Текст книги "Лед тронулся"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Много раз Вадим примерял на себя эту ситуацию. Да, правда, в Штатах можно больше заработать. В среднем. Но не ему, – в Союзе он давно получал больше, чем мог потратить. А здесь… Здесь парадокс – сколько бы ты ни заработал, потратить всегда можно еще больше. Зачем же такие нервные перегрузки? Зачем все время испытывать нехватку денег из-за постоянного превосходства желаний над возможностями?

Другой момент, и немаловажный: в Америке четко сформированы кланы элит – юридических, политических, бизнеса… А в Союзе все пришло в движение, все смешалось. Значит, встает вопрос – где больше шансов пробиться на самый «верх»? Неважно, что значит этот «самый верх» – деньги, власть, публичность или что-то еще. Важно, что в Союзе партийно-советские элиты теряют свое преимущество над «чернью», преимущество по праву рождения, а здесь – наоборот. Такое ощущение, будто в Америке не сегодня, так завтра введут дворянские звания! Да, собственно, сословия уже есть! Выпускник Кембриджа, Йеля, Массачусетского технического университета, Гарварда – это уже звание! Гарантированная работа. Клубы, закрытые для всех, кто не удостоился чести учиться в столь престижном месте. Ему-то, с его дипломом ВЮЗИ к ним не пробиться!

Нет, жить надо дома. Как-нибудь, но дома пробьешься. А здесь, в гостях, может, детям и лучше будет, да и то – не факт, но сам ты останешься человеком второго сорта навсегда.

Понимает ли это Машка? Ведь при ее максимализме, при ее успехах на фоне других ребят из «паблик-скул» легко может развиться ощущение, что именно здесь она – королева!

Правда, один недавний разговор с дочерью Вадима обнадежил.

– Маш, а ты бы хотела на годик поехать учиться в американский университет?

– Мне уже предлагали, – в Машкиных глазах мелькнули задиристые искорки.

– То есть?

– Ну когда я тест по математике выиграла, директор сказала, что если родители получат гражданство или «грин-кард», то школа подаст меморандум в департамент образования о выделении мне «скола-шип» за счет штата.

– Ты можешь говорить по-русски? Что за «скола-шип»?

– Ага, про «грин-кард» ты не спрашиваешь? Значит, по-русски я должна говорить только те слова, которые вы с мамой не понимаете?

Вадим смутился – дочь была права.

– Ладно, па, не заморачивайся. «Скола-шип» – это стипендия за счет штата, которая идет на оплату учебы в колледже. Дается только самым одаренным детям из малообеспеченных семей.

– А как же мы сделаем нашу семью малообеспеченной?

– Ну, не знаю. Может, ты с мамой фиктивно разведешься.

– «Шшас!» – Вадим передразнил интонацию, с которой Маша выражала крайнюю степень несогласия.

– Ладно, пап, не парься. Я все равно не хочу.

– Почему?

– Они примитивные!

– Кто, америкосы?

– Ну, да! Какие-то недочеловеки. С ними даже поговорить не о чем. Бейсбол, их дурацкий футбол, и чьи родители сколько зарабатывают. Да, и еще, кому какую машину на шестнадцатилетие купят.

– То есть ты хочешь в институте учиться в Москве? – Вадим замер в ожидании ответа.

– Исключительно.

– Ну, может на старших курсах на годик на стажировку? – Вадим прекрасно умел манипулировать сознанием дочери. Если он что-то предлагал, она всегда это отрицала. Такова была первая, спонтанная реакция. Так сказать, форма самоутверждения как взрослого человека.

– Нет! Ни за что! К тому же зачем мне их право, если я собираюсь быть адвокатом и работать дома?

– Да, пожалуй, ты права, – с облегчением согласился Вадим, постаравшись при этом изобразить мину посрамленной тупости.

Апокалепсическая перспектива жить на два континента – дочь в Америке, родители в Союзе, казалось, отступила… Хотя, кто знает. «Никогда не говори никогда», – Вадиму вспомнилась одна из мудрейших американских поговорок. Неизвестно, как все может повернуться дома. Там и в глобальном плане, и на уровне жизни простых людей что-то назревало, куда-то все катилось. Но вот что назревало? Куда катилось?!

Война между Горбачевым и Ельциным шла полным ходом, и ни одна из сторон даже не пыталась скрыть своей ненависти. Симпатии самого Вадима, да и большинства из тех, с кем он отсюда мог поговорить, помня, что телефон это средство связи, а не общения, были на стороне Горби.

В Вашингтоне ни Вадим, ни Лена, ни Лера телефона не стеснялись. Но стоило позвонить москвичам, будь то мама, отец, Сашка или Аксельбант, разговор, как только речь заходила о чем-то не лично-семейном, становился «придушенным». Собеседники понижали голос, говорили намеками или незаконченными фразами. Даже если речь шла о пустых прилавках, талонах на водку и сахар или о широкой поступи кооперативов. Пожалуй, только увеличение вдвое цен на продукты обсуждалось в полный голос, с эмоциями и чуть ли не с бранью. Ну, а если Вадим интересовался политическими новостями, на другом конце провода повисало молчание.

В одном из крайне редких разговоров с Марленом по делам фирмы, Вадим, прежде чем попрощаться, вдруг спросил, как тот оценивает перспективы «замирения» Горбачева и Ельцина. Марлен сначала прикинулся, будто ничего не слышит, долго кричал в трубку «Але, але!», а потом и вовсе отключился.

Если в американских газетах события полугодовой давности – подавления бунтов в Вильнюсе и Риге – до сих пор обсуждались, то в Москве про них словно забыли. Ни в телефонных разговорах, ни в советских газетах, которые Вадим периодически брал в посольстве, – ни звука. Не было крови, не было танков.

Но куда-то все катилось не туда. Осипов это понимал как юрист и потому ни на йоту не доверял рассуждениям американских политических аналитиков. Начало сомнениям положил разговор со Стэном.

Пару месяцев назад Джонс прочел Декларацию независимости России. Приняли ее 12 июня 1990 года, но Стэн «доехал» только сейчас.

– Вадим! Объясни мне вот что. В Декларации сказано, что законы Советского Союза применяются на территории России только в той мере, в какой они не противоречат законодательству самой России. Я правильно понимаю?

– Да. И что в этом такого?

– Нет, ничего страшного. Просто в нашей истории было подобное. Со штатом Техас. Если не вдаваться в подробности, – почти то же самое. Правда, кончилось все маленькой гражданской войной…

– Ну, у нас, это-то вряд ли случится.

– Дай бог, дай бог! Но понимаешь, в чем дело, – мы признаем обратную иерархию. Есть законодательство всей страны, мы его называем федеральное. А законы штатов могут быть любые, но только ему, федеральному законодательству, не противоречащие. У вас же получилось наоборот.

Этот чисто юридический аспект, почти теория права, заставил Вадима по-иному взглянуть на ситуацию дома. Следом начались обычные интеллигентские испуги, страхи, рефлексии. Вадим будто видел, как появляется третий лидер, какой-нибудь боевой генерал из Афганистана, где, судя по американским газетам, Союз оказался в полной жопе, и начинает призывать к наведению порядка. Обещает стабильные цены, всем работу, кооператоров – в Сибирь. Народ его на руках вносит в Кремль.

И вот мы имеем нового Гитлера или Сталина. Дальше и гадать не надо. Если Гитлер отправил в концлагеря всех, кто учился в СССР перед войной, то Сталин просто расстрелял инженеров, которых сам же командировал в Германию в тридцатые годы. Тоже, как пить дать, повторится и с теми, кто сейчас обучаются или работают в США.

И все-таки! И все-таки! Надо ехать домой! Здесь, в Америке, они всем чужие. И им все чужое. Ленка вообще не выдержит. Родителей бросить нельзя. Оказаться полностью зависимым от «Брайана» – хуже не придумаешь.

– Надо иметь свою фирму. Уходить от Аксельбанта. Расставаться с Марленом и его семейством. Причем фирму необходимо создавать в рамках коллегии адвокатов. Нельзя существовать полулегально. Кстати, сам же Марлен в этом и поможет! Ему выгодно легализовать фирму Юли-Саши-Кашлинского. А вперед, на разведку, он и пропустит фирму Вадима. Надо только это все правильно Перельману преподнести.

Нет, домой! Только домой!

У Вадима был еще один веский аргумент. Он точно знал, что делать, как все – путь в никуда. Сейчас все стараются вырваться в Америку. Куча артистов, композиторов, писателей уже здесь. Юристы стараются пристроиться тоже здесь. Значит, ему надо обратно. На противоходе как раз и можно чего-то добиться. Не делай, как все!

* * *

Размышления Вадима прервал звонок Стэна. Вадим сразу прикинул, коли Стэн зовет его сам, а не через секретаря, грядет что-то серьезное.

«A-а! Наверное, вспомнил про три тысячи долларов, которыми авансировал в феврале. Ладно, придется вернуть», – Вадим даже не расстроился. Ничего другого, важного, за десять дней до-отьезда ждать не приходилось. А грехов за собой Вадим не чувствовал.

Глава 16

– Привет, Вадим! Собираешь чемоданы? – С приветливой улыбкой Стэн зашел в свой кабинет вместе с Осиповым. Он держал в руках чашку кофе. Единственный из вашингтонских партнеров «Брайана», Стэн не просил секретаря принести кофр, а сам варил его на маленькой кухоньке. Может, поэтому его и прозвали в офисе «либералом». Хотя кто-то, явно из его недоброжелателей, пустил слух, будто Стэн расист, и не хочет, чтобы до его чашки дотрагивалась чернокожая секретарша. Вадим этому не верил. У него имелось даже доказательство: уж если Стэн к нему, еврею, относится хорошо, то негров-то должен воспринимать совсем спокойно. По меркам Союза эга логика была неопровержимой.

– Чемоданы жена собирает, – Вадим пошутил «со скрипом». Недавние умозаключения задора не добавили.

– Я в переносном смысле, – Стэн опустился в кресло и стал раскуривать сигару.

– А в переносном я свои чемоданы и не распаковывал! – Вадим достал сигарету. Впервые он закуривал в кабинете Стэна, не спрашивая разрешения.

– Кофе хочешь? Пойди, налей себе, – без особого энтузиазма предложил Стэн, догадываясь, что его настроение и настроение Вадима сейчас точно не совпадают. А ему-то было так хорошо! Час назад он подписал счет «Пан-Америкен», закрывающий его работу по огромному проекту. Счет на 568 тысяч долларов! За два месяца он заработал больше, чем должен был, по правилам партнерского договора, заработать за полгода.

Вадим отрицательно мотнул головой, откинулся в кресле и глубоко затянулся.

– Ладно. Я вот что хотел тебе сообщить. Вчера состоялась телефонная конференция членов Управляющего комитета партнеров. Принято два решения, касающиеся тебя. Первое – нашим бизнесом в Москве будет руководить Дэвид Строй. Думаю, это для тебя не самая свежая новость. Второе – бизнесом нашей фирмы по всем офисам, включая европейские и азиатские, во всем, что касается активности наших клиентов в СССР, руководить буду я!

– Поздравляю! – автоматически отреагировал Вадим, вовсе не представляя, какое это имеет к нему отношение. Нет, с первой частью понятно – Дэвид работал с Сашей, к нему же на стажировку через две недели едет Кашлинский. Они познакомились в Москве еще три месяца назад и, как знал Вадим, Алексей в лепешку расшибся, чтобы Строю понравиться. Так что ориентация Дэвида не на Вадима. А вот каким боком касается вторая часть решения комитета, Вадим врубиться не мог.

Стэн заметил растерянность Осипова, довольно улыбнулся произведенному эффекту и почти торжественно продолжил:

– Так вот! Согласно договору между нашими фирмами, твоя зарплата рассчитывается исходя из ста двадцати тысяч годовых. Ты вправе приезжать на шесть месяцев поочередно с партнерами твоей фирмы. Однако, с сегодняшнего дня я предлагаю тебе иные условия, – Стэн с удовольствием наблюдал, как менялось лицо Вадима, как он подался вперед, вслушиваясь в каждое слово. Стэн стал говорить медленнее.

– Ты выходишь из договора, покинув свою фирму. И мы подписываем трехлетний контракт с тобой напрямую. То есть ты и «Брайан энд Твид». Тебе устанавливается зарплата ассоциатора восьмого года, то есть двести пятьдесят тысяч годовых. Работать будешь здесь. Твоим боссом буду я. Возможно, тебе периодически придется летать в Лондон.

– Но у меня нет британской визы. А выдать ее гражданину СССР могут только в английском посольстве в Москве, – почему-то зацепился за последнюю фразу Вадим.

– Мы знаем, – Стэн опять улыбнулся. – У тебя будет «грин-кард». Мы достаточно влиятельная организация, чтобы решить этот вопрос. И виза в Англию тебе не понадобится.

Вадим погасил докуренную до фильтра сигарету и тут же закурил новую. 250 тысяч – зарплата президента США Буша. Об этом писали газеты. Это очень много! Три года – 750! Заработав такие деньги, потом в Союзе можно вообще ни о чем не думать. Или просто остаться в Америке. Марлен на стену полезет! С такими деньгами можно сюда и стариков перетащить. В Лондон ездить даже интересно. Машка закончит здесь колледж. Причем, судя по всему, бесплатно, не зря ведь ей предлагали «скола-шип». Лена пойдет преподавать куда-нибудь русский язык. Дома она не усидит. Советское гражданство он сохранит – не случайно же никто из приехавших писателей и музыкантов советских паспортов не лишился.

Стэн с интересом наблюдал за Вадимом. Физиономия молча курившего Осипова выдавала все его эмоции. Джонс был счастлив. Ему нравился этот русский парень. Что он мог еще для него сделать? Когда-то один человек также неожиданно помог ему, тогда еще молодому выпускнику Кембриджа… Горбачев открывает СССР для Запада. Значит он, Стэнли Джонс, должен сделать, что может, чтобы открыть Америку для этого талантливого юриста из Союза. Ну и что, если для него нет сейчас реальной работы? Во-первых, «Брайан» станет первой американской фирмой, заполучившей советского юриста на постоянной основе. Об этом напишут газеты. Что само собой даст новых клиентов фирме. Во-вторых, судя по всему, советский рынок вот-вот откроется для западных инвестиций. Вот тогда Вадим полностью отработает свое, да еще и немалую прибыль принесет. А судя по тому, как быстро он наладил отношения с советским посольством, у парня явно есть связи в Москве. Здание-то для офиса «Брайана» нашел он. Саша ту историю рассказал Стоуну, когда тот был в Москве, во всех красках и деталях. Так что благородный поступок по открытию Осипову Америки и для «Брайана» обернется большой выгодой.

– Спасибо, Стэн! – Джонс взглянул на Вадима и чуть не вздрогнул: перед ним сидел другой человек. Глаза напряженно впились в собеседника, желваки гуляли на скулах, пальцы сцеплены в замок. Вадим будто изготовился к прыжку. – Спасибо, но я, извини, откажусь. Сожалею. Это очень лестное предложение, но оно не соответствует моим планам. Возможно, очень возможно, что я ошибаюсь. Но я решил вернуться домой.

– Почему?! – Стэн не смог сдержать изумление. Вариант отказа Осипова им даже не рассматривался. – Какие причины?!

– Если коротко – жить надо дома. Я хочу создать свою фирму. Я хочу, чтобы моя дочь и внуки работали в «Осипов и партнеры», а не в «Брайан энд Твид» или какой-нибудь другой, основанной не мною, фирме. Ты скажешь, что это наивно. И будешь прав. Но у меня есть мечта. Отказываться от нее я сегодня не готов. Повторю: скорее всего, я ошибаюсь.

– Понимаю, – растерянно отозвался Стэн. – Это твое право. Я уважаю твое решение.

* * *

Первой на пересказ беседы со Стэном отреагировала дочь. Она вскочила, бросилась на шею к отцу и стала его целовать. А Лена просто расплакалась. Вадим был очень доволен.

– Ну и слава богу, что вы со мной согласны! Правда, надо понимать, что денег таких в Москве я не заработаю.

– Не переживай, нам, вроде, и так с избытком хватало. – Подумав секунду, Лена добавила. – Кстати, не забывай, что реально ты бы платил тридцать процентов налогов. Так что получилось бы не двести пятьдесят тысяч, а… Сколько, Маш?

– Ой, мам, ну ты совсем гуманитарий, – рассмеялась гордая дочь, – получилось бы сто семьдесят пять тысяч. Тоже, кстати, до фига!

– Ну и сленг, – педагогично возмутился Вадим, восхищенный умением Машки считать в уме. – Однако, тебе, как будущему юристу, следует знать вот что. По советско-американскому договору об устранении двойного налогообложения действует правило ста восьмидесяти трех дней.

– А что это за зверь? – Машка устроилась в кресле поудобнее, зная, что рассказы Вадима о законах всегда подробны.

Лена, которая твердо решила, вернувшись в Москву, получать второе образование, юридическое, теперь считала себя тоже приобщенной к миру законов. Она закурила, чтобы слушать объяснения Вадима с удовольствием.

– Значит, так! Если гражданин Союза получает зарплату в Штатах, но находится на их территории менее ста восьмидесяти четырех дней в году, в законе сказано – не более ста восьмидесяти трех дней, то он не платит местные налоги. Получается, он их платит в Москве. С другой стороны, по нашему внутреннему законодательству я должен платить подоходный налог в Союзе, полученный из заграничных источников, только при условии, что я находился на территории СССР более ста восьмидесяти трех дней. Понятно?

– Понятно, – кивнула Лена, которая в присутствии дочери, разумеется, не могла признать, что слова-то она поняла все, а вот что из этого следует – абсолютно нет!

– Пап, как ни крути, все равно получается триста шестьдесят пять дней в году. Либо там, либо тут – ты попадаешь! Разве что только в високосный год…

– Наоборот! В високосный год как раз сложнее! – Вадим обрадовался, что у него есть адекватный слушатель. – Смотри! Я в Штатах провожу ровно сто восемьдесят три дня и вылетаю в Москву. Значит, формулировка «более ста восьмидесяти трех дней» на меня не распространяется. Так?

– Так! – Машка напряженно соображала.

– Я прилетаю в Москву, и у меня остается опять сто восемьдесят три дня. На самом деле, даже сто восемьдесят два, при перелете из Штатов в Союз день теряется в самолете. Мы прилетаем на следующий день. Календарный. Вот и получается, что остается сто восемьдесят два дня. И из американской зарплаты я опять ничего платить не должен!

– А в эту поездку как выходит? – вступила в разговор Лена.

– Так потому я и рассчитал дату вылета на четвертое августа. Все тютелька в тютельку.

– Ну хорошо. Это я понимаю. В этот раз мы сэкономим треть от ста двадцати тысяч, деленных пополам.

– Сколько это будет? – спросила Лена, больше желая заставить Машку опять заняться устным счетом, чем выяснить точную сумму экономии.

– Мам, ну, догоняй! У папы зарплата годовая сто двадцать тысяч. Значит, за полгода он получает шестьдесят. Налоги – треть от шестидесяти, то есть двадцать тысяч.

– Правильно! – кивнула Лена, которая теперь хотя бы поняла логику рассуждения дочери. Результат она проверять не собиралась, поскольку еще со школьных времен устный счет не был ее сильным местом.

– Так вот, – Маша опять повернулась к Вадиму, – все, пап, ты хорошо посчитал и рассчитал. Только одна деталь. Правило ста восьмидесяти трех дней неприменимо, если ты подписываешь трехлетний контракт. Ты же здесь будешь все триста шестьдесят пять дней в году. Три года подряд.

Вадим ошарашенно смотрел на дочь. Об этом он не подумал. Даже смешно.

– А сколько это будет всего дней? – опять занялась воспитанием дочери Лена.

– Мам, я не цирковой пудель, чтобы все время считать. Больше тысячи. Для тебя это уже несчислимые величины!

– Не хами, – встрял Вадим. Инстинкт защиты жены срабатывал автоматически. Лену никто не вправе был обижать, даже родная дочь. Даже по делу.

Маша поняла, что перегнула палку, и решила быстро сменить тему разговора.

– Кстати, а вот заработать прямо сейчас кое-что можно. И довольно легко.

– Это ты о чем?

– О флоппи-дисках. К компьютерам.

– Как это? – недоверчиво поинтересовался отец.

– Что за флоппи-диски? – Не поняла Лена, безмерно далекая от компьютеров и всего, что с ними связано.

– Здесь один «флоппик» стоит пятнадцать центов, у оптовиков еще дешевле. Центов двенадцать. В Москве их можно легко сдать по сорок пять – пятьдесят центов. Минимум триста процентов прибыли.

– А перевозка?

– Надо купить три-четыре коробки, там по тысяче штук. Я выясняла. Дальше: ты через Потемкина отправляешь их диппочтой. Это – а) бесплатно, б) без таможни на въезде и выезде. Ну отдаем ему десять процентов. Я посчитала. На четыре коробках доход составит тысячу двести долларов, двести – ему. Тысяча нам. Мои десять процентов за идею.

Лена следила за разговором, вытаращив глаза. Ладно, она уже стала привыкать, что дочь взрослеет. Но… Вот оно – страшное влияние Америки! Маша только и думает о том, как заработать деньги! «Нет, отсюда надо бежать! Надо спасать Машу!» – это все, что она выяснила из «бизнес-плана» дочери по скорому обогащению.

– Это вариант… – задумчиво произнес Вадим. Почему-то именно сейчас он вспомнил про свой долг «Брайану». Три тысячи, полученные авансом по приезде, он ведь так и не вернул. Ему никто не напоминал, а он и забыл. «Нет, вернуть надо обязательно! Лучше сохранить лицо, чем сэкономить „трешку“!» Вадим полез в карман и, ни слова не говоря, выписал чек на имя «Брайан энд Твид» на всю сумму. К тому же Вадим помнил, что не прошло и недели с момента его приезда в Вашингтон, как Терри, бухгалтер «Брайана», вручил ему конверт, в котором лежал чек на шестнадцать тысяч долларов, заработанные в Москве. Если брайановцы помнили про свой долг ему, то было бы наивно полагать, что они забудут про его долг им.

– Это ты мне за идею сразу решил заплатить? – иронично поинтересовалась Маша. – Так ведь мне чек никто не окешит – у меня же «ай-ди» американского нет. Только если по школьной карточке.

– Что? – вернулся к действительности Вадим. – А-а, нет. Это я чек на три тысячи выписал. Мой долг фирме.

– А как моя идея? – заканючила Машка.

– Даже думать забудь! – Лена с ужасом представила картину: Вадим выплачивает дочери комиссионные, заработанные путем махинации. – Это же уголовщина. Спекуляция! Какая статья, Вадик?

– В Америке нет статьи «спекуляция». Здесь это просто бизнес! – И уже обращаясь к дочери. – Если делать, то не ради тысячи. Минимум десять коробок. И хорошо бы регулярно.

– Вот это речь настоящего мужчины! – многозначительно вынесла приговор Маша.

Родители молча смотрели на дочь. Каждый думал об одном и том же: в семье отныне три взрослых человека.

Потемкину идея с небольшим бизнесом, читай – спекуляцией, не показалась ни дикой, ни криминальной, ни даже опасной. Вадим, конечно, впрямую спрашивать не стал, но из разговора понял, что диппочту уже давно используют не только по прямому назначению.

– Василий Васильевич, а вот не могли бы вы узнать, нельзя ли, так сказать, по дипломатическим каналам…

– Я понял. Вы про почту?

– Ну да. Несколько коробок…

– Решили, как все – видеомагнитофон, музыкальный центр, телевизор… Надеюсь, не холодильник. У – нас же другое напряжение, – Потемкин снисходительно хохотнул.

– Да нет. Флоппи-диски.

– Бизнес?

– Да. С вашим интересом.

– Здесь нечего узнавать. Схема работает. Сколько?

– Ваши десять процентов.

– Я не об этом. Сколько коробок?

– Десять.

– У вас это, я смотрю, любимая цифра!

Небольшие сложности возникли со сбытом. Первый звонок, разумеется, Вадим сделал Аксельбанту. Но Олег категорически отказал. Прежде всего, не его сфера интересов. Да и нужных знакомых нет. И потом, компьютерный и околокомпьютерный бизнес сейчас приобрел такой массовый характер, что в любой момент жди интереса со стороны ОБХСС. «А вы, Вадим Михайлович, сами не уставали повторять – уголовный кодекс надо чтить!»

Вадим, скрепя сердце, позвонил Кашлинскому. Расчет был простой – этот пройдоха всегда готов заработать. Да и связи у него в среде кооператоров, надо признать, действительно огромные. И еще. Накануне приезда не грех было разыграть сцену дружбы и доверия.

Кашлинский с готовностью согласился. Правда, возник небольшой торг по процентам. Вадим предложил, как обычно, десять процентов, но Леша захотел двадцать пять. Тогда Вадим высказал пожелание, чтобы Леша вложил двадцать процентов в покупку дисков. Как и рассчитывал Осипов, Кашлинский моментально согласился на халявные десять, лишь бы ничего не вкладывать и, соответственно, не рисковать.

Купить диски Вадим поручил Лере Скорник. Та досиживала последние дни в нью-йоркском офисе, дико скучала по любой форме активности, а от магазинов у нее уже с души воротило. «Так ведь то от тряпичных магазинов», – правильно рассчитал Вадим.

Лера, естественно, напрягла своего мужа Володю. Тот, как человек системный, поехал на «Яшкин-стрит», где торговали электроникой для советских туристов, договорился с каким-то пакистанцем.

Дальше все оказалось делом техники. Вадим выписал чек. Ему вообще нравилось это занятие – чеки выписывать. Нет, не с деньгами, конечно, расставаться. А сам процесс. Чувствовал он себя в эти моменты миллионером из фильмов про красивую американскую жизнь, иногда появлявшихся в Союзе на видеокассетах.

Володя оплатил покупку. Пакистанец доставил коробки к зданию генконсульства. Дальше подробностей Вадим не знал, но получил подтверждение Потемкина, что коробочки отправились в Союз самолетом «Федерал-экспресс». За счет посольства.

Неприятности возникли там, где их никто не ждал. В «Шереметьево» коробки просто своровали.

Когда Вадим узнал от Леши, что коробок нет, он позвонил Потемкину.

– Василий Васильевич! А можно что-то сделать? Ведь диппочта! Это не хухры-мухры.

– В том-то и беда, Вадим Михайлович. Диппочта! Мы не можем объявить коробки в розыск. Придется указать их содержимое. А это скандал. Причем международный. Я рисковать репутацией Советского Союза не стану. И вам не советую.

Вадим, разумеется, ничего предпринимать не стал. Только посчитал убытки. Сам, без Машкиной помощи. На калькуляторе. Десять коробок по тысяче штук в каждой. Итого десять тысяч. По одиннадцать центов за штучку. Итого, одна тысяча сто долларов. Не так много за науку.

Маше отец сказал, что передумал. А Лене рассказал правду.

– Вот тебе перст судьбы – никогда не занимайся бизнесом! Тысяча долларов – это мы переживем, а урок тебе на всю жизнь. Бизнес – это не твое! – Ленка уже давно опасалась, что Вадим ради легких денег, видя пример Аксельбанта, Кашлинского, который все время что-то там проворачивал, пример клиентов-коооператоров, всерьез займется бизнесом. А значит, его либо убьют, либо посадят. Теперь, видя растерянный, побитый вид мужа, она хоть и жалела его, но была счастлива!

В предпоследний вечер перед отъездом из Вашингтона Стэн пригласил Вадима и Лену поужинать. Да не просто в ресторан, а в самый модный тайский ресторан на углу Шестнадцатой и М-стрит. В Вашингтоне раз в полгода-год появлялось какое-нибудь место – бар, клуб, ресторан, боулинг, которое становилось модным, и вся вашингтонская элита считала своим долгом там отметиться. Потом ажиотаж спадал или, точнее, перетекал в новую точку.

Сейчас в моде был именно этот тайский островок земного рая. Вход, стулья, колонны в зале, барную стойку, – все увивали гирлянды каких-то экзотических цветов. Ярких, но совсем без запаха.

Стэн был не один. Второй раз в жизни Вадим видел его жену Роз-Мари. Очень приятную, мило улыбающуюся американку, похожую скорее на европейскую аристократку, как себе их представлял Вадим, нежели на вашингтонскую чиновницу весьма высокого ранга, коей она являлась на самом деле.

Подошел официант. Молча, с каменным лицом поставил перед каждым по пустой миске, набор соусов, а на середину стола – большое, до половины наполненное водой глубокое блюдо с травой. Травы было много, разной и очень ароматной.

Именно в этот момент к Стэну и Роз-Мари подошла какая-то пара. Те встали из-за стола и начали оживленно общаться. «Друзья, видимо», – подумал Вадим.

Сидеть и тупо ждать, пока «америкосы» наговорятся, Вадим не хотел. Ситуация становилась глупой. Он решил действовать.

Вадим уверенно придвинул к себе тарелку с зеленью. Как заправский официант он, ловко орудуя вилкой и ложкой, положил немного травы себе и в тарелку Лены. Потом, с видом человека, только и делающего, что столующегося с утра до вечера в тайских ресторанах, полил свой салат сначала одним соусом, затем другим, и стал перемешивать.

Пока американцы разговаривали, не обращая на советских гостей никакого внимания, Лена с Вадимом приступили к трапезе.

– Вообще-то, не грех было бы нас и представить, – с удовольствием прожевывая добытое мужем произведение кулинарного искусства, бросила Лена.

– Да боге ними. Через два дня уедем и конец мучениям.

Вернулся официант с четырьмя папками в кожаном переплете.

– Меню в крокодиловой коже. Круто! – Вадим, поев, пришел в доброе расположение духа.

Чопорный с виду официант изменился в лице. Сначала он вытаращил глаза, потом задергал кадыком, руки с папками затряслись. И, наконец, не имея больше сил сдерживаться, официант заржал, словно жеребец при виде молоденькой кобылки.

Стэн, Роз-Мари, их американские друзья разом обернулись на смех официанта. Судя по выражениям их лиц, Вадим понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Посмотрел на себя, Лену – вроде, все нормально. Взглянул на стол – тоже порядок.

Видя растерянность Вадима, Стэн бросил друзьям: «Потом увидимся», и, изобразив подчеркнутую невозмутимость, сел за стол. Официант положил меню и быстро, почти трусцой, удалился.

Вадим, ничего не понимая, попытался разрядить обстановку:

– Очень вкусный салат. Советую попробовать!

Стэн не мог и дальше «держать лицо». Давясь от смеха, почти взвизгнув, произнес:

– Это икебана!

– Это была икебана! – заливаясь радостным чуть ли не детским смехом, уточнила Роз-Мари.

Машка от истории с икебаной пришла в неописуемый восторг. Она хохотала до слез, держась руками за живот, каталась по дивану, тыкала пальцем в отца, всхлипывала, похрюкивала и в итоге начала страшно икать.

Лена по дороге домой, в такси, уже одарила мужа порцией тонкой иронии. Но Машкин смех заразил ее по новой, и она тоже веселилась от души.

Наконец, улыбнулся и Вадим. Потом рассмеялся, ударил себя ладонью полбу, захлопал в ладоши… Из глаз полились слезы. У него началось что-то вроде истерики. Позор, пережитый в ресторане, нервное напряжение последних месяцев, предотъездная лихорадка, вид заливающихся хохотом «любимых девочек», – все собралось воедино и вылилось смехом и слезами. Вадим чувствовал, как комок внутри растаял, как стало легко на душе. Он вдруг осознал, что счастлив!

– Вот и договорились, – немного успокоившись, сказала Маша, – впредь в Америку ездим только туристами! Будем изучать экзотику дикого Запада!

– Нет, лучше откроем у себя ресторан «икебанской» кухни! – не унималась Лена.

– Мама, а ты уверена, что произнесла сейчас приличное слово?

– Машка, не будь пошлячкой! – Лене было смешно, но упустить шанс повоспитывать дочь она не могла.

– Не ссорьтесь! Идите ко мне! – Вадим протянул руки к Лене и Маше. Посадил Лену на левое колено, Машку на правое, так, что они оказались лицом друг к другу, сгреб их, прижал к себе и выдохнул: