Текст книги "Девственница мафиози (ЛП)"

Автор книги: Мила Финелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Я так многого не знаю о ней, о вашей совместной жизни, а теперь ты… – Было слишком тяжело, слишком тяжело произнести это слово в тот момент. Я бы, наверное, разрыдалась, если бы остановилась и подумала об этом.

Он потянулся к моей руке, но был слишком далеко, поэтому я переплела свои пальцы с его.

– Все в порядке. Ты можешь это сказать. Я умираю. Мы оба знаем, что это происходит, милая.

Я стряхнула с себя темное облако. Не было смысла рушить это слезами. Я потратила месяцы, принимая неизбежное.

– Скоро тебя здесь не будет, и связь с вами обоими будет потеряна.

– Ты меня пока не теряешь, и до этого мы можем поговорить, о чем угодно и обо всем. Но тебе пора жить своей жизнью, а не сидеть здесь со мной.

– Пожалуйста, перестань пытаться избавиться от меня.

Он слабо сжал мою руку.

– Я хочу видеть тебя счастливой. Бускетта – хороший человек.

– Ты едва его занешь.

– Мы немного пообщались перед его отъездом в Палермо, и я увидел, что он очень заботится о тебе. И Д'Агостино, и Раваццани отзываются о нем с большим энтузиазмом, а ты знаешь, они нечасто раздают похвалы – особенно в Коза Ностра.

Папа и Джакомо разговаривали?

– О чем вы говорили?

– В основном о тебе.

Мои глаза расширились.

– Обо мне? Что именно?

– Это личное дело твоего мужа и твоего отца. Но знай, что мы согласны в самом главном – твоем счастье.

– Он это сказал?

– Кажется, ты удивлена. Насколько я понимаю, он обещал тебе весь мир, чтобы ты приехала на Сицилию.

Я не могла не представить себе умоляющее выражение лица Джакомо, когда он сказал: «Я дам тебе все, что ты пожелаешь, и проведу каждый день у твоих ног, поклоняясь земле, по которой ты ступаешь».

– Он не халтурщик, твой муж, – продолжал мой отец. – Мне это нравится. Он говорит то, что думает.

– Да, это определенно правда. – Я отпустила его руку и откинулась на спинку стула. – Не понимаю, как мы можем быть вместе. Врач и глава мафии. Это никогда не сработает.

– Милая, ты никогда не слышала, что противоположности притягиваются? Никто не думал, что известная модель и глава мафии сработаются, но жизнь не всегда состоит из разумных решений. Иногда мы создаем свою собственную логику. Нужно просто быть готовым рискнуть.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕМЬ

Джакомо

Неделю спустя

Крепче сжав руль, морщась от резкой боли в моих свежеободранных костяшках пальцев. Это было единственное, что я мог чувствовать в эти дни. Все остальное было благословенно онемевшим.

За последние несколько недель мы с Зани уничтожили остатки клана Вирги. Скоро коронуют нового il capo dei capi, но это будет не кто-то из семьи Вирги. Они все мертвы.

Мне было все равно, кто придет. Пока он не встанет у меня на пути, мы прекрасно поладим.

– Ты опять не в настроении? – Зани уставился в свой телефон, прокручивая одно из приложений социальных сетей, где девушки постоянно выкладывали полуголые фотографии.

– У тебя с этим проблемы?

– Конечно, нет. Мне нравится смотреть, как мой самый близкий друг пытается подразнить кого-то, чтобы тот убил его на ринге.

Я нахмурился на его сарказм.

– Это не то, что я делаю.

– О, так ты надеешься на еще одно сотрясение? Тогда держим кулачки. Может, оно наконец-то нанесет непоправимый ущерб, не так ли?

Я сосредоточил внимание на дороге, игнорируя его. Зани не понимал. Драться было тем, что я знал. Это было в моей крови, в моих костях. Мой отец сделал меня таким, вылепил из меня пустую оболочку, способную выдерживать невероятную боль и агонию. Животное, реагирующее на чистых инстинктах, без потребности в мыслях или эмоциях. Было здорово снова стать тем человеком.

Я не хотел чувствовать или думать. Я жаждал боли – как отдавать, так и получать – потому что, когда я был без сознания, я не мог видеть сны.

– Ты не пытался связаться с ней, потому что...

– Не смей, – прорычал я, – даже поднимать эту тему.

Он пробормотал ряд ругательств себе под нос и продолжил говорить по телефону. Когда он зазвонил несколько минут спустя, я предположил, что это одна из его многочисленных связей.

– Pronto (Алло), – сказал он, поднеся мобильный к уху. — Tutto bene? (Все хорошо?) – Он послушал еще несколько секунд. – Ты шутишь. Ни хрена? Sì, sì. (да, да) Мы уже в пути.

– Cosa? (Что?) – спросил я, когда он отключился.

– Сэл нуждается в тебе дома.

– Зачем?

– Чрезвычайная ситуация, – сказал он.

Это было не похоже на Сэла. Он не был из тех, кто паникует. Он сталкивался с многими трудностями в своей жизни.

– Какая чрезвычайная ситуация?

– Он не дал мне больше никакой информации, просто сказал приехать немедленно.

– Есть ли новости от охраны?

– Нет, ничего.

Так что это не было связано с безопасностью или внешним периметром, а значит, это было не настолько важно, чтобы отрывать меня от семейных дел. Особенно, чтобы вернуть меня в дом, место, которое я в основном избегал с тех пор, как вернулся из Торонто. Слишком много воспоминаний, слишком много напоминаний. Она была везде, куда бы я ни повернулся, и это было чертовой пыткой. А Сэл следовал за мной по пятам, как обеспокоенная наседка.

Я стиснул зубы.

– Если это для того, чтобы заставить меня снова есть, я выколю ему второй глаз.

– Ты не можешь винить его за то, что он беспокоится о тебе, – спокойно объяснил Зани. – Это его работа.

– Его работа – заботиться о доме, а не обо мне.

Зани вернулся к телефону, и замолчал на всю оставшуюся дорогу. К тому времени, как мы добрались до поместья, я был готов кого-нибудь задушить. Охранник кивнул мне, прежде чем открыть ворота, и мы продолжили путь по подъездной дорожке. Я захлопнул дверцу машины и потопал к кухонной двери, Зани следовал за мной.

Запах ударил мне в нос, как только я вошел в комнату. Лимоны и сахар.

Она. Она была здесь.

Моя голова качнулась в сторону бара. Там была маленькая фигурка, восседающая на табурете, длинные каштановые волосы струились по ее спине, чашка в ее руке. Она наклонилась к двери, ее карие глаза оценивали меня, пока я упивался ее видом.

Зани врезался в меня сзади.

– Che cazzo? (Какого черта?) – Затем он отодвинулся в сторону. – Ah. Ciao, signora. (Ах. Здравствуй, сеньора) – Он похлопал меня по плечу и понизил голос. – Buona fortuna, amico (удачи, друг).

Зани подтолкнул меня и захлопнул дверь, оставив меня один на один с Эммой. Сэла, как всегда, не было видно – предатель. Нам еще предстоит разговор. Я бы очень оценил предупреждение о том, что моя жена вернулась.

Я стоял молча, с чувством, будто язык стал тяжелым и бесполезным. Я не знал, что еще сказать этой женщине. Я излил ей душу до последней капли. Что, она что-то забыла? Тогда почему не позвонить мне, вместо того чтобы прилетать сюда? Почему не подписать бумаги о разводе и не отправить их обратно?

Наказания всегда лучше всего осуществлять лицом к лицу.

Как я мог забыть? Это был практически девиз семьи Бускетта, урок, который мне внушили с самого раннего возраста.

Ладно. Она могла бы сообщить плохие новости и уйти. Я бы не сломался.

Я откинул плечи назад и двинулся вперед. Хотя мой пустой желудок бурлил, я подошел к холодильнику и достал газированную воду. Затем я прислонился к стойке, скрестил ноги и открыл бутылку. И стал ждать.

– Привет, – сказала она, ее голос был грубее обычного. – Как дела?

Неужели ей правда было не все равно?

– У меня куча дел, Эмма. Говори то, что тебе нужно сказать, и покончим с этим.

Она открыла рот, затем закрыла его. Ее веки затрепетали, когда она быстро моргнула.

– Это все, что ты можешь мне сказать после почти месяца разлуки?

Я сделал большой глоток, но вода казалась пресной.

– Что ты хочешь услышать?

– Я не знаю. Я думала... ну, что ты будешь рад меня видеть.

Рад? Я даже не был уверен, что это слово мне знакомо.

– Скорее любопытно, чем радостно.

– Ух ты. – Она сухо усмехнулась, покачав головой. – Мои сестры и отец были правы. Ты ведь и не собирался облегчить мне задачу, да?

Зачем мне это? Если она снова задумала растоптать мое сердце, то никакой помощи от меня она, блядь, не получит.

Когда я не ответил, она тяжело вздохнула.

– Я хочу разобраться с этим.

– Аннулирование? У тебя же есть документы.

Она дернулась, выпрямляя спину.

– Я имела в виду наш брак.

Я чуть не подавился глотком воды. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Я не понимаю. Я думал...

– Что ты думал? – Она наклонила голову и принялась изучать меня, ее брови от замешательства поползли вниз. – Ты думал, я проделала весь этот путь, чтобы окончательно оформить аннулирование?

Да, именно это я и предполагал.

– Ты хочешь сказать, что хочешь сохранить брак?

– Так и есть. – Она облизнула губы. – Если только ты не передумал.

Надежда раскрылась в моей груди, как крылья, но я отбросил ее назад. Мне пришлось пережить много дерьма, прежде чем я мог позволить себе поверить, что это происходит. – Я сказал тебе, что чувствую, но ты, похоже, была уверена, что мы никогда не подойдем друг другу. Ты сказала, что не видишь, как это будет работать.

– Я знаю, иногда у меня есть плохая привычка полагаться на логику.

– И? – спросил я, когда она не стала вдаваться в подробности. – Что это значит?

Она хлопнула руками по стойке, очаровательно взволнованная.

– Это значит, что любовь не всегда логична. Есть феромоны, химия и…

Любовь. Я определенно слышал, как она это сказала. Я не воображал это.

Прежде чем я понял, что делаю, я прокрался по плитке и обогнул край бара. Я взял ее лицо в свои руки и прижал наши рты вместе. Она была на вкус как удивление и сладкая невинность, и я внезапно не смог подобраться достаточно близко. Не разрывая нашу связь, я поднял ее со стула и посадил на мраморную стойку, затем углубил поцелуй, пока она не дала мне те хриплые вздохи, по которым я так тосковал последние несколько недель.

Нежные пальцы зарылись в мои волосы, ее ногти впились в мою кожу головы, а она обхватила ногами мою талию. Я лизнул ее рот, чтобы найти ее язык, моя кровь гудела от облегчения и желания. Я мог бы стоять здесь часами, целуя ее, впитывая ощущение того, что эта идеальная женщина снова в моих объятиях.

Она отстранилась и втянула в себя воздух.

– Ох, черт возьми, это появилось из ниоткуда.

– Ты сказала, что любовь нелогична. – Я снова поцеловал ее, прикусив нижнюю губу. – Ты любишь меня, bambina (малышка)?

Я чувствовал ее улыбку на своих губах.

– Да, Джакомо. Я люблю тебя. Ti amo, amore.( Я люблю тебя, любимый)

Блядь. Я даже не позволял себе представить, что она может ответить мне взаимностью. Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой, но я знал, что она имела это в виду. Эмма не лгала.

– Ti amo , mia bella moglie . Per sempre . (Я люблю тебя, моя прекрасная жена. Навечно.)

– Per sempre, mio grande marito. (Навечно, мой большой муж) – Ее руки пробежались по моим рукам и плечам. – По-моему ты похудел.

– Ты говоришь как Сэл. – Я прижался лицом к ее шее и вдохнул ее, затем поцеловал гладкую кожу под ее челюстью.

– Ты правда здесь? Это происходит?

– Да, я здесь. Мне было плохо без тебя.

Я и ненавидел, и любил это слышать.

– Я так скучал по тебе. Теперь, когда ты снова со мной, я ни за что тебя не отпущу.

– Боюсь, тебе все же придется...

Слова проникли в мой похотливый мозг, и я выпрямился.

– Нет, ты моя, и я не выпущу тебя из виду.

Она положила ладонь мне на щеку и притянула меня ближе.

– Малыш, мой отец умирает. Я тоже хочу провести с ним время.

– Тогда мы привезем его сюда.

– Так это не работает. Он не может путешествовать, и лучше оставить его дома, где о нем хорошо позаботятся. Я не буду отсутствовать долго, но я планирую ездить в Торонто и обратно так часто, как смогу.

Я ненавидел это. Я хотел, чтобы она была здесь со мной, каждую секунду каждого дня. Но я также знал свою жену. Она должна была заботиться о других, особенно о своей семье. Это было глубоко укоренено в ее личности.

– Это условие нашего брака, – добавила она, как будто мне нужен был ультиматум, чтобы убедить меня.

– Мы уже женаты, – не удержался я от замечания.

– Я имею в виду, если ты хочешь остаться в браке.

– Тогда я пойду с тобой, – выпалил я, тут же почувствовав себя глупо из-за своей нужды. – Чтобы убедиться, что ты в безопасности.

– Если тебе от этого станет легче. – Она поцеловала меня в челюсть, ее губы скользнули по моему подбородку. – Чтобы я была в безопасности.

Умная bambina (малышка).

– Я сделаю тебя очень счастливой, – пробормотала я.

– Но ты не слышал о моих других условиях. – Ее руки потянулись к пуговице моих джинсов, которую она расстегнула. Затем она полезла мне в трусы, чтобы схватить мой полутвердый член. Прохладные пальцы обхватили ствол, и удовольствие пробежало по моему позвоночнику, заставив мои глаза закатиться.

– Условия? – прохрипел я. – Скажи мне.

– Медицинская школа и ординатура. Потом буду заниматься медициной где-нибудь в Палермо.

– Если только ты будешь рожать мне детей по пути.

– Но…

Я рванулся к ней и коротко поцеловал.

– Детки, Эммалина. Ты беременна?

– Нет, – прошептала она. – У меня были месячные в Торонто.

– Ты была разочарована? – Теперь она тяжело дышала, ее пальцы вдавливались в мой твердый член. Этот разговор заводил ее. Держу пари, если бы я проверил ее киску, она бы была мокрой. – Отвечай мне, bambina (малышка).

– Нет. То есть... может быть. Не знаю. Немного.

Правда заставила меня вздрогнуть.

– Я же говорил тебе – заводить детей – это лучшая часть. Я буду наслаждаться каждой секундой этого дня с тобой.

– Это не оставит много времени для управления твоей империей.

– Я справлюсь. – Она сильнее потянула мой ствол, ее пальцы потянули за пирсинг. Это послало волны удовольствия и острую боль через каждое нервное окончание. Это было слишком хорошо. Если она продолжит в том же духе, я, возможно, я кончу в её руках. – Мы начнем прямо сейчас.

– Прямо сейчас? Но Сэл и Зани где-то рядом. Это стыдно – ух ты!

Я поднял ее со стойки и понес из кухни. Она обвилась вокруг меня, как осьминог, и уткнулась лицом мне в горло. Я шлепнул ее по заднице один раз.

– С этого момента ты будешь носить юбки и никаких трусиков в этом доме. Я хочу, чтобы ты была мокрой и доступной для меня в любое время.

– У меня есть еще одно условие. Ты не хочешь его услышать?

Я закончил говорить.

– Что бы это ни было, я согласен. – Я начал подниматься по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Она усмехнулась и впилась зубами мне в мочку уха.

– Ты никогда не снимешь пирсинг.

– Я бы не посмел, mia sporcacciona e dolce moglie (моя грязная и милая жена).

ЭПИЛОГ

Джакомо

Торонто, Канада

Три недели спустя

Это было накануне моей свадьбы.

Или «церемония обновления клятвы», как ее называла Эмма. Моя жена была педанткой в деталях.

Но я считал, что это наша настоящая свадьба, которую мы выбрали сами.

К сожалению, ночь перед церемонией я проводил с тремя мужчинами, которых вскоре назову семьей: Фаусто Раваццани, Энцо Д'Агостино и Роберто Манчини.

Это просто невероятно. Я не мог этого понять.

Раваццани прилетели сегодня утром из Сидерно, в то время как Д'Агостино, Джиа и его двое детей жили здесь с нами всю прошлую неделю. Эмма и Джиа организовали все свадебные детали за удивительно короткий промежуток времени.

Теперь мы вчетвером, вместе с Зани и Вито Д'Агостино, расположились в библиотеке Манчини с виски и сигарами. Хотя дым был горячим, воздух оставался морозным. У всех нас были причины не любить и не доверять друг другу.

Манчини был единственным веселым человеком в комнате в тот момент. А почему бы и нет? Его три дочери вышли замуж за самых влиятельных людей в Италии.

Я наблюдал, как мой тесть отхлебнул виски.

– Тебе стоит это пить? – спросил я.

– Абсолютно нет, так что не говори моей дочери.

– Какой из них? – Все три дочери принимали активное участие в уходе за Роберто, теперь, когда они знали его ситуацию. К счастью, моей жене больше не нужно было нести это бремя в одиночку.

– Любой из них, – сказал Манчини. – Не упоминай виски или сигару.

Я поднял ладони и затянулся своей сигарой. Манчини заслужил небольшой бунт в свои последние месяцы, по моему мнению.

Мы сидели в долгом молчании, никто не хотел первым сломать лед. Раваццани был изысканным и сдержанным, расслабленным в своем кожаном кресле, как король. Д'Агостино был полной противоположностью, его нога подпрыгивала от беспокойной энергии. Я сосредоточился на своем напитке и ждал. Я не был разговорчивым типом, а это был дом Манчини, поэтому я решил, что обязанности по ведению разговора выпадут на его долю.

– Хорошо, что мы все здесь, – наконец сказал мой свекор. – Нам нужно похоронить вражду ради моих дочерей.

– При всем уважении, Роберто, – мягко сказал Раваццани. – Это счастливый случай, не так ли? Мы не должны ворошить прошлое и рушить его.

– И при всем уважении к тебе, Фаусто, – сказал Манчини. – Ты не можешь отказать в желании умирающего, особенно накануне свадьбы его дочери. Теперь мне нужно знать, что вы трое будете работать вместе, как семья, после того, как меня не станет.

Рот Д'Агостино скривился от отвращения, словно он съел кислый лимон.

– Ты просишь невозможного. Между нами слишком много вражды.

–Чепуха. – Манчини пристально посмотрел на каждого из нас. – И ради моих дочерей вы сделаете это.

Никто больше не протестовал, потому что Манчини знал, как ударить по нам сильнее всего: упомянув женщин, которых мы любили.

Раваццани проверил время на своих золотых часах, затем молча отпил свой напиток, в то время как нога Д'Агостино снова начала подпрыгивать.

– У меня нет никаких проблем с Бускеттой, – беспомощно заметил Д'Агостино.

– Я бы сказал то же самое, – сказал я, – если бы ты не держал моих людей под прицелом, пока они не отпустили мою жену.

– Она просила меня помочь ей сбежать от тебя. Что мне было делать?

– Не лезь в это дело?

Д'Агостино откинул голову назад и выпустил три идеальных кольца дыма к потолку.

– Когда сестра моей женщины зовет на помощь? Если ты думаешь, что я могу отказать, значит, ты не встречался с Джианной Манчини.

– Мы все можем согласиться, – сказал Манчини немного громче, – что защита ваших жен имеет первостепенное значение. Если с моими дочерьми будут плохо обращаться или им будут угрожать каким-либо образом, то я ожидаю, что один или несколько из вас вмешаются.

– Ради всего святого, я не обращался с ней плохо, – прорычал я.

Раваццани с грохотом поставил свой хрустальный стакан на стол.

– Ты выгнал ее. Думаю, это подходит, Бускетта.

– Я отпустил ее – то, на что ни один из вас не был достаточно мужчиной, чтобы сделать это, когда ваша женщина хотела уйти.

– Да, я знал историю между Раваццани и его женой, а также между Д'Агостино и Джией. Эти двое могли попытаться вести себя как святые, но они были далеки от этого. Оба удерживали женщин против их воли.

Температура воздуха упала еще на двадцать градусов. Д'Агостино и Раваццани уставились на меня, их глаза обещали возмездие.

– Достаточно, – неодобрительно сказал Манчини. – Вот о чем я говорю. Вам троим нужно отбросить прошлое и работать вместе.

– Женщина Д'Агостино приехала в Сидерно, – сказал Раваццани, – и я позволил своей жене приехать сюда, чтобы быть с семьей. Я не держал сестер порознь. Я думаю, это лучшее, на что мы можем надеяться в данный момент.

– Вы трое настолько близоруки, что не видите, чего вы добиваетесь благодаря крепкому партнерству? Если вы помогаете друг другу, вы становитесь намного сильнее.

– Без обид, – сказал Д'Агостино, – но я не думаю, что мы будем вести бизнес с Коза Нострой.

– И мне не нужна помощь других, чтобы оставаться сильным, – добавил Раваццани.

Манчини вздохнул и потер глаза.

– Mamma mia (О, Господи), даже по просьбе умирающего вы не желаете сотрудничать.

Я думал об Эмме и о том, чего она хотела бы от своей семьи после смерти Манчини. Она хотела бы оставаться рядом со своими сестрами и их семьями. Ей не хотелось бы вражды между Сицилией, Сидерно и Неаполем.

Ради Эммы я мог бы сделать это.

– Что ты предлагаешь? – спросил я Манчини.

– Наконец-то кто-то готов выслушать. – Манчини откинулся на спинку стула.

– Мы бизнесмены, так что давайте заниматься бизнесом. Что каждый из вас хочет, чтобы урегулировать свои долги друг перед другом?

Мне было легко ответить на этот вопрос.

– Наркоторговля, которую Раваццани украл из Палермо.

– Нет, – коротко ответил Раваццани.

– Я не прошу всего, – уточнил я. – Только часть того, что ты украл.

– И я сказал нет, – сказал он. – Зачем мне укреплять Коза Ностру за счет собственных карманов?

– Потому что Бускетта – это семья, – Манчини позволил этому осознать себя. – По той же причине, по которой я передаю свою империю Вито.

– Да, теперь, когда ты об этом заговорил. – Раваццани поднял свой бокал и покрутил кристалл в ладонях. – Я хотел бы знать, почему моего сына не рассматривали?

Манчини, казалось, был сбит с толку этим вопросом.

– Джулио? Потому что у него есть Испания.

– Нет, я имел в виду Раффаэле, твоего собственого внука.

Я фыркнул.

– Потому что ему четыре.

– Это значит, – сказал Д'Агостино, – что ты бы управлял им вместо него, и тебе вряд ли нужно больше силы. Мой брат – правильный выбор.

– Вот что я пытаюсь объяснить, – сказал Манчини.– Мы не можем допустить, чтобы дома были в ссоре. Это плохо для бизнеса, и это плохо для моих дочерей. Нам нужно оставить прошлое в стороне. Сегодня вечером.

– То, чего ты просишь, – это чтобы я уступил, – сказал Раваццани, пренебрежительно махнув пальцами. – Я отказываюсь от всего и ничего не получаю взамен.

– Чего ты хочешь? – спросил Манчини.

Раваццани медленно наклонил голову в сторону Д'Агостино. И ждал.

Д'Агостино замер.

– Чёрт, нет.

Раваццани пожал плечами, идеально приподняв плечи в своем пиджаке.

– Тогда нам больше нечего здесь обсуждать.

– Прекратите! – Манчини слабо ударил рукой по подлокотнику кресла. – Я твой тесть, и я умираю. Я помирился со своими тремя дочерьми. Не заставляй меня звать их сюда и смотреть, за каких трусов они вышли замуж.

Трусы?

Я стиснул зубы. У Манчини были яйца, когда он называл троих мужчин в этой комнате трусами. Но он знал, что ему это сойдет с рук, потому что мы больше боялись своих жен, чем его. А Эмма больше никогда не заговорит со мной, если я разочарую ее отца.

– Нет никаких причин вовлекать женщин в такого рода обсуждение, – сказал Раваццани. – Моя просьба не является неразумной. Все, что я хочу, – это процент от бизнеса Д'Агостино по компьютерному мошенничеству.

Ах. Вот как Д'Агостино заработал свои миллиарды, работая с хакерами по всему миру.

– Процент, – сказал Д'Агостино, закатив глаза. – Ты не будешь счастлив, пока не возьмешь его под контроль.

– Тридцать процентов, – сказал Раваццани.

Это заставило Д'Агостино рассмеяться – глубоким, полным смехом.

– Продолжай мечтать, stronzo (ублюдок).

Раваццани это совсем не понравилось. Мускул на его челюсти дернулся.

– И, – сказал он, как будто Д'Агостино не отказал ему, – я хочу тридцать процентов сицилийского оружейного рынка.

Я выпрямился в кресле. Тридцать процентов? Моей империи?

– Ни за что.

– Иисус, Мария и Иосиф, – сказал Манчини, проводя рукой по лицу. – Вот что я предлагаю. Десять процентов по всем направлениям. Энцо, ты отдаешь десять процентов мошеннического бизнеса Фаусто. Джакомо отдает десять процентов оружия Энцо. А Фаусто отдает десять процентов торговли наркотиками Джакомо. Все выигрывают.

Только это не было похоже на победу. Это было похоже на поражение.

– Это не равноправие, – сказал Д'Агостино.

– Десять процентов моей прибыли – это значительно больше, чем несколько пистолетов и ракетных установок.

Идиот. Он, видимо, понятия не имел об объёмах и масштабах оружейного бизнеса.

– Это не имеет значения, – сказал Манчини. – Важно то, что вы трое заинтересованы в успехе друг друга. Вы перестанете работать в противоречиях и будете работать вместе. Ради моих дочерей.

Мне это не понравилось, но как я мог отказать своему свекру в этой просьбе накануне свадьбы? Эмма хотела бы мира и согласия в семье.

Иногда приходилось выдержать один или два удара, прежде чем выйти победителем.

«Вот почему ты отличный дон... Ты умный, спокойный, дисциплинированный».

Для нее я могу сделать это.

– Я согласен, – громко сказал я.

Раваццани уставился в стену, его подбородок был как гранит, не говоря ни слова. После долгой паузы Д'Агостино выдохнул.

– К черту. Я тоже согласен.

– Фаусто? – спросил Манчини, когда другой мужчина промолчал.

Раваццани покрутил хрустальный стакан в пальцах, затем поднес его к губам. Он осушил жидкость одним глотком.

– Мне не нравится усиление Коза Ностры. Полиция сейчас повсюду. Они могут и нас повалить.

– Ты не укрепляешь Коза Ностру, – объяснил Манчини. – Ты работаешь с Бускеттой, и только с Бускеттой. Он – единственная оставшаяся могущественная семья после того, как Вирга был убит.

– Это означает, что полиция сосредоточит на нем свое внимание, – сказал Раваццани.

– Они ничего не найдут, – сказал я, – Я работаю совсем не так, как мой отец и брат.

Раваццани погладил челюсть. – Возможно, но я передам имя своего контакта там. Ты можешь договориться о цене.

Для защиты. Я кивнул один раз.

– Ценю это.

– Значит ли это, что ты согласен? – спросил его Манчини.

– Если я этого не сделаю, – сказал Раваццани, – моя жена никогда не позволит мне услышать конец. Так что у меня нет выбора, кроме как сказать «да».

– Слава Богу, – Манчини вытащил из кармана складной нож. – Теперь вы трое скрепите эту сделку кровью.

Эмма

Я уставилась на женщину, отражавшуюся в зеркале, ошарашенная.

– Джиа, это... Ого. Я даже не знаю, что сказать.

Моя близняшка сшила мне свадебное платье всего за три недели. Результатом стало шелковое платье с открытыми плечами и рукавами длиной три четверти, которое облегало мои изгибы, прежде чем перейти в юбку-трапецию. Оно было элегантным и стильным, и абсолютно идеально мне подходило.

– Просто скажи, что это великолепно, тупица. – Она схватила мою руку и сжала ее. – Серьезно, Эм. Ты выглядишь прекрасно.

– Мне это нравится – сказала Фрэнки, подходя и вставая с другой стороны от меня. – Джиа, как ты так быстро справилась?

– Я взяла за основу первое свадебное платье Одри Хепберн, то, которое она так и не надела. Оно простое, но, по-моему, оно подходит Эмме.

– Это так. Мне это нравится, Джиджи. – Моя сестра была так талантлива. – Это абсолютно идеально.

– Повернись, – сказал мне отец позади нас. – Дай мне увидеть мою младшую дочь.

Я медленно повернулась к библиотечному дивану, где мой отец отдыхал перед началом свадьбы. Он выглядел уставшим, и я подозревала, что мужья не давали ему спать допоздна прошлой ночью. Джакомо не рассказал мне, что они сделали или сказали, кроме того, что они пришли к соглашению, которое устроило их всех. А повязка на его ладони означала, что они подписали его кровью.

Лицо папы смягчилось, и я увидела, как в его глазах собралась влага.

– Эмма, ты выглядишь прекрасно. Вы все прекрасны. Хотел бы я, чтобы твоя мама была здесь и увидела это.

Фрэнки вложила свою руку в мою, поэтому я потянулась, чтобы схватить и Джию, связав нас троих вместе.

– Я бы тоже хотела, чтобы она была здесь, – сказала я.

Он улыбнулся, его взгляд скользнул по каждой из нас.

– Она бы так гордилась каждой из вас, тем, какие вы сильные и умные. Успешные и целеустремленные. Я знаю, что я не всегда был лучшим отцом, но я очень люблю каждую.

– Мы тоже тебя любим, – сказала Фрэнки, ее голос был напряжен от эмоций. – Но ты не можешь заставить нас плакать, потому что команда гримеров уже ушла.

Это не имело значения. Я знала, что проведу большую часть дня в слезах. Эта свадьба так много значила для моего отца, поэтому я и настояла на ней. Счастливое событие, в окружении нашей семьи – всей нашей семьи.

Дверь в гостиную распахнулась, и вбежали две маленькие пары ног.

– Nonno! Nonno!(Дедушка! Дедушка!)

Мы обернулись и увидели, как Раффаэле Раваццани вбежал в комнату, его сестра Ноэми следовала за ним по пятам. Фрэнки бросиласяь к ним, схватив детей, прежде чем они успели добежать до моего отца.

– Помедленнее, – сказала она, – дедушка отдыхает. Будьте с ним осторожны. Помните, что я сказала?

– Что мы не обезьяны, а он не дерево, – повторил Раф, используя свой английский вместо итальянского.

– Иди сюда, – сказал мой отец. – Дедушка хочет увидеть вас обоих принарядившимися.

Дети осторожно подошли к моему отцу и встали перед ним на диване.

– Mamma mia (О, Господи), как ты хорошо выглядишь! Кто помог тебе с галстуком, Раф?

– Мой папа. – Рэйф потянул за маленький галстук на шее. – Но я его ненавижу. Он слишком тугой.

– Нет, это не так, – сказала Фрэнки. – И не дергай его. Снимешь после фото.

Отец наклонился и сжал плечо Рафа.

– Мне тоже неудобно. Позже мы снимем их вместе, ладно?

– Хорошо.

– И дай мне увидеть мою прекрасную девочку, – сказал мой отец, сосредоточившись на Ноэми. – Ты такая красивая, что у меня болят глаза, – тихо сказал он, затем пощекотал ее ребра. Она хихикнула и забралась на диван рядом с ним, и он обнял ее, притянув к себе. Мой отец был нежен и мил с Ноэми, как и всегда со мной, что чертовски смутило Фрэнки и Джию. Они не видели эту его сторону до недавнего времени.

– Который час? – спросила я.

– Почти пора, – ответила Джиа. – Ты готова?

Более чем готова. Я не упомянула, что мы уже женаты. Эта церемония, в окружении друзей и семьи, была бы той, которую я запомню.

– Уже выходить?

Раздался стук в дверь.

– Dolcezza? (Сладость?) – сказал Фаусто из коридора. – Могу ли я войти? Дети там?

– Да, – крикнула она.

Мой зять, выглядевший элегантным и красивым итальянцем постарше в своем костюме-тройке, вошел в комнату, держа на руках маленького ребенка. Неудивительно, что яичники Фрэнки не поспевали за ним. Фаусто заметил детей с моим отцом и нахмурился. – Что я вам обоим говорил?

– Не бегать, – послушно повторил Раф, – но...

– Нет никаких «но», – сказал Фаусто. – Ты следуешь моим приказам, figlio mio. Capisce? (мой сын. Понятно?)

Раф, похоже, был этому не рад.

– Почему у меня проблемы, а у Ноэми нет?

– Потому что ты старше, – сказала Фрэнки, забирая у Фаусто спящее тело Марчелло. —Ты должен присматривать за своей сестрой.

– Это несправедливо, – проворчал мальчик. – Я не хочу становиться старше.

Покачав головой, Фаусто поцеловал Фрэнки в губы.

– Они учатся спорить у тебя, piccola monella.(маленькая паршивка)

– Папа любит целовать маму, – прошептала Ноэми.

– Это хорошо, – сказал мой отец. – Всем мужьям должно нравиться целовать своих жен.

Она взглянула на меня из-под ресниц.

– А дяде Мо понравится целовать тетю Эмму, когда они поженятся?

Я сдержала ухмылку, а Джиа хихикнула рядом со мной.

– Если бы она увидела твои интимные волосы сегодня утром, – сказала она, – тогда она бы знала ответ на этот вопрос.

– Остановитесь, вы двое, – предупредила Фрэнки, хотя она улыбалась. – Не развращайте моих детей.