Текст книги "Рабыня Дома Цветущей Сакуры (СИ)"

Автор книги: Милада Гиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Рабыня Дома Цветущей Сакуры

1

– Господин следователь, прошу вас, отпустите моего брата, – с надеждой смотрю на мужчину напротив. У него карие добрые глаза и куцая бородка.

– Не могу, – вздыхает с сожалением и косится на дверь. Через окно в аскетичный кабинет заглядывает солнце.

– Ему всего семь, – я цепляюсь пальцами в стул, сделанный из бамбука. – Он просто глупый мальчишка. Он так сильно хотел сделать мне подарок на день рождения, что решил украсть тот браслет.

– Да-да, – мужчина кивает и склоняет голову, будто чувствует вину.

Он знает Вилана и меня с самого рождения. Мы всю жизнь прожили в этом маленьком городке. Но сейчас следователь скорбно поджимает губы. Моего брата поймал за руку сам доверенный дознаватель префекта – главы нашей префектуры.

– Тебе уже восемнадцать, – мужчина бессмысленно перебирает бумаги на столе. – Такая взрослая...

– Господин следователь! – восклицаю с отчаянием. Сердце, кажется, готово выпрыгнуть из груди, подгоняемое страхом за младшего брата. – Умоляю! Назовите цену, я найду любые деньги. Только не позволяйте продавать моего брата! Он ведь ребенок, если его купят рабом на шахты, он не протянет там целый год! У меня, кроме него никого нет. А у него нет никого, кроме меня.

– К сожалению, это не так, – следователь вздыхает. Его рука замирает над бумагами, пальцы медленно сжимаются в кулак. Сквозь зубы он признается мне: – Когда люди дознавателя пришли в ваш дом, твой отец уже был в стельку пьян, а солнце еще даже до половины неба не дошло. Когда он узнал, что случилось, то согласился с приговором. Дал свое дозволение, чтобы твоего брата продали в рабство на год.

Мне хочется выть от обиды.

Чжан Вэй! Да сколько же ты еще будешь портить нам жизнь?!

Мой отчим и родной отец Вилана – второй муж нашей матери. Болезнь забрала у нас маму четыре зимы назад. И с тех пор отчим пил. Он просаживал деньги, оставленные еще моим родным отцом, которого не стало, когда мне было девять. Он жил в доме моего отца, водил туда своих друзей по бутылке, относился ко мне как к служанке, а в последнее время еще и начал бить Вилана.

Этим утром я была на работе. Хоть кто-то должен приносить деньги. А Вилан решил «сделать мне подарок».

Сделал.

Молодец.

Как только мне сообщили о случившемся, я примчалась в небольшой домик следователя, в одной половине которого он работал, а во второй жил.

– Прошу вас, – шепчу, старательно сдерживая слезы. – Не продавайте Вилана. Сегодня я стала совершеннолетней, я смогу опекать его.

– Не сможешь, – вздыхает следователь, будто обдумывал этот вариант. – По закону, чтобы оформить опеку над братом и забрать себе дом, – последние три слова он добавляет очень тихо, а потом продолжает: – Девушка должна быть замужем.

Сжимаю зубы от бессильной злобы.

Знаю! Я знаю это глупое правило! Из-за него маме пришлось второй раз выйти замуж после смерти моего отца. Потому что женщине неприлично жить одной без мужчины, да и некоторые ограничения это накладывает.

И отчим тоже хорошо знает, что пока я не выйду замуж, я не могу претендовать на наследство отца. Точнее на то, что мама смогла сохранить от родственников, которые налетели после его смерти, как падальщики, чтобы оторвать лучшие куски. Из-за этих правил Чжан постоянно отгоняет от меня мужчин. А если ему кажется, что я с кем-то говорю дольше положенного, мне могут достаться несколько ощутимых ударов мокрым полотенцем.

– Амелис, – следователь тихо окликает меня. Подняв голову, быстро стираю со щек слезинки. Мужчина неловко мнется, но все же произносит: – У вас могут отобрать дом за долги.

Что?

Я едва не падаю со стула. Кажется, земля под ногами начинает качаться и кружиться.

– Дом? – повторяю слабым шепотом. – Но это ведь все, что осталось от отца…

Мой родной отец был достаточно зажиточным. У него было свое дело по выращиванию и продаже лекарственных трав. Мама всегда помогала ему и меня учила. У него была мастерская и своя лавка в нашем городке, домик и собственная земля с выходом к речке. Но после его смерти, внезапно объявились его родственники, они будто выпрыгивали из-под земли. Ни я, ни мама, никогда не видели их прежде. Но они смогли отобрать и мастерскую, и лавку, и землю с огородиком. Не осталось папиных работ, и многочисленных ваз, дорогих тканей, станков. Остался только полупустой дом. Единственное, что смогла отвоевать мама. Единственное, что я не хотела терять.

– Я не могу потерять дом! – вскакиваю с места. Упираю руки в столешницу и нависаю над ней. – У меня есть хоть какой-то шанс спасти дом и брата? Помогите мне!

Следователь поднимает голову и несколько долгих мгновений просто смотрит мне в глаза. Затем кривится, словно слова даются ему через боль, и произносит:

– Да, есть один вариант.

– Какой? – наклоняюсь, стараясь поймать взгляд человека. – Я готова на все!

– Продай себя вместо брата.

2

– Себя? – ошарашено замираю. Следователь кивает:

– Ты взрослая девушка, сможешь стать помощницей в доме. Готовить, убирать умеешь, с детьми посидеть сможешь.

По телу пробегает дрожь.

После смерти мамы я почти сразу пошла работать. Нанималась помощницей то к пекарю, то портному, то обувщику. Бралась за все, что предлагали. Платили мало, но опыта я набралась. Принимали меня скорее из жалости, но я всегда старалась выполнять работу хорошо, никогда не жаловалась, готова была трудиться и днем и ночью.

Ведь мне предстояло найти способ вытащить брата. Я мечтала оплатить ему образование и помочь вырваться из нашего городишки.

На себе я давно поставила крест. Какая судьба может ждать девушку? Муж, дети.

В лучшем случае, конечно.

Только на Вилана надежда. Если он уедет, то сможет со временем помочь и мне. Потому брата сейчас точно надо вытащить.

Детей обычно покупают для работы на шахтах, которыми славится наша префектура. Туда продают почти всех мужчин, которых угораздило попасть на рынок. Ведь ребенок мало что умеет, только и сгодится для механической работы.

Но… продать себя?

Что могут сделать с девушкой, оказавшейся в рабских браслетах?

– Дознаватель не отпустит Вилана, – следователь кривится и снова отводит глаза. – Мне жаль, Амелис, но денег у вашей семьи нет. Отец пропил все, до чего мог дотянуться. Ты не сможешь откупиться. Остается только отработать долг. Поверь, год – не такой уж долгий срок.

Отступаю на шаг. Затем еще на один. Под коленями оказывается стул, и я падаю на него.

Следователю легко говорить. Это не он станет бесправной игрушкой в руках покупателя.

Но с другой стороны…

Какой у меня выбор?

Брата увезут уже завтра. И как только его купят на рынке, я могу больше никогда его не увидеть.

Какое бы отвращение я не испытывала к Чжану, но вот Вилана я любила. Он единственный родной мне человек в этом мире. А еще он ребенок. Сейчас ему меньше лет, чем было мне, когда умер мой отец.

Вилан даже не помнит нашу маму. Знает ее только по моим рассказам. А видел лишь на портрете, который когда-то заказал отец у проезжего художника.

Я стараюсь пресекать любые попытки Чжана рассказать сыну о том какой неблагодарной и распутной была моя мама. Напившись, отчим любит порассуждать о нравах современных женщин и отсутствии у них благодетелей.

Я сделаю все, чтобы воспоминания Вилана о маме остались светлыми и радостными.

Но для этого нужно вытащить его из западни, куда он угодил по глупости, и вернуть домой.

Приходится признать правоту следователя. Дознаватель точно не уедет с пустыми руками. Он стал свидетелем преступления и должен совершить правосудие. Моей семье нужно заплатить большой штраф или же отработать его.

Отчаянная мысль забирается в голову. Хочется предложить следователю забрать Чжана. Пусть отец отрабатывает наказание за сына. В шахтах ему самое место.

Но я вынуждена отказаться от этой надежды. Чжан уже согласился отдать сына. Никто не потащит его силком. Предложить себя вместо родственника можно лишь добровольно.

Сглотнув, я вновь смотрю на следователя:

– Хорошо, я согласна.

Мужчина грустно улыбается и кивает.

– А можно я сегодня пойду домой вместе с братом? – мой голос дрожит. Мне самой не нравится как жалко звучит этот вопрос.

Следователь удивленно поднимает брови. Моргает недоуменно, будто услышал какую-то глупость.

– Я вернусь на рассвете, – обещаю клятвенно. – Мне некуда бежать, вы же знаете. Оказавшись на тракте, я стану еще более легкой добычей, чем на невольничьем рынке. Сегодня я просто хочу провести вечер с Виланом.

Следователь медленно кивает размышляя. Затем оглядывается. Стучит пальцами по столешнице. Но все же сдается.

– Ладно. Отпущу вас сегодня. Но чтобы вернулась с первыми лучами солнца!

– Хорошо! – подскакиваю на ноги, ощущая прилив радости. – Спасибо большое!

Стараюсь откинуть все мысли о грядущем. Сейчас важно только то, что брата не продадут, и я смогу провести с ним остаток дня.

3

Вилан вбегает в кабинет следователя, мгновенно замечает меня и кидается навстречу:

– Мими! – радостный возглас отражается от бежевых стен.

Так меня когда-то ласково прозвали мама и папа. А теперь также зовет брат.

Распахиваю руки для объятий, и брат утыкается лицом мне в живот. С такого положения начинает невнятно тараторить:

– Я просто хотел сделать тебе подарок. У меня бы все получилось, если бы не тот дяденька с усами! Этот браслет все равно несколько лет лежал на витрине, его никто не покупал. Значит, он никому не нужен! А ты всегда его так хотела. Мими, я не хотел ничего плохого. Я даже вернул бы браслет обратно. Я хотел, чтобы ты поносила его хотя бы день! Мими, ты мне веришь?

Глажу брата по темным волосам и кусаю свои губы, чтобы не выпустить на волю эмоции.

Мне удалось обменять свободу брата на свою, но… теперь мне придется оставить Вилана здесь. С моим отчимом. Как я могу быть уверена в том, что Чжан не причинит ему вреда? Что не будет забывать купить еды домой? Что его дружки по бутылке не сожгут или не разграбят дом окончательно?

– Я не хочу на шахты, сестренка! – Вилан поднимает на меня ясные голубые глаза – мамино наследство. Наклоняюсь и легонько целую его в лоб:

– Ты останешься дома, Вилли. С тобой все будет хорошо.

– Правда? – на лице мальчика расцветает улыбка. Сначала неуверенная, но с каждым мгновением все более радостная. Его радужка будто наливается насыщенным цветом, как бывает всегда, когда он переживает хорошие эмоции. Иногда мне кажется, что его счастливые глаза могут светиться в темноте.

– Да, – я несколько минут смотрю брату в глаза, не решаясь ничего сказать. А потом резко выравниваюсь.

– Меня простили, Мими? Ты уговорила дядю? – брат прыгает вокруг, восторженно заглядывает мне в лицо.

Я поворачиваюсь к следователю. Мужчина замер у входа. В его взгляде сочувствие, а губы плотно сжаты. Он прячет руки за спину, придерживая дверь, будто выпускает меня из клетки.

Киваю ему с благодарностью. Знаю, что он действительно ничего не может поделать. Кто он – служащий крохотного городишки – против доверенного дознавателя самого префекта.

– Идем домой, Вилли, – протягиваю руку, не глядя на брата. Он продолжает щебетать что-то про то, что больше так не будет. А я так и не решаюсь ничего ему сказать. Поговорим дома.

Следователь провожает меня тяжелым взглядом. Крепко сжимаю детскую руку в своей ладони. Чувствую какие горячие у брата пальцы. Или это у меня холодные?

– Ты сегодня не пойдешь на работу? – с надеждой спрашивает меня Вилан, когда мы шагаем по улице вдоль низких домишек.

– Нет, – выдыхаю сквозь скованное спазмом горло. – Мне придется уехать на работу завтра.

4

В нашем доме словно замерло время. Стены – строгое и изящное сочетание древесины и камня. Линии крыши словно каллиграфические мазки кисти. Две яблони сиротливо стоят в маленьком саду. Одна из них на моей памяти ни разу не плодоносила, сколько бы мама не порхала над ней. А плоды второй были такими кислыми, что пробовать их, не скривившись, невозможно.

Вилан бежит вперед. Старая калитка, скрипнув, пропускает его к дому. Он тянет меня за руку, шлепая деревянными подошвами по каменной тропинке. А у меня перед глазами возникают и исчезают картинки невольничьего рынка.

Раньше я никогда не была на нем. Мне удалось лишь пару раз побывать в городе, где он находился. Тогда отец еще был жив. Потому теперь я могла только догадываться о том куда меня завтра повезут и как будет выглядеть место, где я лишусь свободы на целый год.

– Вернулась, пигалица? – голос доносится из дома. Вилан вздрагивает и останавливается. Напряженно смотрит вперед.

Меня накрывает какая-то странная апатия. Будто худшее уже случилось, а встречу с отчимом нужно лишь пережить. Потому я только делаю шаг вперед и задвигаю брата себе за спину, когда дверь-ширма отодвигается в сторону, и на деревянную террасу нетвердой походкой выходит Чжан. Его черные короткие волосы торчат в стороны, будто он даже не удосужился причесаться после пробуждения. Карие глаза осматривают меня с явным раздражением, а потом натыкаются на Вилана:

– А этот недоносок, что здесь делает?

– Он здесь живет! – произношу сквозь зубы. Кладу руку на плечо брату и немного сжимаю. – Он ваш сын, Чжан. Вы не забыли?

– Не забыл, – с противной гримасой передразнивает меня отчим. Потом склоняет голову набок, желая получше рассмотреть Вилана. Но взгляд Чжана самовольно отказывается нормально фокусироваться. От него пахнет рисовым солодом, когда он делает шаг ближе ко мне и спрашивает: – Почему его выпустили? Этого негодника сегодня поймали на краже. Его должны были увезти на шахты.

От злости у меня сводит челюсть. Я даже не знаю, что мне сейчас сказать. Горло сжимает спазм. Кажется, что если открою рот, то просто разрыдаюсь. Но я знаю, что так сделаю только хуже. Потому смотрю в постаревшее за последние годы и отекшее лицо отчима. Он внимательно осматривает меня, затем снова кривится:

– Ну чего молчишь? Что ты отдала, Ами? Украла что-то из дома, чтобы выкупить мальца? Знай, если увижу, что что-то пропало – выпорю! А если узнаю, что и ты красть пошла, то поедешь на шахты следующей!

– Не утруждайтесь, – бормочу, опуская голову. Все еще крепко держу брата, а он лишь крепко прижимается ко мне, затравленно глядя на отца снизу вверх.

– Что ты сказала? Громче, Ами! Вечно ты мямлишь себе под нос! Вся в мать.

Злость поднимается откуда изнутри. Будто во мне существует целый мир. В нем есть океаны, материки, бескрайнее небо и опасные вулканы. Мой гнев скрывается в одном из последних. Но от завершительных слов отчима он вскипает, как лава, и резко выплескивается.

Подняв голову, с ненавистью выдыхаю в лицо Чжана:

– Не утруждайтесь! Я уеду завтра же!

Кожу щеки словно обдает пламенем. Резкая боль, кажется, разрезает плоть. В глазах на мгновение темнеет. Голову бросает в сторону. И я теряю равновесие. Приземляюсь на старые деревянные доски, едва успев подставить руки. Удар приходится на бедро и ладони.

Вилан испуганно вскрикивает. А отчим уже склоняется надо мной, хватает за ворот серой сорочки и встряхивает, заглядывая в глаза:

– Тебя кто научил в таком тоне разговаривать, поганка?

Испуганно сжимаюсь, боясь получить новый удар. Но вдруг на Чжана сбоку налетает Вилан:

– Не трогайте ее, отец! Отпустите!

– Ах, ты, паршивец! – Чжан отталкивает меня, заставив упасть назад и заработать синяки на локтях.

А сам он хватает Вилана за руку. Мальчишка извивается, как уж, а отчим разворачивает его и ударяет подошвой мягкого тапочка в спину. Вилан пытается устоять на ногах, но спотыкается и летит вперед. Кувыркается по земле и останавливается у ствола яблони.

Чжан закатывает рукава, собираясь подойти к сыну и продолжить воспитательный процесс, но я вскакиваю на колени и хватаю его за рукав:

– Простите! Я не хотела вам грубить, отец! – покаянно склоняю голову, но пальцы на ткани сцеплены с такой силой, что мужчине придется оторвать рукав, чтобы отправиться к Вилану.

К счастью, Чжану не так уж интересно разбираться с мальчиком. Он поворачивается ко мне, хватает за плечи и одним рывком поднимает на ноги:

– Что ты натворила, девчонка? Куда собралась? Или решила угрожать мне попусту? Так за такое поведение ты быстро окажешься на тракте!

– Нет, отец, – опустив голову, кошусь на Вилана.

Мальчик потирает ушибленные колени. Длинными рукавами вытирает большие слезы, что катятся по лицу. Но в целом он невредим. Вот только… долго ли так будет?

5

– Я обменяла Вилана на себя, – произношу это быстро и замираю. Даже не дышу, ожидая слов отчима.

– Ты сделала что? – медленно перепрашивает он у меня. Ощущаю как его руки начинают трястись от злости. Боюсь поднять глаза и взглянуть в перекошенное гневом лицо. Но слышу характерное громкое сопение.

– Да ты знаешь что там с тобой сделают?! – мужчина переходит на крик. Отталкивает меня с омерзением, будто со мной уже сделали все худшее, что он мог себе представить. На этот раз мне удается устоять на ногах, лишь отхожу назад, прижимая руки к груди в защитном жесте.

– Что я потом буду с тобой делать? – продолжает возмущаться отчим. Брат стоит возле ступеней, не решаясь пробежать мимо разгневанного отца ко мне. Я только качаю головой, желая чтобы он оставался подальше.

– Как на меня люди смотреть будут? – Чжан взирает на меня с брезгливостью и злостью: – Я вырастил продажную девку! Едва совершеннолетней стала, так сразу пошла торговать собой. На сколько продалась то? На год? Хорошо же ты повеселишься за это время! Развлечешься среди чужих мужиков. А потом что? Вернешься и станешь просить: папа, прими домой? А если в подоле принесешь? То мне придется кормить еще один голодный рот? Будто мало мне тебя с братом!

– Не принесу! – отвечаю упрямо.

Даже если и случится со мной такое, на что намекает отец, то я давно наслышана о том, как девушки избавлялись от нежеланных детей. Есть, правда, риск истечь кровью, но я готова на него пойти. Конечно, будет лучше, если все же слова следователя окажутся верными, и я просто окажусь служанкой. Но бывает разное…

Мир не всегда так милосерден, как мы его об этом просим.

Чжан вдруг делает два быстрых шага ко мне. Хватает за косу, перекидывает ее через мое плечо, вытащив из-под платка, и подносит волосы к моему лицу. В первый миг пытаюсь отклониться, но отчим хватает за плечо, удерживая на месте. Рефлекторно свожу глаза, глядя на медовые шелковистые пряди в его ладони. Он тыкает мне под нос моими волосами, будто конским навозом:

– Ты себя то видела? – мужчина больно дергает меня за волосы, словно просто отводит душу, и отпускает. Указывает рукой на мое лицо: – Себя видела? Да тебя такую только извращенец возьмет! Куда собралась-то, дура?

Сжимаю губы и отворачиваюсь. Возникает сильное желание вновь спрятать волосы под ткань. Но я не шевелюсь.

Да, знаю, я не такая, как остальные девушки в наших краях. И виной этому мамина кровь.

В империи ценятся черные, как смоль, волосы. И темные глаза. Мужчины любят низеньких девушек и болезненно худых. Тех, которые больше напоминают детей. Женщина должна быть миниатюрной, бледной, тощей, беспомощной. С тихим покорным голосом и большими наивными глазами.

Я действительно отличаюсь от стандартов красоты. Потому стараюсь прикрывать волосы, чаще смотреть под ноги, а не в глаза.

Ведь хоть моя мама и обладала темно-русыми волосами, но вот мне передала густые золотистые вьющиеся локоны. И голубые глаза, очень светлые, совсем не похожие на те черные озера, которые воспевают в песнях и стихах.

Это произошло из-за того, что моя мама родилась далеко от империи. Она попала сюда во время Семилетней войны. Ей было одиннадцать. Мама не знала, что случилось с ее родителями и домом, но ее забрали в плен, а потом продали как живой товар. Она долгое время была служанкой, а потом в нее влюбился мой отец и выкупил из рабства.

Моей маме повезло попасть в нормальную семью и стать помощницей по хозяйству. Повезет ли так же мне?

– Идиотка! – отчим взмахивает руками, все еще проклиная меня. – Кто будет следить за домом и садом? Кто будет готовить жрать? Ты вообще чем думала? Как мы теперь будем платить за жизнь?

Я вновь сжимаю губы. Хочется напомнить Чжану, что он живет в доме моего отца. Что я не его бесправная рабыня, какой он меня всегда считал.

Мне хочется залепить ему пощечину в ответ, пока я чувствую как пульсирует и горит след на моей щеке. Но он сильнее меня. И если сейчас я продолжу спорить, то он схватит мокрое полотенце и палку.

А мне хочется только побыть с братом.

– Я смогу выплатить долги за дом, – произношу смиренно. Мне просто хочется, чтобы Чжан отстал от меня. – Этот год, пока меня не будет в городе, его не заберут у нас. А потом я все выплачу, вернусь и снова смогу работать.

Отчим недовольно пыхтит. Но аргумент насчет дома его успокаивает. Он осматривает меня всю, затем сплевывает на деревянные доски и разворачивается:

– Подай ужин!

Чжан, наконец, скрывается в доме. А я поворачиваюсь к Вилану.

Голубые глаза брата вновь наполняются слезами. Его руки безвольно обвисают, а взгляд становится потерянным:

– Мими? Это правда? Тебя продадут?