Текст книги "Нескорая помощь или Как победить маразм"

Автор книги: Михаил Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Конечно, – поддержал заведующий. – Ведь проще всего подловить на крошечных суммах. Там-то не поделишься. Посему и гребут их, бедных. Да ещё и план, как Дамоклов меч болтается.

– Ага, нашли взяточников, – продолжал распыляться Брюшинин. – А то, что у нас водительские права никто бесплатно получить не может, это нормально?

– Ну, что ты, – показательно развёл руки Гирляндович. – В Управлении ПИДР это даже взяткой не называют. Ненавязчиво интересуются: «Страховаться будем?» А когда спросили у контролирующих органов, почему вы этих не проверяете, ответили просто: «Жалоб нет, что ж проверять». Ага, нашли идиотов жаловаться. Экзамен на права потом в жизни не сдашь.

– А у чиновников вообще официальные расценки знают все, – как будто не слыша товарища, продолжал Николай Егорьевич. – По телеку так прямо и сказали: мол, если вы ещё не в курсе, то средняя взятка в Госаппарате – тридцать тысяч рублей. Вроде как: «Не ставьте господ министров в неловкое положение, принося им кофе, конфеты и эквивалентные этому суммы».

– И не говори. – сочувственно поддержал Сергей Гирляндович. – Борзота прёт.

– Или то, что дети-сироты не обеспечиваются жильём, как? А? – почти ни у кого интересовался хирург. – Самое интересное, что деньги на квартиры им всё же перечисляют, но деньги эти никто не контролирует. Такие суммы огроменные. И ничё. А они втирают: «врач». Да медработник вообще не защищён.

– Так точно. Полное бесправное существо, – подтвердил доктор Фекалистов. – Зато ментработники у нас словно мафия в законе. И далеко за примером ходить не надо. Открыли мои знакомые давеча кафе. То, что у них постовая служба на халяву питается, – ещё полбеды. Но тут повадились и дорожные полицейские, как их там правильно?

– Полицейские инспектора дорожного регулирования, – подсказал Брюшинин. – Я их именую кратко: «толстозадые гагусы».

– Точно, они, – одобряюще, словно верблюд, закивал Гирляндович. – Так вот, представляешь, и эти, как ты говоришь «гагусы», повадились в кафе обедать на шару. Ну постеснялись бы. Столько бабла с населения стригут! Просто немерено.

– Да, денег они собирают дай бог, – замахал в ответ Егорьевич. – Позавчера сюжетец вышел, как одного ПИДРа развели. А дело обстояло так. Завели, значит, на него дело за взятку. Уголовное дело, разумеется. И здесь с ним в контакт вступили мошенники. Говорят, мы, мол, от прокурора, так что, если хочешь дело прикрыть, неси три лимона рублями. И поживее, а то инфляция. Ну, он и принёс. Сразу и наличными. Скажи, Серёга, у тебя есть свободные три миллиона в нашенских, деревянных?

– Шутишь? – дико усмехнулся заведующий, перекосив лицо тремя морщинами. – У меня и миллиона-то нет, не то что трёх.

– В-о-о-о-т, видишь, – протянул коллега, – а человек «за-ра-бо-тал». Старался, палочкой махал. Тужился, психологию изучал, завуалированные намёки придумывал. Но самое интересное не в этом. Прелесть ситуации в том, что ментработник, поняв, что его как ЛОХа обвели вокруг пальца, мгновенно побежал в Органы. Мол, помогите, коллеги. Меня, как пацана, как мерина сивого. Почти до нитки. Выручайте! Гадом буду, а в долгу не останусь. Расценки те же? Вот и славно. – Он снова вздохнул. – И теперь на мошенников завели дело. Уголовное дело. А то, что инспектор пытался подкупить систему правосудия, никого не волнует. Автор сюжета даже шутил, что «потерпевшему», возможно, всю сумму вернут обратно. За вычетом расценок, разумеется.

– Да, беспредел, – обречённо расправил складки на брюках Сергей Гирляндович. – А мы ещё боремся за звание страны высокой. – Он запнулся на середине фразы, как будто ударился ногой о бордюр. – Или уже не боремся?

– Я думаю, что уже побороли, – ответил Николай Егорович, одарив свою кружку новой порцией чая. – Нас побороли.

И хирург, встав в полный рост, затянул агитационную песню:

Как идет кузнец из кузницы, слава!

Что несет кузнец? Да три ножика:

Вот уж первой-то нож на злодеев вельмож,

А другой-то нож – на судей на плутов,

А молитву сотвори – третий нож на царя!

Кому вынется, тому сбудется,

Кому сбудется, не минуется. Слава!

– Это Рылеев-Бестужев, что ли? – «угадал» Сергей Гирляндович и, не дожидаясь ответа, подтвердил: – Так оно же начало девятнадцатого века!

– Совершенно верно, – замотал головой Брюшинин и, отпив приготовленный напиток, огласил очевидное: – Почти двести лет с тех пор сгинуло, а актуальность текста не только осталась, а, прямо скажем, усилилась. Кто бы мог подумать. Правда, я всегда оставался противником насилия, не говоря уже про убийства.

– И не говори даже, – подхватил Фекалистов. – Только толку от всех этих народоизъявлений нет. Власть имущие за два века-то так поднаторели, что им уже и электорат не указ. Так что, говори не говори, а хватай истории и лечи избирателей, хоть от последних осталось лишь слово.

– Точно, истории же! – схватился за халат Николай Егорович. – Мне же ещё шесть выписных эпикризов накатать нужно.

С этими словами хирург Брюшинин залпом опрокинул чай и, махнув рукой на прощание, исчез в дверном проёме ординаторской животного отделения.

Вызов № 34 НЕ ПОДАТЬ И ВИДУ

С испугу можно не только заикой стать.

В нашей больничке сплошь и рядом работали подобного типа не рабы. Они щеголяли своей бесплатностью и хвастались друг перед другом на предмет величины своего альтруистского стажа. Хвастались молча, неосознанно и незаметно для рядового гражданина. Стаж читался в глазах, на лице, халате и прочих складках внешности. У особо заслуженных длительное НЕРАБСТВО отражалось в походке.

Однако более других по нерабости выделялись наши регистраторы приёмного покоя. Их зарплату в шесть тысяч рублей (двести долларов США или почти шесть граммов золота, кому в чём удобней считать) даже сложно назвать маленькой. Милостыню вблизи церкви и то больше подают.

Дабы не впасть в уныние от подобной оплаты за нелёгкий суточный труд, регистраторы шутили сами, смеялись над другими и рассказывали о забавных случаях третьим лицам. Ярче прочих подобное получалось у нашей актрисы театра одного актёра Ирки Крупской. Её рассказы с лихвой перекрывали двадцатичасовую усталость, гоня прочь нападающий сон и набегающую на все члены хандру. В подобные моменты слушатели ощущали себя в шестнадцатом веке, когда твой приятель вернулся из странствия и с упоением повествует о своих приключениях, снабдив их дополнительной порцией клёшности (чем дальше от моря, тем шире клёш). А ты сидишь, украв сам у себя дыхание, и лишь в отдельные особо опасные моменты тихо скребёшь ногтем по штанине или чешешь отпечаток резинки носка на лодыжке. Увлекательное занятие. В смысле, повести эти. Жизненные. Вот как раз на днях Ирка вновь поведала интересную новеллу про своего четвероногого друга, толстого черношкурого зубоскала – ротвейлера Дусю.

– Мы же с Дусей, – задиктовывала она, – ходили на профессиональные курсы «стрелок-собаковод». Имеем два сертификата. Так вот, пёс у меня умняшкой слыл, и тренер-инструктор об этом, разумеется, прекрасно знал. Сам же воспитал. – Она поёрзала на стуле. – Однажды началось с того, что наш инструктор решил провести демонстрационные показательные выступления. Тогда на полигон для занятий привезли кучу военных с собаками. Персон двадцать. Все породистые: овчарки, кавказцы, московские сторожевые. Тренер вывел нас с Дуняшей, одел жертву, якобы преступника, в ватный балахон и приказал ему бежать. А потом, зараза, дал команду Дусе. Ну, Дуся и рванул. Резво рванул. Всеми четырьмя лапами поскакал, словно у него кость отобрали. И всё бы ничего, но на другом-то конце поводка болтаюсь я. А местность там, сами понимаете, не взлётная полоса. И даже не поселковая дорога. Пересечёнка. В общем, не ожидавшая подобной быстроты начала спектакля, я – как лягушка по всем кочкам, по всем канавам. Груди из лифчика выскакивают, щёки будто у шарпея болтаются. Ногами хворост собрала, с веток кустарников птичьи какашки отряхнула. Восторг полный.

Ирка сделала паузу, поскольку несколько человек уже схватились за животики и забились в конвульсиях от хохота.

– Но это ещё полбеды, – продолжала она. – Далее же, по сценарию, у «преступника» за пазухой имелся пистолет. И Дуся, в идеальном показательном варианте, должен был схватить злодея за руку с пистолетом так, чтобы последний про свою «пукалку» и думать забыл, не говоря уже про стрельбу.

– Ну и как, схватил? – перебил кто-то из нетерпеливых зрителей.

– Схватил, – подтвердила Ирка. – Грамотно так взял. Прямо в область предплечья. Только «преступник» от неожиданности дёрнулся и прямо над ухом у Дуняши курок-то спустил, негодник.

Ира сделала паузу. Сердца слушателей замерли. Пульс остановился. Волна тишины прокатилась по помещению. Наконец, медбрат робко уточнил:

– И?.. – Выдох колыхнул Иркины волосы, несмотря на то что ближайший слушатель, располагался как минимум в двух метрах.

– Ну, не смертельно. Пистолет-то на учениях холостыми набивают, – успокоила аудиторию актриса. – Только грохот стоял. Даже у меня уши заложило. Ну и Дуся руку сразу бросил, а затем очень-очень аккуратно и показательно снова взял её в зубы. Все присутствующие зрители чуть ли не зааплодировали. Мол, круто. Вот это профессионал. Ага. «Профессионал», сердце в пятки он убрал. Я-то смотрю на своего Дуняшу и вижу, что пёс обделался. Сильно обделался. Но актёр тот ещё, так что виду он не подал. Умная собака. Вот такая история.

Ирка встала и приоткрыла фрамугу, уж как-то сильно тут все волновались.

А народ смеялся и восхищался, представляя бегущего ротвейлера, скачущую за ним Крупскую, со всеми частями тела и сто двадцатью килограммами веса, которые она успела накопить к своим неполным тридцати пяти годам.

Вызов № 35 НАРУШЕНИЕ РЕЧИ

Я думаю, у нас так и дальше будет длиться.

От старшины

Как вы понимаете, женщины не очень любят, когда обсуждают их вес. Их это просто бесит. Но в предыдущей истории автор ну никак не мог их обойти стороной, потому как ключевым моментом оказались именно килограммы нашего регистратора. Ведь по пересечённой местности они вообще летели гомерически. В подобные мгновения отчётливо можно себе представить, как именно должен выглядеть один из сказочных персонажей. Например, Слонопотам.

Однако даже и при подобной раскладке автор всё одно умолчал бы о габаритах нашего талантливого регистратора, если бы к моменту написания книги она не сбросила лишние футы, дюймы и процент жирности, постройнев до шестидесяти. И нужно отдать ей должное, она сделала это. Секрет до смешного прост: меньше жрать и брать побольше рабочих смен. Похудание гарантировано.

Вообще, говоря между нами, обязанности медрегистратора – это не работа. Это даже не хобби. Это каторга какая-то! В самом деле. Шутки прочь. Я тут на днях понаблюдал… Что творится?!

За окном град пациентов. На всех поголовно надо завести истории болезни и вбить их в нахально зависающий компьютер. Бесперебойно звонит телефон и по нему все чего-то хотят. Тут же лезут врачи с назначениями насчёт поступающих клиентов. Отдельные из них хотят допконсультаций, иные исследований, а некоторым просто хочется поболтать. Мимо снуют левый народец и те, кому не лень. И если уже все достали и рассосались, то обязательно придёт какой-нибудь весьма дальний родственник и пристанет с расспросом (хоть приёмник – далеко не справочное).

Один раз именно подобный родственник и пришёл. Прочитав на стекле у регистратора табличку:

БАХИЛ НЕТ. НА ВОПРОС «ЧТО ДЕЛАТЬ?» НЕ ОТВЕЧАЕМ

спросил:

– А бахилы есть?

– Нет.

– А чё делать?..

Но случаются варианты и похлеще, при том, что это не равно значению пореже.

Ирка сидела на рабочем месте и заводила в компьютер медицинскую документацию. С завидной регулярностью не желал сбавлять темпа телефонный аппарат. Приезжали «скорые». Поступали больные. Писали назначения врачи. И тут, в какой-то момент редкого затишья, перед окном нарисовалась бабулька. Да даже не бабулька, а бабка. Уж будем называть вещи своими именами. В просаленном халате, с причёской из прошлого века (в парикмахерской пенсионерка отмечалась аккурат в 1999 году) и жёлтыми зубами в количестве аж девяти штук.

Итак, бабка просунулась в окно и, напустив на себя недовольный вид, заявила:

– А когда за мной врач придёт?

Ирка, зная, что пациентка хирургическая (пять минут как «скоряшники» бланк положили), отвечает:

– Я хирургов уже вызвала, ожидайте, пожалуйста.

– Вызвала она, – передразнила больная. – Я уже пятнадцать минут жду.

– Не вопрос. Есть вариант покороче, что не делает его более быстрым. Если не хотите ждать, можете подняться на хирургию, – предложила регистратор, параллельно забивая данные на терапевтического пациента. – Только они пока на операции, так что шансов их увидеть не много.

– Не много? – изумилась собеседница и резко умолкла, сосредоточившись на выпускании нежданно просящихся наружу газов. Воздух наполнился едким щелочно-кислым запахом (ах, волшебны получились консервированные помидоры!), который быстро поднялся к потолку и окутал лампы дневного освещения. Хорошо хоть никого в холле не оказалось, иначе консультации токсиколога не избежать. Правда, газовая атака всё же нанесла урон самой больнице: штукатурка на ближайшей стене треснула и пошла мелкими паучками.

И здесь бабку понесло. По-настоящему понесло. Она почему-то начала орать. Громко орать. Призывисто. Хотя, говоря между нами, она ещё долго продержалась. Обычно наши бесплатные клиенты орут, начиная с порога. С порога своего дома. Реже при высадке из «скорой помощи». Зачем? Да затем. Чего пристали? Всё им не то. Они ещё не успели поступить в больницу, а их уже всё и вся бесит. Врач не так посмотрел, больницу не ту дали, укол больно засандалили. Да мало ли у среднестатистического пациента капризов за жизнь накопилось! Тоже понять можно (не знаю, какой здесь знак препинания поставить). Так что бабка стойко продержалась пятнадцать минут. Дальше её «ждалка» закончилась, и она начала орать.

Это была не песня. Старушка извергала ругательства, маты и даже проклятия. Она шаталась в окошке точно маятник, и из всего потока слов, чаще остальных повторялись лишь классические: «я буду жаловаться», «щас помру прямо здесь» и почему-то «все врачи – убийцы».

Ирка, уже привыкшая к ору настолько, что, окажись она в фантастическом фильме «Крикуны», ей не составило бы труда уснуть прямо на поле боя. Поэтому наша медрегистратор аккуратно прикрыла окошко и продолжила вводить вверенные ей истории болезни.

Тем временем бабку по-прежнему несло. Бранные слова, вылетающие из-под немного сгнившей ротовой полости, словно бесы колошматили в стеклянную дверь регистратуры. Потеряв силу от столкновения с дверью, они сочились сквозь стекло и забирались в ушную раковину регистратора. Очутившись в голове (ох, как здесь всё запутано!), ругательства ударялись в твёрдую мозговую оболочку и рассыпались в пух и прах. Ирка, прожившая в браке без малого десять лет (без малого, потому как детей у неё ещё не было), умела превосходно абстрагироваться не только от крика, но и от стона, и даже от плача. Последний факт вскоре стал очевиден и оппонентке за дверью, отчего она взвинтила себя до изнеможения. Фактом, указывающим на крайнюю степень взвинченности, стал уровень ора. Пенсионерка всё орала и орала, и дай ей ещё хоть пять минут, из неё легко мог бы политься кипяток.

Однако пяти минут она не получила. Само собой разумеется, что подобные крики не имели право остаться не услышанными. И здесь, спустя короткое время, на шум в коридоре образовался наш врач Даня Бабкин. Он как раз и специализировался на бабках. Даня находился в ординаторской и тоже занимался медицинской бюрократией.

Подойдя к старушечке, Даня вежливо потряс её за рукав:

– Извините, гражданочка, что случилось-то?

А бабка без обиняков, честно глядя в глаза, отвечает:

– Представляете, я на неё двадцать минут ору, а она молчит!!!…

Дальше без комментариев.

Вызов № 36 ОДА РЕГИСТРАТОРУ

Измятый халат и колпак на боку,

Замученный врач лежит на полу.

И пачка таблеток, карманный фонарь

Уже под кушеткой, в окошке – февраль.

Но доктор не умер, его же рука

Схватилась за плинтус, согнулась нога,

И вот он уже как младенец ползёт —

Спасенье своё в гальюне он найдёт.

Немного труднее уйти медсестре,

Она, вся в раненьях, сняла ЭКГ,

Измерила пульс и вкатала укол,

Ещё пара клизм и опять димедрол.

Уже никакая, стоит чуть дыша,

В конце долгих суток уйти не спеша

Навряд ли позволят тебе просто так,

И лишь в раздевалке найдёшь ты гамак…

Ещё одно тело по холлу ползком,

Мы в нём санитарку легко узнаём.

Хватает клиента, ведёт на рентген,

Поспать бы, неплохо, успеть между смен.

И еле чуть видит, и пульс двадцать два,

Быть может, удастся дожить до утра.

Больные ж, как черти, берут за подол

И тянут в приёмник, в УЗИ, в коридор.

И лишь регистратор маячит в окне,

Она словно лучик просвета во тьме,

Её поливают и ночью и днём

Людишки, которых не счесть нипочём.

Она лишь кивает и трубку берёт,

В компьютер заводит, хирургов зовёт,

Про справку расскажет, отроет окно,

Возьмёт документы, поправит очко.

Она всё истерпит, чего говорить,

И жалобу, маты, проблемы решит.

Ей спрятаться негде, она за стеклом,

Такая уж участь её день за днём.

И все суетятся, и криком орут,

Слюною плюются, и волосы рвут,

Начальство не платит и вовсе хамит…

Я вижу, как тело твоё всё болит…

Но как ни пытайся, её как ни бей,

Она на посту всё равно каждый день.

Надолго ли хватит тебя, альтруист?

Святой регистратор, тебе этот лист!

01.02.2010

Вызов № 37 ВЕРНЫЙ СПОСОБ

Все люди, занятые истинно важным делом, всегда просты, потому что не имеют времени придумывать лишнее.

Лев Толстой

Действительно, в нашем Царстве всё весьма плачевно. В смысле с людским контингентом. Крайне тяжело. Полный всесторонний неадекват. Орут, хамят, грубят. И, самое главное, на ровном месте. Как тут нормальным человеком остаться, даже при всём желании? Да почти никак. Невозможно. Это всё равно, как морковку на Северном полюсе вырастить. Или панацейную таблетку изобрести. Так же и с жалобами. Они внутри как черви. И вывести их весьма проблематично.

Однако прошу тебя не огорчаться, дорогой читатель. Автор придумал-таки оригинальный способ, как можно сократить или свести на нет все мыслимые и немыслимые претензии.

Когда мне в голову пришла мысль о способе сокращения претензий, я дежурил вместе с медбратом Денисом. Денис, человек тоже спокойный и определённо не вспыльчивый, в лучших традициях приёмного покоя. Однако в текущую смену достали и его. Не могу утверждать, что наша смена протекала под эгидой дня открытых дверей в сумасшедшем доме, нет. Просто на фоне валового поступления истерили как-то особенно много. С интонацией. В итоге без пятнадцати шесть вечера Диня прибежал в регистратуру запыхавшимся.

– Слушай, – выдохнул он испариной, как загнанный мерин. – Достали меня эти грёбаные больные, спасу нет.

– Ну кто там опять? – любопытствую я, с удивлением заметив нонсенс: Денис позволил себе употребить по отношению к пациентам нелестное определение, чего за всю его продолжительную карьеру не случалось ни разу.

– Хамят, хамят и ещё раз хамят, – резюмировал медбрат. – То не то, это не сё. ДО-СТА-ЛИ!

– Да ладно, Диня, – успокаиваю я, – расслабься. Вздохни поглубже. Распрями члены, закрой глаза. Здесь главное спокойствие. Нервные клетки не восстанавливаются. Ты разве не знаешь, что супротив хамства недавно изобретена прекрасная метода?

– В бубен зарядить, что ли? – в шутку вопрошает медбрат. – Или на три буквы послать? – И, не дав мне возразить, огорчённо констатирует: – Так мне воспитание не позволяет.

– Да нет, – улыбаюсь я. – Это мой личный способ. Тонкая технология. Мягкая, точная и безболезненная. Идиотская микстура для таких же людей.

– И чё за микстура? – неподдельно интересуется Денис, который за решение вечной проблемы даже готов кому-нибудь заплатить.

– Да банальная, как деревня, – свободно делюсь разработкой я. – Сложности ноль. Слушай сюда, – сбавляя тон, раскрываю свои карты. – Вот приходишь ты в смотровую, и больные поносят тебя на чём свет стоит. Кроют тебя и кроют. И даже будущее нехорошими терминами вспоминают. Но ты в ответ не действуешь по наитию. Нет. Здесь как раз не надо сопротивляться, ибо агрессия порождает агрессию. Глаз, как говорится, за глаз, бровь за бровь, а зуб за зуб.

– А чего же ещё делать, как не сопротивляться? – поражается медбрат. – Эти старукашечки и мёртвого сожрут, не то что бесплатного медика.

– Чего? Чего? – слегка пародирую Дениса я и тут же огорошиваю: – Надо соглашаться!

Наступила пауза, словно на Диню ушат помоев вылили.

– Соглашаться? – не поверил своим ушам медработник. – С быдлом?

– Ну да, соглашаться, – подтверждаю главную истину я. – Просто тупо соглашаться. Например, послушал внимательно брань и говоришь им: да, мол, не отрицаю. Имеется сей факт. Мы хамы. А что прикажете делать, ведь нормальные люди в бесплатных больницах не работают. И всё. Крыть нечем.

– Звучит довольно логично, – всё ещё не сознаёт простоту решения задачи медбрат. – Вроде бы.

– Конечно, логично, – продолжаю я. – Но это далеко не всё. Теперь от тебя требуется ещё и кончить красиво. Именно посему, после признания себя последним негодяем, я пользуюсь избитой ключевой фразой, услышав которую уже ни жалоб, ни претензий у пациентов просто нет.

– Какой такой фразой? – теребит меня с интересом Денис. Дыхание его усилилось, и голова в оцепенении замерла. Сразу видно: основная суть идеи до центрального мозга дошла.

– Да самой заурядной, – улыбаюсь всеми мышцами лица в ответ. – Значит, смотри. Я им сказал про не работающих нормальных людей, согласился насчёт хамов, и пока они в шоке, добавляю: а вы, говорю, знаете, что непосредственно я лично, между прочим, вообще серийный врач-убийца! Всё.

Медбрат в ауте. Жиденькая тоска в его глазах изменилась на маниакальное сияние и блеск.

– Класс! – рукоплещет он. – После такого к главврачу с жалобой точно не побегут. Кто же поверит, что медработник про себя мог подобное сказать? Это же только убогие журналюги любят красоваться заголовками: «Врачи-убийцы». А чтобы сам доктор. Сильно.

– А что делать? – вздыхаю я. – С кем поведёшься, от того и наберёшься. Как говорилось в фильме «Гараж»: «Законным путём идти можно. Дойти трудно.» Поэтому для общего эффекта ко всему прочему, пришлось даже свой бейджик поменять. Смотри.

С этими словами я выпятил вперёд грудь. Денис, никогда не вглядывавшийся, что там у меня написано, пристально ознакомился с моим бейджем. Последний гласил:

– Вот это сила! – одобрил медбрат, когда спустя две минуты к нему вернулся дар речи.

– А то, – не могу не согласиться. – Сам в шоке.

– А-а-а… – хотел было что-то ещё спросить Денис, но в этот момент в окно регистратуры настойчиво постучали. В стуке угадывалось раздражение, недовольство и бранная лексика. Не успел я и глазом моргнуть, как вежливый медбрат с холодным лицом и непроницаемым взором перецепил на себя мой бейдж и со словами «Дальше я сам», исчез в недрах нашего любимого приёмного отделения. Отделения Главной городской больнички.

Вызов № 38 ВЕСКИЙ АРГУМЕНТ

Учреждение, в котором работают более тысячи сотрудников,

становится «вечной» империей,

создающей так много внутренней работы,

что больше не нуждается в контактах с внешним миром.

Из законов Паркинсона

Начальник оперативного отдела Станции нескорой и отложной помощи Санкт-Путенбурга, Восьмёркин Борис Горюнович, внутренне торжествуя от возможности получить двух чёрноработников в свой отдел в наказание на три месяца (а за подобные шутки меньше он давать не собирался), поднял трубку и набрал номер заведующей подстанцией.

– Это Восьмёркин.

По ту сторону провода, казалось, встали.

– Мне, как кофе, нужны два ваших сотрудника: Врач Заразова и фельдшер Бактерович. Они сегодня работают?

– Так точно, – по-военному ответила заведующая, и стало очевидно, что она приняла стойку «смирно».

– Вот и отлично. Сейчас им дадут вызов сюда. Надолго. Восьмёркин позвонил по местному номеру старшему диспетчеру и отдал нужный приказ. Положив трубку, он ещё раз пробежался по уже ставшей знакомой жалобе. Тупизм, конечно, но каких только маразмов не приходилось Борису Горюновичу разбирать. Фантазия подчинённых медиков неистощима, как звёзды в космосе. Ну, например. Совсем недавно вскрылось форменное безобразие наркологов-токсикологов! Года не прошло, как создали им специализированную бригаду. И, как все спецы, они выезжали на свои, особенные вызовы. А если говорить иными словами, то дяденьки токсикологи лечили всякого рода отравления. К счастью, восемнадцатый век миновал, и народ травить худо-бедно перестали. Следовательно, и работёнки для них было мало. А вот простых, рутинных пациентов оказалось значительно больше. И легко понять чувства диспетчера, когда задержки растут, на подстанции копятся не посещённые клиенты, линейные бригады, словно негры на плантациях, мотаются с адреса на адрес, а эти «в белых халатах» то и дело чаи гоняют да хари плющат.

Диспетчер, наконец, получает долгожданное добро выслать токсикологов прочь. На «обычный» вызов. Те, разумеется, как могут, возмущаются. Упираются. Местами – бранятся. Слюна там в разные стороны. Но спорить, размахивая культяпками, бесполезно. Посему последние, осознав, что теперь ими начнут закрывать все дырки, разработали свой сценарий протеста. Врач – мужчина под пятьдесят – внезапно глох, что сразу бросалось в глаза. Высокий же белобрысый фельдшер, мгновенно слеп, надевал чёрные круглые очки в металлической оправе и шёл на ощупь, держа руку на плече врача. Ну а третий член бригады, маленький кавказец с лицом «южной национальности» напрочь забывал русский язык, несмотря на то, что никаких других он никогда и не знал. На все обращения он произносил непонятное слова «ара» или «хажимэ». Вот и всё.

На вызов, где маялся в ожидании укола больной и где кроме медсестры для столь незамысловатого действа никого не ждали, они входили втроём. Происходил спектакль приблизительно так: первым шёл глухой доктор с фонендоскопом, вставленным в уши. За его спиной, держась за плечо и, задрав свою физиономию к солнцу, тащился в «слепых» очках белобрысый фельдшер. Замыкал колонну южанин, который держал непроницаемым две вещи: загорелое лицо и ящик с препаратами.

Позвонив в дверь, бригада не отвечала на вопросы образца «Кто там?» и продолжала нажимать на звонок, пока дверь таки не открывалась. Увидев лица родственников, врач воодушевлённо провозглашал:

– Нескорая помощь! – и проходил в комнату.

Там они располагались. Доктор расспрашивал пациента и родственников, поднося им ко рту фонендоскоп и приговаривая: «Говорите громче!» Белобрысый же «незрячий» на ощупь находил замочки и отпирал ящик. Закончив осмотр, врач громко отдавал распоряжения, какие лекарства надо ввести. Фельдшер, вновь не глядя (он же слепой), извлекал из кассеты ампулы, пальцами «читая» названия и передавал их южанину. Последний набирал всё это безобразие в шприц и, вернув его в руки первому, вел того к страдающему пациенту. Там незрячий фельдшер мял попу и определял место попадания иглы. Затем он размахивался и мастерски делал инъекцию. После подобного, пока описывалась карточка, родственники приходили в себя. Минут через десять они, наконец, задавали очевидный вопрос:

– Как же вы работаете?

– Так и работаем, – отвечал «слепой», – народу ведь не хватает.

Родственники молчали и ужасались, насколько велика у нас недостача живого персонала. Уезжая, бригада непременно увозила какой-либо подарок или денюжку. Но всему приходит конец. На подстанцию пришёл-таки «сигнал». Даже не жалоба, а жалость, потому, что удивлённые (если не сказать больше) пациенты возмущались: «Какое безобразие! На вызовах заставляют работать инвалидов!» Ну, в общем, дело вскрылось, и вся бригада загремела в наказание на минимальный оклад. На триста рублей меньше обычного.

Медика невозможно наказать рублём. Он уже по жизни наказан.

Вот и сейчас. Пришла жалоба-сигнал на Мальвину Заразову и Иуду Бактеровича. Восьмёркин накалялся, как утюг. Ну, сейчас мы разберёмся, что это за художественная самодеятельность, мать их? Учудили мне тут.

В дверь скромно постучали, и в крохотный (как зарплата) кабинет начальника вошли врач Заразова и фельдшер Бактерович. Начальник окинул их недобрым взглядом, и просветленное невинностью младенца лицо Иуды Бактеровича ещё сильнее раздражило его.

– Нате, читайте! – нервно сказал он и небрежно кинул в сторону доктора клетчатый листок из школьной тетради.

Фельдшер перегнулся через плечо последней и засопел, как индюк, жадно поглощая накаляканные слова жалобы.

Главному врачу Нескорой помощи… Пишет Вам инвалид Великой Отечественной Войны 1-й группы, кавалер орденов Синей звезды, Большой Славы и Георгия Первозванного. Я, участник Финской войны, Первой Мировой и Войны в Индонезии. Трижды контужен, имею два осколочных ранения в ноги и голову. У меня часто повышается давление и мне надо делать магнезию. Я каждый день вызываю службу «03», чтобы мне кололи уколы.  …числа сего года я, как обычно, вызвал медиков. Ко мне приехала бригада в составе врача Заразовой М. Ж. и фельдшера Бактеровича И. О. Бригада приехала быстро, тут мне их винить не в чем. Однако вместо укола фельдшер Бактерович достал из медицинского ящика балалайку и заиграл «Светит месяц…» и «Яблочко», а врач Заразова стала плясать и петь. Когда они спели песню, фельдшер убрал балалайку обратно в ящик. И они уехали. Правда, перед отъездом врач померила мне давление, и оно оказалось нормальным. Мне непонятно, что это за новая метода лечения, ведь на следующий день приехала другая бригада и просто сделала укол. Ветеран трёх войн…

Восьмёркин в упор смотрел на Заразову. Мальвина отложила листок и подняла ясные глаза на начальника главного отдела.

– Ну, и как это было? – нахмурился Борис Горюнович.

– Что было? – поморгала ресницами подчинённая.

– Песни и пляски. Любопытно, в каком же мединституте запатентована такая методика лечения инвалидов?

– Какая балалайка в медицинском ящике, Борис Горюнович? – возмутился Бактерович. – Побойтесь Авиценну, туда и вискарика-то фиг всунешь, а вы – балалайку!

– Вы же сами видите, он так прямо и пишет – трижды контуженный, – тихо вмешалась женщина-доктор. – Да и какая из меня плясунья?

Восьмёркин озадаченно уставился в бумагу. Такого поворота он никоим образом не ожидал. Мысленно представляя настоящую балалайку, он также мысленно попытался впихнуть её в медящик, забитый ампулами, шприцами, бинтами и ещё чёрт знает чем. Карты не сходились. А ведь в жалобе русским буквами пенсионер вывел: фельдшер достал балалайку из ящика и УБРАЛ её в ящик. Восьмёркин верил телеге, потому как ему очень хотелось в неё верить, дабы засадить этих обормотов с минимальным окладом на целый квартал. Но поскольку он никогда не служил в армии, то доверял исключительно здравому смыслу, который вопил во всё горло: НИКАКАЯ БАЛАЛАЙКА В ЯЩИК НЕ ВЛЕЗЕТ!!! Следовательно, всё, что накарябано в жалобе, – бред контуженого инвалида.