355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Миккель Биркегор » Через мой труп » Текст книги (страница 21)
Через мой труп
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:02

Текст книги "Через мой труп"


Автор книги: Миккель Биркегор


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Сводить счеты с Бьорном таким образом было делом недостойным, и я надеюсь, что мои девочки никогда не прочтут этот роман. Откровенно говоря, я был бы счастлив, если бы они не прочли ни однойиз моих книг. Для меня это была работа, которой я занимался в том числе и для того, чтобы обеспечивать семью, однако мысль о том, что мои романы рано или поздно попадут в руки дочкам, мне весьма не нравилась. Моим самым сокровенным желанием было, чтобы они гордились своим отцом, однако свой шанс на это я уже давно упустил.

Если бы я и хотел, чтобы они прочли хоть что-то из написанного мной, то исключительно эти самые строки. Может, это помогло бы им лучше понять меня. Однако есть веские причины опасаться, что такой возможности у них не будет.

Линда Вильбьерг была права. Все мои романы – это одна сплошная цепь нападок на окружающих людей. Не стала исключением в этом смысле и моя следующая книга – «Что посеешь». На этот раз настала очередь Вернера. За рассказом о череде жестоких убийств, жертвам которых в той или иной мере воздается по заслугам, я на самом деле скрывал желание уязвить вполне конкретного человека. Вернер, на мой взгляд, вполне заслужил это. Я полагал, что один только эпизод с его приставаниями к Лине во время конфирмации оправдывает мои намерения. Масла в огонь подливало и мое общение с ним, которое, как я видел, было жене крайне неприятно. Мне казалось, что все могло сложиться по-другому, если бы я с самого начала не стал продолжать это знакомство. Поэтому, в соответствии с моим замыслом, в романе он должен был исчезнуть с лица земли.

Лина больше ко мне не приезжала, и я сам приложил руку к тому, чтобы лишиться возможности видеться с девочками. Когда рассматривалась моя апелляция по поводу запрета на посещение дочек, в качестве улик были использованы мои книги. Сославшись на содержащиеся в них многочисленные сцены насилия и очевидную взаимосвязь между отдельными эпизодами романов и событиями в нашей семье, судья, не колеблясь, продлил запрет. Из формулировок полученного мной отказа следовало, что меня сочли невменяемым, хотя напрямую об этом, разумеется, сказано не было.

Не видеться с дочками было просто невыносимо. Я надеялся, что со временем мне как-то полегчает, однако ошибся. Каждый день я представлял себе, как они живут, чем занимаются, да и вспоминают ли когда-нибудь родного отца? Рано или поздно такие мысли посещают всех родителей, когда дети их покидают, однако в моем случае дочек разлучили со мной так рано, что я не представлял себе, как им удастся без моей помощи подготовиться к преодолению жизненных сложностей и насущных проблем. Я считал, что обладаю кое-каким опытом, за который, кстати, мне пришлось заплатить приличную цену и который я вполне мог бы им передать, и часто мечтал о том, как они приедут на каникулы в летний домик и мы сумеем как следует узнать друг друга.

Годы, проведенные мной на даче в Рогелайе, кажутся мне сплошной писательской симфонией. В «Башне» я написал семь своих романов, и весь распорядок моего дня был подчинен тому, чтобы придумать очередные две с половиной тысячи слов.

Странно, однако там я практически никогда не ощущал своего одиночества.

Я попал в настоящую зависимость от тишины, царившей в этой дачной местности. Там бывало так тихо, как нигде, и было страшно даже представить себе, что в доме может появиться кто-то другой и тем самым разрушить стену покоя, которой я себя окружил. Правда, довольно часто тишину нарушал шум моря, однако он меня не тревожил, ибо только подчеркивал отсутствие прочих звуков.

Покой стал необычайно важен для моей работы. Прежде я мог писать где угодно, в любой обстановке, не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг, даже на лепет детей. Теперь же все было не так. Чтобы начать работать, мне необходимо было полное одиночество и отсутствие звуков, мешающих сосредоточиться. Была исключена любая музыка, а жужжание соседской мотопилы и стрекот газонокосилки не раз сбивали меня с настроя.

Лучше всего я себя чувствовал, когда мне удавалось подняться в то же самое, что и накануне, время, съесть тот же самый завтрак, выдать за день примерно такой же объем текста и, наконец, вознаградить себя вечером за это, распив с Бентом бутылочку виски.

Убежден, что во времена «Скриптории» я счел бы подобное однообразие тошнотворным. Тогда наше творчество стимулировали различные приключения и эмоции, а не скучный порядок и изо дня в день повторяющиеся ситуации. Если бы кто-нибудь в то время сказал мне, что я в течение десяти лет буду писать, безвылазно сидя на даче, я бы громко рассмеялся ему в лицо. В те годы страстно хотелось путешествовать в погоне за новыми впечатлениями и никогда не было мыслей повторно воспользоваться одним и тем же сюжетом.

Нынешняя действительность оказалась совсем иной. Она сводилась к повседневной работе с четко определенным графиком, неделям, похожим друг на друга, как капли воды, месяцам, которые отличались лишь переменами в погоде и характерными для этого времени года видами работ в саду.

Пока я планомерно и целеустремленно, с точностью идущего по расписанию поезда, набирал свою дневную норму слов и фраз, мои мысли были заняты мыслью, не пора ли мне начать сгребать упавшие листья.

Лишь крайне редко привычный ритм нарушало какое-нибудь неожиданное событие. Однажды таким событием стал телефонный звонок.

ПОНЕДЕЛЬНИК

37

С того мгновения, как я обнаружил «Внешних демонов» на тротуаре возле дома Линды Вильбьерг, мне стало ясно, что следующий ход за мной. Преступник не убивал Линду до тех пор, пока я не сыграл до конца ту роль, которую он отвел мне, но теперь все указывало на то, что он снова передает инициативу в мои руки. Я был поставлен в известность, что очередной намеченной им жертвой является моя дочь, и просто не мог на это не отреагировать.

Он вынуждал меня действовать. Чем тщательнее я обдумывал ситуацию, тем понятнее становилось, что́ нужно делать. Указание на ошибку, связанную с почтовым отделением на Эстербро, следовало расценивать как приглашение убийцы начать игру. Так же, как преступник из «Внешних демонов», он предлагал некий способ связи, давал мне возможность вступить с ним в диалог вместо того, чтобы, как раньше, ждать от него сообщений.

В книге убийца присылал письма прямо на адрес главного героя, Кеннета Вагна, который в свою очередь опускал послания в абонентский почтовый ящик. Вероятно, это и был мой шанс. Мне следовало написать ему и дожидаться ответа.

Утром в понедельник я выписался из отеля.

Фердинан долго просил прощения и сделал мне значительную скидку. Директор отеля принял всю тяжесть вины на свои поникшие плечи, и, когда я уходил, оставляя его за стойкой администратора, он совсем не был похож на человека, испытывающего счастье от работы в гостиничном бизнесе. С другой стороны, я, по всей видимости, также мало напоминал того, кому приносит удовольствие ремесло писателя.

Я еще не закончил все свои дела в Копенгагене, однако оставаться дольше в этой гостинице мне было просто невыносимо. Следовало как можно скорее переменить вызывающую тяжкие ассоциации обстановку, в том числе чтобы не видеть сокрушенного взгляда Фердинана.

Усевшись наконец за руль собственной машины, я ощутил прилив необычайной легкости. Мне казалось, что теперь я смогу всё контролировать – не только машину, но и ход дальнейших событий.

Пришло время сыграть свою роль.

Первой остановкой стала станция надземки «Северный порт». Там я купил газету, несколько иллюстрированных еженедельников, а также леденцы и чипсы, позаботившись о том, чтобы сдачу мне дали мелочью – монеты были нужны, чтобы сделать снимки в фотоавтомате. После этого я проехал к почте, приобрел большой конверт и вложил в него свое послание, после чего бросил конверт в абонентский ящик, который упоминался во «Внешних демонах». Я ни секунды не сомневался в том, что убийца выбрал именно ту ячейку, которая фигурировала в романе. Когда конверт провалился в щель, у меня возникло чувство, что с этого момента между нами возникла некая связь, как будто мы с ним соединились через телефонный коммутатор.

Теперь мне оставалось только ждать.

Поэтому-то я и запасся чтивом. Но одних только журналов и газет было явно недостаточно. Оставив машину у здания почты, я пересек Треугольную площадь и пошел по Нордре Фрихавнсгаде. [54]54
  Нордре Фрихавнсгаде – улица в Копенгагене.


[Закрыть]
Уже через пятьдесят метров передо мной, подобно оазису, возник винный магазин. Я купил две бутылки односолодового «Обана» восемнадцатилетней выдержки и набор стаканов для виски в подарочной упаковке. Вернувшись в машину, я сорвал оберточную бумагу, извлек один из стаканов и налил себе. Сделав первый глоток, я ощерился, однако заставил себя проглотить всю порцию и поставил пустой стакан у рукоятки ручного тормоза.

Не теша себя иллюзиями, что мне удастся поймать преступника, когда он будет входить или выходить из здания почты, я повернул ключ в замке зажигания и отъехал. Время шло к полудню. Движение на улицах было не особо оживленным, поэтому на вечно забитой в часы пик Эстербро вполне можно было отыскать свободное место для парковки.

Я и не поехал особо далеко. Примерно в километре от здания почты начинались «Картофельные ряды», и уже минут через пять я свернул в тот проезд, где жил десять лет назад. С тех пор цены на недвижимость выросли более чем в четыре раза, и было сразу заметно, что в связи с этим квартал расцвел. Во многих двухэтажных рядных домах, построенных около века назад, хозяева заменили окна и крыши, а маленькие палисадники были аккуратно ухоженными. Почти в каждом стояли дорогая тиковая садовая мебель и непременный гриль.

Я припарковался в полусотне метров от дома, где теперь жили Лина и ее второй муж. Тот, которого мои дочки называли папой. Похоже, в данный момент там никого не было. Лина, вероятно, ушла на работу, а девочки – в школу. Палисадник ничем не уступал соседским. На десяти квадратных метрах красовалась выложенная каменной плиткой дорожка, были разбиты цветочные клумбы, а оставшиеся участки травы тщательно подстрижены. Вероятно, за всем этим следил Бьорн, поскольку Лина, несмотря на всю свою практичность, никогда не любила возиться в саду. Я улыбнулся, вспоминая о том, как в свое время она предлагала мне свою помощь и с присущей ей грацией бралась за дело, однако уже через несколько минут это ей надоедало, и жена под каким-либо благовидным предлогом бросала работу. «Пойду приготовлю нам по чашечке кофе», – говорила она и исчезала в доме. Спустя полчаса она появлялась, неся лучший в мире капучино с затейливым узором, нарисованным ею на пенной поверхности.

Я сполз вниз по сиденью кресла, так что теперь видел дом как раз поверх приборной доски, и налил себе еще виски. По телу разливалось блаженное тепло, рожденное алкоголем и воспоминаниями. Ведь когда-то и я жил здесь, работал и был счастлив. Тогда у меня было все – дом, жена, дети и любимое занятие, которое приносило средства к существованию.

Меня всегда начинало тошнить, когда я слышал, как кто-то в интервью заявляет, будто никогда ни о чем не жалеет и не хотел бы что-то изменить в своей жизни. Всем когда-нибудь случалось кого-то обидеть или же совершить эгоистичный поступок, повредивший кому-нибудь из окружающих, однако не каждый способен в этом сознаться. Самые худшие – это те, которые признают, что они причинили кому-то боль, однако нисколько в этом не раскаиваются, ссылаясь на то, что якобы «это и сделало меня тем, кто я есть». И кемже, черт возьми, это их сделало, раз они считают, что имеют право приносить людям страдания? Разве не были бы они лучше, если бы непоступали так, как поступили? Разве отсутствие желания изменить что-то в прошлом не является признаком полного отсутствия самокритичности или, как минимум, фантазии?

Уж чего-чего, а фантазии у меня было с избытком.

Редкие дождевые капли били по крыше и ветровому стеклу как маленькие водяные дротики. Звук был громким и ритмичным, однако постепенно он стал громче. Капли стали меньше, но теперь они падали чаще, и наконец удары по машине превратились в сплошной монотонный гул. В считаные минуты температура воздуха в кабине заметно понизилась. Я поежился, плотнее запахнул куртку и сполз еще ниже по сиденью.

Разглядеть, что происходит снаружи, стало невозможно: все детали оказались скрыты пеленой дождя, струи которого стекали по ветровому стеклу. Иногда я различал силуэты бегущих под проливным дождем людей – странные фигуры, искаженные плотной водяной завесой.

Можно было бы включить дворники, однако я отказался от этой мысли. Неизвестно, сколько времени мне придется просидеть здесь, поэтому я не хотел заранее привлекать к себе ненужное внимание. Если мне действительно удастся установить контакт с помощью абонентского ящика, то не имело особого смысла находиться так близко от места проживания моей бывшей семьи. Однако, коль скоро убийца все же решится осуществить свой дьявольский план, я просто был обязан здесь оставаться.

Меня успокаивало сознание того, что я сделал все возможное и при этом то единственное,что действительно зависело от меня. Я читал газеты, сосал леденцы и постепенно опустошал содержимое бутылки. Дождь между тем стал понемногу стихать. Совсем он не прекратился, но с наступлением сумерек сделался не таким сильным, хотя и продолжал накрапывать. Люди постепенно возвращались с работы домой, и в окнах загорался свет.

Внезапно зажегся свет и в окнах того дома, к которому было приковано мое внимание. Я не видел, чтобы кто-то заходил внутрь, однако это вполне могло случиться, пока я читал газету. С того места, где я сидел, комната не была мне видна. Я просто констатировал, что загорелась стоящая на подоконнике лампа. Понять, кто именно вернулся домой – Бьорн, Лина или девочки, – было невозможно.

В мои намерения с самого начала не входило встречаться с ними. Однако, сидя в сгущающихся сумерках и чувствуя, как холод пробирается мне под одежду, я внезапно почувствовал, что отдал бы все за возможность очутиться там, за окном, в теплой комнате с мягким освещением, где шум дождя не слышен за щебетом веселых детских голосов и несущимися с кухни звуками приготовлений к ужину.

Я закрыл глаза и почти что ощутил аромат еды.

38

Кто-то постучал по ветровому стеклу.

Звук был громким и требовательным. Я медленно открыл глаза. На дворе уже стоял день. От света я прищурился и начал осматриваться по сторонам, пытаясь сообразить, откуда доносится стук. Оказалось, что я держу в объятиях бутылку виски, прижимая ее к себе, как грудного младенца, которого пытаюсь защитить от холода. Стакан стоял на приборной доске. В нем оставалось еще немного виски на самом донышке, однако внезапный приступ тошноты заставил меня отвести взгляд.

Стук раздался снова. Совсем рядом.

Я повернулся и протер запотевшее стекло. Снаружи была Лина. Она стояла, наклонившись к боковому стеклу машины, и смотрела на меня. В ее взгляде читались одновременно удивление и гнев.

– Франк?

Кажется, я попытался изобразить улыбку, однако получилась скорее какая-то гримаса, поскольку я еще не полностью пришел в себя. Медленно нащупав нужную ручку, я стал опускать стекло, попутно выронив бутылку виски, которая с громким характерным звяканьем ударилась о педаль.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Лина, не дожидаясь, пока стекло полностью опустится. Она наклонилась еще ниже, однако, почувствовав запах, исходящий из салона автомобиля, резко отшатнулась и поморщилась.

– Привет, Лина. – Голос у меня был хриплым. Я откашлялся. Поскольку мне все еще не удавалось окончательно стряхнуть с себя остатки сна, я решительно не знал, что ей ответить. Единственным моим желанием сейчас было обнять свою бывшую супругу. – Я подумал, ты угостишь меня завтраком.

В глазах Лины блеснуло отчаяние. Взгляд ее скользнул по салону, отмечая попутно пустые пакетики из-под леденцов, смятые газеты, стакан из-под виски.

– Ты что, просидел здесь всю ночь?

– Ну хоть чашечку кофе, – не унимался я. – Это было бы так мило с твоей стороны.

– Ничего лучшего не придумал?

– Обещаю, что буду вести себя хорошо… Я… я уже не пьян.

Лина посмотрела мне в глаза, затем выпрямилась и огляделась по сторонам.

– Я кое-что должен тебе рассказать, – продолжал я. – Что-то очень важное.

Я увидел, что она тяжело вздохнула, по-прежнему наблюдая за улицей, будто желая убедиться, что за нами никто не подсматривает.

– Ладно, Франк, но только одна чашка кофе, – сказала наконец она. – И все. Через час мне надо быть на работе.

Я радостно закивал и начал выползать из машины. От длительного сидения в одной и той же позе все мышцы затекли, и, когда мне все же удалось покинуть салон, я стиснул зубы и тихонько застонал от боли. Лина успела уже отойти на несколько шагов. Она вела за собой велосипед со все еще зажженным задним фонарем.

– Я отвозила Тильду, – пояснила она, открывая входную дверь. – Она уже понемногу начинает стыдиться, что я ее до сих пор провожаю.

– Что ж ты хочешь, дети растут, – сказал я, мысленно проклиная себя за то, что говорю банальности.

Лина вздохнула.

– Если бы ты только знал… – вырвалось у нее. Не успев закрыть рот, она испуганно покосилась на меня и снова быстро отвела глаза: – Прости.

Я пожал плечами:

– Да все в порядке… Мои родители держат меня в курсе. – Это была ложь, однако я приехал сюда вовсе не для того, чтобы ставить Лину в затруднительное положение. Вообще-то я и сам не совсем ясно представлял себе, зачем я здесь.

В доме многое изменилось с тех пор, как я жил в нем. Они сделали ремонт и заново перекрасили все в светлые тона. Мебель также была новой, а фотографии и разные безделушки рассказывали о тех событиях, которые объединяли живущих тут людей. Мне хотелось поближе взглянуть на снимки, однако Лина повела меня дальше. Кухню они расширили и совместили со столовой. Здесь мы и устроились. На мне все еще была куртка. Лина не предложила мне раздеться, а сам я не хотел показаться назойливым. В доме было восхитительно тепло, и я обеими руками взялся за кружку с дымящимся кофе, чтобы отогреть замерзшие пальцы.

– Так что ты здесь делаешь? – немного помолчав, поинтересовалась Лина.

– Ироника приходила ко мне на ярмарку, – сказал я. – Я с трудом ее узнал.

Лина кивнула.

– Она не хочет, чтобы мы продолжали называть ее Ироникой, – сказала она. – Так и заявила нам на семейном празднике несколько месяцев назад. Для нас это было полной неожиданностью. Просто встала и сказала, что ей не нравится, когда ее зовут Ироникой, и попросила впредь называть ее настоящим именем. – Лина задумчиво улыбнулась. – Я, помнится, немного расстроилась, однако в то же время ощущала гордость.

– Унаследовала самостоятельность своей матери, – заметил я, тщетно стараясь поскорее забыть употребленное Линой выражение «наш семейный праздник».

– Ярмарка тоже была целиком и полностью ее идеей, – продолжала Лина, пропустив комплимент мимо ушей. – Я узнала об этом лишь задним числом.

– Да, я, признаться, тоже был слегка ошарашен. – Я вздохнул, вспоминая нашу беседу в крохотном закутке за стендом. – Она застала меня врасплох.

– Она говорила, что ты вел себя как-то странно.

Я кивнул:

– Происходят странные вещи.

– Так ты из-за этого приехал?

Я взглянул на стоящую передо мной чашку. Кофе был отличный – крепкий, горячий, заваренный из экологически чистых зерен во френч-прессе. Лина пила кофе с молоком или сливками, я же всегда предпочитал черный, и она это помнила.

– Я приехал, поскольку беспокоюсь за вас, – сказал наконец я.

Лина хотела было что-то сказать, однако я поднял руку в знак того, что еще не закончил и собираюсь все объяснить.

– У меня появился… ну, скажем, фанатичный поклонник, – начал я. – Весьма педантичный поклонник, который обижается всякий раз, как находит в моих книгах какую-нибудь ошибку. Он считает своей обязанностью привлечь мое внимание к допущенным неточностям, указать на недостатки и продемонстрировать, как в действительности обстоит дело.

Лина всплеснула руками.

– Таких всегда было хоть отбавляй, – заметила она. – Я даже помню некоторые из приходивших тебе писем.

– С этим все по-другому, – прервал я ее. – Он желает показать мне, как все должно быть. Понимаешь, что это значит? Показать!

Брови Лины поползли вверх.

– Ты имеешь в виду…

– Он убивает людей! – воскликнул я.

Прошло несколько секунд, в течение которых ни один из нас не проронил ни слова. Лина рассматривала меня с таким видом, будто ожидала, что в любую секунду я могу либо рассмеяться, либо расплакаться.

– Он моделирует сцены из моих книг, тщательно, до мельчайших деталей, чтобы показать мне, что я ничего не смыслю в том, что описываю. Как какой-то учитель, который правит мое сочинение, вот только он не довольствуется тем, чтобы просто исправлять ошибки красным – или, во всяком случае, он делает это не чернилами.

Лина покачала головой:

– Франк, а ты уверен…

– Вернер мертв, – сказал я.

На мгновение во взгляде Лины мелькнуло замешательство, как будто для того, чтобы вспомнить это имя, ей пришлось искать ящик, куда она его убрала и которым давно не пользовалась.

– Его убили в отеле «Мариеборг» в точности так, как я описал это в романе «Что посеешь».

– Я не читала этот роман, – тихо сказала Лина.

– Это ничего не значит. Уверяю тебя, что умирать подобным образом не особо приятно, однако кто-то не поленился реконструировать все до мелочей.

– Зачем?

Я пожал плечами:

– Чтобы поиздеваться надо мной, преподать мне урок, наказать меня – кто знает?!

– А полиция что говорит?

– Они считают, что кто-то убил его из мести.

– Так ты что же, не рассказал им о своем «поклоннике»?

Я покачал головой:

– Я не мог. Линда Вильбьерг тоже мертва. Ее убили, когда я был наверху… – Я умолк, заметив, как отреагировала на это имя Лина – в глазах у нее появилось выражение усталости и безразличия.

– Тебе нужна помощь, Франк.

– Мне нельзя идти с этим в полицию, – парировал я.

– Я не это имела в виду, – сказала Лина. – Мне кажется, тебе нужна помощь психотерапевта.

Я обеими руками схватил ее за руку.

– Мне нужно только одно – чтобы ты мне верила, – воскликнул я.

– Зачем? Что я могу сделать?

Она попыталась высвободить руку, однако я ее не отпускал.

– Ты можешь защитить нашу дочь.

Лина вскочила из-за стола так резко, что я не удержал и выпустил ее руку.

– Что?!

– Думаю, я сам смогу с этим справиться, но все же…

– Что с Вероникой?

– Возможно, она следующая его жертва.

– Ты болен, Франк! – вскричала Лина, отшатнувшись от меня.

Я выставил руки перед собой, желая ее успокоить:

– Нет, погоди…

– Если от кого ее и надо защищать, так это от тебя! – Лина покачала головой. – Ты постоянно был для нее самой настоящей угрозой. Ведь ты никогда не мог отделить свои фантазии от реальности, не так ли? Все, что случается в действительности, для тебя лишь очередной сюжет, да? Что-то, что можно использовать, о чем можно написать. И что же, теперь все написанное тобой начинает сбываться?

Я сделал отрицательный жест.

– Ты не понимаешь, – попытался возразить я. – Может, все так и выглядело, но теперь…

– Тебе необходима помощь, Франк.

Я поднялся и начал обходить стол, направляясь к Лине.

– Нет! Держись от меня подальше, Франк! От меня и моей семьи, слышишь?! – Она сделала еще один шаг назад и взялась за ручку двери, ведущий в маленький садик позади дома.

– Лина, позволь же мне…

– Проваливай, Франк!

Почему она не хочет мне поверить? Если бы не ее взгляд, я бы сгреб ее в объятия и сжимал до тех пор, пока бы она не выслушала и не поняла все. Однако в ее глазах пылала ярость и – еще хуже – нескрываемый страх.

– Так вот, – начал я, стараясь говорить как можно спокойнее, – как я уже сказал, мне кажется, я смогу все уладить, так что до этого не дойдет…

Лина продолжала смотреть на меня все с тем же выражением в глазах.

– Я, разумеется, сейчас уйду, – продолжал я. – Только…

Я почувствовал, что в горле у меня пересохло.

– Только береги наших девочек, ладно? – попросил я срывающимся голосом. В это мгновение мне стало ясно, что я никогда больше не увижу Лину и дочерей. – Скажи им, что… Скажи им, что мне очень жаль. Я знаю, что требую от тебя слишком многого, но скажи им, что я люблю их больше всего на свете.

Лина поднесла руки к лицу и прикрыла ими рот. В глазах ее блеснули слезы. Я попятился назад, развернулся, вышел из кухни и поспешил к входной двери.

– Я и тебя люблю, Лина. И всегда любил. Помни об этом.

С этими словами я вышел из дома.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю