Текст книги "Через мой труп"

Автор книги: Миккель Биркегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

23

Мария вернулась через четверть часа.

К тому времени я уже сходил в киоск за пачкой сигарет и бутылкой минералки и, сидя в машине, нервно курил, сокрушаясь, что в очередной раз позволил так легко себя развести. Я ведь прекрасно знал этот тип людей: за дозу, рюмку, кружку пива или монету они могут посулить тебе что угодно. Поэтому я был немало удивлен при виде Марии, которая, глубоко сунув руки в карманы своей курточки, с довольной улыбкой на губах неторопливо шагала к автомобилю. У меня словно камень с сердца упал.

В салоне было не продохнуть от дыма выкуренных мной за это время сигарет.

– А ты, черт возьми, не торопишься, – заметил я, когда девушка снова плюхнулась рядом со мной на переднее сиденье. Я протянул ей бутылку воды. – Ладно уж, давай рассказывай.

Она покачала головой.

– Сперва тебе придется мне помочь, – сказала она, отдавая мне бутылку обратно. – Одной тут не справиться.

– Как?! Ты что, собираешься это делать прямо здесь? – Я в изумлении осмотрелся по сторонам.

Мария ткнула пальцем куда-то назад:

– Если это тебя смущает, можем поехать к железке.

Я завел машину и, следуя ее указаниям, подъехал к какой-то уединенной площадке неподалеку от станции городской электрички. Здесь в беспорядке были свалены какие-то швеллеры, старые автомобильные покрышки, высились груды щебенки и разного строительного мусора. Выключив мотор, я зажег внутреннее освещение. В желтоватом свете салонных лампочек вид у Марии был еще более болезненный.

Она достала два самодельных пакетика, каждый размером сантиметра три, сунула мне один из них, а также белый пластиковый стаканчик, и сама начала лихорадочно освобождаться от куртки. Руки у нее оказались такими тонкими, что я невольно подумал: как же она, такая худенькая и миниатюрная, справляется со своей, в общем-то, нелегкой в физическом плане работой? Сняв наконец пуховик, она взяла у меня пакетик, стакан и сноровисто, заученными движениями, принялась за приготовление раствора. При одном только виде зелья от прежних признаков ломки у нее не осталось и следа.

– Так кто тебя тогда нанял? – спросил я, следя за ее работой.

– Никогда его раньше не видела, – отозвалась Мария, не отводя взгляда от стаканчика. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но на нем была шляпа, темные очки, а еще – борода.

Темные очки. В памяти мелькнула фигура того читателя, который подходил ко мне во время процедуры раздачи автографов. Вот только была ли у него борода? Этого я никак не мог вспомнить. Фактически, мне запомнились лишь темные очки и странноватая улыбка. Но в одном я был уверен на все сто процентов: никакой шляпы на нем не было.

– Может, борода была фальшивой?

– Почем мне знать? Деньги, по крайней мере, были самые настоящие.

– И что же ты должна была сделать?

– Да, и говорил он как-то странно, зловеще, что ли.

– Пытался изменить голос?

– Думаю, да, – после секундной паузы согласилась Мария.

– И что он сказал?

– Он показал мне фотографию этой свиньи, то есть Гуве́рнера, и велел ждать его перед отелем. Я должна была заставить его пойти со мной в сто второй номер. И все. Самые легкие деньги, которые мне когда-либо обламывались. – Она презрительно фыркнула. – Если не считать того, что этот парень был – как бы это сказать? – слишком уж… настойчив, что ли. Числа я прекрасно запоминаю, но он заставил меня повторить по меньшей мере десяток раз – сто второй, сто второй, сто второй, – псих какой-то, больной ублюдок…

Окончив приготовления, Мария наполнила шприц героином и протянула его мне.

– Может, ты лучше сама все сделаешь? – неуверенно предложил я.

– Нет, не пойдет, – возразила девушка. – У меня все вены исколоты, так что придется ширяться в шею. Самой мне с этим никак не справиться. – Она склонила голову на плечо, обнажив участок тощей шеи со вздутой веной, больше всего напоминавшей грубую складку на поверхности белой скатерти. Пара отметин от иголок свидетельствовали о том, что и сюда она колется уже не впервые.

Я с трудом сглотнул – во рту у меня мгновенно пересохло от волнения – и взял шприц.

– Ты уверена? Может, все же сама? – на всякий случай еще раз переспросил я.

Мария кивнула:

– Абсолютно уверена.

Взяв ее за шею, я начал выбирать место для укола.

– И что было дальше? – спросил я.

– Ну вот, значит. Через некоторое время этот Гуве́рнер действительно вышел из отеля. Увидел меня – и прямо расцвел. Сказал, потный боров, что именно я-то ему и нужна. Ему так не терпелось, что он даже не удивился, когда я сказала, что у меня здесь номер, в который можно подняться и выяснить, насколько я ему нужна.

Зафиксировав ее шею одной рукой, другой я ввел шприц под кожу, стараясь попасть в вену, которая предательски ускользала. Мария нервно поежилась:

– Ну давай же, мастер.

Наконец игла попала в вену, и Мария блаженно улыбнулась.

– Ну же, Лулу, и что случилось в номере?

– Так вот, я и говорю, он, значит… Слушай, ты опять меня этой Лулу обозвал! – возмутилась она.

– Ладно, прости. Давай дальше.

– Гуве́рнеру так не терпелось, что он забрал у меня ключ и сам открыл дверь. В номере было темно, горел только ночник над кроватью. Он втащил меня внутрь и велел запереть дверь, что я и сделала. Ей-богу, я чуть не обделалась от страха! Все время думала: где же, черт подери, этот парень? Я-то ведь надеялась, что просто приведу к нему Гуве́рнера и уйду. Не хватало еще трахаться с этой мерзкой свиньей!

Впрыснув содержимое шприца в вену, я вытащил наконец иглу из шеи Марии, которая отозвалась на это удовлетворенным вздохом. На месте укола выступила капелька крови, которую я тут же стер большим пальцем.

– Рассказывай.

– Вот. Когда Гуве́рнер проходил мимо двери туалета, он в конце концов вышел, ну этот парень то есть. Выглядел он точно так же, как во время нашей первой с ним встречи: куртка, шляпа, темные очки и все прочее. У него в руках был пистолет. – Мария насмешливо фыркнула. – Видел бы ты этого свинтуса. Как он был огорошен! Я даже подумала, что все это того стоило. Он стал заикаться, потеть, рожа вся побагровела! Даже голос и тот изменился – стал как-то тоньше и мягче. Потом этот парень все тем же неприятным голосом велел Гуве́рнеру сесть на кровать. Тот весь затрясся и подчинился – видать, в штаны надул от страха. А руки-то… руки все время держал перед собой, как будто от пули хотел ими заслониться. – Мария снова хохотнула. – Потом он со мной расплатился – не сводя глаз с Гуве́рнера, сунул руку в карман, достал конверт и дал мне. Толстый такой конверт. Он сказал, что здесь все, как мы и договаривались, плюс немного сверху, чтобы я помалкивала. – Мария смущенно посмотрела на меня. – Но ведь жить-то на что-то надо?

Она блаженно улыбнулась. Заметив, что ее взгляд поплыл, я повысил голос:

– Ну а дальше что?

– Потом я ушла, как он мне велел, – ответила девушка.

– И что – всё?! – В моем взволнованном голосе зазвучали визгливые нотки, которые усугубляла теснота салона автомобиля.

Мария покачала головой и снова улыбнулась.

– М-м-м-м… – тихонько промычала она с загадочной миной на лице.

Я схватил ее за плечи:

– Говори же, черт возьми!

Веки ее почти совсем закрылись.

Я слегка встряхнул ее:

– Эй, Мария! Ты что, можешь еще что-то сказать об этом парне?

Она широко распахнула глаза.

– Если хочешь, можешь звать меня Лулу, – сказала она, и взгляд ее опять поплыл.

– Ну же, хоть что-нибудь!

Я встряхнул ее чуть сильнее. Глаза Марии раскрылись, и в них появилось обиженное выражение.

– Ты видела что-то еще?

– Там был…

– Что?!

– Там был ключ, – заплетающимся языком пробормотала она. – Когда он доставал из кармана конверт… он уронил карту-ключ… номер восемьдесят семь…

– Из того же отеля?

Мария сперва кивнула, затем отрицательно покачала головой.

– Нет, не «Мариеборг», – сказала она. – «БункИнн».

– Точно отель «БункИнн», ты уверена?

Она несколько раз медленно кивнула, и с каждым кивком глаза ее закрывались все больше и больше. Наконец она замерла, уронив голову на грудь. Я в очередной раз потряс девушку, однако она никак не реагировала. На губах ее замерла легкая улыбка, а сама она растеклась по сиденью так, будто стремилась полностью слиться с ним.

Я отодвинулся от Марии и задумчиво посмотрел на нее. Что теперь? Высадить ее или все же подождать? Услышанное позволяло мне двигаться дальше, но, может, ей известно еще что-нибудь? Да и можно ли вообще полагаться на ее память?

Сидя на переднем сиденье моей машины с закрытыми глазами, Мария выглядела спокойной и умиротворенной. Несмотря на то что в связи с написанием «Что посеешь» мне приходилось изучать будни обитателей дна датской столицы, я с трудом мог представить себе ее повседневное существование. Вполне возможно, что продажные полицейские, пистолеты и убийства являлись его неотъемлемой частью, однако в данный момент она больше всего напоминала сладко и безмятежно спящую маленькую девочку.

Я погасил свет в салоне.

Стало совсем темно, однако на фоне бокового стекла силуэт ее был виден достаточно четко. С каждой минутой становилось все холоднее. Я наклонился и попытался снова надеть на Марию ее куртку. Худенькие руки девушки были совсем ватными и никак не желали попадать в рукава. Я вдруг вспомнил о том, когда в последний раз мне доводилось кого-то одевать. Ну конечно, это было с дочками: они спали, руки и ноги у них висели, как будто лишенные суставов. В этом состоянии их – абсолютно беспомощных и трогательно доверчивых – так и хотелось взять под свое крыло, защитить, окружить вниманием и заботой.

Немного повозившись с молнией куртки, я все же сумел застегнуть ее доверху. Мария заворочалась, что-то неразборчиво пробормотала и вновь успокоилась, прислонившись головой к боковому стеклу. В глубине души во мне боролись два желания: одно – продолжать спокойно сидеть и созерцать ее сон, другое – немедленно снова начать действовать, вести свое расследование дальше. Нужную мне информацию я уже получил, а сколько времени она еще проспит – никому не известно. Нервозность моя нарастала.

Я снова завел машину и поехал обратно в направлении Истедгаде. Мария на это даже не отреагировала. Стекла начали запотевать, и мне пришлось несколько раз протирать их тряпкой, особенно лобовое, пока салон окончательно не прогрелся. Мне потребовалось проехать вдоль всей Истедгаде несколько раз, прежде чем я отыскал наконец Монику. Она как раз выходила из автомобиля – маленького красного «сеата», который тут же уехал. Покинув тесную кабину, она, расправляя затекшие мышцы, потянулась всем своим статным телом.

Подъехав поближе, я опустил боковое стекло.

– Моника! – окликнул я.

– Ну же, дружочек, давай подгребай! – ухмыльнулась она. – Не стесняйся – на всех хватит. – В этот момент она, вероятно, увидела Марию, а через мгновение узнала и меня: – Какого дьявола, это снова ты?!

– Привет, Моника!

– Вижу, ты все же ее нашел.

– Да, спасибо, – поблагодарил я. – Но сейчас ей нужно помочь добраться домой.

– Что ж ты, черт возьми, с ней такое сделал? – В голосе Моники появились сердитые нотки.

– Ничего, просто она вмазалась у меня в машине.

– Хмм… – с сомнением хмыкнула Моника, поочередно переводя недоверчивый взгляд с меня на Марию. – Ну а я-то тут при чем?

Я постарался изобразить самую любезную улыбку, на какую только был способен:

– При том, что у тебя добрая душа, а кроме того, ты ведь не против получить пять сотен?

– Что ж, красавчик, тут ты угадал – душа у меня и впрямь добрая, – немедленно откликнулась она, протягивая руку.

Я дал ей пятьсот крон. Моника вытащила Марию с переднего сиденья и, поддерживая под мышки, поставила на ноги. Она действовала с такой сноровкой, будто для нее это было привычным делом. Как только девицы освободили салон, я захлопнул дверцу машины и нажал на газ. В зеркальце заднего вида я видел, как Моника поволокла подругу к тротуару.

Когда я припарковался у отеля, на часах было уже почти четыре. Меня никто не видел – гостиница будто вымерла. Пройдя через пустынный вестибюль, я сел в лифт, нажал кнопку своего этажа и посмотрел в зеркало. Вид у меня был хуже некуда: лицо красное и помятое, по лбу и вискам стекают струйки пота, налитые кровью глаза воспалены. И неудивительно. Ведь я только что помог девушке сделать укол героина, а затем равнодушно оставил ее продолжать вести жизнь, которая, пожалуй, была даже страшнее той, что описывалась в моих книгах. Из оцепенения меня вывел звук колокольчика. Выйдя из лифта, я, тяжело переставляя ноги, поплелся по коридору.

Войдя к себе в номер, я первым делом прошел в ванную и начал жадно пить воду прямо из-под крана. Почувствовав, что еще чуть-чуть – и я лопну, я закрыл кран, вытер губы, с трудом стянул с себя одежду и рухнул на кровать. Лишь сейчас я ощутил, насколько устал за сегодняшний день. Тем не менее, повинуясь внезапному приступу паники, я сделал над собой героическое усилие, заставил подняться и доковылять до журнального столика. Отыскав ручку, записал на клочке бумаги: «Мария – 87». Некоторое время тупо смотрел на бумажку, затем снова дотащился до кровати и забрался под одеяло, не выпуская записку из рук.

Интересно, сколько ей лет? Двадцать? Восемнадцать? В каком возрасте она начала заниматься своим ремеслом? Может, ей тогда было столько, сколько Иронике сейчас?

24

Первые дни после ухода Лины были для меня поистине ужасны. Я не мог связаться с ней по телефону, не говоря уже о том, что приходить к ним в дом мне было строго запрещено. Поэтому я начал писать ей письма. Чувствовал я себя при этом примерно как во время учебы в гимназии, когда мы пытались завоевать сердца девушек, посвящая им свои стихи. Тем не менее, хотя за все это время мне так ни разу и не удалось переговорить с Линой лично, было такое ощущение, что мои старания не проходят даром. Никогда прежде я не писал ничего более откровенного, и никогда раньше мне не приходилось ни перед кем так обнажать свою душу, как в тех посланиях, которые я ежедневно отправлял ей.

Я писал о том, как не хватает мне нашей маленькой семьи, пытался объяснить, почему позволил себе сказать все это, рассказывал, что́ в настоящий момент творится у меня мыслях и чем я пытаюсь занять дни, ставшие внезапно столь пустыми.

Одновременно я пытался зайти и с другой стороны – вымолить прощение, опираясь на помощь Бьярне и Анны. Несколько раз они беседовали с Линой, и я уговаривал их донести до нее мои доводы. Хотя друзья и считали, что я сам во всем виноват, они все же испытывали ко мне искреннюю жалость, и я надеялся, что в конечном итоге их миссия по нашему примирению увенчается успехом.

По причине выхода в свет нового романа я по-прежнему был не в силах свободно распоряжаться собственным временем. Необходимо было участвовать в бесчисленных интервью, посещать разного рода мероприятия, однако в этот период я по большей части не притрагивался ни к спиртному, ни к наркотикам и старался как можно скорее попасть домой в надежде, что Лине придет в голову мне позвонить. Благодаря этому мне удалось переделать почти все то, что в течение последних нескольких лет я неизменно откладывал на потом: привести в порядок квартиру, разобраться в кладовке, рассортировать свои бумаги.

Прошло десять дней, а от Лины не было никаких вестей. И тут наконец наметился перелом: Бьярне и Анна пригласили меня на обед, на котором также должна была присутствовать Лина, чтобы, по словам Бьярне, мы смогли, «как в старые добрые времена», насладиться стряпней наших подруг. Поначалу я воспринял это приглашение с огромным облегчением, однако уже скоро на смену ему пришло беспокойство. Как убедить ее простить меня? Мне давался еще один шанс на примирение, и я понимал, что никогда не прощу себе, если не сумею им воспользоваться.

За два оставшихся дня я из кожи вон лез, стараясь как следует подготовиться к встрече с Линой. Я сходил в парикмахерскую, обновил гардероб: купил блейзер и ослепительно-белую рубашку, – тщательно продумал те вопросы, которые смогу ей задать: самые нейтральные, не касающиеся ни меня, ни моих книг, ни наших с ней отношений – лишь о ней самой и об Иронике. Энтузиазм был столь велик, что я даже решил совершать регулярные пробежки – полный бред, особенно если учесть, что до намеченной даты я успел побегать всего лишь один раз и это едва меня не убило. Тем не менее настроение у меня было приподнятое. Даже ноющая боль во всех суставах после пресловутой пробежки рассматривалась мной с позитивной точки зрения – впервые за последние семь лет я попытался проявить максимум активности, чтобы изменить ситуацию в свою пользу.

Наконец наступил намеченный день. С самого утра я начал готовиться: тщательно отгладил рубашку, причесался, обработал все тело дезодорантом. Из дома я вышел заблаговременно, по пути купил цветы и всю дорогу до дома Бьярне и Анны старался крутить педали помедленнее, чтобы не особо вспотеть. Правда, когда я прибыл на место, то все равно здорово взмок, однако виной тому был вовсе не быстрый темп, а переживания. Слезая с велосипеда, я снял пиджак и несколько минут постоял перед подъездом, стараясь остыть и перевести дух.

– Ага, по-моему, кто-то решил обновить свой гардеробчик! – увидев меня, ухмыльнулся Бьярне. Сам он был одет как обычно – в футболку и джинсы, и я внезапно ощутил себя крайне глупо. Мне показалось, что в белоснежной сорочке и нарядном блейзере я больше всего похож на какую-то фигурку жениха, украшающую верхушку свадебного торта. Поэтому, пока Бьярне с упоением расписывал меню на сегодняшний вечер, я незаметно скинул пиджак и закатал рукава рубахи.

– Дамы на кухне, – в заключение предупредил Бьярне, красноречиво покосившись на мой букет.

Я поблагодарил его и пошел через гостиную, чувствуя, что в горле у меня пересохло. Когда я подходил к кухне, оттуда раздался взрыв смеха. Увидев Лину, я застыл на пороге. Она стояла ко мне боком, облокотившись на кухонный стол, в руке у нее был бокал вина. Широкая улыбка обнажала жемчужно-белые зубы, из уголка глаза по щеке медленно сползала крошечная слезинка. Было видно, что они от души веселятся. Наконец Анна первой заметила меня.

– Привет, Франк! – воскликнула она, поднимая свой бокал.

Лина также повернулась в мою сторону. Какое-то мгновение она, похоже, с некоторым удивлением изучала мою рубашку, затем снова улыбнулась.

– Это что, мне? – спросила Анна, протягивая руку к цветам.

Я смущенно кашлянул.

– Вообще-то я их жене купил, – с трудом выдавил я.

– Вот как?! – Анна притворилась, что разочарована.

Отставив бокал, Лина шагнула мне навстречу. Мельком взглянув на цветы, она посмотрела мне в глаза.

– Здравствуй, Франк! – поздоровалась она и внезапно крепко обняла меня, прижавшись всем телом. Я также поспешил заключить ее в свои объятия, чувствуя, как на глаза постепенно наворачиваются слезы.

Анна покашляла, и мы неохотно отпустили друг друга.

– Ах да, это, стало быть, тебе, – сказал я и протянул Лине свой букет.

Она улыбнулась и взяла цветы. Анна тем временем уже успела приготовить для них вазу. В кухне возникла неловкая пауза.

– Жарковато здесь, не находите? – сказал я, и все рассмеялись.

– Да уж, стаканчик холодного вина не помешает. Правда, старик? – заметил подошедший как раз в этот момент Бьярне.

Он наполнил мой бокал, и я едва ли не залпом осушил его.

Обед проходил абсолютно так, как прежде: мы рассказывали разные истории и болтали о пустяках. Сперва Бьярне и я подтрунивали друг над другом, затем девушки хором дразнили Бьярне. Я, быть может, был несколько менее словоохотлив, нежели обычно, и сидел, не в силах отвести глаз от Лины. За те двенадцать дней, что я ее не видел, она, казалось, значительно похорошела. Я, как пылкий юнец, бросал на нее влюбленные взгляды, и, когда она не успевала смущенно потупиться, мне казалось, что в ее глазах я читаю те же самые чувства.

– Похоже, дело налаживается, – заметил Бьярне, когда мы с ним устроились в креслах со стаканчиками виски в руках, оставив женщин мыть посуду.

– Не припомню, чтобы я когда-нибудь прежде так нервничал, – сознался я и покосился в сторону кухни.

– Успокойся ты, вы обязательно помиритесь, это я тебе говорю! – Бьярне протянул свою огромную лапищу и похлопал меня по плечу. – Вы ведь просто созданы друг для друга.

– Я чуть было сам все не разрушил.

Бьярне покачал головой:

– Чушь! То, что существует между вами, невозможно разрушить каким-то там интервью.

Я никому не рассказывал о своих похождениях с Линдой Вильбьерг, так что для всех причиной нашего разрыва было пресловутое интервью. Тем не менее сам я постоянно помнил об эпизоде в туалете и испытывал в связи с этим жесточайшие угрызения совести. Так что слова Бьярне, можно сказать, нисколько меня не утешили.

– Я с самого начала это понял, – продолжал между тем Бьярне. – Вы – просто идеальная пара.

Он уже основательно принял на грудь – больше, чем мы, как правило, выпивали к данному моменту вечера, – и по нему это было довольно заметно.

– Успешный писатель. – Он так резко качнул в мою сторону свой стакан виски, что золотистая жидкость едва не выплеснулась через край. – И лучшая в мире балерина. – Он поднял стакан, будто произнося тост, и мы с ним выпили по глотку. – Которые произвели на свет самую прекрасную дочурку во всей вселенной.

– Так что мы просто обязаны жить счастливо до самого последнего дня! – подытожил я – и снова выпил.

Бьярне, приняв серьезный вид, наклонился ко мне поближе.

– Ты с этим не шути, – сказал он. – Я действительно так считаю. То, что существует между вами, это нечто особенное. Никогда не смей забывать об этом. – Отхлебнув виски, он скорчил гримасу. – Ты как будто в лотерею выиграл, попал в самое яблочко, вытащил козырной туз, поймал жар-птицу за хвост…

– Да понял я уже, все понял, – с улыбкой прервал я поток красочных сравнений.

– Не думаю, – сказал он и с сомнением уставился в собственный стакан. – Все дело в том, что я тебе завидую, и мне от этого стыдно. Роман твой приняли лучше некуда, у тебя прекрасная жена и еще более прекрасная дочь. – Он залпом допил виски.

– А у тебя есть Анна, – парировал я. Кое-что в голосе Бьярне меня насторожило. В нем прозвучали какие-то унылые нотки, которые совсем не вязались с его столь привычным позитивным настроем.

Он кивнул.

– Мне очень нравится Анна, – сказал он. – Скажу даже больше: думаю, я ее люблю. Поэтому мне бы хотелось дать ей то же, что ты можешь дать Лине. Я из кожи вон лезу, чтобы и ее муж стал успешным человеком, но прежде всего мечтаю о том, чтобы подарить ей ребенка.

Мы никогда не говорили о выкидыше Анны, однако мне всегда казалось, что такое может случиться, особенно в первый раз, и я считал, что они не оставляют попыток.

– Все будет в порядке, – сказал я, кладя ладонь на его руку. – Вот увидишь, дай только срок.

Бьярне покачал головой и потянулся за бутылкой.

– Все дело во мне, старик, в моей сперме, – сказал он, налив себе полстакана. – Это с моими ребятками что-то там не в порядке. – Сделав глоток, он долил себе виски. – Анна-то здорова. Выкидыш у нее был из-за меня. Ее тело просто отторгло мое гнилое семя.

Я протянул руку за бутылкой, которую он отдал мне с видимой неохотой.

– Но можно ведь найти донора? Или усыновить кого-нибудь?

Бьярне скорчил гримасу:

– Да ведь это будет не то же самое, не по-настоящему!

– Что это будет не по-настоящему? – спросила, входя в комнату, Анна.

Мы с Бьярне, как по команде, выпрямились и переглянулись.

– Не по-настоящему будет, если мы с Франком поженимся и переедем на Самсё, [37]37
  Самсё – один из датских островов.


[Закрыть]– первым нашелся Бьярне.

– Черт, а зачем на Самсё-то? – подхватила шутку Лина.

– Вот и я говорю, – в тон ей закивал Бьярне. – Почему обязательно на Самсё?

Мы поболтали еще пару часиков, однако Бьярне пьянел все больше и больше, и в конце концов, когда его речь стала абсолютно бессвязной, мы с Линой распрощались с гостеприимными хозяевами. Надо сказать, что к этому времени мы и сами были изрядно навеселе, так что, спускаясь, едва не скатились вниз по лестнице, потешаясь над собственной неловкостью. Я попросил разрешения проводить ее. Лина не возражала – но только до калитки, сразу предупредила она. Сев на велосипеды, мы медленно поехали по ночному городу. Я начал расспрашивать Лину об Иронике и о ней самой. Вопросы были заготовлены мной заранее, однако задать их раньше я не успел. Лина не скрывала, что им меня не хватает. Когда наконец мы добрались до Амагера и дома родителей Лины, разговор прекратился сам собой. Мы, как по команде, посмотрели друг на друга.

Я взял ее за руку. Рука у Лины оказалась холодной, однако я ощутил, что она слегка сжалась в ответ, будто стараясь меня приободрить.

– Может, вы все же вернетесь домой? – спросил я.

Лина взглянула мне прямо в глаза и кивнула:

– Мы вернемся завтра.

Перегнувшись через руль велосипеда, она поцеловала меня в губы. Я на мгновение прикрыл глаза. Когда я их снова открыл, она уже шла по садовой дорожке, ведя велосипед за собой.

– Спасибо тебе за сегодняшний вечер, – сказала она и повернула за угол дома.

– И тебе – спасибо! – едва ли не выкрикнул я.

В ночной тишине узенькой улочки слова мои прозвучали особенно гулко. В ответ раздался приглушенный смех. Я изо всех сил надавил на педали и покатил домой.

На протяжении нескольких следующих месяцев мы с Линой как будто снова начали все с самого начала. Мы не разлучались буквально ни на минуту. Болтали о всякой всячине, много и часто смеялись и пользовались любой возможностью, чтобы пофлиртовать друг с другом. Мы как будто заново открыли для себя секс и занимались им в любое время с неведомым ранее наслаждением. Зачастую нам даже случалось опаздывать на запланированные встречи, поскольку перед самым выходом из дома возникала острая необходимость «кое-что уладить».

Ироника всем своим видом давала понять, как она рада, что папа опять рядом. Я же впервые со всей остротой ощутил, насколько соскучился по загадочной улыбке этой крохи. К счастью, она и не подозревала, какую роль сыграла в нашем с Линой конфликте.

Именно в этот период у меня возникла идея романа «Приглашаем в наш клуб». Я полагал, что он станет следующей моей книгой, причем книгой «настоящей», которая получит всеобщее признание и благодаря которой мое имя будут помнить. Лина изо всех сил старалась мне помочь, поддерживая и одобряя каждый мой шаг. В конце концов мне даже стало казаться, что этот ее энтузиазм вовсе не случаен – она попросту испытывает истинное облегчение, что новый мой проект нисколько не похож на «Внешних демонов».

По моему замыслу роман «Приглашаем в наш клуб» должен был стать попыткой создать Великий Современный Роман,написать который, как я всегда полагал, выпадет честь именно мне.Моей целью являлся рассказ о нашем времени и нашем обществе – некий калейдоскоп сцен с участием десятков современных датчан, каждый из которых по-своему ощущает жизнь в самые различные моменты существования: наедине с самим собой, находясь в дружеской компании или же в общении с абсолютно посторонними людьми. Всем этим историям предстояло искусно сплестись в единое целое и в заключении прийти к общему знаменателю, хотя читатель не должен был об этом догадываться вплоть до самых последних страниц. Предполагалось, что каждый из читателей сможет разглядеть в книге нечто важное для себя, ответы на многие вопросы по поводу своего существования в современном мире. Иммигрант, пытающийся влиться в датское общество, рабочий, втайне стремящийся стать писателем, гей, который хочет, чтобы родная семья не отвергала его, зануда ботан, мечтающий о подружке, инженер, который охотнее стоял бы за стойкой бара, нежели строил мосты, инвалид, страдающий оттого, что людям неприятно смотреть на него, фотомодель, которая хочет, чтобы окружающих интересовала не только ее внешность. Этот список можно было бы продолжать до бесконечности. Никаких тебе пыток и смертных мук, ни единого намека на разного рода убийц-психопатов и похитителей-извращенцев. Мне хотелось, чтобы у каждого, взявшего в руки эту книгу, возникало жгучее желание прочесть ее до конца. Чтобы в образах героев повествования любой читатель смог узнать черты, характерные для него самого. Короче говоря, роману «Приглашаем в наш клуб» предстояло снискать мне самую настоящую славу.

Иронике моя новая идея не понравилась с самого начала. Она присутствовала при рождении «Внешних демонов» и оказала мне немалую поддержку в процессе написания книги, постоянно улыбаясь и ободряюще попискивая. Что же касается «Приглашаем в наш клуб», то здесь дело обстояло совершенно иначе. Стоило мне только начать пересказывать ей какую-нибудь из сюжетных линий или же пробовать зачитать вслух что-то из уже написанного, как она сразу же срывалась на крик. Хоть это обстоятельство меня и насторожило, я попытался убедить себя в том, что так будет лишь на начальном этапе работы.

Тем временем успех, сопутствовавший «Внешним демонам» с момента появления книги, продолжал нарастать. Роман был издан во всей Скандинавии и в большинстве европейских стран, права на его экранизацию по итогам аукциона приобрела одна британская фирма, однако удачнее всего оказалась продажа прав на издание в США. Уже полученный мной задаток позволил нам приобрести дом в «Картофельных рядах», [38]38
  «Картофельные ряды» – зеленый район с домами ленточной застройки, расположенный недалеко от центра Копенгагена.


[Закрыть]а основная сумма пошла на покупку дачи в Рогелайе. Разумеется, в то время цены на недвижимость были совсем иными, нежели сейчас, тем не менее итог наших капиталовложений оказался столь значительным, что впервые за все это время родители мои просто вынуждены были признать: я вполне в состоянии содержать их внуков.

Не стоит скрывать, что я и сам немало радовался этому золотому дождю, наконец-то пролившемуся надо мной, и именно финансовые соображения сыграли решающую роль, когда Финн принялся отговаривать меня от написания «Приглашаем в наш клуб». Он утверждал, что роман о современном датском обществе никогда не сможет сравниться в плане продаж с моим предыдущим бестселлером даже у нас на родине, не говоря о том, что зарубежные рынки для него будут практически закрыты. Мы обсуждали эту тему во время перелета в Нью-Йорк, где мне предстояла встреча с американским издателем, маленьким кругленьким человечком по фамилии Тревор, который обладал неплохим чутьем в вопросах европейской культуры, в особенности когда речь шла о литературе и музыке. Правда, музыка была для него скорее хобби, однако о ней мы с Тревором говорили даже больше, нежели о литературе. Как раз во время нашей первой поездки к нему Финн и похоронил все мои надежды, связанные с написанием «Приглашаем в наш клуб». За восемь часов перелета ему удалось убедить меня, что будет гораздо лучше, если я продолжу свое творчество в жанре триллера. Он полагал, что писатель просто обязан давать публике именно то, что она желает, то есть, покупая книгу Фёнса, все должны быть уверены, что приобретают именно детектив-ужастик. Взяв в руки очередной твой роман, читатель предвкушает сильнейшее потрясение, граничащее с негодованием и даже подчас отвращением. Ты обязан удовлетворить его ожидания – в противном случае он от тебя просто отвернется.