Текст книги "Зодчий"

Автор книги: Мирмухсин Мирсаидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Глава XVII
Святой, обитающий в пещере

Масума-бека уступила после настоятельных просьб дочери и, оставив мужа с друзьями, отправилась к подножию горы Кухисиёх, к святому. Бадия пожелала сама нести поднос с приготовленными для святого слоеными лепешками. Пещера находилась примерно в двух фарсангах от того места, где стояли шатры, и была хорошо видна из долины. Женщин сопровождали Заврак и Зульфикар. Присоединился к ним и Худододбек. Откуда только взялась эта несвойственная ему скромность и почтительность – сын Кавама был любезен с Масумой-бека и вежлив с Зульфнкаром и Завраком.

– Воистину чудо! – сказал Худододбек, насмешливо улыбаясь Бадие и оглядев ее с ног до головы. – Поздравляю!

– А ведь я ходила молить Амира Давуда Барласа, чтобы он вместе с братом взял меня на войну защищать наше отечество. Но он отказал, – отрезала Бадия.

– Весьма похвально, – промямлил Худододбек сдав, ленным голосом. Настроение у него сразу испортилось, и он как-то сник. – Ваша отвага и мужество, – продолжал он, стараясь замять неприятный для его самолюбия разговор, – достойны всяческого восхищения.

Война тоже имеет свою прелесть… Со всех сторон собирается множество людей, шутят, рассказывают разные интересные истории, делятся всем, что есть…

– А знаете, я слыхала, что, когда со славой вернутся наши храбрецы с войны, начнут сечь головы тем, кто уклонялся от бранных дел, – отрезала Бадия. – Слыхала я это от людей, близких ко двору. И помнится, еще подумала, не достаточно ли голов, отсеченных на войне! Было бы весьма прискорбно, если бы еще и здесь начали рубить головы.

– Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь приятном, – мягко прервала дочку Масума-бека. – Война, слава богу, кончилась. Мирза Мухаммад Тарагай и славный Амир Давуд Барлас возвращаются. Если господь будет к нам благосклонен, скоро приедет и сыночек мой Низамеддин.

Желая хоть как-нибудь утешить пристыженного Худододбека, добросердечный Заврак, хоть и слыл насмешником, обратился к юноше.

– Послушайте, бек, вы часто бываете у Пули Малана и Герируда. Ваш отец, говорят, возглавил перестройку моста?

– Да, – оживился Худододбек, – а я ему помогаю, присматриваю за работами.

Однако голос его прозвучал глухо, словно сорванные струны. На самом-то деле он ходил к мосту; но вовсе не на строительство, а на петушиные бои.

Получив «оплеуху» от Бадии, Худододбек совсем притих. Он шел слева, слегка поотстав от Заврака.

У самого входа в пещеру, на высоком и плоском камне, сидел знаменитый святой – худой, обнаженный до пояса старец; сейчас он усердно поддерживал огонь в костре, кидая в него сухие сучья. Камни у входа в пещеру и даже вокруг пещеры почернели от дыма. Святой то и дело подправлял сучья, дул на огонь и передвигал кумган.

Поклонившись хмуро глядевшему на них святому, гости положили перед ним приношения и бросили в старую глиняную чашку по серебряной монете, затем, согнув колени, уселись вокруг костра. Святой простер руки, благословляя пришедших, потом поднялся с камня и удалился в пещеру. Через минуту он вынес оттуда затейливо витые бараньи рога. Все, начиная с Масумы-бека, по очереди приложились к ним, и святой снова унес их в пещеру. За все это время он не промолвил ни слова, будто немой. Все приходившие сюда поклониться великому молчальнику знали, что он редко размыкает свои уста. Но если ему все же задавали вопрос, он отвечал коротко. Впрочем, вопросы задавали ему редко. Приходившие на поклонение отдавали свои дары, прикладывались к рогу и так же молча удалялись вспять. Возле святого суетился какой-то старичок.

Бадия кинула в глиняную чашку одну монету и обратилась к святому:

– Помолитесь за здравие моего брата Низамеддина, ушедшего на войну, скажите хоть что-нибудь о нем… и обо мне тоже…

Масума-бека была поражена дерзостью дочери. Да и все, затаив дыхание, глядели на святого.

– Брат твой скоро вернется, – проговорил святой и шепотом прочел молитву. Потом пристально поглядел на Бадию. – А ты станешь невесткой в хорошем доме. Будешь жить долго, родишь семь сыновей и семь дочерей.

Бадия залилась румянцем.

– Покайся, покайся, – шептала Масума-бека дочери. Но Бадия продолжала сидеть, не разжимая губ. Затем низко поклонилась святому и стала спускаться по тропинке вниз. За ней поднялись и все остальные и, приложив руки к груди в знак прощания, побрели вслед за Бадией.

Как святому удалось разгадать ее тайну, как узнал он, что она вовсе не юноша? Это обстоятельство почему-то ужасно расстроило Бадию, и весь ее боевой задор сник, будто у воина, у которого сломана сабля и продырявлен щит. Впрочем, все испытали какое-то смутное чувство не то тревоги, не то досады, кроме Худододбека, который оживился. То и дело он исподлобья поглядывал на Бадию. Заврак Нишапури старался угадать, что это за «хороший дом», о котором сказал святой, – конечно, дом Худододбека. И вот этот дубина станет отцом семерых сыновей и семерых дочерей?!

Масума-бека не могла опомниться из-за дерзости дочери. А совсем помрачневший Зульфикар нарочно поотстал от остальных.

– Моя мама ежегодно ездит на поклон к этому высокочтимому старцу, – первым нарушил молчание Худодододбек, – и просит его помолиться за нас.

Он шел впереди, гордо выступая, словно победитель. В душе он был рад, что Бадию осадили.

– Этого святого время от времени посещает сам Ибрагим Султан. Святой всеведущ, никто не может ему солгать.

– Этот святой и впрямь провидец, – заметил Зульфикар, вмешиваясь в разговор. – Однако у госпожи Бадии из-под колпака волосы выбились, и он увидел их. Да и всем известно, что гератские девушки имеют обыкновение выезжать на гулянье в мужской одежде. Вот пойдемте сейчас на праздничный базар, я вам покажу таких «юношей»…

Бадия кинула на Зульфикара благодарный взгляд. Как и всегда, он старался защитить ее. Она повеселела. Но слова Зульфикара пришлись не по душе Худододбеку.

– Дорогой Зульфикар Шаши, – возразил он, – о святых нельзя говорить непочтительно. Правдавещь горькая, на то она и правда. К тому же этот святой – человек весьма достойный и досточтимый, тем, кто поклоняется ему, сопутствует удача. Пророчества его сбываются…

– Ау меня заболело горло, – видно, зря, я целовал рога этого грязного козла, – перебил его Зульфикар. – Интересно, зарезали этого козла или сам сдох после драки.

Все рассмеялись. Но слова Зульфикара были прямым вызовом Худододбеку – страстному любителю козлиных боев.

– У меня и впрямь выбились пряди волос, – шепнула Бадия Зульфикару.

– Да и не только это, – ответил Зульфикар, – вам бы ремень ослабить. Тут даже трехлетий младенец все поймет.

– И вы тоже заметили?

– Я же не слепой, я ваш страж, ваш верный пес.

Бадия ласково улыбнулась Зульфикару, никто не слыхал тех беглых фраз, которыми они успели обменяться на ходу. К Бадие вернулась обычная веселость и желание озорничать.

Вернувшись от святого, наши паломники решили пойти на базар. На огромной равнине, превратившейся нынче в базар, высились груды ревеня и шпината. Кондитеры, вышедшие из своих шатров, бойко торговали халвой, самсой и прочим весьма заманчивым товаром, разложенным красивыми горками. Здесь уже толпился народ, особенно молодежь. То и дело попадались девушки в юношеских нарядах. Масума-бека, шедшая в окружении трех юношей, нырнула в самую, гущу толпы – здесь торговали тканями. Заврак купил целую охапку ревеня и роздал своим спутникам. Сам Нишапури с удовольствием жевал кисловатый ревень и забавно морщился.

Худододбек приценился к отрезу шелка и с достоинством преподнес свой дар Масуме-бека. Бадие же он с поклоном вручил материю с золотистой каймой. Женщины не посмели отказаться – таков был обычай в эти праздничные дни.

– Ох, какая прелесть, – восхищенно твердила Бадия, широко, по-детски раскрыв свои прелестные глаза. За эти отрезы Худододбек отвалил несколько золотых. И, взглянув на гордо стоящего рядом Худододбека, добавила – Правильно говорят; дружи либо с царем, либо с палачом – либо получишь хорошую должность, либо отправишься на плаху. А вот с такими, как Нишапури, будешь жевать кислый ревень и корчить рожи. Ха-ха-ха…

– А этот дар от нас, – сказала Масума-бека, протягивая Худододбеку маленькую корзиночку с цветами.

– Считайте, что этот подарок и от нас, бек, – добавил улыбаясь Заврак.

Бадия взглянула на опечаленных юношей – Заврака и Зульфикара, попросила у матери золотую монету и, купив две точно такие же корзиночки с цветами, поднесла им:

– Вот теперь мы все с подарками.

Долго еще бродили они по базару, и Бадия все думала о святом и его вещих предсказаниях. Мысли ее витали вокруг Зульфикара и Худододбека, так непохожих друг на друга, и в сердце ее закралось смятение.

Глава XVIII
Распутство покарано

Смотритель работ Ахмад Чалаби во всем пытался подражать царевичам, не замечая, как смехотворны все его попытки. Прослышав о том, что устад Бухари с устадом Кавамом и мавляной Табризи отправились за город, он послал вслед за ними двух своих людей – тех самых, в красных чапанах, и почувствовал, что руки теперь у него развязаны. А почувствовав, решил повеселиться в одном из притонов Герата.

И манерой говорить, засовывая при этом руку за широкий ремень, и распрямлять стан, выпячивая грудь, и похаживать туда и сюда, словно погруженный в раздумье, – всем, каждым жестом подражал он Ибрагиму Султану. И до Чалаби тоже дошел слух, будто царевичи – известные распутники и что Ибрагим Султан даже получил прозвище «искусного развратника». Он выкрадывал молодых женщин и девушек, помещал их в притоны, тайно созданные, сорил там направо и налево деньгами, не считая золотых, которыми вечно были набиты его карманы.

Взяв мешочек с золотыми, теми самыми, что он недоплачивал рабочим и ученикам, Чалаби с наступлением темноты отправился к рафизийцам, обосновавшимся в одном из тихих переулков на самой окраине города. В подражание вельможам, он еще днем послал дошлого человека сообщить, чтобы все было приготовлено к его приходуй чтобы выбрали для него одну из юных дамасских или карабахских красавиц.

У дверей притона Ахмада Чалаби встретил косоглазый верзила и ввел в полутемную комнату. На столике были расставлены яства и вина, в глубине приготовлена постель.

В маленькой передней, у обложенной камнем квадратной ямки для стока воды, приготовлен кувшин с теплой водой и полотенце…

Войдя в комнату, Ахмад Чалаби снял чапан, стянул с головы чалму и повесил на гвоздь. Затем уселся на толстом тюфяке, лежащем у низенького столика. И сразу скрипнула дверь. В комнату, нарядно одетая, вошла молодая красотка в шелках. Поклонившись гостю, она села напротив.

Сердце Ахмада Чалаби громко застучало – девушка оказалась на редкость хороша собой – стройная, гибкая, с роскошной грудью и красиво изогнутыми бровями. На вид ей было лет восемнадцать – девятнадцать.

Посланец Ахмада Чалаби еще с утра предупредил хозяина притона, что вечером, мол, пожалует гость – один из отпрысков царского рода, и золотых монет он уж, конечно, не пожалеет. Поэтому-то, добавил он, нужно найти девушку, ничем не уступающую первым красавицам из Дамаска.

– Как тебя зовут? – спросил Чалаби, задыхаясь от волнения.

– Малак, – ответила та, удивляясь вопросу – знатные гости никогда не интересовались ее именем. Не дожидаясь дальнейших вопросов, она повисла у Чалаби на шее. Ведь царевичи, выпив вина, сразу же начинали заниматься любовью. Важный, надутый и одновременно растерянный вид этого человека показался ей не только странным, но и смешным, и девушка незаметно улыбнулась. И, отойдя от знатного гостя, она, приложив руку к сердцу, низко поклонилась:

– Я из страны Вечерней Зари, из города Дамаска, уважаемый царевич. – Малак с трудом выговаривала тюркские слова.

Видя, что тот, кого она величала «царевичем», сидит хмурый, она проворно налила вина в пиалу, обнажив при этом свои белые нежные руки, и поднесла Ахмаду:

– Выпейте!

Ахмад Чалаби взял из ее рук пиалу и залпом проглотил вино. Потом он одну за другой выпил еще несколько пиал, надеясь подогреть свой мужской пыл.

Малак пустила в ход все свое искусство, она делала, то, что предназначалось лишь для самых знатных особ.

Но Ахмад Чалаби скис, безнадежно скис. И до самой полуночи Малак так и не удалось расшевелить гостя. Пришлось Ахмаду в конце концов одеться и ни с чем отправиться восвояси.

Когда он был уже у двери, его перехватил хозяин заведения со свечой в руке, преградив ему путь:

– Вы еще не расплатились, господин!

– Она сама виновата. Ничего и не было…

Косоглазый хозяин поставил свечу и сильными руками схватил Ахмада за грудки:

– А ну платите, нечего жульничать, не то живым отсюда не уйдете. Я с самого утра возился гут для вас.

– Так почему же она не утешила меня?

– Не утешила? Она ведь лежала перед тобой в чем мать родила, да еще в такой позе, что только самый негодный мужчина мог остаться равнодушным. Плати за все!

– Не заплачу, – уперся было Ахмад Чалаби, но тут же, получив удар под нижнюю челюсть, плюхнулся на пол. Заметив, что хозяин уже поднял ногу, собираясь пнуть его сапогом, Чалаби завопил – Брось, сейчас я заплачу!

Кое-как поднявшись, он вытащил из кармана мешочек и начал отсчитывать золотые, но косоглазый с силой рванул мешочек из его рук.

– Благодари аллаха, что уходишь отсюда живым! – Тут косоглазый левой рукой выхватил кинжал из-за пояса Ахмада Чалаби. – Подлец! Не смеешь ты носить кинжал. А скажешь хоть слово, ославлю на весь город. Проваливай!

Словно побитый пес поплелся Ахмад Чалаби домой.

С неделю он пролежал не поднимаясь, но, услыхав, что зодчий с семьей и друзьями вернулся в город, поднялся и побрел на стройку. Слабым голосом, почтительно кланяясь, он заявил, что был болен и, по обыкновению, добавил:

– Царевич почти совсем не выдает денег.

– Что ж, – улыбнулся зодчий, – как говорят, задумавши жениться, не бойся брать в долг: с долгами расплатишься, а жена останется. Если царевичи не поскупятся, сами же будут довольны.

Услыхав слова о жене, Ахмад Чалаби побледнел. Он решил, что весть о его посещении притона уже распространилась по городу, осекся, залепетал что-то невнятное и трусливо взглянул на зодчего.

Глава XIX
Непредвиденное происшествие

Многолюдный праздник был в самом разгаре – все шумно веселились, смеялись. Повсюду затевались игры. Худододбек, надеявшийся, что Бадия переоденется и сбросив мужскую одежду, предстанет перед ним во всей своей красе, горько разочаровался. Она по-прежнему с невозмутимым видом повсюду ходила с Худододбеком и учениками отца, вела себя смело и даже дерзко.

Пожевывая ревень, они уже несколько раз обошли базар и вдруг в отдалении заметили наездников, готовящихся к скачкам – улаку. Наездники прогуливали лошадей, скакали для разминки, круто сворачивая то в одну, то в другую сторону. Оставшийся в одиночестве гнедой Бадии нервничал, бил копытами и ржал. Бадия, наблюдавшая и за наездниками и за привязанным к колышку конем, вдруг обратилась к своим спутникам:

– Господа, разрешите попрощаться с вами, мне нужно помочь кое в чем отцу.

Она отошла от них и направилась к гнедому. Юноши молча глядели ей вслед.

Бадия подошла к коню, огладила его, чтобы успокоить, затем оседлала и затянула подпругу; надев на него уздечку, она кинула поводья на луку седла. Конь, должно быть, стосковавшийся по своей хозяйке, стоял теперь тихо, готовый выполнить любое ее желание.

Бадия обошла вокруг лошади, огляделась по сторонам, увидела Зульфикара, Заврака и Худододбека, которые издали посматривали в ее сторону. А еще через минуту она уже легко вскочила в седло и помчалась туда, где готовились к скачкам наездники. Трое юношей молча глядели ей вслед.

«Молодой наездник» на резвой гнедой лошади ничем не отличался от всех других всадников. Но ее-то спутники знали, что, кроме Бадии, ни одна девушка не участвовала в скачке, хотя здесь то и дело попадались девушки в мужской одежде. Зульфикар показал Худододбеку одного такого «юношу», покупавшего ревень. «Юноша», почувствовав на себе взгляды мужчин, поспешил быстрее расплатиться с торговцем.

– Вот, пожалуйста, прекрасное подтверждение моих слов! – заметил Зульфикар. – У нас в Бухаре нет такого обычая. Герат, конечно, столица, поэтому и выдумывают здесь бог знает что.

– Ну-у, Бухара ведь далеко, это почти глушь, – небрежно бросил Худододбек. – К тому же, говорят, она кишмя кишит ревностными духовниками. Не так ли?

– Верно. Но кроме духовников там много зодчих и отличных мастеров, – возразил Зульфикар. И, как бы предугадывая вопрос Худододбека, зачем же в таком случае он, бухарец, приехал в Герат, добавил – Хотя в Бухаре и не такие прославленные зодчие, как наш земляк Наджмеддин Бухари, но все же там много талантливых творцов. А что касается меня лично, то меня интересует совершенно особая манера Наджмеддина Бухари. Для этого-то я и приехал сюда.

– Да, господин зодчий Наджмеддин Бухари единственный в своем роде, – протянул Худододбек, внимательно поглядев на Зульфикара.

– Конечно, и господин Наджмеддин Бухари и ваш досточтимый батюшка устад Кавам – самые искусные зодчие во всем Хорасане и Мавераннахре. И говорю я это не только из чувства любви и привязанности – таково мнение всех ученых людей, всего просвещенного мира, преклоняющегося перед их талантом.

Худододбек промолчал. Они снова стали глядеть на весело скачущих наездников. Человек двадцать скакали во всю прыть, стараясь обогнать соперников, и среди них мчалась Бадия; пытаясь прийти первой, она то и дело понукала своего гнедого.

…Вдруг произошло нечто непонятное – Бадия исчезла из рядов конных, только что какой-то всадник скакал рядом с ней, голова в голову, а сейчас и этого всадника не было. Зульфикар первый увидел гнедого без седока. Молнией мелькнула страшная мысль, сердце замерло от ужаса.

В следующий же миг, лишь успев крикнуть: «Бадию похитили!», кинулся он со всех ног к группе наездников. Те, кто заметили, как несколько мгновений назад юношу, скакавшего рядом с ними, кто-то буквально сорвал с лошади и, бросив поперек седла, ускакал, осадили своих коней, пораженные и недоумевающие. Остальные, растерянные, отъехав в сторону, сбились в кучу.

За Зульфикаром кинулся Заврак, и лишь Худододбек продолжал неподвижно стоять на месте.

Прибежавший первым Зульфикар кинулся к гнедому. Поймав его, он вскочил в седло, схватил поводья и, пришпорив коня, пустил его галопом в сторону гор. Он летел за едва видневшимся вдали всадником, казавшимся Отсюда маленькой точкой.

Без устали понукал Зульфикар коня. Наездник, похитивший Бадию, свернул вправо, в ущелье, и исчез из глаз.

«Скачи же мой конь, скачи!»

Зульфикар тоже свернул в ущелье. Еще издали заметив шапочку, упавшую с головы Бадии, он поскакал еще быстрее. Иногда на поворотах он на миг видел конного и, стараясь не выпустить его из виду, снова и снова пришпоривал коня: «О боже, не дай свершиться преступлению». Глаза его были устремлены вперед, туда, где мелькала темная точка.

Вот тебе и озорство! А если не удастся догнать похитителя? Что станет с отцом, с матерью? А он сам? Как перенесет это горе? Если он лишится Бадии, то уж лучше броситься вон с той горы. Другого пути нет! «Ну же, гнедой, дружище, лети как ветер!»

Но добрый конь и без того скакал изо всех сил, птицей перелетая через ямы и овраги, словно выросли у него за спиной крылья.

Значит, кто-то следил за ней. Ведь о том, что она девушка, никто, кроме святого, не знал.

Тут Зульфикар подумал о Худододбеке. «Разиня несчастная, – шепнул он про себя. – И это называется жених! Нет, не любит он Бадию».

«Быстрее, дружище, быстрее!»

Если он не нагонит похитителя, не выручит Бадию, зодчий и Масума-бека не переживут горя. О господи, помоги! Не сегодня-завтра вернется с войны Низамеддин, и если он узнает, что сестра похищена, и он не перенесет такого позора. Злодей, очевидно, преследовал Бадию от самого города. То-то Зульфикар приметил человека в красном и еще одного усатого, это они вели коней в поводу и все время вертелись около арбы зодчего!

Зульфикар увидел их еще на переезде через Пули Малан…

«Быстрее, дружище, быстрее!»

Похититель то возникал, то исчезал вдали и вдруг совсем пропал. А Зульфикар все мчался вперед. Вершины гор нависали над ним, точно вот-вот опрокинутся…

: И вдруг прямо перед собой, на каменистом берегу реки, Зульфикар увидал лошадь злодея без седока. Седло сползло набок, а несколько поодаль стояла Бадия. Зульфикар соскочил с коня и бросился к ней. В руках ее сверкал знакомый Зульфикару кинжал. Бадия молча кивнула на верзилу бандита в красном чапане и чалме. Он лежал ничком на обочине дороги с закатившимися глазами, точно прирезанный бык.

– Что случилось? – закричал Зульфикар.

– А что могло случиться? – спокойно ответила Бадия, бросив презрительный взгляд на поверженного своего похитителя. – Только здесь мне удалось выхватить кинжал…

– Госпожа, я подсажу вас на лошадь. Поскорее уедем отсюда.

– Дайте немного воды, – попросила Бадия. – Это все козни проклятого Чалаби. Этот сам признался мне перед тем, как сдохнуть.

Зульфикар зачерпнул горстью воду и дал Бадие напиться. Его поражало самообладание девушки, подумать только, как пренебрежительно отнеслась она к этому страшному событию. Невероятно! Да и впрямь уж не юноша ли она? Зульфикар не верил глазам своим.

– Уедем, госпожа!

– Подведите гнедого вон к тому камню, чтобы я могла сесть на него. А вы берите коня этого борова, – посоветовала Бадия. – Доедем до шатра и прогоним его.

Зульфикар приподнял девушку и усадил ее в седло.

И тут они увидели приближающегося к ним всадника. Зульфикар выхватил из-за пояса кинжал. А незнакомец, подскакав к ним, осадил коня, бросил хмурый взгляд на Зульфикара, на Бадию, затем перевел взгляд на мертвеца. Он понял все. Он догадался, что небезопасно, да и бесполезно ввязываться сейчас в драку, поэтому, помолчав, снова взглянул на Зульфикара:

– Кто его убил?

– Я! – Бадия с вызовом посмотрела на незнакомца.

– А это твой брат?

– Брат!

– Уезжайте отсюда, и советую не попадаться мне на глаза. Впрочем, приятель мой сам виноват, – значит, суждена ему была такая смерть. А ты, – он снова поглядел на Бадию, – будь осторожна, не то никогда к отцу не вернешься, хотя и оказалась ты куда отважней, чем мы думали.

Бадия окинула незнакомца полным презрения взглядом и пришпорила коня. Зульфикар с кинжалом в руке зашагал рядом. Так они добрались до ущелья. И тут Зульфикар, по настоятельной просьбе Бадии, сел позади нее на гнедого.

Несмотря на усталость, верный конь легко нес двух всадников и, казалось, даже не слишком притомился от бешеной скачки. Голова Бадии бессильно упала на грудь Зульфикара. Девушка не чувствовала боли в ушибленной ноге и была точно во хмелю. Будь сейчас с нею отец или брат Низамеддин, она, быть может, застонала бы, заплакала.

– Когда подъедем поближе, я слезу с коня, – сказал Зульфикар.

– Не бойтесь, нас никто не увидит. Разве что горы да небо.

– При чем здесь горы да небо, – ответил Зульфикар. – Пока я мчался за вами, я чуть с ума не сошел от ужаса.

– А мама ничего не заметила?

– Не знаю. Заврак и Худододбек видели.

– Ну и пусть! – протянула Бадия и снова положила голову на грудь Зульфикара.

Убедившись, что вокруг никого нет, Зульфикар обнял Бадию и коснулся поцелуем ее губ. Она, казалось, сама ждала этого. Крепко прижавшись к Зульфикару, Бадия замерла.

– Пустите, – шепнула она через минуту.

– Еще один раз!

– Довольно, – сказала Бадия, глядя на Зульфикара. И уже совсем строго добавила – Никто ничего не должен знать, никому ни слова. Ведь даже дружок его сказал, что виноват он сам.

Зульфикар и Бадия миновали ущелье. На повороте к площади, где происходило празднество, они наткнулись на запыхавшегося и бледного Заврака Нишапури, он бежал им навстречу, Увидев их живыми и невредимыми, он остановился и с облегчением вздохнул. Бадия ехала на гнедом, слева от нее шагал Зульфикар.

– Что случилось? – глухим голосом спросил Заврак.

– Лошадь понесла, – ответила Бадия.

– Мы тут чуть не умерли от страха!

– Кто это «мы»? – забеспокоилась Бадия.

– Кто, кто? Ну, я.

– А больше никто не видел?

– Бек видел. Он пошел к шатрам. Наверное, сообщит.

– Подлец! Но что бы то ни было, запомните одно – понесла лошадь. И все!

– У вас кровь на рукаве.

– Не я тому виной.

– Ну ладно, ладно… Как вы неосторожны, госпожа моя. Ваш отец не военачальник, а зодчий. Как можете вы подвергать себя такой опасности? Заставлять волноваться старого человека? Это жестоко с вашей стороны.

– Я виновата, – шепнула Бадия, – но вы ничего, пожалуйста, отцу не рассказывайте.

– Я-то не расскажу, не беспокойтесь, я счастлив, что аллах сберег вас, – ответил Заврак, шагавший рядом с Зульфикаром.

Так добрались они до реки, юноши помогли Бадие сойти с лошади. Она вымыла лицо и руки, смыла кровь – с рукава, и ее снова посадили на гнедого.

На базаре Заврак по ее просьбе купил два стебля ревеня. Бадия поехала дальше, пожевывая ревень. Зульфикара и Заврака она попросила походить сначала немного по базару, а уж затем прийти к шатру.

– Помните, ровно ничего не случилось; как у нас говорится: «никто не видел верблюда».

Она уже поравнялась с шатром устада Кавама, когда увидела бегущую ей навстречу взволнованную мать. Заметив Бадию, она остановилась, с трудом переводя дыхание.

– Что случилось, доченька? У меня чуть сердце не разорвалось.

– Все в порядке, – ответила Бадия, соскакивая с седла. – Просто гнедой понес меня, еле его утихомирила и повернула назад…

– А где мальчики?

– На базаре.

– А Худододбек сказал, что тебя похитили, тьфу, тьфу, тьфу… Я чуть не умерла от страха, о господи!

– А где отец?

– Ушел к пещере. Худододбек побежал за ним… – Вот негодяй! Зачем же беспокоить отца понапрасну? Я сейчас побегу к нему навстречу.

– Не нужно. Пойдем в шатер. Сними, ради бога, с себя эту одежду.

На сей рай Бадия безропотно покорилась материнскому совету. Ее непривычное послушание весьма удивило Масуму-бека.

Завидев Худододбека и отца, быстро шагавших к шатру, она вышла им навстречу. Она была спокойна и по-прежнему невозмутима. Тут уж настала очередь удивляться Худододбеку. Он даже рот разинул.

– Все в порядке? – спросил зодчий у дочери.

– Все в порядке, папа, – спокойно ответила та. – Лошадь понесла. Не знаю даже, что с ней стряслось.

, – Вроде бы не водилось за нашим гнедым такого, – проговорил зодчий, хмуро поглядывая на лошадь, мирно щипавшую траву возле арбы под навесом. А Худододбек, поймав гневный взгляд Бадии, поспешил проститься и направился к своему шатру.

В полдень, перед трапезой, зодчий позвал к себе Зульфикара и потребовал, чтобы тот сказал ему всю правду. Зульфикар коротко, но без утайки рассказал о случившемся. Удивленный и огорченный зодчий взглянул на дочь, сидевшую у шатра.

– Значит, Худододбек не соврал. Значит… Не отправиться ли нам вечером в город? Как вы думаете? – обернулся зодчий к Зульфикару.

– Думаю, что ночью ехать опасно, устад. Лучше утром.

– Хорошо, – согласился зодчий.

Приготовив все к отъезду, Зульфикар и Заврак тихонько положили рядом с арбой дубинки, сами же, вооружившись ножами, всю ночь не сомкнули глаз. Они стерегли шатер.

Рано утром все домочадцы зодчего погрузились на арбу и отправились в город. А примерно через месяц пришла весть о том, что войско Амира Давуда Барласа вступило в Балх, что не далее чем через неделю оно прибудет в Герат. И впрямь, не прошло и семи дней, как однажды на рассвете гром, рев и гул карнаев, сурнаев и барабанов над всеми воротами Герата возвестили о победоносном возвращении войск султана Шахруха-мирзы.

Среди вернувшихся был и Низамеддин; счастливый отец заключил в свои объятия живого и невредимого сына.

А через три дня зодчий устроил пир в честь возвращения Низамеддина и созвал всех друзей разделить с ним радость.

Мастер Хасанбек, сын которого пал в бою за веру, объявил траур по Шадманбеку…