохнем.

И Харунбек отправился поглядеть на лошадей.

В ту ночь юноши спали в степи. Зодчий с женой и дочерью разместились в доме Чули-бобо. А утром, за трапезой на открытом воздухе, зодчий сообщил ученикам о своем решении и попросил их совета. Ученики с радостью согласились, и в тот же день брат бека выехал домой – ему дали поручение сообщить его высочеству беку о решении строить водоем и обратиться к нему с просьбой как можно скорее доставить все необходимые материалы и людей. Пусть уста Абид и уста Худайберган тоже прибудут сюда, а людям пусть выдадут кетмени, лопаты, носилки и весь прочий инвентарь.

После трапезы брат бека со своими друзьями срочно отправился в путь, а Чули-бобо на радостях, созвав сыновей, зарезал лучшего барана, чтобы угостить дорогих гостей. Ученики, не мешкая, принялись за дело: они-то понимали, сколь ответственно дело, за которое они берутся; один засел за бумаги и чертежи, другой отправился знакомиться с местностью, третий взял на себя измерение пространства водоема.

Обескураженная Бадия, которой не терпелось поскорее добраться до Бухары, грустно глядела на отца.

– Вы это твердо решили, отец? – осмелилась она спросить.

– Да, дочка, решил твердо. Иначе нельзя. Это богоугодное дело.

– Но ведь вы же нездоровы!

– А без работы мне еще хуже. Излечусь здесь на воздухе.

– А как же быть с арбакешей?

– Он согласен. Я договорился с ним. А ты ведь моя дочь, и я подумал, что ты тоже согласишься.

Бадия промолчала. Чувствовалось, что она отнюдь не в восторге от отцовской затеи. Но что поделаешь со своенравным и упрямым стариком, который считал свою работу важнее всего на свете.

Огорчило решение зодчего и Зульфикара. Он мечтал поскорее попасть домой, обнять отца и мать, надеялся, что родители с почестями встретят зодчего. Никто, думалось ему, не станет теперь чинить препятствий, он устроит свадьбу и женится на Бадие.

– Отец хочет остаться здесь, – обратилась Бадия к Харунбеку. – Надумал строить водоем. Как вы к этому относитесь?

– Ваш отец благороднейший человек и бесценный мастер. Всю свою жизнь он трудился, делал все, что мог, для людей. Верен он себе и сейчас. Ведь не каждому по плечу такая работа, за которую он взялся.

Бадия промолчала.

– А вы уедете, покинете нас?

– Нет, не уеду. И вас не покину.

– Спасибо за вашу преданность, – шепнула Бадия, поняв, что вопросов больше задавать не следует.

А Зульфикар, ничего не знавший о разговоре Бадии с Харунбеком, в свою очередь обратился к нему:

– Наш устад хочет задержаться здесь на месяц-другой. Вы, конечно, покинете нас?

– Уважаемый господин Шаши, свое мнение я уже высказал вашей невесте, госпоже Бадие.

– Рыть землю предоставьте вот этим молодцам, – предложил молодой чабан, указывая на братьев – в этом деле нет им равных. А кто, вы думаете, вырыл этот колодец? Они!

. – Если дать им волю, так они здесь всю землю переворошат, – с улыбкой сказал Чули-бобо. – Даже сусликам и кротам за ними не угнаться.

– Что верно, то верно, – засмеялся один из братьев, которого прозвали «кротом», так как от рождения один глаз был у него прищурен. – Но есть и такие, которые и по нужде побегут к колодцу, – добавил он.

– Полегче, полегче, – строго заметил Чули-бобо.

– Да что говорить, – продолжал шутник, – страда ем мы одним недугом – справляемся вдесятером с четырьмястами баранами, а вот поладить между собой не можем. Наше счастье, что живет среди нас Чули-бобо.

– А вы полегче насчет слепых кротов, – сказал Зульфикар. – Такие шуточки могут и нас задеть.

Заврак Нишапури взглянул на Зульфикара и перевел взгляд на улыбающуюся Бадию.

– И мы от вас не отстанем, – сказал он, – на восемнадцать присутствующих здесь не хватает только полтора глаза да половинки ума.

Все весело рассмеялись.

– Да это не мои слова, – заметил Заврак и кивнул на Зульфикара. – Их провозгласил «глашатай Бухары».

Снова раздался взрыв смеха – «глашатаями Бухары» обыкновенно называли особенно крикливых ослов, – Вы, оказывается, тоже шутник, – сказал Чули-бобо. – А я-то думал, только наши чабаны дерзки на язык, если к слову придется, родного отца не пощадят.

Зодчий, долго хранивший молчание, взглянул на Чули-бобо:

– А где будем брать песок?

– Да ведь кругом пески.

– Этот как раз и не годится.

– Почему?

– Нужен речной песок.

– Будем возить из Касана и Кашкадарьи, – А дожди еще не скоро начнутся?

– Эге, время еще есть. Здесь у нас не то что в Самарканде, дождей выпадает мало…

– Ну ладно, утром, благословясь, начнем…

– Дай вам бог здоровья, – сказал Чули-бобо, и глаза его заблестели от радости. – А от бека не будем ждать вестей?

– Вести от бека будут. Он ведь сам меня просил об этом. Самое главное, чтобы его высочество бек вовремя обеспечил нас материалом да людей дал в подмогу. Тогда дела пойдут на лад.

На следующее утро зодчий с учениками отправился к ручью, где было намечено сооружение водоема. А Чули-бобо вместе с сыном стояли над связанным бараном, ожидая зодчего., – Дайте свое благословление, – попросил он зодчего и молитвенно сложил ладони.

Зодчий остановился на минуту и дал благословление. Чабаны тут же закололи барана.

– Ну, а теперь в котел его, – приказал Чули-бобо, – велите женщинам нарезать лапшу.