Текст книги "Холокост и православная церковь"

Автор книги: Михаил Шкаровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Вопреки опасениям нацистов, Пий XII молчал даже 18 октября 1943 г., когда во время облавы в Риме тысяча евреев, в основном женщины и дети, была отправлена в Освенцим. В то же время, с ведома и согласия Папы, около 4 тысяч евреев нашли убежище в монастырях и в зданиях, принадлежащих Католической Церкви, а несколько десятков человек были спрятаны в самом Ватикане. В целом же на оккупированных нацистами территориях существовало много подпольных католических организаций, спасавших истребляемых людей. С их помощью около 37 тысяч евреев смогли покинуть зону оккупации по фальшивым паспортам. В одной из таких организаций в Польше некоторое время работал будущий Папа Иоанн Павел П (К. Войтыла).

В захваченных Германией странах Западной Европы выражение солидарности с евреями и оказание им помощи считалось проявлением патриотизма и сопротивления нацистам. Католические иерархи этих стран однозначно осудили нацистский антисемитизм. Так, в Нидерландах, где Католическая Церковь еще в 1934 г. запретила верующим присоединяться к местным нацистам, архиереи в начале 1942 г. публично выступили против депортации евреев, а в мае того же года запретили католикам-полицейским принимать участие в антисемитских облавах. В Северной Италии несколько тысяч евреев при содействии католического духовенства, прежде всего епископа Генуэзского, были укрыты местным населением. В Бельгии духовенство также приняло активное участие в спасении евреев, особенно детей. Большую помощь гонимым евреям оказало католическое духовенство Франции, среди спасенных в этой стране оказался и будущий Парижский кардинал Жан-Мари Люстиже¹⁴⁰.

Примеры же репрессий священнослужителей в самой Германии очень многочисленны. Так, в 1944 г. были арестованы священники Ламперт, Шейнбахер и Даниель в г. Штеттине, настоятель бенедиктинского монастыря Неттен в Баварии аббат К. Гофмейстер, католический священник в Берлине И. Мецгер, которого «за измену родине» предали суду и казнили, и др. Всего за годы войны было рассмотрено около 9 тысяч дел по обвинениям католиков в антигосударственной деятельности и после вынесения приговоров казнено и замучено около 4 тысяч человек. Причем в это число не входило еще несколько тысяч членов ордена иезуитов, а также представители других христианских конфессий. Только в концлагерь Дахау было заключено 2720 священников, из них 22 православных¹⁴¹.

Тема – христианские конфессии и тоталитаризм – имеет несколько измерений. Во всех европейских странах, где утвердились авторитарные режимы, в том числе в Германии, христианские ценности рассматривались в качестве важнейшего составного элемента национальной идеологии и культуры. Однако Церкви и их паства не сумели воспрепятствовать установлению указанных режимов, и причины этого до конца не исследованы. В настоящее время в Германии положение Церкви в период национал-социализма зачастую описывается как борьба за выживание. Обозначенное таким абстрактным и обобщенным образом положение религиозных организаций нередко приводит к умолчанию о многих формах сотрудничества на разных уровнях. Ведь часть членов национал-социалистической партии продолжала оставаться хотя и плохими, но христианами. С другой стороны, несомненно, что, несмотря на крайне сложное положение, в котором оказались в странах с тоталитарными режимами христианские Церкви, они стали одними из немногих островков нравственности, опорой внутреннего сопротивления тоталитарной идеологии и этики.

Несмотря на всю яростную враждебность к христианству нацистских руководителей, «промежуточная стадия» в их антицерковной политике продолжалась до конца войны. В обстановке затянувшихся военных действий и последовавших затем неудач они не решились перейти к следующим этапам своих планов. Сами поражения на фронте воспринимались вождями Третьего рейха в мистическом, псевдорелигиозном свете. В начале 1943 г., после разгрома под Сталинградом, Геббельс писал: «Поймите! Сама идея, само понимание Вселенной терпит поражение. Духовные силы будут побеждены, и близится час страшного суда»¹⁴². Ни целостного религиозного учения, ни единого набора ритуалов нацисты создать не успели. Вероятно, новая религия Гитлера была бы эклектичной смесью германского язычества, различных оккультных учений, каких-то внешних элементов христианства и даже буддизма. Но в мае 1945 г. «тысячелетний рейх» рухнул, похоронив под своими обломками и нацистский мистицизм. При этом он сотворил оставивший неизгладимый след в истории человества кошмар Холокоста.

Таким образом, в нацистской Германии сложилась по-своему уникальная ситуация, когда руководство европейского государства поставило цель создать новую, основанную на расовой теории религию, которая была бы принципиально враждебна иудаизму и христианству. Активно влияли и все существовавшие к тому времени разновидности антисемитизма. Результатом этого ужасного «симбиоза» и стал Холокост. Не случайно еврейский философ Е.Л. Факенгейм в одной из своих работ писал: «Эти двенадцать лет Третьего Рейха представляют собой уникальный в истории Церкви каирос (то есть благоприятный момент, исторический шанс) дьявола», назвав далее нацистское общество «царством Антихриста, сердцевиной которого был мир Голокауста… мир зла, антимир, прежде невообразимый и немыслимый»¹⁴³.

РУССКИЙ ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКИЙ ЭКЗАРХАТ

К началу Второй мировой войны Русская Православная Церковь не была единой и распадалась на несколько юрисдикций, позиции которых в вопросе отношения к нацистской антиеврейской политике не во всем совпадали. Раньше всего, еще до нападения Германии на СССР 22 июня 1941 г., свое отношение к преследованиям евреев высказали многие русские священники-эмигранты в различных странах Европы. Они принадлежали к двум юрисдикциям – Западно-Европейского экзархата во главе с митрополитом Евлогием (Георгиевским)¹⁴⁴в Париже и Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ) в Белграде.

В Западно-Европейский экзархат Владыки Евлогия, в 1931 г. перешедшего со своей паствой из Московского в Константинопольский Патриархат, входило и несколько русских приходов, расположенных на территории Германии. Уже вскоре после утверждения в 1933 г. национал-социалистов у власти эти общины стали подвергаться разнообразным преследованиям и ограничениям. При этом в качестве предлога использовался миф о том, что деятельность евлогианских приходов в Германии – важное звено широкомасштабного заговора против Третьего рейха с участием русских эмигрантов, направляемого и финансируемого международными еврейскомасонскими структурами и французской разведкой. Гестапо обвиняло митрополита Евлогия в принадлежности к масонству еще с 1913 г.¹⁴⁵

Нацисты справедливо подозревали евлогиан в отсутствии симпатий к их режиму, его антилиберальной идеологии и агрессивным устремлениям в области внешней политики. Негативно относилась паства митрополита Евлогия и к расовой теории, прежде всего к культивируемой ненависти к евреям. Несколько православных евреев имелось среди преподавателей и студентов знаменитого Свято-Сергиевского богословского института в Париже под патронажем Владыки Евлогия, о чем нацистам было хорошо известно (так, например, 22 июня 1941 г. они арестовали и отправили в лагерь известного философа и богослова, профессора Льва Александровича Зандера). Правда, о какой-либо широкой оппозиционности евлогианской общины в самой Германии говорить нельзя. Ее духовенство отличал подчеркнутый аполитизм и глубокая сосредоточенность на религиозной жизни. Исключение составлял только вопрос об отношении к евреям¹⁴⁶.

Управлявший евлогианскими приходами в Германии архимандрит Иоанн (Шаховской)¹⁴⁷ никогда не скрывал своего крайне негативного отношения к антисемитизму нацистской идеологии и политики. Аналогичная характеристика правомерна и в отношении его прихожан. Уже на второй год пребывания нацистов у власти архимандрит Иоанн дал на него пастырский ответ, опубликовав в 1934 г. в Берлине брошюру «Иудейство и Церковь», где рассказал о несовместимости националистической религии и расизма с христианской верой¹⁴⁸.

В послевоенных воспоминаниях в то время уже архиепископ Сан-Францисский Иоанн о своей позиции в связи с преследованиями евреев, к сожалению, писал немного и скромно: «Сколько людей оказывало по деревням и городам бескорыстную помощь несчастным людям… Как сейчас вижу одну глухую, средних лет, еврейку с аппаратом на ухе, странствующую из дома в дом. Ей давали приют христиане. Это было одно из ужасных апокалиптических видений тех лет – люди с желтой звездой Давида, обреченные на заклание. Вспоминаю совершенный мною тайный постриг над одной еврейкой-христианкой, моей духовной дочерью, рабой Божьей Елизаветой, получившей вызов из гестапо. В значении этого вызова мы не сомневались. Благословляя ее на мученичество, я дал ей новое имя, Михаилы, в честь архангела Михаила, вождя еврейского народа… Конечно, как и всем, пришлось мне в те дни в гестапо подтверждать документами свое “арийское происхождение” и говорить о своих убеждениях и о вере Церкви… Однажды следователь, допрашивавший меня, зная, что я принимаю в лоно Церкви всякого человека, без различия расы, спросил меня: “Ну а если бы Литвинов¹⁴⁹ захотел креститься (Литвинов в те годы был в Германии персонификацией того, что называлось “иудобольшевизмом”) – вы бы его тоже крестили?” – “Конечно, – ответил я, – если бы Литвинов покаялся и захотел жить во Христе, Церковь приняла бы его наравне со всеми”»¹⁵⁰.

В июле 1938 г. гестапо впервые поставило вопрос о высылке архимандрита Иоанна из страны. В соответствующем письме в Рейхсминистерство церковных дел от 27 июля подчеркивалось: «Иоанн особенно в последнее время снова вносит беспокойство в среду здешней русской эмиграции своими подчеркнуто дружественными евреям проповедями и высказываниями и сознательно пытается помешать усилиям антибольшевистски настроенных групп эмигрантов… Вследствие своей дружеской расположенности к евреям он уже много лет подвергается резкой критике национально-мыслящих русских эмигрантов». В целом же гестапо рассматривало отца Иоанна как «яркого представителя враждебного Германии и масонского церковного направления парижского епископа Евлогия»¹⁵¹.

Министерство церковных дел исходило из своих собственных планов проведения унификации русской православной общины в Германии и включения евлогианских приходов по возможности мирными средствами в Берлинскую и Германскую епархию Русской Православной Церкви за границей. Поэтому оно предложило гестапо «наблюдать за развитием дела Шаховского», не прибегая к высылке. Неудачей закончилась и попытка гестапо второй раз поставить вопрос об удалении из страны архимандрита Иоанна и других евлогианских священников в июле 1939 г. Высылке помешало заключение 3 ноября 1939 г. компромиссного соглашения, по которому евлогианские приходы должны были войти в епархию Берлинскую и Германскую, но признавалась и их принадлежность к юрисдикции митрополита Евлогия. Однако и в дальнейшем архимандрит Иоанн подвергался различным преследованиям. В 1941 г. было запрещено издание его миссионерского журнала «За Церковь», в январе 1943 г. гестапо произвело обыск на квартире и книжном складе архимандрита. Бумаги и письма отца Иоанна оказались конфискованы, а сам он после многочасового допроса был вынужден дать подписку о невыезде из Берлина¹⁵².

Особенно активно проявило свою позицию по отношению к Холокосту евлогианское духовенство в оккупированной нацистами Франции. Близкие к митрополиту Евлогию люди так характеризовали его настроение в дни оккупации Парижа: «В эти дни Владыка сумрачен, озабочен и печален. Когда говорим о том, что кругом творится, он морщится и начинает волноваться: “Насильники, насильники… и что они с евреями делают!” А в одном из своих писем 26 октября 1944 г. митрополит писал: “.. будучи убежденным националистом, т. е. верным и преданным сыном своего народа, я, конечно, совершенно отвергаю тот звериный национализм, который проявляют теперь немцы по отношению к евреям, равно, как будучи православным, я чужд религиозного фанатизма… Выше всего чту свободу во Христе”»¹⁵³.

Позицию Владыки разделяли почти все представители евлоги-анского духовенства. Особенно хорошо известен подвиг монахини Марии (Скобцовой, Кузьминой-Караваевой). Ее имя увековечено мемориальным деревом, посаженным в аллее «Праведников народов мира» при иерусалимском Мемориальном центре памяти жертв Шоа (Холокоста) и институте Яд Вашем в Израиле.

Будущая монахиня Елизавета Юрьевна Скобцова (урожденная Пиленко, в первом замужестве Кузьмина-Караваева) родилась 8 декабря 1891 г. в Риге в семье крымского помещика и агронома – директора Никитского ботанического сада. Сначала она училась в Ялте, затем, с 1906 г., в частной гимназии Таганцевой в Санкт-Петербурге, по окончании которой поступила на философское отделение высших Бестужевских курсов, также была вольнослушательницей Санкт-Петербургской Духовной академии. В 1910 г. Е.Ю. Пиленко вышла замуж за члена партии эсеров Д.В. Кузьмина-Караваева, ставшего впоследствии в эмиграции католическим священником. С этого времени она писала стихи и участвовала в литературной и художественной жизни Петербурга: посещала «башню» В. Иванова и кружок А. Блока, с которым дружила и состояла долгие годы в переписке. В 1912 г. Елизавета Юрьевна издала свой первый сборник стихов «Скифские черепки», в 1913 г. поселилась в семейном имении в Анапе (Крым), где продолжала писать стихотворения, став известной русской поэтессой Серебряного века. В начале 1918 г. она стала городским головой Анапы, летом в Москве участвовала на стороне эсеров в восстании против большевиков, в марте 1919 г. была арестована на Юге белыми войсками и приговорена к кратковременному заключению. В 1920 г. Елизавета Юрьевна вместе с семьей эмигрировала через Тифлис в Константинополь, а оттуда в Сербию, при этом в Константинополе после развода второй раз вышла замуж – за Д.Е. Скобцова. В январе 1924 г. она поселилась с семьей в Париже, училась в Свято-Сергиевском богословском институте, долгое время была активным членом Русского студенческого христианского движения (РСХД), участницей его первых съездов, с 1927 г. – кандидатом в члены совета движения и с 1930 г. – секретарем РСХД во французской провинции.

Еще в 1926 г., после смерти дочери Анастасии, Елизавета Юрьевна приняла решение стать монахиней. 7 марта 1932 г. Е.Ю. Скобцова получила церковный развод и в том же месяце, 16 марта, была пострижена в монашество с именем Мария митрополитом Евлогием в храме Свято-Сергиевского подворья. В Париже тогда не было православных монастырей, и она стала «монахиней в миру». Ее духовником, «руководителем, другом, отцом» стал протоиерей Сергий Булгаков¹⁵⁴. Труды и проповеди

этого знаменитого богослова и пастыря вдохновили мать Марию на занятия иконописью, в том числе иконами-вышивками¹. Осенью 1932 г. монахиня устроила общежитие для одиноких женщин.

верситета (1906–1910), член Московского религиозно-философского общества (1905), член II Государственной Думы (1906). 21 сентября 1912 г. защитил докторскую диссертацию в Московском университете на тему «Философии хозяйства», профессор Московского университета (1917–1918), член Всероссийского Поместного Собора в Москве по избранию от Таврической епархии (1917–1918), с 8 декабря 1917 г. член Высшего Церковного Совета при Патриархе Тихоне. 10 июня 1918 г. рукоположен во диакона, 11 июня 1918 г. рукоположен во священника в Москве. Вскоре поселился в Крыму, профессор политической экономии и богословия в Симферопольском университете (1918–1919), помощник настоятеля Ялтинского собора (1920–1922). 27 ноября 1922 г. выслан из России в Константинополь, 12 июня 1923 г. поселился в Праге, 8 мая

1923 г. приписан сверх штата к причту русского Свято-Николаевского храма в Праге, профессор по кафедре канонического права и богословия русского юридического факультета в Праге (1924–1925), с 31 января

1924 г. – основатель и духовный руководитель братства Святой Софии. В июле 1925 г. поселился в Париже, член Комитета по сооружению Свято-Сергиевского подворья в Париже (1925), помощник наместника храма Сергиевского подворья в Париже (1925–1944), профессор Свято-Сергиевского богословского института по кафедре догматического богословия (1925–1944), с 9 октября 1925 по 13 июля 1944 г. – декан Свято-Сергиевского института, участник 1-го Международного общеправославного съезда богословов в Афинах (1938), с 25 января 1943 г. – митрофорный протоиерей, с 14 июня 1943 г. – почетный доктор церковных наук Свято-Сергиевского института, участник многих съездов РСХД, с 1928 г. – вице-председатель Англо-православного Содружества Св. Альбания и преп. Сергия. Автор многочисленных книг и статей. Скончался 13 июля 1944 г. в Париже.

¹ Нивъер А. Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе. 1920–1995: Биографический справочник. М. – Париж, 2007. С. 311–312; Протоиерей Сергий (Гаккель). Мать Мария (1891–1945). Париж, 1980; Кривошеин И. А. Мать Мария (Скобцова) (К 25-летию со дня кончины) И ЖМП. 1970. № 5; Линик Ю.В. Мать Мария // Вестник Русского христианского движения (Вестник РХД). 1991. № 161; Varau L. Mere Marie (1891–1945). Saint-Petersbourg – Paris – Ravensbruck. Paris, 2000; Шполянский M. О братолюбии. К вопросу о предстоящей канонизации матери Марии (Скобцовой) И Вестник РСХД. 2004. № 187.

27 сентября 1935 г. мать Мария вместе с Г.П. Федотовым, И.И. Фондаминским и Ф.Т. Пьяновым основала в Париже христианскую благотворительную и культурно-просветительную организацию «Православное Дело» и возглавила ее в качестве председателя (заместителем председателя был К.В. Мочульский, секретарем – Ф.Т. Пьянов, казначеем – О.М. Чертков, а активными участниками – протоиерей Сергий Булгаков, философы Н.А. Бердяев, Г.П. Федотов и др.). В следующем году она устроила при «Православном Деле» общежитие для неимущих и бесприютных русских эмигрантов на сто человек, основала дешевую столовую для бедняков и безработных в Париже, а также дом отдыха для выздоравливавших в Нуази-ле-Тран. В здании «Православного Дела» была устроена церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Читались лекции, доклады, шли дискуссии. Мать Мария организовала при общежитии курсы псаломщиков, в 1936–1937 гг. открыла миссионерские курсы. «Православное Дело» рассматривалось его основателями в качестве свободной и самоуправляемой организации, каждый ее член должен был проявлять самостоятельность и свободу. Название предложил знаменитый философ Н.А. Бердяев, с осени 1935 г. собрания его Религиозно-философской академии проводились под эгидой и в помещении «Православного Дела»¹⁵⁵.

Митрополит Евлогий вспоминал: «Участники “Православного Дела” ведут работу в приходах на окраинах Парижа, устраивают школы, собеседования, организуют лекции, литературные вечера… организуют они и съезды представителей нескольких приходов – начинание очень интересное, жизненно закрепляющее взаимную связь, взаимообщение между ними. Вообще “Православное Дело” широко развивает свою деятельность по распространению религиозного и национального просвещения среди русского рассеяния, затерянного во французской рабочей среде и пребывающего вне связи с Православной Церковью и эмигрантскими просветительными организациями. Эта работа, удерживающая русскую массу от денационализации, имеет огромное значение».

Саму же монахиню Марию Владыка Евлогий характеризовал так: «Необычайная энергия, свободолюбивая широта взглядов, дар инициативы и властность – характерные черты ее натуры. Ни левых политических симпатий, ни демагогической склонности влиять на людей она в монашестве не изжила. Собрания, речи, диспуты, свободное общение с толпой – стихия, в которую она чувствует потребность хоть изредка погружаться, дабы не увянуть душою в суетной и ответственной административной работе по руководству “Православным Делом”. Мать Мария приняла постриг, чтобы отдаться общественному служению безраздельно. Приняв монашество, она принесла Христу все свои дарования. В числе их – подлинный дар Божий – умение подойти к сбившимся с пути, опустившимся, спившимся людям, не гнушаясь их слабостей и недостатков. Как бы человек ни опустился, он этим м. Марию от себя не отталкивает. Она умеет говорить с такими людьми, искренно их жалеет, любит, становится для них “своим” человеком: она терпит их радостно, без вздохов и укоризны, силится их поднять, но умело, т. е. не подчеркивая уровня, с которого они ниспали…»¹⁵⁶

Протоиерей Борис Старк в свою очередь отмечал, что «она была монахиня до мозга костей, после довольно пестро прожитой жизни. Ряса для нее была кожей, а не маскхалатом. Для матери Марии любовь к Богу и любовь к людям были неотделимы»¹⁵⁷.

В 1938 г. монахиня Мария написала статью «Расизм и религия», в которой гневно осуждала нацизм и говорила о том, что Церковь не должна молчать, «.. да она и не молчит». Летом 1940 г. Американский еврейский рабочий комитет подготовил список лиц, которые беспрепятственно могли получить визу для выезда в США. В списке было имя Скобцовой, но она осталась

ХОЛОКОСТ И ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ в оккупированной германскими войсками Франции (Париж оказался захвачен немцами 14 июня 1940 г.)¹⁵⁸.

Ближайшим помощником монахини Марии был настоятель основанной ею церкви Покрова Пресвятой Богородицы при обществе «Православное Дело», духовник общества священник Димитрий Андреевич Клепинин. Он родился 14 апреля 1904 г. в г. Пятигорске Владикавказской губернии в семье известного архитектора и храмоздателя Андрея Николаевича Клепинина и педагога Софьи Александровны (урожденной Степановой) – двоюродной сестры поэтессы Серебряного века Зинаиды Гиппиус. Крестным отцом Дмитрия Андреевича был муж З.Н. Гиппиус, знаменитый писатель Дмитрий Мережковский, также оказавшийся в эмиграции во Франции. Среднее образование Дмитрий получил в Одессе, в 1920 г. эмигрировал в Константинополь (Стамбул), где учился в американском колледже, в 1921 г. переехал в Белград (Сербия), с 1923 г. состоял членом местного студенческого кружка преп. Серафима Саровского, но в следующем году переехал во Францию и в 1925 г. поступил в Парижский Свято-Сергиевский богословский институт, который окончил в 1929 г. В 1929–1930 гг. он был стипендиатом Нью-Йоркской протестантской богословской семинарии, а после временного проживания в Югославии и Чехословакии в 1934–1937 гг. служил псаломщиком во Введенской церкви Парижа, являясь активным участником Русского студенческого христианского движения. В 1937 г. Дмитрий Андреевич венчался с Тамарой Федоровной Баймаковой, с которой познакомился на одном из съездов Русского студенческого христианского движения. 11 сентября 1937 г. митрополит Евлогий (Георгиевский) рукоположил его в Александро-Невском соборе в Париже в сан диакона, а на следующий день – в сан иерея. С 1 октября 1937 по 1 октября 1938 г. отец Димитрий служил помощником настоятеля Введенской церкви в Париже, затем – с 1 октября 1938-го по 1 мая 1939 г. – настоятелем Свято-Троицкой церкви в Озуар-ля-Ферьер и, наконец, с 1 октября 1939 г. – настоятелем Покровской церкви общества «Православное Дело». После нападения Германии на СССР в этой церкви регулярно служили молебны о спасении России. Вместе с матерью Марией священник Димитрий Клепинин вел работу с психическими больными и опекал русских туберкулезных больных в парижских больницах¹⁵⁹.

Располагавшееся в Париже на улице (рю) Лурмель, 77 общество «Православное Дело», почти весь период оккупации этой страны постоянно помогало евреям. В оккупированной части Франции у евреев уже вскоре изъяли предприятия, запретили работу в банках, страховых компаниях, торговле, ресторанах, гостиницах, рекламных агентствах и на транспорте. Германским оккупационным властям удалось склонить к сотрудничеству многих представителей французской интеллигенции, Радио-Пари и значительная часть прессы начали пропаганду нацизма. Под лозунгом «Франция для французов» осенью 1940 г. была создана «Молодая французская гвардия» – фактически банды антисемитов-погромщиков, а в январе 1941 г. – профашистская партия «Национальное объединение». Даже в «свободной» части Франции созданный прогерманским правительством маршала Петена Генеральный секретариат по еврейским делам проводил в жизнь Статут для евреев (ликвидацию их имущества и удаление с руководящих постов). В целях регистрации понятие «еврей» впервые получило свое определение во Франции в декрете от 27 сентября

1940 г., где говорилось, что евреями считаются принадлежащие к иудейской вере¹.

В результате возникла острая необходимость в свидетельствах о крещении, которые стали своеобразной «охранной грамотой» и могли помочь избежать унижений, ограничений, а возможно и гибели. К священнику Димитрию Клепинину начали поступать срочные просьбы о выдаче таких удостоверений евреям-нехристианам. И он решил с полного одобрения матери Марии выдавать свидетельства о принадлежности к своему приходу. Причем тех, кто искренне желал принять Православие, священник тщательно готовил к крещению. Другим же просто выдавал документ о принадлежности к лурмельскому приходу.

Размышляя о том, правильно ли он поступает, выдавая свидетельства неверующим, отец Димитрий спросил совета у матери Марии: «Как мне поступить с людьми, приходящими ко мне за свидетельствами о крещении, но признающимися, что они неверующие?» Она молчала, и тогда священник (по воспоминаниям С.С. Куломзиной) сам ответил на свой вопрос: «Я полагаю, что милостивый Христос дал бы мне это свидетельство, если бы я был в подобном положении. Я тоже должен исполнить их просьбу»¹⁶⁰¹⁶¹. Один из знакомых отца Димитрия, С.П. Жаба, писал, что за «его великую скромность и полное бесстрашие» священника «можно было бы назвать капитаном Тушиным Воинства Небесного»¹⁶².

Среди спасенных отцом Димитрием была Наталья Кирилловна Ружина – ее отца (украинца) арестовали в 1939 г. и отправили в лагерь в Северной Африке, а мать М.М. Ружина (еврейка) отказалась носить желтую звезду Давида, перешла на нелегальное положение и стала участвовать в группе Сопротивления. Зная это, отец Димитрий полагал, «что свидетельство о крещении может стать своего рода охранной грамотой, если не для матери, то хотя бы для ребенка». Позднее Н.К. Ружина вспоминала: «Он был глубоко верующим человеком, прекрасно относящимся к ней [матери]; потому-то и просил ее о позволении совершить обряд. Тем не менее, немало подобных свидетельств были выданы о. Димитрием и без его совершения. Тогда-то к нам попало Евангелие. Маму действительно несколько раз выручал листочек с грифом русской православной церкви на ул. Лурмель, в котором был засвидетельствован факт моего крещения. Этому человеку не только я – десятки людей обязаны жизнью». Подаренное священником Ружиным 28 декабря 1941 г. Евангелие с дарственной надписью хранилось в их семье все послевоенные десятилетия как святыня. Уже 22 декабря 1991 г. М.М. Ружина писала дочери пастыря Е.Д. Клепининой-Аржаковской: «Отец Димитрий – это икона, на которую я молюсь. Он, именно он, спас жизнь мне и Наташе. Когда мне тяжело, я обращаюсь к нему»¹⁶³.

Вскоре в картотеке отца Димитрия накопились сведения приблизительно о 80 новых «прихожанах». Согласно же нью-йоркской еврейской газете «Forward» от 17 апреля 1948 г., священник выдал сотни ложных свидетельств о крещении. При этом отец Димитрий не допускал вмешательства и контроля в этом деле. О том, с какой непреклонностью и бесстрашием действовал священник, свидетельствует его категорический отказ на однажды поступившее из Епархиального управления требование передать списки новокрещенных: «В ответ на Ваше предложение предоставить Вам списки новокрещенных, начиная с 1940 г., я позволю себе ответить, что все те, которые, – независимо от внешних побуждений, – приняли у меня крещение, тем самым являются моими духовными детьми и находятся под моей прямой опекой. Ваш запрос мог быть вызван исключительно давлением извне и продиктован Вам по соображениям полицейского характера. Ввиду этого я вынужден отказаться дать запрашиваемые сведения»¹⁶⁴.

После окончания войны российская эмигрантка Т. Имбер вспоминала, как отец Димитрий в 1942 г. выдал фиктивный документ о крещении ее знакомой еврейке: «Через несколько дней я видела его еще раз – я должна была принести ему фотографию моей приятельницы. “Чтоб я смог узнать ее в случае очной ставки”, – объяснил он. И тогда я впервые увидела его знаменитую картотеку, составленную из карточек с фотографиями, целые религиозные curriculum vitae, которые он, как мне кажется, заучивал наизусть. Сколько Финкельштейнов, Гольдбергов, Абрамовичей скрывались здесь под славянскими именами? Когда речь шла о женщинах, часто встречались еврейские имена, но тогда все эти супруги неарийцев оказывались урожденными Петровыми, Ивановыми, Глебовыми. Так он надеялся спасти одновременно женщин и их мужей и детей, которые оказывались по супружеству или по происхождению арийцами»¹⁶⁵.

В дальнейшем отец Димитрий также выдал свидетельства о крещении Т. Имбер и ее шестилетней дочери. В конце этой встречи священник сказал: «Я думаю, за мной скоро придут. Они [нацисты] начинают подозревать меня». Позднее Т. Имбер писала: «Я вспоминаю его держащим маленькие карточки, на которые он наклеивал фотографии своих “прихожан”. Я думаю, что некоторые из них… могли бы стать его настоящими прихожанами»¹⁶⁶. Следует упомянуть также, что летом 1941 г. отец Димитрий служил в Покровской церкви общества «Православное Дело» молебен за Россию, на который собралось множество русских эмигрантов¹⁶⁷.

Мать Мария в конце июня 1941 г., после нападения нацистской Германии на Советский Союз, произнесла провидческие слова: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет русский период истории… Все возможности открыты. России предстоит великое будущее, но какой океан крови!»¹⁶⁸

Утром 22 июня, когда немецкие войска напали на СССР, в оккупированной части Франции начались массовые аресты советских граждан и эмигрантов из России (по разным сведениям, число арестованных русских эмигрантов составило от нескольких сотен до 1 тыс. человек). Вскоре часть их поместили в лагере Шталаг-122¹⁶⁹ вблизи города Компьень (в 80 километрах северо-восточнее Парижа). Среди примерно 500 интернированных в этом лагере российских эмигрантов были два православных священника, иеромонах Зосима (Телицын), а также около 200 евреев.