Текст книги "Светлейший князь 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Светлейший князь 4

Глава 1

Первое сентября 1785-ого года. Полдень. Я в Мирском остроге встречаю начальника Особого Минусинского округа генерал-майора Аксенова.

Как это не удивительно, но это наша первая очная встреча. Достаточно интенсивная переписка на мой взгляд не в счет. Но я совершенно не волнуюсь. С ним много и часто общаются наши люди, больше всех конечно Лонгин и мой тесть. Лонгин у нас занимается столь многими делами, что меня иногда оторопь берет, когда он успевает.

Пару раз у меня закрадывались мысли, а не слишком ли много власти у него? Но тут же в ближайшую ночь активизировался товарищ Нострадамус и эти опасения тут же уходили. Оба раза меня сразу же приглашал к себе наш благочинный и прямым текстом говорил мне, что я не прав.

Сразу же после Петрова поста Лонгин наконец-то женился на младшей сестре Ксении Леоновой. Юная особа оказывается уже много лет в него влюблена. Терпеж у неё закончился и она призналась в этом старшей сестре, а та откровенно рассказала об этом Машеньке, специально приехав для этого в Усинск.

Светлейшая княгиня долго думать не стала и при первой же встречи рассказала это Лонгину, а тот, выйдя от княгине, тут же заслал сватов.

Наш конвой генерала Аксенова должен встретить в Порожном, а затем сопроводить по нашей тропе до Мирского острога. Командовать конвоем поехал конечно Лонгин Андреевич. Перед отъездом он сказал мне, что его молодая жена ждет ребенка.

С перевала только что прискакал гонец с известием, что Лонгин с господином генералом миновали его. Настроение у меня и так преотличнейшее, а тут еще в памяти всплыла история женитьбы нашего главного разведчика и дипломата.

Прошедшие три летних месяца после нашей победы над Чжан Цзинбао мы на мой взгляд использовали по максимуму и из ситуации выжали все что можно.

Хошун Ольчея теперь весь Урянхайский край отошедший к России в будущем 20-ом веке. Его население составляет примерно тысяч сорок-сорок пять. Западная граница фактически русский Алтай, южной границей являются хребет Танну-Ола.

Отряды нашего зайсана, вышедшие на восточные предгорья хребта, не остановились на линии гор Хань-тайга и Улань-тайга, а продвинулись до линии монгольских пограничных караулов. И мало того, они вдоль этой линии вышли к озеру Косо-голь, оставив за спиной горы Хардыл-Сард..

Я его знаю под другим именем – озеро Хубсугул. Дело темное, кто там живет на его берегах, тувинцы, монголы или вперемежку. Но Мерген приказал воинам поставить свою юрты рядом с монгольскими караулами вдоль всей пограничной тропы до реки Эйгин-Гол, вытекающей из южной оконечности озера.

Через неделю монгольские караулы ушли и тувинские воины прошли по монгольской пограничной тропе вдоль западного берега озера до русской границы к пограничным караулам Монды и Хангинский.

Это уже Иркутская губерния. Во избежания каких-либо возможных трений с казаками с тувинскими отрядами шел наш гвардейский десяток.

Но все произошло тихо и гладко, казаки скорее всего даже и на заметили смену хозяина на этом участке границы.

Захваченные трофеи были огромными и Ольчею с Мергеном не составило труда за лето восстановить разоренные кочевья, помочь всем нуждающимся и наградить отличившихся. Уже к началу августа никаких следов войны во владениях Ольчея уже не было.

Даа– и Бээзи хошуны остались без изменений, там даже не сменились нойоны, с ними только была проведена просветительная беседа об изменившихся правилах поведения под нашим владычеством. А вот дальше на восток от реки Шагонар, которая была границей Бээзи-хошуна произошли перемены.

Ольчей сформировал на тех землях четыре хошуна, один из которых, Дархатский, раньше не существовал. В него вошло и присоединенное нами озеро Косо-голь.

Население там было смешанное, монголо-тувинское. Но новые законы принесенные с запада сразу же переломили настроения в нашу пользу и абсолютно все местные кочевья тут же признали новую власть.

А вот с территориями южнее хребта Танну-Ола всё было сложнее. Мало того, что Оюннарский хошун расположенный на тех территориях был страшно разорен и большая часть населения бежала на север, так еще было совершенно непонятно кому там отдавать власть.

Амбын-нойон и по совместительству Оюнн-нойон просто исчез. Мы конечно предполагали, что его наступающая армия Чжан Цзинбао просто лишила жизни. Но это никак не помогало нам решить проблему местного начальника.

Ольчей категорически отказался брать эти земли под свою руку, в дальнейшем вполне возможно, но сейчас нет. Мерген категорически был против и сейчас и в дальнейшем.

И тут мне на помощь пришел Адар-оол, заместитель Лонгина. Он предложил кандидатуру зайсана Оюн Дажы. Я сразу же вспомнил рассказ Лонгина о его поездке за фикусами и решил попробовать.

Найти Оюн Дажы оказалось не сложно. Он в отличии от многих не бежал на север, а укрылся на территории хошуна и сразу же после изгнания врага занялся восстановлением разрушенного Самгалтайского хурээ.

Переговоры с ним вели Лонгин и Мерген и они очень быстро договорились.

Верховным правителем естественно стал я. Но условия подчинения мне были такие же как у Ольчея и Оюн Дажы сразу согласился.

Тем более, что под его руку отходила вся Убсунурская котловина. Южной границей его владений стал невысокий хребет Хан-Хухэй.

Как только появились известия а нашей договоренности с Оюн Дажы тувинские беженцы из-за Танну-Ола сразу же потянулись в родные края и в течение месяца к своим кочевьям вернулось около пятнадцати тысяч тувинцев.

Туву Ольчея стали называть Танну-Тува, а Оюн Дажы Оюнн-Тува.

К августу Оюн Дажы тоже успешно ликвидировал все последствия китайского вторжения, кроме восстановления разрушенных хурээ.

В самом начале вторжения Чжан Цзинбао меня разбирали большие сомнения когда Лонгин озвучивал размеры его армии. Сто двадцать тысяч для карательного похода на Урянхай это явно через чур.

Империя Цин уверенно и уже далеко не медленно движется к своему закату и выставить армию в сотню тысяч и более ей уже не под силу. В последней войне с Бирмой все китайские армия были намного меньше.

Нам сразу в этом ребусе разобраться не удалось, но после победы мы быстро разобрались в чем дело.

Главной задачей Чжан Цзинбао было навести порядок в Урянхае, лишив его в первую очередь особого положение в империи. Для этого император реально отрядил достаточно большую армию – около пятидесяти тысяч кавалерии и пехоты и сотню пушек. А больше пятидесяти всякие обозы и прочие тыловики.

Наведение порядка в Урянхае предусматривало окончательное решение вопроса с его населением, а на освободившихся землях должны должны были поселится китайские колонисты. Для этого в обозе наступающей армии шло больше десяти тысяч китайских семей. Часть из них уже даже начала оседать вокруг Убсунура. Они бежала прочь вместе с отступающей разбитой армией Чжан Цзинбао и к нам в плен не попали.

Ситуация с разорением монгольских кочевий очень играла нам на руку. Монгольские князья были в ярости, особенно в пограничном округе Кобдо и Сайон-аймаке. А тут еще неожиданно умирает старый Сайон-нойон Нардожав.

Когда мы отпустили пленных монголов и маньчжуров, у нас в плену осталось больше от пяти до десяти тысяч китайских семей и почти семь тысяч китайцев-воинов.

Никто из них не горел желанием возвращаться в Китай. Наши толмачи-китайцы, общающиеся с этой публикой, доложили, что они все уверены в том, что их казнят если они вернутся.

Как поступить с семейными мы решили очень быстро. Одна половина остается в Оюн-Туве осваивать Убсунурскую котловину, а другая будет развивать Танну-Туву.

Ольчей крайне отрицательно относился к идее поселения пленных на своих землях, да и мне, честно говоря, перспектива появления у нас нескольких тысяч не очень нравилась.

Те, кто у нас уже появился были под жесточайшим контролем и мы прикладывали немалые усилия для их ускоренной ассимиляции: никакой культурной автономии, в обществе только русский язык, почти треть уже приняли православие и самое главное, шаг вправо-влево считается побегом и высылка в Китай. Но сотня семей это одно, а несколько тысяч это совершенно другое.

Поэтому я решил, что сначала не состоявшиеся пленные колонисты будут какое-то время, не меньше года, строить на реке Элегест новые заводы. А дальше видно будет.

А вот что делать с настоящими пленными – семью тысячами китайских воинов!

Оюн Дажы на встрече со мною предложил вариант, который и было решено воплотить в жизнь.

Бывшим китайским воинам было предложено ими и остаться, но с некоторыми особенностями.

Для надежной защиты от соседа, который наверняка пожелает взять реванш, мы решили создать пограничную оборонительную линию на хребте Хан-Хухэй и при необходимости слева и справа от него.

На «танкоопасных» направлениях, то есть там где с юга и юго-востока к нам могут пройти большие массы конницы, поставить гвардейские станицы с перспективой размещение там по сотне гвардейцев.

В этих краях я однажды бывал. Во времена перестройки мне однажды предложили месячную поездку по Туве и северо-западу Монголии как бы для обмена опытом. Моя школа была на хорошем счету и по мнению каких-то умников я мог чему-то научить других директоров.

В итоге поездка длилась немного дольше, но я никогда об этом не жалел. Мне удалось побывать во многих уголках Тувы и Котловине Больших Озер, северной частью которой является и Убсунурская с центром озером Убсунур.

Поэтому с Оюн Дажы мне разговаривать было очень легко.

Мой собеседник хорошо знает местность, кто где живет и чем дышит. Юго-западнее озера в моей первой жизни там был достаточно крупный монгольский город Улангол. Города сейчас естественно нет, но вот люди на этом месте живут и причем более менее оседло.

Множество речек и речушек текущих с гор западнее озера сейчас более полноводны и кое-где есть даже зерновые поля.

Кое где намеки на оседлость есть и на востоке котловины на реках Нарын и Тэс. На всей остальной территории только кочевья.

Живут здесь монголы и тувинцы. Монголы преобладают в центре и на юге котловины.

Кортловина Больших Озер по мнению некоторых знатоков вообще какое-то сакральное место у монголов, место их силы. Отсюда якобы когда-то начал свои походы Чингисхан.

Но все это в прошлом, сейчас тут нет практически ничего и никого.

Пол непонятной мне причине маньчжурский или китайский, кто их там разберет, полководец свою тактику выжженной земли начал воплощать на подходах к Урянхаю и окрестностям Убсунура досталось по полной. Он даже послал большой отряд для наведения «порядка» в окрестностях Улангола и там постарались особенно рьяно, были например засыпаны родники на северо-восточных берегах Убсунура.

Многие монгольские кочевья бежали на север и оказалось у нас, особенно в не разоренных хошунах Да– и Бээзи-нойонов. Местные товарищи этим беженцам были совсем не рады, но Мерген с санкции Ольчея их предупредил, что верховный правитель, то есть я, будет очень недоволен если беженцев будут обижать.

Лонгин сразу же после окончания войны поехал в те края и встретился с монгольскими старейшинами. Им он пообещал помочь как мы помогаем беженцам-тувинцам если они вернутся к своим разоренным кочевьям и признают нашу власть.

Оюн Дажы сразу же продублировал предложение Лонгина.

Южной границей собственно Оюнского хошуна стали реки Нарын на востоке и Хойт-Гол на западе до перевала Улан-Даба. Засыпанные родники оказались на этой территории и были быстро приведены в надлежащее состояние.

Смерть старого Сайон-нойона была нам очень на руку. Дархатский край, разоренные земли Убсунура, Даа– и Бээзи хошуны остались как-бы бесхозными и это облегчило их переход над нашу власть.

Беженцы монголы думали не долго и приняли предложения Лонгина и Оюн Дажы.

А потом он предложил мне поселить пленных китайских воинов вдоль южной границы своих новых владений, в основном в предгорьях хребта Хан-Хухэй, между нашими предполагаемыми станицами и сторожевыми постами.

Так как большинство из них еще достаточно молодые люди, то главной наградой за службу будет разрешение завести семью. Причем самым отличившимся можно будет спутницу жизни искать не только среди своих соплеменниц, пленных несостоявшихся колонистов, но и среди тувинцев и даже русских. Естественно только при их согласии.

Лонгина сначала подняли на смех, когда он на очередном заседании Совета Лучших сделал это предложение. Наш Совет накануне был расширен до двенадцати человек и мне вернули второй голос.

Но неожиданно Лонгина поддержали Тимофей и мой тесть.

Тимофей последнее время очень много общался с нашими китайцами и стал у нас еще и главным китаеведом. Он категорически заявил, что это будет огромной наградой и стимулом для пленных китайцев.

Больше всех этим заявлением был ошарашен наш полковник.

– Тимофей Леонтиевич, давай объясняй нам сирым и убогим глубину своей мысли, – потребовал он категоричным тоном, не терпящим возражений.

– Охотно, уважаемый Ерофей Кузьмич. Только сначала ответьте мне на вопрос, как часто в европейских армиях, в том числе и в российской солдаты насилуют женщин. Особенно на территориях врага.

– Да постоянно, – хмыкнул Ерофей, – чего уж тут скрывать, солдат всегда этим озабочен.

– Вот в этом-то и дело, а китайский солдат в особенности. Войны, которые вели маньчжуры на востоке своей империи отличались особенным насилием в отношении женщин. Только из-за этого было несколько восстаний и не нужных войн с мусульманскими соседями, – Тимофей посмотрел на меня, согласен ли я с его утверждением.

Мы несколько раз во время наших бесед обсуждали эту тему, когда я рассказывал ему о завоеваниях маньчжуров. Ерофей посмотрел на меня и я молча кивнул, соглашаясь с услышанным.

– Это одна сторона медали, – воодушевленно продолжил мой шурин. – Другая сторона, это то, что китаец в своей стране третьесортный человек. Первый сорт – маньчжур, затем – монгол. И лишь затем китаец. Да помимо всего простому китайцу и хорошую женщину найти проблема. Все сливки снимают другие. Я не буду рассказывать, все и так думаю знают, какие зверства творятся в Поднебесной в отношении женщин.

На эту тему у нас действительно просвещать никого не надо. Члены Совета, а скорее всего и абсолютно все взрослые это знали. Тот же Тимофей на уроках истории рассказывал об этом.

– У нас они сейчас тоже третий, а то и четвертый сорт, – Тимофей начал делать закономерный вывод из своей речи. – А тувинская жен, а тем более русская, сразу же понимает его статус, не говоря уже про его детей.

– Про тувинок не говорю, просто в этом вопросе не знаток. Но какая русская баба пойдет добровольно за узкоглазого? – Ерофей просто так сдаваться не привык и привел еще один на его взгляд весомый аргумент против.

Помощь Тимофею пришла с совершенно неожиданной стороны. Его поддержала супруга нашего полковника.

– Не скажите, что не будет желающих. Вы, мужчины, плохо знаете психологию женщин, – я уже давно перестал думать как моё знание воспринимается и не ломал голову как что преподносить. Поэтому слово психология было всем понятно. – Среди этих узкоглазых есть достаточно привлекательные мужчины. Это раз. Они очень покладистые и трудолюбивые, это два. А самое главное, кто в этих семьях будет хозяином и главой семьи?

Дискуссия на этом была закончена. Софья Васильевна зрила как говорится в корень вопроса. Никаких притеснений тувинцев у нас не было. Но общаться с нами они сами стремились на русском языке, даже Ванча зачастую не знал как некоторые вещи объяснять им на родном языке.

В военном деле, любых производственных делах, в медицине все было по-русски. И пообщавшись с нами, тувинцы начинали потихоньку стремиться во всем быть такими же как мы. Я замечал, что некоторые даже ментально становятся похожими на нас, тот же Мерген со своей сестрой.

А уж китайцы уже живущие среди нас, в особенности. Те семьи, которые приняв православие, поселились в Усинске от нас немного отличались лишь чертами лица. А никаких поблажек бывшим пленным я давать не собирался. Наказание будет быстрое и неотвратимое – долой с пляжа.

Окончательное решение было таким. В бывшем Уланголе и на Тэсе, где река круто разворачивается на север ставим две крупных гвардейских станицы. В двух местах, где через хребет Хан-Хухэй есть достаточно проезжие дороги поставить для начала наши постоянные караулы.

Глава 2

К началу осени все наши планы были воплощены в жизнь, кроме конечно строительства новых заводов, но они были заложены и работа кипела.

Когда я последний раз был в Туве, мне даже не верилось, что три месяца здесь была самая настоящая война.

Никаких проблем с китайцами не было. Все таки они очень трудолюбивы и потрясающе послушны и покорны. Это как же надо их дошкурять, чтобы эти люди поднимались на бунт и устраивали восстания и гражданские войны которые длятся десятилетиями.

Русский язык они надо сказать усваивают на лету, жизнь просто заставляет это делать, на пальцах особо много на стройке не объяснишь.

Среди наших «старых» китайцев было достаточно уже образованных и по-европейски, поэтому у Тимофея было были помощники. А трок самых продвинутых предложили ему создать новую китайскую письменность на основе кириллицы, взяв за основу принцип – каждому звуку своя буква.

Я в это дело раньше времени вникать не собирался, сделают – тогда и будем смотреть.

Михаил Максимович Морозов приподнес нам большой сюрприз. Когда стал вопрос кого назначать главным на новой пограничной линии он неожиданно вызвался возглавить это дело.

Такая кандидатура нас устроила во всех отношениях, тем более что с ним должны были пойти двое младших сыновей: один в Улангол или Улангом, не знаю как правильнее говорить, другой на Тэс. За лето к нам пришло еще полтора десятка семей староверцев и они все пошли за Морозовыми.

Сначала у меня были сомнения, как без проверки посылать людей на такое ответственное дело. Но оказалось, что все они пришли к нам по приглашению Морозовых.

Среди нашего старого населения тоже оказались желающие и в новых, только что заложенных, станицах к началу осени оказалось ровно по двадцать пять семей. Мужики несли сторожевую службу, в свободное время занимаясь общественными и личными делами. До положенной численности эти сотни комплектовались командированными из долины.

Новые станицы напоминали осажденный военный лагерь, строгий пропускной режим, комендантский час и внутренние патрули.

Михаил Максимович распорядился военному делу обучить всех женщин, а молодежь обучать с четырнадцати, так чтобы к шестнадцати это уже были воины.

С Оюн Дажы они сразу же нашли общий язык и занялись хорошими совместными делами.

Все колодцы и родники были расчищены и облагорожены. Где есть возможность они начали строить пруды и рукотворные озера, а в Тэсе свой кирпичный завод.

Из Монголии и Китая никаких известий не было. Такое впечатление, что ничего не произошло. Даже более того, Лонгин забросил удочку на продолжение торговли и тут же пришел караван с чаем и тканями. Торговцы были монголы.

Они за свои товары попросили серебро, а получив его, тут же купили у нас заказанную заранее бумагу и металлические перья и наши шерстяные ткани.

Лонгин зарядил по всем своим каналам задачу: как избежать новой войны и наладить отношения с огромным Китаем. Ни о каких уступках с нашей стороны речи пока нет.

Никаких плохих предчувствий и мыслей у меня не было. И даже более того мне хочется петь.

Вчера вечером в Мирскую станицу, где я решил провести ночь перед встречей с окружным начальником, примчался заместитель Лонгина по разведке Адар-оол. Теперь правда это Семен Тимофеевич Адаров.

Два года назад он принял святое крещение и мы называем его исключительно по православному. У него такое потрясающее и совершенно секретное известие, что он не решился доверить его нашим средствам связи и решил привезти его лично, вдобавок взяв еще и конвой.

Надо сказать, что это того стоило.

Сразу же после разгрома Чжан Цзинбао источник из спальни великого цзяньцзюня, а по нашему генерал-губернатора с резиденцией в Улясутае, убыл в Пекин. И вот из Поднебесной пришла первая весточка от неё. То, что это женщина, единственное моё знание об этом источнике.

Императорские курьеры, не щадя лошадей, принесли теперь новости из другой спальни. Сейчас это самая важная спальня империи Цин – спальня Нюхуру Хэшэня.

Сейчас это почти всесильный фаворит стареющего императора Хунли, правящего под девизом «Цяньлун» – «непоколебимое, славное».

Императору скоро семьдесят пять и уже несколько лет реальная власть в стране всё больше переходит в руки его нового могущественного фаворита Хэшэня. Молодой манчжур за несколько лет сделал головокружительную карьеру от сюцая, персонального специалиста императора по китайской нумерологии и императорского телохранителя до фактического правителя государства. Сейчас он занимает уже несколько важнейщих постов в империи и готовится стать канцлером.

В дальнейшем он станет зятем императора и почти десятилетие будет фактическим правителем государства, войдя в его историю как величайший коррупционер.

Его век закончится сразу же после смерти Хунли. Арест и вынужденное самоубийство – таков будет конец главного негодяя китайской истории. Конфискованное имущество было оценено в сумму, сопоставимую с доходами государства за восемь лет. Крайне мерзким на мой взгляд было наличие у него шестьсот шести рабов и гарема, где держалось шестьсот наложниц.

Есть интересный лозунг или девиз: «Быть, а не казаться!» Так вот лозунг и богдыхана и всей империи Цин другой: «Казаться, а не быть».

Информатор Лонгина скорее всего была европейской женщиной и она дала совет, прислать посольство и попросить причислить нас к данникам Цинской империи. А то, что мы разбили их войско, так это не беда, это в истории Срединной империи уже было, в Бирме и во Вьетнаме. Но формальное признание первенства Поднебесной и выплата дани решили исход этих войн.

Я нечто подобное предполагал, но Хэшэнь назвал еще и четкую сумму дани и того, то должен получить лично он.

Поразительно, но главным требованием была выплата пресловутого пушного налога. И сверх этого десять тысяч лянов серебра одномоментно, а затем раз в десять лет. Лично Хэшэню тоже десять тысяч и ежегодно по тысячи.

Кроме этого мы должны будем принять участие в военном походе против среднеазиатских ханств если они нападут на Цинскую империю. Но выполнение этого обязательства с нас потребуют не раньше чем через пять лет.

Все наши завоевания остаются у нас, и территории и люди. Нам было обещано право торговать с Китаем. Для этого хоть каждый день мы можем присылать караваны в Улясутай.

Военный поход в Среднюю Азию это что-то завиральное, но через пять лет. Поэтому я решил пока себе голову этим не забивать. Тем более, что всё остальное просто пять баллов.

Горно-таежная тропа, по которой мы когда-то пришли в Усинскую долину, за эти годы превратилась в достаточно хорошую дорогу. Мы следили за ней и по ней можно проехать и зимой и детом. Зимой естественно могут быть проблемы со снегом. А вот сезонная распутица нашей дороге не страшна. На всех опасных участках лежат гати или отсыпаны камни.

Начинается она в нашем селе Порожном у Большого Енисейского порога. Семьдесят верст с небольшим до Усинска наши егеря верхом преодолевают легко можно сказать на одном дыхании. Повозка или телега при удачном раскладе от Мирского перевала до Порожного тоже может успеть за длинный летний световой день.

Но это задача непростая и в середине пути на переправе через Большой Тепсель сооружена большая остановочная площадка. Там всегда есть запасы сухих дров, одно из наших достижений – спички, запасы солонины в специальном холодильнике-леднике и готовые к использованию сигнальные костры для подачи дымов бедствия. Их при отсутствии низкой облачности видно с Мирского перевала.

Путей прибытия в долину со стороны России всего три: по Енисею в Усть-Ус, по Мирской тропе и по пограничной тропе через Хаин Дабан. На всех трех дорогах люди направляющиеся к нам оказывались в наших монастырях-крепостях: северном Хаиндабанском, западном Мирском на перевале и Усть-уском на берегу Енисея южнее Джимовой горы. Безвестный ручей, первый ниже Уса поэтому стал называться Монастырский.

Без вердикта монастырской братии ни один человек не мог пройти дальше в долину. Для весомости их слов в монастырях всегда стояли гвардейские караулы.

В монастырях было по пять монахов и соответственно отец – настоятель. Самый большой поток староверцев традиционно был по Енисею, зимой по льду, а летом почему-то на плотах вверх по течению. Почему они предпочитали такой сложный путь мне было неведомо, но факт оставался фактом.

Непримиримых фанатиков отсекали еще в Минусинске, У Лонгина на эту тему с окружным начальником в своё время был откровенный разговор. «Неслогласники» естественно были, но скажем так мирные. Они перед беседой в окружной канцелярии получали инструкции от доброжелателей и без проблем проходили собеседование.

Изначально все бумаги подписывались в Минусинске, но потом я предложил это делать у нас, зачем людей лишний раз вводить в грех.

Потенциальные «несогласники» без промедления заявляли об этом и мы, не задерживая их без уважительных причин ни на минуту, отправляли их в Туву. Там они уходили чаще всего в Тоджу, а некоторые к Морозовым.

Вот и сейчас с господином окружным начальником шел достаточно большой караван староверцев. Но будущих «несогласников» среди них почти нет, зато есть почти пятьдесят семей потенциальных кандидатов в гвардейцы в Оюн-Туву.

Но для меня главным было не это и я поехал встречать отнюдь не генерал-майора Аксенова, его можно принять и в Усинске после приезда.

Главным для меня было возвращение в долину отца Филарета. Он уехал через две недели после нашей победы и я знал с чем он возвращается.

Отец Филарет теперь Владыка и назначен на кафедру в новой российской епархии – Усинской.

Лонгин перед перевалом поехал вперед и мы с ним встретились до приезда генерала Аксенова.

– Рад вас видеть, Григорий Иванович, в добром здравии, – несколько неожиданно и витиевато поздоровался Лонгин.

– Здравствуй, Лонгин Андреевич. Полагаю, что вы немного поспешили, чтобы сообщить мне что-то интересное или неожиданное.

– Да, вы правы и думаю это вас нисколечко не расстроит. Генерал Аксенов вынужден срочно вернуться в Минусинск. Буквально полчаса назад нас догнал курьер из Красноярска. Помните того беспалого поляка, который в своё время дал денег подпоручику Чернову? – несколько дней назад я неожиданно вспомнил об этом человеке и подумал, неужели он никогда больше не появится на нашем горизонте.

– И каким образом этот беспалый проклюнулся?

– Он зачем-то хотел убить губернатора и нити заговора ведут в Минусинск, – новость достаточно неприятная, скорее всего у генерала Аксенова опять будут проблемы.

– Надеюсь он арестован?

– В том-то и дело что нет. Мало того, негодяй скорее всего попытается скрыться где-то в окрестностях Минусинска или в нем самом, – Лонгин явно был удивлен этой новостью. Да и как не удивляться.

Минусинск маленький городок, в нем населения около тысячи человек, спрятаться в его окрестностях можно только в подготовленном месте. Получается у беспалого поляка здесь есть берлога и сообщники. А если логическую цепочку раскручивать дальше, то можно прийти к выводу, что на свободе остались подручные графа Валенсы.

Так глядишь и ниточки к его потеряным источникам золота найдутся.

– Понятно, губернатор рвет и мечет. И как скоро господин генерал отправится восвояси? – окружной начальник несколько раз собирался посетить нас, но всегда что-то мешало ему. Видимо не судьба.

Лонгин похоже понял мою мысль и ядовито улыбнулся.

– Надо вообще-то разворачиваться сразу же. Но там следом идет большой обоз переселенцев и пока они не пройдут обратной дороги нет. Так что Мирский острог их превосходительство возможно успеют посмотреть и даже пообедают.

– А что верхами тоже нельзя проехать? – удивился я такому раскладу.

– Можно, да только генерал вчера неудачно упал и у него открылась старая рана, полученная в последней войне в турками. Так что верхами никак.

В итоге генерал Аксенов не попал даже в Мирский острог. Он отобедал в трапезной монастыря и как только дорога освободилась для проезда его коляски, их превосходительство отбыли в обратный путь.

Этот факт меня нисколечко не расстроил. Лишние глаза, тем более такие, мне совершенно не нужны. Генерал слишком умен, чтобы не понять некоторые вещи, которые он увидит. Одно дело увидеть наше оружие в чехлах, а другое подержать его в руках. Не говоря уже о демонстрации нашей артиллерии или экскурсии на завод.

Тем более самое главное, с моей точки зрения мы обсудили.

Я предложил ему строительство дороги до Минусинска силами наших китайцев. Желающие затем могут остаться в России при условии принятия православия и гарантиях их личной свободы. В том числе и экономической, никакого приписывания к заводам и тому подобному, а при желании право вернуться к нам.

Для сопровождения генерала я отрядил гвардейский караул с газовыми фонарями. Глядя вслед уезжающего окружного начальника, Лонгин сказал, как бы про себя:

– А интересно, можно ли сделать освященную дорогу? Поставить столбы и на них повесить газовые фонари.

Я уже думал над этим. Фонари на столбах вдоль дороги развесить конечно можно, вот только кто их будет зажигать, а потом тушить?

Владыка Филарет рассказал о своей поездке. Он был полон сил и даже помолодел. Еще бы, воплотились в жизнь такие смелые мечты. У нас учреждена отдельная епархия и теперь решение многих проблем зависит только от него и меня. Года через два у нас появится еще и викарий, по крайне мере так обещано. Вместе с ним приехало еще шесть монахов и пять иереев с матушками и малолетними детьми. Целых пять телег были нагружены багажом нового Владыки.

Мы с Лонгином неспеша ехали в Усинск, Владыка Филарет остался в монастыре и вернется позднее.

Выслушав о доставленном донесении из Пекина, Лонгин рассказал мне о своем «источнике».

Как я и предполагал, это оказалась европейская женщина. Семнадцатилетней девушкой она вышла замуж за русского офицера и уехала с мужем в Оренбург, где вскоре была со своей камеристкой похищена и продана в рабство в Коканд.

Там она быстро сделала «карьеру» в гареме одного из ханов, а потом была подарена правителю Кашгара и после покорения которого оказалась в Китае.

Во всех гаремах она была в числе любимых жен, а в Китае стала любимой наложницей великого цзяньзюня, маньчжурского генерал-губернатора Улясутая.

Спасая свою шкуру после нашего разгрома карательного похода Чжан Цзинбао, великий цзяньзюнь подарил свою любимую наложницу Нюхуру Хэшэню, который лет пять назад положил на неё глаз.