Текст книги "Через мой труп"

Автор книги: Миккель Биркегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Что касается меня самого, то у меня на этот счет никогда не было – и по-прежнему нет – абсолютно никаких сомнений.

СРЕДА

6

В среду в первой половине дня я выехал из Рогелайе. Ярко светило солнце, воздух был одновременно мягким, свежим и дышал теплом. Если честно, мне было жалко было покидать свое загородное жилище в эту благословенную пору, когда лето делало над собой заключительное усилие, прежде чем передать эстафетную палочку осени, а вслед за ней и зиме.

За спинкой пассажирского сиденья на плечиках висел мой черный блейзер. Найдя во внутреннем кармане программку и пропуск на прошлогоднюю книжную ярмарку, я понял, что с тех пор ни разу не надевал его. На заднем сиденье покоился дорожный чемодан с запасом одежды на пять дней, а также коричневый портфель, в котором лежали свежие наброски очередной книги, над которой я работал в настоящее время. Названия ей я пока еще не придумал и пользовался рабочим, предложенным в шутку моим редактором и странным образом закрепившимся – «Один зуб лишний». Сюжет отчасти развивал линию, уже затронутую мной в романе «В красном поле», где я задался вопросом, насколько далеко способен завести человека его страх перед стоматологом. По моему мнению, материала здесь хватало на полноценный роман, хотя на настоящий момент у меня была написана еще только треть книги.

Не доезжая до центра, я свернул на заправку и купил пачку сигарет. Я бросил курить, когда Лина забеременела в первый раз, однако по той или иной причине, приезжая в Копенгаген, я вновь закуривал, как будто мне было недостаточно столичных выхлопных газов, а может, мне казалось, что выдыхаемый мной сигаретный дым сможет уравновесить городской смог. Таким образом, минул ровно год с тех пор, как я курил в последний раз, поэтому первые несколько сигарет вызвали у меня пару острых приступов кашля и легкое головокружение. И тем не менее как же это было здорово – вновь закурить!

Вся дорога до отеля заняла у меня полтора часа. Хуже всего дались мне последние полчаса езды по городу – я не привык к такому плотному транспортному потоку. Моя майка вся взмокла от пота, и я чувствовал, что начинает болеть голова. Бывая в городе, я предпочитал передвигаться на такси или же вовсе ходить пешком, если позволяли погода и расстояние. Поэтому, припарковавшись наконец у гостиницы, я ощутил истинное облегчение.

Отель «Мариеборг» представлял собой белое пятиэтажное здание с большими, выходящими на улицу окнами. Интерьер ресторана, который просматривался с улицы сквозь стекло, был выдержан в классическом стиле: стены обшиты темными деревянными панелями, деревянные столы и стулья, белые скатерти и темно-красный палас на полу. На стенах красовались зеркала и светильники в бронзовой оправе. Вход в гостиницу и стойка администратора размещались в правой части здания. Оттуда на лифте и по лестнице, устланной все тем же темно-красным паласом, что и пол в ресторане, можно было подняться в расположенные на верхних этажах номера.

Когда я, нагруженный чемоданом, блейзером и свисающим с плеча портфелем, вошел в вестибюль, за стойкой администратора стоял сам владелец отеля Фердинан Йенсен.

– Добро пожаловать, Фёнс! Рад снова видеть тебя у нас! – широко улыбнулся он.

Фердинан Йенсен был испанцем, вот уже более двадцати пяти лет женатым на датчанке. Смуглая кожа южанина, угольно-черные волосы и кустистые брови ясно свидетельствовали о том, что он не коренной житель страны, однако его датский был безукоризненным, и он всегда был в курсе практически всего, что происходит в столице. При росте метр семьдесят пять Фердинан неизменно сохранял превосходную физическую форму – очевидно, вследствие того, что не считал никакую из работ в гостинице ниже своего достоинства. Мне не раз приходилось видеть, как он сам таскает чемоданы гостей, меняет перегоревшие лампочки или же обслуживает посетителей ресторана со своей широкой улыбкой на лице.

– Что, опять на книжную ярмарку приехал?

Поставив чемодан перед гостиничной стойкой, я тяжело вздохнул:

– Ну да, этого времени года я боюсь больше всего. Листы шуршат и падают, книги сыплются дождем.

Фердинан Йенсен усмехнулся:

– И при этом кое-какие из них – твои, не так ли?

Я выудил из переднего отделения портфеля заранее подписанный экземпляр романа «В красном поле» и положил его на стойку.

– А теперь одна из них – твоя, – сказал я, подталкивая книгу к нему.

Фердинан просиял.

– Весьма любезно с твоей стороны, Фёнс, большое спасибо, – сказал он, беря книгу в руки. – Я непременно начну читать уже сегодня вечером. – Внимательно изучив обложку, он осторожно положил томик на стол за стойкой.

Когда он вновь повернулся ко мне, на лице его появилось виноватое выражение.

– Мне очень жаль, что так вышло с твоим номером! – сказал он, эмоционально всплеснув руками. – Во всем я виноват. Веришь, я чуть не наложил на себя руки?!

– Да ладно тебе, все в порядке, – поспешил заверить я. – Небольшая смена декораций пойдет мне на пользу.

Фердинан сокрушенно покачал головой.

– Я слишком туп для нашего нового компьютера. – Он кивнул на стоящий слева от себя монитор. – Мне всегда так хотелось его купить, и вот теперь оказалось, что я в нем никак не могу разобраться. Поэтому-то я и не зарегистрировал бронь на твою обычную комнату. Мне так стыдно.

– Ничего страшного, – успокоил я. – Была бы кровать на ночь.

Лицо хозяина вновь повеселело.

– И ты ее получишь. Поверь, я нашел для тебя по-настоящему хороший номер.

Получив ключ от комнаты пятьсот один, я заказал на вечер столик на двоих в гостиничном ресторане.

– Да, кстати, – воскликнул Фердинан и исчез, отыскивая что-то под стойкой. – Тут для тебя почта. – Когда он выпрямился, в руке у него был толстый желтый конверт.

Его размер и толщина, а также звук, с которым конверт шлепнулся на стойку, свидетельствовали, что внутри него лежит какая-то книжка. Когда почти вся твоя жизнь прошла рядом с книгами, становишься специалистом в подобных вещах. Взяв пакет, я покрутил его в руках. Отправитель указан не был, лишь на передней стороне конверта, там, где обычно пишут данные адресата, значилось мое имя.

– Кто это принес? – спросил я.

– Не имею ни малейшего понятия, – откликнулся Фердинан. – Появилось на стойке вчера вечером.

Я пожал плечами:

– Наверняка из издательства. – С этими словами я сунул конверт в переднее отделение портфеля и подхватил свои пожитки.

Фердинан Йенсен предложил мне помочь с вещами, но я отказался и поднялся на лифте на пятый этаж в гордом одиночестве.

Владелец гостиницы был прав. Это действительно был отличный номер – я бы даже сказал, не просто номер, а апартаменты люкс. Кроме большой спальни с двуспальной кроватью и ванной с джакузи здесь были также просторная гостиная и дополнительный отдельный туалет. Гостиная была оборудована вместительным мини-баром и самым большим из всех телевизоров с плоским экраном, какие мне когда-либо доводилось видеть. На улицу выходили окна с французскими балконами – по одному из спальни и гостиной, – я с удовлетворением отметил, что на высоте пятого этажа шум столичного транспорта был, в общем-то, вполне терпимым.

Для меня одного здесь было даже слишком просторно – гораздо больше места, чем в моем загородном домике, – и я чувствовал себя слегка не в своей тарелке посреди всего этого сверкающего порядком великолепия. Я привык к тому, что меня окружает легкий беспорядок, хотя, разумеется, некоторым он мог бы показаться хаосом. Грандиозных размеров гостиная с прекрасной мягкой мебелью, не заваленной книгами, рукописями и блокнотами, отчасти подавляла меня.

Распаковав чемодан, я развесил и разложил свои вещи – они заняли лишь пару вешалок и одну полку в огромном встроенном пятистворчатом шкафу в спальне, – затем налил себе порцию виски из мини-бара и достал из портфеля конверт. Со стаканом в одной руке и конвертом в другой, я направился в диванный угол гостиной и устроился в одном из удобных кресел.

Мой нынешний адрес в Рогелайе был засекречен, поэтому читательские письма, как правило, приходили мне на адрес издательства. Иногда собратья по перу присылали мне надписанные экземпляры своих сочинений, а я отправлял свои книги им. Этот своего рода бартер был прекрасным способом похвастаться перед коллегой: дескать, а я вот опять издаюсь. Подчас это давило на психику, а иногда выглядело откровенной насмешкой, особенно если данное издание имело хорошие отзывы критиков. Поэтому я не испытывал особого восторга, получая такие подарки, тем более когда сам находился в периоде творческого застоя.

Только бы это не был Том Винтер.

Том писал в том же жанре, что и я, и неоднократно провозглашал себя моим конкурентом. Сами по себе его нападки меня мало трогали, однако, к моей досаде, критики раз за разом продолжали сравнивать нас, причем сравнения эти были по большей части в пользу Винтера. Лично мы с ним ни разу не встречались, однако, разразившись очередной новой вещицей, он непременно присылал мне экземпляр. Всего у меня, таким образом, скопилось пять его книжек. Я никогда не отвечал ему, не говоря уже об отсылке своих новинок, но это его, похоже, мало заботило.

Разорвав конверт, я сунул в него руку. Там действительно была книга. Вынув ее, я взглянул на обложку.

Это был экземпляр «В красном поле» – моего последнего, еще не вышедшего в свет романа. На лицевой стороне обложки доминирующее положение занимал огромный светофор, в стеклянных «глазах» которого, если хорошенько всмотреться, можно было различить контуры людских фигур и даже очертания черепа.

Я удивленно поднял бровь. Интересно, кто это решил прислать мне экземпляр моей собственной новой книги?

На самой книге не было никаких надписей, которые могли бы помочь идентифицировать личность отправителя. Я еще раз проверил конверт на случай, если пропустил какую-нибудь важную мелочь, но все было тщетно.

Тогда я принялся быстро пролистывать страницы – слова и буквы мелькали у меня перед глазами. Взгляд даже успевал выхватить целые законченные предложения, на которые, впрочем, сразу же наслаивались новые слова. Примерно в середине книги я наткнулся на какой-то вложенный листок. Может, это как раз тот след, который я ищу, – привет от отправителя, в котором все объясняется.

Оказалось, что это не листок, а фотография.

Фотография Моны Вайс.

7

Снимок Моны Вайс был размером с пачку сигарет. Она стояла, облокотившись на какую-то выкрашенную в белый цвет стену, и улыбалась гипнотической улыбкой, глядя своими ярко-голубыми глазами прямо в объектив фотокамеры. Мне показалось, что фотография сделана примерно в тот период, когда мы с нею были близки. Прическа, во всяком случае, была той же самой, да и выглядела она практически так же, как два года назад. Кстати, этим, по-видимому, можно было объяснить и то, что цвета на фото уже начали блекнуть. Сама карточка была слегка помята, углы ее загнулись, а обратная сторона немного испачкана, как будто она какое-то время пролежала в ящике стола, где частенько рылись в поисках разных мелочей.

Несколько часов я просидел в гостиничном номере, внимательно разглядывая фотографию и методично опустошая содержимое мини-бара. Добравшись до бутылочки «Бэйлис», я отложил карточку в сторону и принялся за изучение книги. Начал я с обложки. На первый взгляд экземпляр казался совершенно новым – нигде не было видно ни царапин, ни каких-либо иных отметин. Вслед за этим я тщательно пролистал весь текст, страницу за страницей, на предмет возможных пометок или каких-нибудь прочих следов, оставленных таинственным незнакомцем. По книге всегда заметно, читали ее или нет. К примеру, прочитанный экземпляр закрывается совсем не так, как абсолютно новый. В данном случае все указывало на то, что эту книгу никогда даже не открывали.

К своей величайшей досаде, достав фотографию, я не удосужился обратить внимания на то, на какой именно странице она была вложена в роман. Вполне возможно, что это не имело ровным счетом никакого значения, однако я клял себя за эту непредусмотрительность. Насколько я помнил, она лежала где-то во второй части книги, что вполне могло соответствовать сцене убийства Кит Хансен. Тем не менее полной уверенности в этом у меня не было.

Безрезультатно перелистав текст романа, я снова занялся конвертом. Я крутил его и так и этак, обнюхивал, заглядывал внутрь и засовывал в него руку, пытаясь нащупать что-нибудь в углах, однако все это было тщетно. Нигде не было ничего, что могло бы дать хоть какую-то информацию о личности отправителя. Мое имя было напечатано на белой этикетке, приклеенной к конверту чуть косо, как будто в спешке или же просто небрежно.

Под конец, так ничего и не добившись, я откинулся на спинку кресла и посмотрел на журнальный стол и три предмета на нем: конверт, книгу и фотографию. Они напоминали картинки инструкции по сборке, составленной в обратной последовательности.

Быть может, это Вернер решил поиздеваться? Видимо, докопался до истинного характера моих взаимоотношений с Моной и задумал проучить меня, разыграв подобный номер. При желании ему было сравнительно легко добыть снимок на квартире у Моны Вайс, а вот где он взял роман – этого я понять не мог. Ведь тот экземпляр, который я подарил ему, был с моей дарственной надписью. Хотя у него существовали связи повсюду.

Было бы весьма заманчиво думать, что разгадка действительно такова, однако мне не хотелось обманывать самого себя. У Вернера просто не хватило бы мозгов проделать такой финт. Ввиду этого моя прежняя версия по поводу отвергнутого поклонника вновь обретала силу, и хорошее настроение, возникшее было под влиянием того, что все удастся объяснить вмешательством Вернера, сменилось нарастающей тревогой.

Постепенно я почувствовал, что меня начинает подташнивать – не до рвотных позывов, а так, слегка. Мне никак не удавалось набрать воздуха в легкие, какой бы глубокий вздох я ни пытался сделать. В кончиках пальцев появилось неприятное покалывание, ноги, казалось, заржавели и отказывались слушаться. Единственное, что мне оставалось, это продолжать сидеть, созерцая разложенные на столике предметы. Однако, сколько бы я ни всматривался в них, ничего нового они мне не говорили.

Свет тем временем становился все более тусклым, и под конец я оказался в кромешной темноте.

Внезапно я вспомнил об уговоре с Вернером и взглянул на часы. До назначенной с ним в ресторане гостиницы встречи оставалось полчаса. Сделав над собой усилие, я заставил себя принять душ и сменить одежду. Привычные движения немного меня успокоили, однако руки все еще подрагивали, когда я вкладывал в конверт фотографию и книгу. Конверт я захватил с собой и спустился на первый этаж.

В ресторане были заняты около половины из двадцати столиков. Судя по долетающим до моих ушей обрывкам разговоров, большинство посетителей составляли супружеские пары из Америки. Я оказался единственным, кто пребывал в гордом одиночестве. Меня никогда не смущал тот факт, что часто разделить трапезу мне было не с кем. Как правило, у меня всегда с собой блокнот, так что я нисколько не скучаю.

Я заказал двойную порцию виски – двенадцатилетнего «Bowmore». У Вернера никогда не было привычки утруждать себя строгим соблюдением временных договоренностей, так что я приготовился к ожиданию.

С Вернером я познакомился благодаря Лине. Мы оказались с ним соседями по столу во время празднования золотой свадьбы кем-то из ее родственников. Мне с самого начала не хотелось идти туда, и ничего, кроме уныния, я не испытывал. Однако, когда выяснилось, что сидящий рядом со мной человек работает в полиции, настроение мое мигом исправилось. В то время он являлся обладателем еще довольно небольшого брюшка и гривы черных волос, однако уже тогда у него были вполне явно выраженный двойной подбородок и огромный нос, которые в сочетании с маленькими, глубоко посаженными глазками делали его внешность непривлекательной. Тем не менее это не мешало ему держаться за столом весьма раскованно, то и дело прерывая беседу оглушительными сентенциями, сводившимися, как правило, к хвастовству и пустой похвальбе. Мы проболтали с ним большую часть обеда, и в конце концов Вернер дал себя уговорить на некоего рода сотрудничество: он согласился оказывать мне посильную помощь в моих творческих изысканиях, а я взамен обязался время от времени угощать его обедом.

Когда чуть позже я встретился у стойки бара с Линой и с восторгом поведал ей о нашем договоре, она заметно расстроилась и сказала, что лучше бы я этого не делал. Дело в том, что этот человек – настоящая свинья, от которой стоит держаться как можно дальше. По-видимому, я начал уговаривать ее успокоиться, что возымело, прямо скажем, совершенно противоположный эффект, поэтому в следующий раз мы с ней увиделись лишь по дороге домой. На протяжении всего пути она хранила молчание. Лишь когда мы оказались дома, она объяснила наконец причины такого своего поведения.

Во время празднования конфирмации Лины собралась вся ее семья, как это было у них заведено в связи с каждым торжественным событием. Отмечали этот праздник в небольшом кабачке на Амагере. По традиции звучали многочисленные торжественные речи, песни, разного рода поздравления. Спиртного за столом было предостаточно. Именно тогда Лина выпила впервые в жизни рюмку вина – то же самое, кстати, относилось и к ее сестрам. Не упустил своего и Вернер: он успел порядочно набраться и, как водилось в таких случаях, сделался весьма красноречив. По окончании торжественного обеда обстановка стала более непринужденной. Официанты принесли кофе, гости менялись местами за столиками, дети, играя, носились по всему залу. Лине понадобилось выйти в туалет. Она чувствовала, что ей нехорошо – видимо, с непривычки вино ударило ей в голову, – и стояла, разглядывая свое отражение в зеркале. В сознании мелькала бешеная круговерть из всех услышанных за этот вечер клише относительно того, что теперь она вливается в ряды взрослых и должна быть готова к ожидающим ее в связи с этим новым испытаниям. Девочка попыталась представить себе, как она будет выглядеть сначала пять лет спустя, затем десять…

Оторвавшись наконец от зеркала, Лина отперла дверь туалета, вышла наружу и столкнулась нос к носу с Вернером. Сконфуженно улыбнувшись, она попыталась проскользнуть мимо, слегка его отстранив, однако не тут-то было. Вернер сгреб ее в охапку и принялся заталкивать обратно в туалет. Рука его скользнула по шее Лины вниз и, опустившись на грудь девочки, грубо стиснула ее. Лина продолжала изо всех сил сопротивляться – отталкивала обидчика, упиралась ладонями ему в грудь, просила, чтобы он перестал, оставил ее в покое, – но тщетно. Вернер был гораздо сильнее, и в какой-то момент ему уже почти удалось затащить ее внутрь. При этом он все время пытался ее поцеловать. Лина чувствовала исходящий от Вернера зловонный запах алкоголя, ощущала, что вся его рубашка насквозь промокла от пота. В конце концов ей все же удалось оттолкнуть от себя потенциального насильника и выскочить за дверь. Вдогонку ей раздалось смущенное бормотание, что, дескать, это была всего лишь невинная шутка, не более того, однако Лина не останавливалась, пока не оказалась на улице и не сделала несколько глотков свежего воздуха. Дождавшись, пока тошнота уляжется окончательно, девочка вернулась к гостям. Вернер уже был там. Как ни в чем не бывало, он провозглашал очередной пышный тост. Лина так никогда и не рассказала об этом происшествии никому из родных.

Вполне естественно, что услышанная история произвела на меня большое впечатление. Я едва ли не физически ощущал омерзение, а кроме того, жутко злился и досадовал на то, что сам едва не позволил себе попасть под обаяние этого мерзкого типа. Лина, как могла, пыталась меня успокоить. Сама она, правда, Вернера не простила, однако все это случилось так давно, да и, по сути дела, ничего страшного, в общем-то, не произошло.

Как бы там ни было, но я заявил Лине, что не желаю иметь с этим человеком ничего общего. И все же, когда несколько месяцев спустя Вернер позвонил мне, я позволил себя уговорить сперва на встречу с ним, а затем и на первый опыт обоюдного сотрудничества. Правда, находясь в его компании, я неизменно испытывал безотчетное чувство легкого отвращения. Было что-то гадкое в его постоянной манере осведомляться, как обстоят дела у Лины, что-то такое, от чего меня в буквальном смысле чуть не выворачивало наизнанку. Мне все время казалось, что, дожидаясь моего ответа о Лине, он чуть заметно ухмыляется, а порой даже отвратительным образом облизывает губы. Терпел я все это исключительно потому, что использовал его в собственных корыстных целях. Однако Лина никогда бы этого не поняла, поэтому ей я ничего не рассказывал. Несколько лет она даже не подозревала о том, что иногда мы с Вернером встречаемся.

К тому времени как Вернер наконец изволил появиться в ресторане, я просидел со своим виски уже добрых десять минут.

Лицо его было багровым, и сквозь жидкие волосы я отчетливо видел капли пота, выступившие на уже достаточно четко обозначившейся залысине. На Вернере были потертый серый костюм и белая рубашка, с трудом застегнутая на внушительных размеров брюхе. Каждый раз, как мы встречались, мне казалось, что он все больше и больше обрастает жиром.

Тяжело отдуваясь, Вернер плюхнулся на стул напротив меня.

– Привет, Франк, – просипел он, утирая пот со лба ресторанной салфеткой.

– Привет, Вернер, – отозвался я и протянул ему руку прямо через стол.

Он поспешно пожал ее свой горячей и влажной ладонью:

– Все время стрессы и беготня – эта работенка когда-нибудь меня угробит. – С этими словами он стащил с себя пиджак и небрежно швырнул его на свободный стул.

Мы сделали заказ: себе я попросил принести фирменное рыбное блюдо и белое вино, Вернер – бифштекс с кровью и пиво.

– Ну и бардак с этим убийством, не находишь? – заметил наконец он после того, как мы обменялись дежурными фразами о погоде и здоровье общих знакомых.

Желая поскорее покончить с тем, что меня заботило, я собрался с духом и выложил ему все о своих отношениях с Моной Вайс. Он выслушал меня с блудливой усмешкой на губах.

– А ты у нас, оказывается, плохой мальчик, – сказал он, как только я закончил. – Ну, и как она? Ничего штучка?

Я оставил вопрос без ответа. За неимением лучшей версии я посвятил его в свою теорию об отвергнутом ухажере, который таким образом отомстил Моне и мне, использовав в качестве сценария развития событий рукопись моей книги. При этом я отнюдь не пытался скрывать обуревавших меня самого на данный счет сомнений – просто, кроме этого, мне ничего не приходило на ум.

Вернер покачал головой:

– Все это больше похоже на какую-то головоломку. Ты, Франк, вечно пытаешься придумать решение позаковыристей.

В этот момент появился официант с нашим заказом, и он умолк.

– Для убийства в состоянии аффекта здесь все слишком уж обстоятельно продумано, – продолжил наконец он. – Ревнивец никогда не стал бы выжидать и что-то там планировать – нет, он действовал бы без промедлений. Может, он и озаботился бы тем, как скрыть труп, однако само убийство совершил бы, не раздумывая ни секунды.

– А… ты не знаешь, следствие не в курсе, у нее действительно был любовник?

– Они над этим сейчас работают, – ответил Вернер. – Похоже, несколько месяцев у нее никого не было, однако ходят слухи, что существовала одна связь с мужчиной старше ее и вроде бы женатым. Так что наличие тайного любовника вовсе не исключено… – Он ухмыльнулся: – Кстати, среди прочих называли и твое имя.

– Я же уже говорил тебе, это было несколько лет назад.

– Да-да, но истории подобного рода еще долго аукаются. Любовные интрижки в такой глухомани, как Гиллелайе, да к тому же те, в которых замешан известный писатель, забываются не скоро.

– И что, выходит, я под подозрением?

Вернер покачал головой:

– Пока еще нет.

– Пока еще?

– Ну да, черт побери, тебе ведь придется в конце концов рассказать им об этой твоей книге.

– Ты уверен? А кто говорил, что нам не стоит этого делать?

Вернер тяжело вздохнул.

– По-любому не отвертишься, – сказал он. – Когда книга выйдет… а кстати, когда это будет?

– Через два дня, – отозвался я.

– Через два дня… – рассеяно повторил он. – Так вот, тогда у нас появится еще больше проблем.

Я поднял свой бокал и, потихоньку отхлебывая, принялся внимательно разглядывать Вернера. Ухмылка с его лица исчезла, маленькие темные глазки уставились в стоящую перед ним тарелку. Тем не менее он ничего не ел – просто сидел и созерцал свой кровавый бифштекс.

Официальная презентация романа «В красном поле» должна была состояться в первый день ярмарки. Все уже было спланировано: интервью и доклады подготовлены, постеры напечатаны, аккуратно разложенные стопки экземпляров дожидались своего часа. Если полиции придет в голову задержать выход книги, то и мне, и издательству это встанет в копеечку.

– Не нравится мне все это, – сказал Вернер, оторвав наконец взгляд от своей тарелки. – Если бы ты сразу рассказал мне о ваших с ней отношениях, я бы уже давно проинформировал об этом убойный отдел. А теперь все это будет выглядеть так, будто мы с самого начала пытались что-то скрыть.

– Да что там скрывать-то?! – запротестовал я. – Мы же не знали, насколько точно убийство копирует то, что описывается у меня в романе. В газетах ведь дается совсем немного сведений о данном деле. Я, например, нигде не читал ничего ни о подводном дыхательном аппарате, ни о мраморной статуэтке.

– Разумеется, нет, – раздраженно отозвался Вернер. – Существует установленное правило, в соответствие с которым в интересах следствия подобные вещи не разглашаются. Проблема в том, что я, проявляя интерес к этому делу, уже засветился.

– Ну и что из того? Все это еще не делает нас убийцами, – решительно возразил я.

Вернер испытующе посмотрел на меня.

– У меня-то, во всяком случае, с алиби все в порядке, – сказал он. – Я в это время торчал в баре с несколькими приятелями. Полицейскими. – Последнее слово он произнес особо отчетливо, чуть ли ни по слогам.

– На что это ты намекаешь? – резко поинтересовался я, не в силах справиться с внезапно охватившим меня гневом. По-видимому, вышло это излишне громко, ибо некоторые посетители стали поворачиваться в нашу сторону. Однако, поскольку мы продолжали спокойно сидеть, глядя друг другу в глаза, интерес их быстро угас и они один за другим вернулись к еде. Вернер же так ничего и не ответил.

– Тут есть еще одна деталь, – понизив голос, продолжал я.

– Какая именно? – насторожился Вернер. – Опять какие-нибудь секреты?

Я протянул ему конверт:

– Было оставлено для меня на стойке администратора в гостинице.

Вытащив из конверта книгу, Вернер принялся ее внимательно рассматривать. Я же в это время наблюдал за его реакцией, убежденный, что если он и вправду имеет к этому какое-то отношение, то я обязательно это замечу. Однако ничего такого по нему видно не было. Полистав страницы, Вернер наконец добрался до вложенной фотографии. Узнав женщину на ней, он так резко отложил книгу, как будто обжег об нее пальцы.

Затем он перевел взгляд на меня:

– Какого дьявола, это еще что такое?

– Не знаю, – откликнулся я.

– Ты что, Франк, издеваться надо мной вздумал?

– Да какая уж тут издевка, – ответил я. – Некто передал это в администрацию гостиницы вчера во второй половине дня. Я тогда еще сюда не въехал. – Я специально выдержал паузу, однако Вернер сохранял молчание. – В одном ты наверняка прав – это не просто обиженный любовник.

– Разумеется, я прав… но все же… какого черта?! Где он мог взять книгу, которая еще не вышла?

Хотя сам я провел несколько часов, разглядывая экземпляр своего романа, этот вопрос как-то не приходил мне в голову. Если это не был отвергнутый поклонник и уж конечно же не сама Мона, тогда – кто? Ответа на этот вопрос, похоже, не было. Вот если только… Сердце мое отчаянно застучало, и я вынужден был выпить пару глотков вина, чтобы немного успокоиться, прежде чем смог поведать Вернеру о произведенных мной ранее расчетах в отношении авторских экземпляров, из которых следовало, что одной книги не хватает. При этом я специально оговорился, что, быть может, где-то ошибся. Вполне вероятно, что издательство что-то там напутало, однако ведь убийца мог похитить роман прямо из моего дома. И это предположение приводило меня в ужас.

Было заметно, что все это Вернера отнюдь не обрадовало.

– А что с фотографией? – спросил он. – Тоже одна из твоих?

Я отрицательно качнул головой.

– Ты абсолютно уверен, Франк?

В голосе его звучали недоверчивые нотки – быть может, он разыгрывал эту роль по привычке, ведь ему приходилось ежедневно допрашивать разный сброд, вроде распространителей наркотиков. Стиснув зубы, я сделал над собой усилие, чтобы продолжать беседу в спокойном тоне:

– Я ведь тебе говорю, что не имею ко всему этому ни малейшего отношения. Ты что же, на самом деле считаешь, что я могу совершить убийство по сценарию, который использовал в собственной книге? И неужели я в таком случае не позаботился бы о том, чтобы обеспечить себе алиби? Я никогда не держал зла на Мону Вайс. Ведь она – давным-давно пройденный этап. Да и, кроме того, я даже не умею управлять лодкой, а мои знания о дайвинге – чисто теоретические.

Вернера, похоже, все это немало забавляло, что заводило меня еще больше.

– Ладно, Франк, успокойся, – сказал он, выставив ладони перед собой в умиротворяющем жесте. – Я прекрасно знаю, что ты не мог этого совершить. Ты, разумеется, больной на всю голову, раз уж тебе удается выдумывать все эти штучки, однако нервишки у тебя слабоваты. Так что ты бы этого не потянул. Не-ет, для такого дела ты слишком уж чувствительный, слишком мягкий… короче, слабак.

Нечто внутри меня отчаянно протестовало против сделанного Вернером заключения. Какого дьявола? Кем он себе возомнил? Я что же, должен позволить называть себя слабаком какой-то груде сала с наклонностями педофила?! Больше всего сейчас мне хотелось врезать ему как следует. Пусть посмотрит, какой я слабак. Ему давно уже следовало накостылять, еще тогда, когда я впервые услышал от Лины, как он к ней приставал. Проучить его как следует! Чтобы подавился своей гнусной ухмылочкой. Может, это и помогло бы – избавило меня от осуждающих взглядов Лины, которые я иногда ловил на себе с тех пор, как она узнала, что мы с ним иногда встречаемся втайне от нее.

Больше всего, однако, меня раздражало сознание того, что без него мне сейчас никак не обойтись.

Руки мои слегка подрагивали, когда я взял бокал и поднес к губам. Пока я пил, другая моя рука потянулась за бутылкой, и, как только бокал опустел, я наполнил его вновь. Сидящий напротив меня Вернер неторопливо прихлебывал свое пиво. Его нож с вилкой лежали так, что было понятно: трапезу он уже окончил, хотя добрая половина бифштекса в его тарелке все еще была нетронута.