Текст книги "Лед тронулся"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 9

До нового 1991 года осталось чуть больше месяца. А эпопея со сменой жилплощади для фирмы в последние дни достигла апогея. События предшествующих дней разворачивались с калейдоскопической быстротой. Кашлинский оказался не треплом – за три дня он организовал переезд «отселенцев» в Петровский Пассаж. На Аксельбанта неожиданно накатил приступ филантропии. Для переезда он выделил троих рабочих, за пару дней его же люди оклеили новообретенное помещение импортными обоями. Верхом щедрости Олега стали гэдээровские люстры, «разбившиеся» на одном из его московских объектов, и два телефонных аппарата.

Таня Фомочкина, вполне прижившаяся в роли секретарши, долго изучала инструкцию по пользованию этим кнопочным чудом техники, а потом со слезами на глазах подошла к Осипову:

– Дядя Вадим, я, наверное, дура, но ничего в книжке не поняла. Покажите, как этим пользоваться.

Вадим, для которого новомодные кнопочные телефоны тоже были в диковинку, взял инструкцию и к вящему своему изумлению разобрался за пять минут. Татьяна наградила шефа таким взглядом, что не будь она дочерью приятелей… Нет лучше в эту сторону не думать. Слава богу, Юля вместе со всем своим кланом теперь далеко, у Вадима появился шанс о ней забыть. Затевать новый роман ему сейчас вовсе не хотелось. Тем более с этой малолеткой. Хотя фигурка у нее – ого-го!

В огромной комнате на третьем этаже Пассажа должны были разместиться: сам Осипов, Татьяна Фомочкина, Лера Скорник, два Игоря – Бабкин и Стольник, Катя Машинская. Теоретически в комнату можно было запихнуть четыре стола. Но тогда все сорокаметровое пространство окажется загроможденным конторской мебелью и выглядеть будет не лучше какой-нибудь бухгалтерии.

Сравнение всплыло у Осипова не случайно: именно тьма письменных столов, стоявших впритирку в бухгалтерии, поразила его в первый рабочий день на пищекомбинате. «Господи, как давно это было!» Вадим стал считать: «Сейчас конец девяностого, я пришел на комбинат в сентябре семьдесят пятого. Пятнадцать лет! Еще десять лет, и выходи на пенсию, стаж будет. Получается, в сорок пять можно „свалить на покой“?

Мысль о перспективе уйти на пенсию через десять лет развеселила Вадима. Но когда он вспомнил о размере этой самой пенсии, которую получали обе бабушки и мать, погрустнел. В сегодняшнем мире, чтобы „уйти на заслуженный отдых“, надо не стаж выработать, а денег заработать. Конечно, ему прибедняться не стоит: в сберкассе у него и Лены лежали почти двадцать тысяч рублей. Еще по пять тысяч, дабы не особо привлекать внимание ОБХСС, они положили на вклады Автандила и Илоны. Огромные деньги, которые не на что потратить. С одной стороны, вроде все необходимое уже есть, с другой – в магазинах покупать просто нечего. Нужны доллары. Рубли – так, бумажки.

Вспомнив бухгалтерию пищекомбината, Вадим твердо решил ограничиться тремя столами: один для секретаря, два – для юристов. Причем свой стол Вадим ни с кем делить не намеревался. Пусть помнят, кто начальство.

Еще хотелось поставить небольшой диванчик для посетителей и журнальный столик. Вдруг кому-то придется ждать приема, да и выглядеть комната будет солиднее. К тому же коридора, как в подвале Аксельбанта, здесь не было. Не торчать же посетителям на балконе над торговым залом!

Дело оставалось за малым: три стола надо где-то купить. Да еще диванчик, журнальный столик и хотя бы шесть стульев – по два к каждому столу. И еще три рабочих кресла – себе, Татьяне и тому из юристов, кому удастся захватить „общедоступный“ стол.

Решение нашла Лера Скорник, причем очень быстро. В одной из газет увидела объявление кооператива „Синатра“, поставлявшего заграничную мебель, и договорилась о встрече. Поехали вместе с Осиповым.

Два совладельца кооператива, бывшие одноклассники, встретили Вадима и Леру радостными улыбками, кофе-чаем и вполне приличным печеньем. Их офис являл собой лучшее воплощение рекламы – мебель в нем стояла импортная, в стиле то ли техно, то ли модерна, – Вадим вечно путался в этих тонкостях. Словом, интерьер впечатлял.

Знакомство, как и положено, началось с „общего трепа“. Сначала о том, что происходит в стране. Разумеется, обсудили Горбачева и Ельцина, – кто, в конце концов, окажется сверху. Молодые люди, а было им по двадцати одному году, уверенно ставили на Ельцина. Вадим аккуратно заметил, что Политбюро поддерживает Горбачева. Ельцин для них чужой. Лера, послушав мужской разговор минут десять и явно заскучав, решила тему беседы сменить:

– Во-первых, нас не спросят, а во-вторых, у них своя шайка, а у нас – своя. Вы мне лучше скажите, вы за границей бывали?

Слово „шайка“ молодых людей не смутило. Вадим же взглянул на Леру выразительно-осуждающе. Только проблем с КГБ не хватало накануне отъезда в Америку! Но кооператоры антисоветчины вовсе не учуяли и стали наперебой рассказывать о Польше и Чехословакии, откуда они завозят мебель и куда ездят на „закупки“. Вот это Лере оказалось интересно. А Вадиму – нет. Теперь уже он, перетерпев те же десять минут, сменил тему:

– Ладно, к делу!

Стали обсуждать, какие из трех вариантов столов выбрать, почем это выйдет. Пошла торговля. Кооператоры первоначально насчитали за столы, диванчик и стулья четыре тысячи долларов. Очень быстро дали скидку – десять процентов. Двадцать минут торга, и очаровательно улыбавшаяся Лера получила еще пять процентов. Неожиданно Вадима осенило.

– А давайте-ка пойдем другим путем! У вас юристы есть? Я имею в виду первоклассные, соответствующие уровню вашего бизнеса?

– Ну, честно говоря… – замялся одноклассник-кооператор.

– Так вот, я предлагаю следующее. Вы продаете нам мебель с вашей доставкой и сборкой за пятьдесят процентов. А наша фирма в течение года обслуживает вас тоже за пятьдесят. Может, это нам и не выгодно, но мы стараемся помогать молодым перспективным бизнесменам. Весьма вероятно, когда вы создадите целую торговую сеть, не без нашей помощи, мы вообще станем стратегическими партнерами. Мы готовы рискнуть.

Лера смотрела на Осипова, вытаращив глаза. Молодые люди, услышав слова „бизнесмены“, „сеть“, „стратегические партнеры“, раздулись, как индюки. Видимо, в их сознании возник образ мебельных Нью-Васюков, где так сладко было пожить несколько минут, пусть и в мечтах.

Поняв, что эффект достигнут, Вадим стал подробно живописать, как две компании в сотрудничестве открывают новые магазины. Потом налаживают собственное лицензированное производство мебели где-нибудь в Архангельске, начинают поставлять ее в Польшу и Чехословакию, благо дешевизна советских рабочих рук делает продукцию очень конкурентоспособной. Кооператоры „поплыли“. Скорник смотрела на Осипова, будто перед ней Акопян или Кио. Понимала, что ее и соседей-зрителей водят за нос, но как это делается, врубиться не могла.

Наконец, один из кооператоров вернулся на землю, и сто раз извинившись, что перебивает Вадима, поинтересовался, как дороги услуги его фирмы. Исключительно для того, чтобы понять, сколько же составят пятьдесят процентов от этой суммы.

– Мы же серьезные бизнесмены, нам нужно все посчитать!

– С несерьезными я бы так не разговаривал. И таких предложений не делал. Обычная ставка – двести долларов в час. Значит для вас – сто. – Задумавшись на несколько секунд, Вадим со вздохом добавил: – Ладно, для троих ваших деловых партнеров, по вашему выбору, на полгода мы даем такую же скидку!

– А можно для пяти? – очнулся второй одноклассник.

– „Хамите, парниша!“ – процитировала Лера Эллочку Людоедку и мило улыбнулась.

– Нет, пять дисконтных контрактов для нас нерентабельно, – серьезным тоном поправил партнершу Вадим.

– Ну, ладно. Я просто так спросил, – стушевался „парниша“.

Когда все детали и сроки были оговорены, а Скорник с Осиповым вышли на улицу, Лера спросила:

– Осипов, а давно ли у нас ставка не семьдесят долларов в час, а двести?

– Это эксклюзивные условия для пижонов. Плюс бизнес, где в зависимости от обстоятельств, пятьдесят процентов от семидесяти долларов могут быть и сто. Знаешь, есть геометрия Лобачевского. А это арифметика Осипова.

– Странно, а я думала, это называется просто жульничество. На уголовное мошенничество, конечно, не тянет, но все равно красиво. Осипов, сработаемся!

– Поскольку ты так высоко и тонко рценила мой талант, – этот клиент твой!

– А три их партнера?

– Мои.

– Осипов, ты – жлоб!

– Лучше я буду жлобом, чем сделаю тебя содержанкой! – Вадим подмигнул Лере. – Я прав, милая?

– Пошел в жопу, – ласково отозвалась светская дама.

За три дня до Нового года, когда Вадим принимал двоих солидных, по крайней мере на первый взгляд, клиентов, в офис влетела растрепанная Скорник. Нос ее, как и всегда, когда Лера сильно волновалась, покрывали капельки пота. Шуба – нараспашку. Волосы выбились из-под шапки, глаза вот-вот выпрыгнут йз орбит.

„ОБХСС“ решил Вадим и почувствовал, как сердце забилось с бешеной скоростью.

– Алычу дают!!! – дико завопила Лера, обводя комнату сумасшедшим взглядом. Таня вскочила со своего места и, подхватив эмоциональную высоту, заданную Лерой, отозвалась криком: „По скольку?“

– По три килограмма!

В доме Осиповых варенье из алычи никогда не варили. Поэтому понять причину ажиотажа, поднявшегося в офисе, Вадим никак не мог. Мало того, что Татьяна, выудив из своей сумочки две авоськи, ринулась за Лерой, так и Игорь Стольник, и дама, попивавшая на диване чай в ожидании беседы с Вадимом, все бросились за алычой. Добил Осипова один из его собеседников, до того упорно изображавший солидного бизнесмена, планирующего прикупить к уже имеющейся еще три лесопилки, и завалить Финляндию „кругляком“. Он поднялся, посмотрел на своего младшего партнера, процедил: „Продолжайте, я пойду пройдусь!“ и направился к вешалке. Но пальто надевать не стал, а выудил из левого кармана синтетическую авоську, способную растягиваться до „безразмерных размеров“ (так значилось в рекламе), и чинно направился вслед убежавшим юристам. Подходя кдвери, он откровенно ускорил шаг…

Вадим понял, что гонорар, который он собирался объявить этим клиентам, не катит. Надо снижать раз в пять. Иначе сорвутся. Если алычу этот „бизнесмен“ не может купить на рынке, значит, либо „пустой“, либо жмот. В обоих случаях хороших денег на нем не поимеешь.

Наступил Новый год. Встречали его всей семьей в новой квартире Осиповых. Владимир Ильич, к вящему удивлению Наталии Васильевны, все время застолья расспрашивал зятя – что, в конце-то концов, происходит? Вадим объяснял, как понимал сам. Михаил Леонидович посматривал на эту сцену не без гордости. За время, прошедшее с открытия фирмы, он уже начал привыкать к тому, что Вадим – авторитет для юристов. Но если всезнающий спецкор „Правды“ так внимательно относится к рассуждениям его сына о политике, значит, и для него Вадим – авторитет.

Илона Соломоновна тоже, разумеется, прислушивалась время от времени к разговору сына и его тестя. Но ее переполняли совершенно иные чувства. Страх. Вадим так откровенно осуждал действующую власть, ее растерянность, отсутствие понимания роли нарождающегося класса капиталистов, что ей становилось не по себе. Прожитая жизнь научила ее, что любой разговор о политике, правительстве, – сфера интересов КГБ. Она предпочла бы, чтобы мужчины говорили о футболе. Но в сегодняшнюю новогоднюю ночь всех интересовала только эта самая треклятая политика!

Наталия Васильевна демонстративно общалась с Машей и Леной, обсуждая, в основном, предстоящую поездку в США. Ее задевала ситуация, когда молодой, пусть и хорошо зарабатывающий, зять, словно гуру, вещал и вещал, а муж, которым она привыкла гордиться, только слушал и задавал вопросы.

Анна Яковлевна и Эльза Георгиевна между салатами, карбонатом, шейкой и „семужкой“ с увлечением обменивались воспоминаниями, где и когда каждая из них научилась готовить то или иное блюдо.

Однако, как только Вадим закончил длинную тираду, суть которой сводилась к тому, что правительству, наконец, надо выработать внятную стратегию развития экономики, слово взяла Эльза Георгиевна.

– Все это уже было. И я это помню. В канун Февральской революции, в семнадцатом. Все то же самое. Пусто на прилавках, сумбур в головах. Прожекты одних, возражения других. Купечество гуляет, лошадей шампанским поит. Было, все было.

– Да! Именно так! – вдруг поддержала ее Анна Яковлевна. – Именно тогда Ленин написал: „Верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому“. Он назвал это „революционной ситуацией“ и…

– И воспользовался ею! – сверкнув слезящимися от старости глазами, резко перебила бабушка Эльза. – Захватил власть, и вместо всех споров, как устроить жизнь лучше, просто всех ограбил!

– Как вы можете так говорить, Эльза Георгиевна?! – возмутилась Анна Яковлевна. – Ленин был великий тактик и стратег в одном лице. Он понимал, что нужно людям, а не только правящему классу. Он дал возможность рабочим и крестьянам начать жить нормальной жизнью. Он придумал ГОЭЛРО и осветил всю страну!

– А не он ли подписал Брестский мир? Не он ли выгнал из страны всю интеллигенцию? Писателей? Ученых?

– Да, Сикорский бы нам свой не помешал, – вдруг вставил слово Владимир Ильич. – Кстати, Бунин тоже.

Все присутствующие посмотрели на Лениного отца с большим осуждением. Так смотрят на шумного зрителя в зале, мешающего наслаждаться происходящим на сцене. Владимир Ильич сразу стушевался и промямлил:

– Это я так просто заметил.

Но бабушек вмешательство в их беседу представителя молодого поколения никак не смутило. Они просто не обратили на него внимания.

– Он сделал жизнь людей счастливой! Вспомните фильмы того времени. „Волга-Волга“, потом этот, как его… – Анна Яковлевна пыталась вспомнить название фильма с Мариной Ладыниной и Зельдиным. – Ну, этот, где песня „Если с ним подружился в Москве“. Про ВДНХ.

Эльза Георгиевна не пришла на помощь подруге. Наоборот, решила ее добить:

– О чем вы говорите, дорогая? А не тогда ли, когда на экранах шли эти шедевры, расстреляли вашего мужа? Не тогда ли посадили вас?

– Дорогая моя, – воспряла духом бабушка Аня, испытывавшая чувство неловкости за временный провал в памяти. – Вы прекрасно знаете, что это были ошибки. И именно партия Ленина реабилитировала и меня, и мужа.

– Только его почему-то посмертно.

– Неважно. Добро всегда торжествует с небольшим опозданием, – не сдавалась разошедшаяся старая большевичка.

– Ладно. Посмотрим, что сделает ваш Ельцин. Помяните мое слово, так же, как Ленин, захватит власть, заберет все у богатых и пообещает раздать бедным.

– И ничего удивительного, – не расслышав всех слов Эльзы, бодро продолжила Анна Яковлевна, – Ельцин воспитанник нашей партии. Он прекрасно знает труды Ленина. Он сам из народа и понимает, что народу нужно.

Все рассмеялись. А бабушки, растерянно оглядываясь, так и не поняли, что же смешного было в их споре. На всякий случай Анна Яковлевна произнесла свое коронное: „Ай, вы все дураки!“ А потом безмятежно вернулась к салату.

Времени до отъезда оставалось все меньше. Вадим с утра до вечера пропадал в новом офисе, стараясь быстрее наладить его работу, распределить своих клиентов между верными ему коллегами, и, главное, ввести в курс дела нового бухгалтера. Формально тот числился замом главного бухгалтера кооператива Аксельбанта, но на самом деле работал на фирму. Вадим искал хоть какой-то противовес влиянию Марлена на время своего отсутствия. Аксельбант поддержал его мысль об отдельном неформальном учете денег юридического филиала кооператива.

С Сашей Вадим вроде как согласовал свою идею, тот ничего подозрительного в ней не заметил. А Кашлииский опрометью побежал к Марлену только после знакомства с новым бухгалтером.

Короче, Марлен узнал о новой придумке Вадима слишком поздно, – человек уже работал.

Позвонила Лена. Вадим, раздраженный тем, что его прервали в самый разгар деловой страды, чертыхнулся про себя.

– Ты новости слышал?

– Нет. А что случилось?

– По „Маяку“ говорили что-то про обмен денег. Не очень поняла. Кажется, меняют сто и пятидесятирублевые купюры. И еще что-то про вклады в сберкассах сказали.

– Понял. Сейчас разберусь. Думаю, слухи.

Вадим набрал номер Михаила Стоцкого. Это был его недавно обретенный клиент, владевший почти десятью кооперативами и как-то связанный с Министерством финансов. По крайней мере, он пару раз об этом обмолвился.

Голос Стоцкого звучал раздраженно и непривычно растерянно. Все, что удалось выудить из него Вадиму, сводилось к простому: „Ограбили!“ Да, информация об обмене пятидесяти и сторублевых купюр не „утка“. Да, в сберкассах очереди такие, что не протолкнешься. Друзья Стоцкого из Минфина помочь ничем не могут. В каждой сберкассе полно милиции, а в кабинетах заведующих сидят комитетчики. Словом – „спасайся, кто может и как может“.

Вадим вышел на балкон Пассажа. Ошалелые покупатели носились от отдела к отделу, пытаясь хоть как-то с пользой потратить свои кровные. Но большинство отделов либо срочно закрылись на учет, либо отказывались принимать злосчастные купюры. Вадим направился к директору Пассажа, моложавой толстушке, поглядывавшей уже несколько дней на него может и не зазывно, но с явной симпатией.

– Вадим Михайлович, дорогуша вы мой, рада бы помочь, но не могу. Нас предупредили, что выручка в крупных купюрах сегодня, завтра и послезавтра не должна быть больше, чем в среднем на той неделе. Я сама в полной растерянности, – и понизив голос до шепота, добавила: – Честно говоря, я вообще запретила принимать „пятидесятки“ и „сотки“. Надеюсь, хоть что-то смогу обменять себе и своему комсоставу. Могу вам обменять тысячу.

Возвращаясь в офис, Вадим продумал план действий.

Позвонил Лене и велел срочно привезти к нему все наличные, которые хранилисьдома. А их собралось, худо-бедно, почти двадцать тысяч рублей. Правда, две с половиной тысячи были двадцатипятирублевыми купюрами. Но остальные, как назло, – крупными.

Второй звонок – родителям. Выяснилось, что отец – вот счастливая случайность – с утра поехал в свой подмосковный гастроном. Когда Вадим позвонил туда, Михаила Леонидовича поймали у выхода. В магазине тоже царило сумасшествие, а старому юрисконсульту хотелось покоя и тишины. С возрастом он все больше превращался в эпикурейца – любил вкусно поесть, почитать, пообщаться с друзьями. Причем, в основном, с теми, кто прошел проверку двумя-тремя десятками лет.

Однако, что делать, просьбу сына, а точнее распоряжение, – дождаться его приезда, не выполнить Михаил Леонидович не решился. Тем более, что получил вполне конкретное задание – набрать тушенки и хороших рыбных консервов на девятнадцать тысяч. „Можно еще и водки пару ящиков“, – разрешил непьющий Вадим.

Когда Лена привезла деньги, бледная и взмокшая от страха, еще бы, везти такую сумму, Вадим отправился к директрисе. Вернулся довольный, поскольку выцыганил не одну, а две тысячи. Потом быстро собрался и поехал к отцу.

Конечно лучше бы ему оказаться там пораньше…

Вадим вышел из машины и сразу спустился в подвал. Подсобные помещения магазина – череда холодильных камер и сухих кладовок, тянулись вдоль длиннющего коридора от первого до восьмого подъезда семиэтажного жилого дома. Торговые залы занимали весь первый этаж.

Судя по гомону и периодическим вскрикам над головой Вадима, толпа штурмовала прилавки. Внизу же картина больше напоминала уже покинутое Мамаем поле боя. Двери всех подсобок, включая и морозилки, были распахнуты настежь. Обессиленные ратным делом грузчики покуривали, сидя где попало. Сотники (а может, десятники?) – завотделами бакалейным, ликероводочным, колбасным, молочным, хлебобулочным, и даже мясным, – ошалело делали какие-то записи в своих журналах „прихода-выдачи“ товара.

Вадим поднялся в кабинет директора.

– Что будет, Вадим Михайлович?! – с порога услышал он почти вопль директрисы.

Все, кто сидел в комнате, взглянули на нее с изумлением, Многие-многие годы, практически с момента прихода Осипова-старшего в гастроном, он был для директрисы просто „Мишей“. Про Вадима и говорить нечего. Кроме как „Вадик“, его никто из руководства магазина не называл. Это и понятно. Для директрисы, для двух ее заместительниц, проработавших в гастрономе тридцать слишком лет, Вадим оставался ребенком, на их глазах выросшим. И вдруг – „Вадим Михайлович“.

Разумеется, Михаил Леонидович хвастался перед „девочками“ успехами сына. Знали они и про Америку, фирму, важных клиентов Вадима. В их глазах он стал человеком из наваливавшегося неведомого будущего. Для подмосковного гастронома – посвященный. Поэтому, конечно, какой уж он „Вадик“. Вадим Михайлович.

– Да ничего не будет! – Вадим явно не склонен был к панике и унынию. – Точнее, наоборот, всё будет. Капитализм!

– Интересно, и откуда же это всё возьмется?! Мы сегодня даже макароны с фабрики не смогли заказать. В пределах наших фондов, Вадик! А еще полгода назад нам их впихивали. И фондов на макароны не было! – вспылила Роза, зам. директора, ведавшая бакалеей, ликерами и водкой.

– Да решение на самом деле не такое уж и сложное. Фабрики закупают муку столько, сколько им нужно. Делают макароны, назначают свою цену. Вы по этой цене либо берете, либо не берете. Продаете тоже по своей цене, которую вы определяете. Покупатель смотрит, в каком магазине дешевле. И покупает либо у вас, либо у конкурентов…

– У нашего гастронома в городе конкурентов нет. И при этой власти не будет, – вмешалась директриса. Два года назад горком партии представил ее к Герою Соцтруда. Но в ЦК зарубили – работникам торговли такой почет не полагался. С тех пор она была обижена на власть искренне и навсегда.

– Правильно! – Вадим сообразил, что защищать идеи конкурентного рынка сегодня и здесь с учетом того, зачем он приехал, полная глупость. А объяснять людям, чье благополучие построено на обладании дефицитом, что их ждет, когда наступит конкуренция, еще и негуманно. Учитывая же, что ему именно нынче этим дефицитом предстояло попользоваться, – просто подло. – При этой власти, при таком министре финансов, как Павлов, нас точно ничего хорошего не ждет!

Все облегченно выдохнули. Особенно обрадовался тактичности сына Михаил Леонидович – ему здесь еще и работать, и доставать продукты для семьи. Для друзей. Вадим давно догадывался, что отец берет продукты в магазине по одной цене, а друзьям отдает с небольшой наценкой. Особенно это относилось к водке „с винтом“. И хотя Вадима это впрямую не касалось, все равно было как-то неприятно. С другой стороны, каждый выживал, как умел. Рассчитывать на гонорары Вадима Михаил Леонидович не мог. Хотя в деньгах, попроси он Вадима, нужды бы не было. Но отец привык зарабатывать сам, и от сына зависеть никак не желал.

Дальнейший разговор принял характер эстафеты ругани в адрес власти. Каждый соглашался со всеми и не пропускал своей очереди. Напоминало игру в города, только выигравшим становился не тот, кто назвал последним город на „А“ или „С“, а тот, кто наиболее хлестко уколол родные партию и правительство за то, что те делают. Точнее, не делают.

Через час обе машины – и Вадима, и Михаила Леонидовича были загружены „под завязку“. Коробки с шампанским, боржоми, тушенкой, консервами лосося, тунца в томате заполнили багажники и задние сиденья „жигулей“.

В процессе освобождения от нежеланных купюр Вадима ждали два сюрприза – один приятный и один – отнюдь. Неприятный заключался в том, что ящик с водкой, естественно, винтовой „Столичной“, ему достался только один. Виной тому стали начальник городского ОБХСС и городской прокурор. Они не только сами приехали затовариться и „скинуть“ полтинники и сотки, но еще прихватили свое областное начальство. Денег у визитеров оказалось предостаточно, и брали они только водку и коньяк. Поэтому для Михаила Леонидовича удалось „зажать“ лишь один ящик.

Приятный же сюрприз преподнес Вадиму советский народ. Молва разнесла, что обменивать будут все деньги. Это сейчас только пятидесяти и сторублевые купюры. А на следующей неделе под замену попадут четвертные. Потом – десятки! Народ бросился избавляться от любых денег, независимо от их достоинства. Скупали все подряд, вплоть до уксуса и лаврового листа. Выручка гастронома за один день сравнялась с двухнедельной.

Благодаря этому Вадим без труда обменял оставшиеся после расплаты за продукты деньги на более мелкие купюры. Настроение резко поднялось. Мало того, что за один день он избавился от двадцати тысяч в никому уже не нужных полтинниках и стольниках, так еще и возвращался домой с семью тысячами „нормальных“ денег. Плюс две тысячи из Пассажа. Итого – девять.

Вдруг Вадима будто током прошибло. На кой черт он закупил столько выпивки и консервов, когда в гастрономе можно было просто поменять деньги?! И что ему теперь со всем этим стеклом и железом делать?

И тут Вадима осенило! Мысль была столь неожиданной, столь фантастической, что он физически почувствовал, как по телу пробежала быстрая дрожь.

Машкина реакция на папину идею была вполне логичной – „Я тоже хочу!“. Получив жесткий отказ, помочь Вадиму в ее осуществлении она все же согласилась. Вначале пришлось объяснить дочери, как снимать видеокамерой. Не просто включить кнопку записи, а медленно переводить объектив с места на место, плавно приближать и удалять объект съемки.

Вадим прибег к простейшему приему, которому его научил продавец-пакистанец в Нью-Йорке, проникшийся симпатией к русскому, так страстно торговавшемуся за лишние двадцать долларов. Двадцатку пакистанец, конечно, не уступил, но зато дал Осипову запасную батарею и показал, как надо правильно снимать. Секрет был прост – тогда и зритель тоже разглядит. И все!

Машка, хитрая бестия, заявила о праве на тренировку и убежала к себе в комнату. Поснимать. Вадиму ничего не оставалось, как согласиться. Тем более, что и ему требовалось время на подготовку.

Лена вышла поболтать к соседке и вскоре должна была вернуться. Вадим заткнул сливное отверстие ванны пробкой. Открыл первую бутылку шампанского и опорожнил ее в ванну. Вторую, третью. Услышав хлопки вылетающих пробок, прибежала Машка. Навела на отца видеокамеру и стала снимать. Четвертая бутылка, пятая, восьмая. Ванная наполнилась винным духом.

Вадим вылил уже двадцать бутылок, но достаточной глубины шампанское не давало, – погрузиться в него Ленка явно не сможет. Вадим со страхом стал прикидывать, сколько еще бутылок потребуется и сколько у него в наличии. Еще было две коробки. И две у родителей.

В этот момент вернулась Лена.

– Что вы тут делаете?

– Готовлюсь должок вернуть! – игриво сообщил Вадим.

– А я фиксирую этот исторический момент на пленку, – встряла Маша.

– Какой должок? – Лена переводила взгляд с батареи пустых бутылок, с ванны на Вадима, на дочь, опять на пустые бутылки.

– Я тебе ванну шампанского обещал, если защитишься? В Америке был так, суррогат. А теперь пора и по-настоящему!

– Так оно же холодное! Я туда не полезу! – проявила невиданный прагматизм Лена.

Вадим растерянно замер. Открытая и готовая к переливанию в ванну бутылка шампанского зависла в его руке. Машка с интересом наблюдала за немой сценой, но потом поняла, что снимать надо сейчас не маму, а удивленное лицо папы, и перевела камеру.

Осипов знал, что решение надо принимать быстро. И оно пришло.

– Иди, раздевайся! Не учи ученого! – Очередная бутылка стала извергать свое игристое содержимое в ванну. – И, пожалуйста, не спорь. Иди. Я все продумал.

Понимая, что перечить мужу бессмысленно, Лена отправилась в спальню раздеваться.

– А ведь ты забыл, что шампанское холодное? – В голосе Машки звучало плохо скрываемое злорадство.

– Ничего подобного! – Вадим поставил пустую бутылку и открыл кран горячей воды. Это было решение двух проблем сразу: температура станет вполне приемлемой и шампанского хватит наверняка.

Вернулась Лена, запахнутая в пеньюар. Глаза ее светились. Видимо, за прошедшие минуты она, наконец, поняла, что происходит. Никогда слова Вадима про ванну шампанского она всерьез не воспринимала. Но теперь… Испытать то, что мало кому, да что там, считай никому из женщин, никогда испытывать не приходилось, это дорогого стоило!

Поеживаясь и попискивая от холода, Лена растянулась в ванной. Смесь шампанского и горячей воды дошла только до половины тела. Лена ладонями стала нагонять ее себе на живот, каждый раз взвизгивая от холодных потоков.

Вадим открыл очередную бутылку и вылил ее прямо Лене на грудь, Она завизжала во весь голос, но вдруг замолчала, открыла рот и пальцем показала – „Лей сюда!“

Последние капли из бутылки Вадим вылил Лене на язык. Горячая вода прибывала, и температура ванны становилась все более и более терпимой.

Маша, не переставая хохотать, снимала, как Вадим, открывая одну бутылку за другой, выливал остатки в рот жены.

Так прошло минут пять. Может десять, – времени уже никто не замечал.

– Ой, как голова кружится! – вдруг сквозь непрекращающийся смех сообщила Лена.

– Терпи! Это от счастья! – сообщил совершенно счастливый Вадим.

– Нет, я серьезно, – и Ленка опять рассмеялась.

Когда еще минут через пять Лена решила, что пора вылезать, выяснилось, что встать ей совсем не просто. Она продолжала безудержно хохотать, все громче и громче, несла какую-то несуразицу, но подняться без помощи Вадима не могла.

Лена была пьяна. Но как! Абсолютно!

Испуганный Вадим помог жене вылезти из ванны, растер ее полотенцем и, поддерживая, отвел в спальню. Лена продолжала смеяться, пыталась ущипнуть Вадима за низ живота, а потом неожиданно заплакала.

– Что с мамой? – теперь уже и Машка почуяла: происходит что-то не то.

– Все нормально. Иди к себе, – Вадим был растерян и напуган, В любом случае, Маша не должна была видеть пьяную мать.

Только сейчас Вадим сообразил, что алкоголь проникает в кровь и через кожу. Причем теплый, газированный, он действует гораздо быстрее и эффективнее, чем холодный и через желудок. Конечно, Лена не могла опьянеть от тех капель шампанского, которые она проглотила. Как же он мог не вспомнить, что алкоголь всасывается через кожу?! А если ей станет совсем плохо?

Вадим представил, как звонит Автандилу и спрашивает: „Что делать? Жена пьяная от ванны шампанского!“ Еще лучше такое объяснение воспримут врачи „скорой помощи“.

Но Лена вдруг затихла и засопела, как маленький ребенок. Она уснула. Дыхание было ровным, а на губах блуждала счастливая улыбка. Вадим начал успокаиваться. Посидел около жены еще несколько минут и, убедившись, что она просто спит, ничего страшного не происходит, отправился к Машке.

Теперь его волновало только одно – сумела ли Маша все заснять. Ведь ясно, что такое в жизни больше никогда не повторится.

Встряска, устроенная министром финансов, не затмила смятения, в котором пребывала думающая часть населения после событий в Вильнюсе и Риге. Войска, захватывающие Телецентр, четверо мирных граждан, погибших в столице Литвы, – все это как-то не вязалось с еще совсем недавно спокойной, без всяких ЧП жизнью Советского Союза. Кто поумнее, догадывался, что и раньше где-то как-то недовольство народа прорывалось. Только узнавали об этом много времени спустя и не из программы „Время“, а по слухам, кухонным разговорам, из „вражьих“ радиоголосов. А нынче новые телепрограммы – „Взгляд“, „Пятое колесо“, „До и после полуночи“ регулярно вываливали на обывателя водопады информационных потоков, сливавшихся в невероятный Ниагарский водопад негатива и тревоги.