Текст книги "Лед тронулся"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Глава 20

В три часа ночи Председателю КГБ СССР, всемогущему Крючкову доложили сразу несколько плохих новостей. Первая – группа «Альфа» отказалась идти на штурм Белого дома. Приказа никто так и не отдал, но «свои люди» сообщили достоверно: если приказ поступит – он выполнен не будет.

Вторая новость – воинское соединение с бронетехникой под командованием какого-то генерала Лебедя готово перейти на сторону смутьянов, собравшихся вокруг штаба Ельцина. Боезапаса у них, конечно, нет, как и у всех войск, введенных в Москву, но психологически это будет сильный удар по ГКЧП.

Третья новость – у Белого Дома, помимо толпы интеллигентов, студентов и сумасшедших старушек, появились две группы людей с оружием, представляющие серьезную опасность. Подмосковный ОМОН и люберецкая братва. Как они могли оказаться в прямом и в переносном смысле «по одну сторону баррикад», никто объяснить не мог. Ясно только одно – бескровного взятия Белого дома силами, контролируемыми ГКЧП, уже не будет.

Крючков поехал к Янаеву. Язов и Пуго находились уже там. Павлов, сообщили, с гипертоническим кризом валяется дома. Перед отъездом с Лубянки Крючков распорядился выяснить, как это произошло, что вмешались люберецкие бандиты. И еще: есть ли способ крепко надавить на Руцкого, какого-то летчика, героя Союза, возглавившего оборону Белого дома. Если удастся его быстро дискредитировать, – можно, объединив его с люберецкими, выставить всю историю совсем в ином свете. Криминальный мир – против законной власти. Конечно, в эту историю не вписывались подмосковные милиционеры, но о них не грех и промолчать. До поры до времени, а там – разберемся.

Начали совещание. Янаев был растерян. Да что там растерян – в панике. До того дошло, что даже ему, Крючкову, бросил: «Во что вы меня втянули». Пуго, чистоплюй Пуго, сидел отстраненный и молчал. Никогда Крючков не мог понять, что на уме у этого «латышского стрелка».

Основная проблема – Язов. По-солдатски прямой, уверенный в себе маршал с самого начала операции говорил, что приказа открыть огонь он не даст ни при каких обстоятельствах. И сейчас тупо, как баран, стоял на своем. Ни договориться с ним, ни переубедить, ни надавить – невозможно.

Одна мысль не давала покоя Председателю КГБ – почему он не сделал все сам? Ведь в охране Горбачева были свои люди, верные и надежные. Есть, давно есть проверенные столетиями методы «освобождения трона». Какого хрена он – самый могущественный человек в стране стал миндальничать и играть в законность? Нет никакой законности, есть власть и воля. А нет воли, нет и власти! И законности, разумеется, не будет никакой.

Янаев что-то бубнил дрожащим голосом. Все молчали, кроме Язова, как автомат повторявшего, что приказа открывать огонь он не даст. Крючков понял – провал. Полный провал. Мысль о том, что теперь будет с ним самим, мелькнула на секунду и тут же ушла. Не это главное. Он доподлинно знал, какие настроения гуляют в республиках великого СССР, поэтому знал и главный результат провала: его страна скоро исчезнет с карты мира. То, чего больше всего боялись, то, что хотели предотвратить, получается, сами же и подтолкнули. Сами и спровоцировали.

Крючков вспомнил слова своего самого любимого поэта, Александра Галича: «Начал делать – так уж делай, чтоб не встал!»

«Ну почему такие люди не на нашей стороне?» – грустно удивился председатель ГКБ и переключился на мысли о внучке. Последние несколько лет это был единственный эффективный способ привести в порядок нервы.

Лену с Вадимом разбудила Илона Соломоновна. Было восемь утра. Не такая уж рань… Но вид запыхавшейся, с покрасневшими глазами мамы испугал не на шутку.

– Анна Яковлевна умерла! Приходите. Машу подготовьте, – выпалила Илона и трусцой, как-то очень смешно и неловко, затрусила назад к калитке.

Весь день двадцать первого августа прошел в суете. Вызов милиции, скорой, организация похорон, место на кладбище, обзвон оставшихся в живых друзей и приятелей Анны Яковлевны, – все превратилось в какую-то полосу для бега с препятствиями…

Все хлопоты в основном выпали на долю Вадима. Лена поймала себя на мысли: «Анна Яковлевна спасла Вадима. Не умри она, он бы точно опять уехал на свою „нехоженую тропу“! Есть все-таки Бог на свете!»

Михаил Леонидович вышагивал по участку, на ходу безучастно отвечая домочадцам на их вопросы. На минуту остановился около Илоны, сказал: «Все, мама умерла, детство кончилось!» При других обстоятельствах, наверное, такая фраза из уст человека под семьдесят прозвучала бы довольно смешно, но Илона только расплакалась. Она понимала, что Миша имеет в виду.

Машка, отревевшись с утра, потом весь день просидела в комнате. Это была первая смерть вот так, рядом. Совсем рядом… Она испугалась.

Владимир Ильич слушал «Эхо» и раз в час, когда заканчивались новости, шел к Осиповым отвлечь Михаила Леонидовича последней информацией. Тот брал себя в руки, старался слушать внимательно, даже включался в обсуждение вариантов развития событий. Но через несколько минут начинал отвечать невпопад, уходил в собственные мысли, и Владимир Ильич снова убегал к себе к работающему приемнику.

К вечеру стала поступать информация сначала по радио, а потом и от проснувшегося от информационной спячки телевидения, что за Горбачевым вылетел самолет. Что он жив и здоров. Что вот-вот будет в Москве.

Из приемника вырвался восторженный крик: «Путч провалился!» Один из журналистов произнес невероятное: «Это конец Советской власти! Победила демократия!»

Лена шепнула Вадиму:

– Как все символично – Анна Яковлевна умерла вместе с властью, которой служила всю жизнь.

– А может, та ее и убила? – Вадим тоже шептал, чтобы никто на террасе не слышал их разговор. – Не будь путча, сердце бы еще стучало.

Эльза Георгиевна утром и в первой половине дня пребывала в почти неприлично радостном возбуждении. Вот, она жива, а вечная противница, к тому же младше нее, уже умерла. Но к обеду настроение рухнуло. Она осталась одна. Говорить не с кем. Молодым не до нее. С ними нечего вспомнить. А что у нее осталось в этой жизни, кроме воспоминаний?..

К вечеру Эльза Георгиевна, уже не переставая, плакала. «Я – следующая! Я – следующая!» – стучало у нее в голове. Ей было страшно…

Диким диссонансом траурному полушепоту и полумраку в доме звучали голоса и музыка из телевизора. Репортажи с улиц, из других городов, знаменитые люди в студиях, казалось, вся страна ликует.

В середине дня Вадим добрался до ближайшего телефона-автомата и позвонил в офис. Новостей никаких. Предупредил, – ни сегодня, ни завтра его не будет. Перед тем, как попрощаться с секретарем, спросил, на работе ли Аксельбант? Ответ отрицательный.

Похороны назначили на двадцать третье августа. Двадцать второго Вадим оказался свободным от семейных дел. Михаил Леонидович смотрелся вполне прилично, остальные домочадцы и подавно. Только бабушка Эльза подавленно молчала и подолгу сидела на скамейке в саду, глядя куда-то вдаль.

Вадим поехал в Москву.

Аксельбант был на месте. Вадим направился к нему.

– Ну что, теперь можно жить спокойно? – с порога приветствовал Олега Осипов.

– Не, ну я на тебя, Вадим, поражаюсь! Какой спокойно? Считай, революция на дворе, а ты «спокойно».

– Почему революция? – Вадим опешил.

– А потому что теперь не Горбачев царь, а Ельцин. Вот помяни мое слово: Горбачев – труп.

– Убьют?!

– Нет, с говном смешают и самого съесть заставят!

– А чего ты бесишься? – Вадим находился в прекрасном расположении духа. По поводу истории с «люберами» у него, что называется, отлегло. Теперь ему за это точно ничего не будет. Но делиться с Олегом причиной хорошего настроения, разумеется, не стоило.

– Я не бешусь! Я помню историю своего народа. Никогда при революциях евреям лучше не становилось.

– То есть… Погоди, – Вадим растерялся, – Так ты был за ГКЧП?

– С чего ты взял?! – чуть не зарычал Аксельбант. – Эти ублюдки нас вообще бы за Можай загнали.

– Знаешь, ты уж разберись – ты за белых или за красных?

– Я ни за тех, ни за других. Мне главное, чтобы они в мои дела не лезли и, по-возможности, не давали мне указаний, как жить. А Ельцин теперь – король. Царь самодержавный. Его власть – абсолютна. А когда у одного власть, то остальным защиты искать негде.

– Ну, это кто ж спорить станет, – Вадим решил прекратить бессмысленный разговор.

– Выпить хочешь? – не дожидаясь ответа, Олег налил себе виски.

– Нет, ты же знаешь, я за рулем, – Вадим с некоторой завистью смотрел, как Олег с блаженным видом опорожняет бокал. Кстати в Америке никому в голову не пришло бы пить виски из бокала для шампанского. А у нас – пожалуйста, какая собственно разница?

– Ух! Хорошо! Это я за нашу удачу выпил!

– Кстати, к вопросу об удаче. Ты как к подонкам относишься?

– Ты это, Вадим, к чему?

– Ак тому, что Кашлинский в первый же день по радио ГКЧП поддержал. Хотел успеть выслужиться.

– Ну от него этого вполне можно было ожидать. Чего здесь странного? – Олег не забыл, как перепугался в первые часы путча. А потом решил, что пусть и будут неприятности, но в стороне он оставаться не станет. Позвонил своему старому приятелю, тот держал кооперативное кафе, и сказал, что надо действовать. «Как?» – спросил приятель. «Я готов оплачивать еду, чтобы ты ее к Белому дому отвозил» – замирая от собственной смелости, сообщил Аксельбант. «Принимается, – ответил приятель-кооператор, – ты сегодня уже четвертый с таким предложением звонишь. Считая меня, – пятый. Я думаю, человек сто-сто двадцать мы прокормим». Вспомнив этот разговор, Аксельбант с какой-то особой неприязнью подумал о Кашлинском.

– Я вот что хотел бы. Запретить ему здесь появляться. Сказать охране, чтобы не пускали. И все! Но без тебя я не имею права.

– Во-первых, имеешь. Ты хозяин своей фирмы. А то, что часть ее в моем подвале сидит, значения не имеет. Во-вторых, я – за! – Олег хитро улыбнулся. – Заодно и ряд других проблем решишь. А ты, Вадик, хорошо соображаешь, – Олег рассмеялся. Виски разлилось по организму, было тепло и приятно. И что бы там он ни провозглашал, очень приятно, что путчистам надавали по заднице.

Вадим вышел от Аксельбанта и тут же увидел Юлю.

– Привет! Рада, что ты здесь. Поговорить надо, – в тоне Юли особой радости не чувствовалось, интонации были сугубо деловые.

– Ну, говори. Я весь внимание.

– Давай выйдем на улицу. Здесь много ушей.

– Там жарко.

– Жарко вчера и позавчера было у Белого дома, – Юля уже двигалась в направлении лестницы. Вадим послушно следовал за ней. Когда Юля поднялась на пару ступенек, Вадиму пришлось – без умысла! – вспомнить, какие у нее классные ноги!

– А ты там была?

– Там были все порядочные люди. Все! А вот тебя я там не видела!

– Может, в толпе не заметила? – решил отшутиться Вадим.

– Ага, Сашку заметила, Игоря заметила, а тебя, маленького, щупленького, нет, – Юля отошла на несколько шагов от входа в подвал и остановилась. Каблучки сразу стал затягивать расплавленный асфальт, но она на это не обращала внимания. – Мне надо знать, ты там был?

– Вчера умерла бабушка Аня…

– Ой, извини, я не знала, – тон Юли изменился, как по мановению волшебной палочки.

– А позавчера я сделал все, что мог и должен был сделать. Не спрашивай что, все равно не скажу. Но поверь, немало, и рисковал прилично.

– Правда?

– Правда. А почему ты спрашиваешь?

– Ты знаешь, что Кашлинский выступил по «Маяку» и поддержал ГКЧП? – Глаза Юли пылали ненавистью.

– Имел удовольствие слышать собственными ушами.

– Я не желаю, чтобы он дальше работал на нашей фирме!

Вадима резануло слово «нашей», но сейчас это было не важно.

– А как к этому относятся папа и Саша? Как мама примет такой «удар судьбы»?

– Перестань ерничать! Маму эта тема вообще не касается, я сама решаю, как мне строить свою жизнь. А папа согласен. Просил его в эту историю не вмешивать, но сказал, что, если ты такое решение примешь, он тебя поймет.

– А Саша? Они же друзья?

– Сашка сказал, что набьет ему морду, но считает, что выгонять с фирмы – это слишком жестоко. Ну ты же его знаешь. Он всегда всех готов оправдать.

– Но не в такой же ситуации!

– А ты в Америке был в много лучшей? Забыл?

– Не сравнивай! – Вадим как-то сразу обмяк. Напоминание о его позоре звучало и неприятно, и несправедливо.

– Я и не сравниваю. Но Сашка есть Сашка. Он друзьям все готов простить, – тон Юли звучал примирительно. Она уже пожалела, что ударила Вадима ниже пояса.

– Короче! Только что я договорился с Аксельбантом, что Кашлинскому вход на фирму закрыт. Ты этого хотела?

– Умница! – Юлька бросилась целовать Вадима. При этом одна туфелька осталась в асфальте, увязнув на треть каблуком, но девушка этого словно не почувствовала. Нога выскользнула из туфельки. Сделав, хромая, два шага, Юля обняла Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала в щеку.

Почти забытое волнение охватило Вадима, но он понимал, что надо сдержаться. Да и Юлька вовсе не волнения его искала.

В день похорон бабушки Вадим на фирму не поехал. Звонил несколько раз из автоматов, спрашивал, как дела. К вечеру выяснилось, что приезжал Кашлинский. Вышел скандал.

Алексея Эдуардовича охрана не пропустила на фирму. Просто не пустила – и все! Как на грех, там был Саша. Он пошел к Аксельбанту. Дверь в кабинет хозяина осталась открытой и вся фирма слышала их перебранку. Из того, что пересказала секретарша, кстати, принятая на работу именно Кашлинским, самой важной частью для Вадима была тирада Олега: "У вас главный Осипов! Это его решение! И по-человечески я с ним согласен!"

Других серьезных новостей не случилось. Секретарша поинтересовалась:

– Вадим Михайлович, а мне тоже собирать вещи? Вы меня выгоните?

– С чего это вдруг?

– Ну я же не ваш человек.

– А ты, главное, человеком будь. Тогда и новую работу искать не придется.

– Я буду человеком. Я вообще для вас кем угодно буду!

Вадим подумал, что, может быть, девчушка вовсе не вкладывала в свои слова тот смысл, который ему послышался. Но в любом случае для него этот вопрос был закрыт. Как минимум по двум причинам. В эти дни он особенно четко понял, что Лена, Машка, родители – ценность, которую нельзя подвергать ни малейшему риску. И второе – все тайное становится явным. Тут может такой скандал с Юлей выйти, что мало не покажется. А последняя встреча подтвердила, что ему никак не хотелось бы ей сделать больно. Да, если честно, и девчушка-то особого интереса не представляла…

Секретарша по-своему поняла молчание начальника и промурлыкала:

– Да-а, еще какой-то Самойлов звонил. Просил с ним по возможности скорее связаться.

– Так что ж ты молчишь, дура? – Девичьи грезы развеялись, не успев сложиться в картинку.

– Извините. Больше не повторится.

Вадим набрал номер Самойлова. Секретарша академика ответила, что шефа нет, но он распорядился, если позвонит Осипов, дать его домашний телефон. Чтобы тот обязательно с ним связался.

Судя по сверхприветливому и уважительному тону секретарши, Вадим понял, что домашний телефон Самойлова раскрывают далеко не каждому. Этот номер – особая привилегия.

До Самойлова Вадим дозвонился лишь ближе к одиннадцати вечера.

– Василий Петрович, здравствуйте! Это Осипов. Извините, что так поздно, но я звонил раньше…

– Здравствуйте, Вадим. У вас все в порядке?

– Надеюсь. Кто сейчас знает?

– Я знаю. Вы не могли бы завтра ко мне заехать?

– Разумеется. Во сколько?

– Часов в двенадцать. Нам нужно с вами переговорить, а потом, вероятно, вместе съездить в одно место.

– Да, конечно, буду. Василий Петрович, а что случилось?..

Но ответа Вадим не получил. Самойлов уже положил трубку.

То, что сегодня утром Самойлов узнал про Осипова, его сильно удивило. Никак он не думал, что молодой талантливый юрист и, казалось, неглупый человек, может оказаться таким авантюристом.

Уже несколько месяцев назад академик Самойлов сделал свой выбор. Он поставил на Ельцина. При всем том, что Горбачев чисто по-человечески Самойлову был и понятнее, и ближе, как политик Ельцин вел себя намного точнее и вразумительнее.

Ново-Огаревский процесс по подписанию нового союзного договора шел таким образом, что реальность распада СССР становилась очевидной. Самойлов это понимал, как и многие другие эксперты, включенные в работу. Он и его единомышленники хотели выработать схему если и распада, то – управляемого. С сохранением единого правового и хозяйственного пространства, единой армии. Но без тотального диктата Москвы по всем вопросам и вопросикам. В качестве лидера именно такого процесса Горбачев был слаб. А вот Ельцин – вполне подходил.

ГКЧП смешало все тонкие расчеты и аппаратную игру. Победа путчистов автоматически вела если не к гражданской войне, то к отделению большей части из пятнадцати союзных республик. Этого нельзя было допустить.

И тут Самойлову позвонил Ельцин. Разговор был короткий, но совершенно конкретный. Российская власть не собирается подчиняться ГКЧП. Планируется принятие нескольких указов. Нужны консультации юриста. Просьба к Самойлову – помочь.

Не веря, что это происходит с ним, Самойлов позвонил жене, сказал, что в связи с развивающимися событиями, ему срочно надо вылететь в Киев, и поехал в Белый дом.

Три бессонных, выматывающих дня слились в один сплошной кошмар. Пиком сюрреалистичное™ происходящего стала встреча в коридоре Белого дома с Ростроповичем.

Слава сидел в кресле у стены и дремал с автоматом Калашникова на коленях. Василий Петрович сначала не поверил своим глазам. Они были очень хорошо знакомы. Хоть Ростропович с Вишневской и стали для советского руководства персонами нон-грата, Самойлов всегда, бывая в Париже, заезжал к ним домой. Разумеется, если сама звездная чета не отсутствовала по причине гастролей.

Увидеть Славу с автоматом было за пределами реальности. Самойлов не стал будить друга, но картинка преследовала его вплоть до конца кошмара трехдневного бдения в стенах Белого дома.

Двадцать второго августа, утром, перед началом очередного совещания "ближнего круга" Ельцина, Самойлова отозвал в сторону человек, фамилии которого Самойлов не слышал, но помнил, что представлялся тот просто – Саша.

Саша неотступно следовал за Ельциным, имел офицерскую выправку, был всегда спокоен и обладал умным колючим взглядом, хорошо отличавшим сотрудников КГБ. Род деятельности Саши для Самойлова не был тайной за семью печатями, хотя ни звания, ни должности, ни положения при Ельцине он не знал.

– Посмотрите, Василий Петрович. Вам будет интересно.

– Что это?

– "Расстрельные списки". Ну, образно говоря. Списки на первоочередные аресты. Мои ребята, считай, прямо со стола Крючкова приволокли. Вы – сорок шестой.

– А всего сколько? – Самойлов держал листы в руках, так что вопрос ответа не требовал. Всего в списках значилось 76 фамилий. Причем если первые 30–40 шли в алфавитном порядке, то последующие – нет. Рядом с каждой «неалфавитной» фамилией – комментарий, – за что. "Самойлов – за активное содействие противозаконной деятельности руководства Российской Федерации".

– Можете гордиться! – Самойлов услышал открытый смех сильного мужика, – царь-Борис уже сказал – этот список станет наградным.

Самойлова резануло Сашино «царь-Борис», но тут его внимание привлекла знакомая фамилия под номером сорок девять. "Осипов Вадим Михайлович. Адвокат. Проходил подготовку в США. Действия: организатор участия криминальных элементов Московской области (г. Люберцы) в массовых беспорядках по адресу: Краснопресненская набережная, д. 2".

– А это кто? – спросил Самойлов, как мог безразличнее.

– Выясняем. Интересный тип, судя по всему. В досье на него почти ничего примечательного. Обычный московский адвокат. Как у нас говорили в старые времена – "латентный диссидент". Ну, анекдоты, песни Галича. Никакой связи с криминалитетом.

– Так, может, ошибка?

– Да нет! Уже перепроверили. Действительно он «люберов» к Белому дому привел. Причем, с оружием! Представляете себе, что было бы, пальни хоть один из них "сдуру-спьяну"?!

– Наверное, хотел, как лучше, – попытался выгородить Осипова Самойлов. Все-таки он ему очень симпатизировал. Вспомнилась и дочь Осипова, приходившая ходатайствовать за отца.

– Это-то мы понимаем. Нет, вообще-то парень, конечно, отчаянный. Но… вы, я так понял, его знаете? – Глаза Саши стали похожи на два буравчика.

– Да, и неплохо, – Самойлову показалось, что он чуть ли не грудью на амбразуру ложится. – И думаю, я стану его отстаивать на любом уровне!

– Да успокойтесь, Василий Петрович! Уж с нашей стороны ему ничто не угрожает. Царь же сказал – это наградные списки. Правда, давать орден за связь с бандитами как-то неловко. Согласны?

– Согласен. Наверное, согласен. А вот в команде, он бы, наверное, пригодился.

– Ну, это вы с Борисом Николаевичем обсуждайте. Мое дело – безопасность. Честь имею! – Саша заторопился.

Когда Вадим закончил рассказывать Самойлову историю знакомства с Кузьмичевым, приключения по его розыску, и коротко – как он того уговорил, Самойлов неожиданно рассмеялся.

– Я почему смеюсь, Вадим, – мысль забавная посетила. Вот ведь как бывает: люди годами, десятилетиями делают политическую карьеру. Секретарь комсомольской организации школы. Райком комсомола. Райком партии. Инструктор, затем завотделом обкома комсомола. Наконец, обком партии, а потом, если сильно повезет, – уже Москва. ЦК или Верховный Совет. А вы?! Ну, уломал бандита на благородный поступок. И сразу – прыг, на самый верх!

– Не понял, вы о чем?

– Ах, да! Я же еще не сказал. Я ведь о вашем геройстве уже слышал. До вашего рассказа.

– Я понял это по вашему вопросу. Уж больно он был конкретным.

– Да, так вот. Не буду вдаваться в подробности, но суть в следующем. Борис Николаевич предлагает вам должность его советника. Правда, пока на общественных началах. Но, поверьте, Вадим, это очень немало.

– Но я не хочу бросать адвокатуру! – У Вадима закружилась голова. Он понимал с самого начала, что Самойлов что-то знает про историю с Кузей, и потому решил не темнить и рассказать все по-честному. Разумеется, в наиболее выигрышном для себя свете. Но что бы об этом знали так высоко? Что бы ему предложили место в команде Ельцина вместо того, чтобы крепко дать по башке?! Этого он никак ждать не мог.

– Вы не поняли. Речь идет о внештатной должности. Вы можете оставаться адвокатом. Но это – пока! Я думаю, вас ждет блестящая карьера!

Реакция домашних была очень неоднозначной. Если Михаил Леонидович самодовольно улыбался, представляя себе заранее реакцию его знакомых на сообщение о взлете сына, то Илона страшно испугалась. Вот уж чего она никогда не хотела, так это видеть сына политиком и вообще забравшимся «наверх». Она слишком хорошо помнила, как в одночасье заканчивались карьеры многих людей, занимавших высокие посты в конце сороковых годов.

Лена произнесла только одну фразу: "Теперь я тебя вообще видеть не буду!" Но при этом на мужа посмотрела с одобрением.

Наиболее утилитарный подход проявила Маша.

– А у нас теперь будет машина с мигалкой?

– Нет, Машуня. Должность-то внештатная.

– Ну, тогда это не интересно!

Вадим оставил домочадцев на террасе и пошел пройтись по участку. К вечеру птицы пели особенно громко. «Ну, утром – понятно, встречают восход. А сейчас-то чему они радуются?» Сам себе ответил: «Просто жизни! Жаль, что я так не умею».

Вадим мерил тропинку шагами и размышлял о будущем. Что теперь? Что делать с фирмой? Чего он, собственно, хочет от этой жизни? Ведь не может он, будто птичка, просто радоваться неизвестно чему. Хотя почему, собственно, нет? Есть любимая работа, есть успех. Есть Лена, Машка, родители.

– Вадик! – с террасы позвал его отец. – Иди. Стол накрыт. Надо отметить! "Лед тронулся!"

"Да, – подумал Вадим, – лед тронулся. И в стране, и в моей жизни. Знать бы, куда?"