Текст книги "Нескорая помощь или Как победить маразм"

Автор книги: Михаил Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Утром на ничего не подозревающего Михалыча налетел бледный коллега Кластеров.

– Слушай, Миш, – сбивчиво пропыхтел он. – Вчера ко мне тётка поступила с нестабилкой, а я подойти к ней не успел. И у неё, как назло, инфаркт развился. Давай сейчас лечение напиши, дабы она на отделении без назначений не лежала.

– Не вопрос, – с ходу согласился наш товарищ, помня старую истину, о том, что история болезни пишется для прокурора. Да и получалось, что сам под ударом.

Сели. Написали.

– Вот, отлично! – порозовел Смердеевич. – Теперь хоть на фоне проводимой интенсивной терапии всё одно развился инфаркт. Медицина-то не всесильна. Первая же ЭКГ совершенно нормальная.

Врач-кардиолог убежал из приёмника столь же стремительно, как и прибежал туда. Однако свой мегатонный косяк он посчитал ещё не до конца прикрытым. «Надо бы к руководству, лизнуть», – напросилось решение, и Невсесильный побежал на четвёртый этаж, к начмеду Пукиной.

– Можно войти, Татьяна Нидворавна? – Кластеров заискивающе пропихнул лицевую часть черепа в раскрытую щель.

– Заходите, заходите, – пригласила начальница и поинтересовалась: – Вы по поводу вчерашней инфарктной больной?

– Да, – виновато опустил глаза Ильюшка. – Я тут вот подумал.

– Не тяните уже, – Пукина заёрзала в приятном предвкушении.

– Э-э-э. Разрешите лизнуть?.. – тихо прошептал кардиолог.

– Как вы сказали? – якобы не расслышала начмед.

– Лизнуть можно? Разок.

Нидворавна порозовела и заулыбалась в ответ, бесстыже оголив все свои тридцать два почти не вставных зуба.

Через два часа на разборе у главврача виноватым сделали Михалыча. Мол, не предусмотрел, не написал, не подумал за всех. И не стоит уповать на врачей отделения. Им может всем заплохеть, или их вызовут на конференцию. Или даже все разом могут умереть. А пациенты будут не леченные? Э, нет. Так что виновник лишь один. И пусть он молится за пациентку, поскольку летальный статус в подобном случае может запросто лишить диплома, а медицина не всесильна.

Академик, наверное, действительно молился, поскольку пациентка не только выжила, но и ушла домой своими личными ногами.

Вызов № 27 ВАЛЕРИАНА

Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды.

Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус.

М. А. Булгаков

Таким образом, дорогой читатель, даже присутствие всех врачей может оказаться абсолютно бесполезным, если эти самые врачи к вам категорически не подходят. Тут хоть на голове стой. Из воздуха грамотные назначения не нарисуются, а самолечение – явный грех. Однако подобного рода ситуации всё-таки редкость. Чаще можно наблюдать иную, более плачевную историю. Без зазрения совести могу доложить, что в нашей больничке порой вы не то что врача, но и лифтёра-то не очень дозовётесь. Это уж точно.

В один довольно-таки тёплый день отделение общей хирургии выписало на белый свет относительно пожилую бабульку (иногда бабульки бывают и не пожилыми. – Примеч. авт.). Бабулька всех поблагодарила, собрала вещички, приехала вниз и отдалась в ручки подоспевшей внучки. Однако не успели они растоптать пандус, как бабушке заплохело. Она схватилась за сердце и задышала часто-часто, словно после кросса на особо длинную дистанцию. Внучка, заподозрив нештатную ситуацию, усадила родственницу в прибывшее такси и пошла поискать какого-нибудь медика. Помыкавшись по приёмнику минуты три, она таки отыскала (на своё счастье) нашего медбрата Дениса.

Денис (наравне с Верой Дивановной) слыл одним из лучших сотрудников среди всего среднего медицинского персонала. Грамотный, закончивший медучилище, в наши дни он грыз науку в Педиатрическом институте, параллельно работая в ГБ. Но главное, Диня всегда выделялся вежливостью и никогда не косил от трудностей в работе.

– Дайте, пожалуйста, валерьяны, – незатейливо попросила внучка нашего медбрата, аккуратно подковырнув его халат своим отлакированным пальчиком.

Денис, утопающий в поступающих, будто слон в Индийском океане, хотел на эмоциях послать девушку куда-нибудь подальше, но природная вежливость и галантность вслух преподнесла обратное:

– Извольте, отчего ж не выдать. Только зачем вам в столь юном возрасте подобные жидкости? – Он лишь сейчас обратил внимание на изящный маникюр просительницы.

– Бабушке плохо, – пояснила внучка и сделала такой вид, что стало очевидно: ещё чуть-чуть и с ней тоже может случиться какой– нибудь приступ.

– Где бабушка? – поинтересовался Денис, не любивший лечить заочно, ровно как и по назначениям пациентов.

– Она в такси, – таким же изящным, как маникюр, кивком головы внучка указала в направлении пандуса.

Пошли к бабульке. В такси. Девять шагов от регистратуры, двадцать два к смотровой. Денис смотрит на выписанную, а она уже синяя, будто море в пасмурную погоду. Какая, в… вам, п… понимаешь, валериана?! Срочно обратно!

Вернулись. Вместо припадания к телефону с мольбой о прибытии «скорой помощи», как это в последнее время частенько любят делать в медучреждениях, наш товарищ усадил бабульку на кресло, поправил ножки (о, у вас тоже педикюр) и вперёд. В приёмник.

Однако подобная шустрость ещё ничего конкретного не гарантировала. Врачей-то в приёмнике нет. Ни одного. И даже какой-нибудь интернишка вшивенький нигде не прятался. Но Денис и здесь не растерялся. Он сделал ход конём, нырнув к заведующей. Пустота – эта девушка тоже пропала. О-от, досада. Ладно. Следующий этап: звонок в реанимацию. Тишина. И гудки. Сухие гудки. Что делать? У бабули слышны последние вздохи, и сколько минут ей осталось – уже почти известно.

В этом месте грамотный, логично мыслящий читатель (пусть и не сведущий в медицине) разрешит себе удивиться. Позвольте, а за кой чёрт названивать в реанимацию, если она должна быть рядом с приёмным покоем, на первом этаже? И не просто на первом, а буквально стоять подле, тяжело пыхтя в спину приёмника! Что сказать? Автор не имеет права опровергнуть очевидную догму. Правда твоя, о драгоценный читатель. Ведь когда-то именно так и было. Но вот пришла наша «великая» главврач Дуровцева и отделение реанимации вознеслось до последнего, шестого (!), этажа. Панорамный мать его вид, чтоб из комы легче выходить. Хотя, с другой стороны, так стало ближе к небесам, ведь не всегда пациенты данного отделения возвращаются обратно в строй. Местами, когда медицина бессильна, они всё же отправляются туда, к праотцам, на небо. А посему с шестого этажа лететь ближе, нежели с первого.

Денис подобным философским размышлениям не предавался. Он тупо пытался вызвать больничный лифт, попутно ругая тех, кто умудрился запихать реанимацию столь высоко. Через минуту он проклинал уже и лифтёра, и всех прочих, имеющих к лифтам хоть малейшее отношение.

Видя, что драгоценные секунды тают, и бабуля вот-вот шагнёт в мир иной, Диня принял единственно правильное решение: оккупировать пассажирский лифт. Лифт вмещал двух, стоячих, желательно живых, человек. В идеальном варианте знакомых между собой или хотя бы симпатизирующих друг другу, так как при совместном проезде в кабине поднимающего устройства слишком много частей тела имели соприкасающиеся поверхности. Кое-как запихавшись в лифт, наш медбрат нажал на кнопку шестого этажа. Пока поднимались наверх, Денис проявил чудеса гибкости, успев в спешном порядке снять бабушке ЭКГ. Двери кабины открылись одновременно со снятием электродов. Почти галопом медбрат вбежал в реанимацию. Здесь первый и последний раз повезло: в коридоре он наткнулся на врача. ИВЛ, капельница и всё такое полагающееся при неотложной ситуации. Теперь уже колдовал реаниматолог, поэтому Дениска оказался свободен.

Разумеется, при передаче тела ему хотелось пошутить: мол, ты занимайся бабулькой, а я пока оприходую внучку, но положение вещей как-то не располагало к юмору. К тому же реаниматологу пришлось бы долго и упорно расписывать, что за внучка, а шутка, сопровождённая длительными комментариями, теряет свою пикантность. Посему вместо смехотворения медбрат приёмного отделения стряхнул проступивший на лбу пот и зашагал обратно.

Реаниматологи долго колядовали над бабушкой. Вводили препараты. Осуществляли электрофибрилляцию и даже трепали за щёчку. Однако пациентку абсолютно ничего не интересовало. Она покинула мир, не приходя в сознание. ТЭЛА*…

Всё-таки мы, правда, не боги..

Постскриптум. Интересующимся на счёт оприходования автор конкретики внести не может. Известно лишь, что Диня внучку утешал около полугода, хоть она уже и через месяц в норму пришла и даже вроде ему приходный ордер выписала. Возможно, что и не один раз.

Ну, как говорится, хоть кому-то помогли.

–

* ТЭЛА – тромбоэмболия лёгочной артерии (острое состояние, практически несовместимое с жизнью).

Вызов № 28 ЗА КАКИЕ ТАКИЕ?..

Тяжело в лечении, легко в гробу.

Говорят реаниматологи

Да, бывают, несомненно, диагнозы, поставив которые, вспоминаешь, где у тебя лежит образец летального эпикриза. И вовсе не из-за того ты об этом вспоминаешь, что забыл, как его писать, а потому как существует опасность: вот-вот и загнётся вверенный тебе пациент. И ничего с этим поделать нельзя.

Опять же, для тех, кто нацелен на скептическую волну, прошу не путать понятия «ничего не поделать» и «ничего не делать». Ведь, несмотря на то, что имеется ясность о бессмысленности любых телодвижений, ты всё равно бежишь как ошпаренный и проводишь оживляющие мероприятия, покуда есть силы. А по закону они у тебя должны быть как минимум тридцать минут. Вот и стараешься ты, не обращая внимания на страшные диагнозы, человека обратно вернуть. Если повезёт, и в тебе загорится частичка Всевышнего, то пациент возьмёт да выживет. Уж поверьте. И тогда ходишь ты довольный и коллегам своим рассказываешь, как удачно откачал безнадёжного (с точки зрения медицины) больного.

Михалычу судьба улыбалась, и нескольких пациентов он успел вырвать из цепких лап Смерти. Теперь эта клиентура лежала в реанимации и ждала своего перевода на другие, менее критические отделения. Наш товарищ по долгу призвания приходил на шестой этаж и вёл динамическое наблюдение поступивших. Помимо этого в реанимации под его наблюдением оказались и остальные пациенты, ничего общего с кардиологической патологией не имеющие.

В тот трудный период академик сам травмировал ногу, а потому просидел на больничном полтора месяца нового года. Появившись в больничке в середине февраля, он прямиком устремился на любимое отделение с философским видом.

В ординаторской, куда влетел наш товарищ, утопая в историях болезни, сидел другой коллега, тоже академик, Рома Топорков.

– Привет, Ромка! – обрадовано воскликнул Михалыч. – Опять зашиваешься?

– Да, всё по старинке, – подтвердил коллега. – Я и здесь, и одновременно на операциях батрачу. Скоро раздвоение личности заработаю.

– Так и не взяли к вам дополнительного реаниматолога?

– Нет. Отказали напрочь, – выдохнул Ромка и добавил: – Зачем корове багаж?

Михалыч сразу понял, кто есть корова, и согласился, что багаж ей действительно не нужен.

– Покажешь клиентов? – сменил он тему и, вытащив цитату из фильма «Обыкновенное чудо», добавил: – Сегодня я буду кутить. Весело, добродушно, со всякими безобидными выходками.

– А чё ж не показать? На здоровье, – согласился коллега и, встав со стула, вытянулся к небу.

Вместе прошли в палату. По периметру стояли четыре койки, за стенкой, во второй половине реанимационной палаты, – похожая расстановка мебели.

– Эта, – начал Роман с ближней пациентки, – с инфарктом микарда. Третий по счёту, но, предполагаю, через недельку-другую её переведём. Эти двое, сорок и сорок шесть лет, после операции, по поводу алкогольного панкреатита. Шансы низки, но, как говорится, если не сейчас, то после следующих праздников.

– Постоянные клиенты? – уточнил Михалыч.

– Не возбраняется и подобная формулировка, – закивал Роман и перешёл к четвёртой койке. – А вот здесь весьма интересный случай. Пожилая женщина, восьмидесяти двух лет, с холецистэктомией и тотальным, я подчёркиваю, тотальным панкреонекрозом от шестого января.

– Подожди, подожди, – вклинился Михалыч, – от шестого января? Так с таким диагнозом вообще не живут. У неё же полностью развалилась поджелудочная железа.

– Да, не живут, – согласился коллега-реаниматолог. – Но, как сам видишь. Уже полтора месяца и ничего.

Бабушка лежала без сознания, и лишь кардиомонитор оповещал окружающих, что она по-прежнему жива. Если подобное состояние, конечно, можно, жизнью назвать.

– Ничего себе! – воскликнул Михалыч. – С подобным я ещё не сталкивался. Это же как нужно при жизни нагрешить, чтобы Бог на тот свет не пускал? А, Роман?

– Ага, – закивал оппонент, – она там стучит в дверь, а ей приглушённо: «Не пустим». А может, наоборот, у неё столько заслуг, что ей дано право ещё пожить. «Рановато вам, бабуля. Поживите ещё, так и быть».

– Возможно, – согласился Михалыч. – Довольно философский вопрос. Только скажи, это разве жизнь?

Реаниматолог многозначительно развёл руками. Он не числился в сторонниках эвтаназии, но сам лежать на аппарате ИВЛ столь длительно никому бы не пожелал:

– Конечно, не жизнь. Полтора месяца просто-то лежать и то не сахар, а тут…

Оба приятеля ещё постояли какое-то время рядом с паралетальной пациенткой и также философски, каким случилось окончание разговора, молча разошлись по своим делам.

Вызов № 29 О ПОЛЬЗЕ ПОВЯЗОК

Температуру сбивали встряхиванием градусника.

Из медицинского

Крайне редко люди, имеющие диагнозы, несовместимые с жизнью, продолжают жить долго и счастливо. Тем не менее подобные факты имеют быть место в нашей жизни. В моей практике, например, такое происходило при страшном диагнозе «рак». Реже при разного рода острых состояниях. И практически никогда – при полной биологической смерти. Хотя…

Один наш товарищ числился в рядах центральной кардиореанимационной бригады. Опыта у него уже хватало, и порой он по одному внешнему виду мог определить, сколько именно препарата нужно вколоть, дабы и эффект проявился, и передозировка не нарисовалась.

Вот как-то один раз приехал обсуждаемый товарищ вместе с фельдшером на вызов. Диагноз оказался не криминален и звучал наподобие приступа бронхиальной астмы. Пациентка выпуска восьмидесятилетней давности. Одышка, свист и лёгкая синева на лице. Классическая, по анамнезу не гормональная, астма. Доктор принял волевое решение лечить, и дело заспорилось. Из медчемоданчика выудили всё столь необходимое: эуфиллин, атропин, гормоны – и вперёд. Фельдшер вводит, доктор контролирует.

Через две минуты результат на изолинии.

– Без эффекта! – констатирует фельдшер.

– Да вижу я, – раздражается врач и начинает думать.

– А может, ей норлин втюхать? – В фельдшерскую голову приплывает умная мысль ввести пациентке норадреналин подкожно.

– А почему бы и не втюхать, – машинально соглашается доктор и добавляет: – Оно же тоже бронхолитик.

Взяли ампулу. Ввели. Эффект оказался на конце иглы. Бабуля посинела и перестала дышать! А-а-а, караул! Бегом массажировать сердце. Быстр-р-ро!

Взялись за сердце. Покачав бабулю минут десять, медики понимают, что всё. В смысле, полный всё.

– Блин. По ходу, пробил её час, – философски замечает доктор.

Фельдшер опускает глаза и скупо плачет:

– И то хорошо пожила. У меня батя в сорок три откинулся…

Ну, делать нечего. Медработники подвязывают бабуле челюсть (дабы не пугала родню открытым ртом), отзванивают смерть в присутствии и, тихо нашёптывая матерные слова, волочатся понуро ближе к подстанции. Самобичевание охватило умы медработников. И даже машина «03», везущая последних, казалось, ощущала свою вину за произошедшее. Она ехала тихо и на светофоре, угрюмо фыркая, почти что глохла.

Однако. Не успело исчезнуть и десяти минут, как по радиостанции повторный сигнал. Великих кардиореаниматологов просят заглянуть по ещё не успевшему остыть адресу. Мол, звонят родные бабушки. Может, хотят «поблагодарить»? Машина – на сто восемьдесят, мигалки вновь возбуждены. А вдруг кому из близких заплохело: не так уж и старо выглядела пенсионерка.

Знакомый подъезд. Четвёртый этаж. Медики заплывают в квартиру и столбенеют (фельдшер роняет чемодан, доктор конечности): на кровати сидит умершая бабуля с подвязанной челюстью и мило улыбается, Вокруг «покойницы» суетятся родственники. Дочка больной, видя застывшего в неестественной позе врача (невозможно повторить), бросается к нему с пылкими объятьями: «Ой, милый доктор, спасибо, повязка помогла, но мама пить хочет, можно уже развязать?!..»

Всё-таки мы, наверно, боги.

Вызов № 30 ОЧЕНЬ ПРОСИМ

Хороший врач сам себя прокормит.

И. В. Сталин

Вообще, положа руку на сердце, если вы вызвали «скорую помощь», да ещё и домой, то её надо встречать с улыбкой. Ну, или хотя бы без претензий. Подобное отношение не только положительно скажется конкретно на лечении, но и не уронит вас как человека в глазах окружающих. В реальных же буднях нашего Царства, на вызовах изобилует серость массы. И лишь иногда, когда пациенту необходима какая-либо поблажка, вызывающие широко улыбаются, вежливо ластясь с мольбой оказать нужный блат и содействие.

Приезжает как-то «скорая помощь» к мужичку. Мужичок, не занимая у медиков драгоценного времени, сообщает нехитрый анамнез:

– Вы, знаете, уважаемые, – улыбаясь, говорит пациент, – у меня камушек в почке имеется. И уже довольно давно. А я тут слышал, что в Александровской больнице их дробят, минуя оперативное вмешательство.

– Есть такое дело, – подтверждает доктор.

– Однако не всё столь просто, – продолжает почечный больной, – туда попасть весьма затруднительно. Очередь в полтора года, говорят.

– Ну, не исключено, – не понимая к чему разговор, соглашается врач.

– Но я ждать не могу, – констатирует мужичок и улыбается ещё ширше.

– А от меня-то вы чего хотите? – спрашивает медик, не любящий вымогать с пациентов деньги. Добровольно – это пожалуйста, никто по рукам бить не станет.

– Дак мне ж тут сказали, – заискивающе уточняет клиент, – что если очень попросить «скорую», очень попросить, то могут отвезти как экстренного больного, и тогда всё путём. Раздробят на следующий день.

Доктор просиял. Он мгновенно понял, к чему клонит псевдобольной. Ну, разумеется. Ведь «очень попросить» – это забашлять, дать денег. В общем, договориться. Он слыхивал о подобных клиентах не раз, но сам с ними за полгода работы ни разу не встречался. Сколько же дадут? Тыщ пять, не меньше. Потирая руки и уже ощущая внезапно полученные купюры, врач расплывается в улыбке и, наподобие пациента, делая ударение на слово «очень», заключает:

– Ну, да. Если очень попросить, очень, то в стационар сегодня попасть – раз плюнуть.

Больной облегчённо выдохнул и нежно приобнял медработника за плечо. Не достав ни копейки и говоря о себе на «вы», «каменный» действительно попросил:

– Тогда, доктор, мы вас ОЧЕНЬ просим!..

Госпитализация почему-то не состоялась.

Вызов № 31 ПАЧКА АСПИРИНА

Не тронь бабулю, не будет волнений.

Третий Закон медицины

К сожалению, не всегда правильная и вежливая просьба может быть воплощена в жизнь. И даже более того. Не часто в наши дни человека могут держать в больнице, пусть для подобного и существуют все необходимые показания.

В то по-прежнему смутное время (а иных времён в нашем Царстве не бывает, имеются лишь градации: весьма смутное, средне смутное и умеренно смутное. – Примеч. авт.) местный Пубернатор Валентин Иванович Матвиенко при помощи незначительной части бюджета обеспечил себе светлое будущее. Да чего там! Скажем прямо, денег оказалось столько, что хватило бы даже правнукам в десятом поколении. Иногда вечерами когда Валентин Иванович собирался ложиться спать, он открывал журнал «Форбес» и лицезрел рейтинг самых богатых людей мира. Первые строчки списка замыкали великие предприниматели и шейхи. Но Валентин Иванович смотрел на них как на детей и, заценив итоговое состояние каждого, говорил просто и с ухмылочкой: «Куда уж вам». Пубернатор Матвиенко знал только двух людей, богаче, чем он. Первый – пубарх Москвы Юрка Кепонович Ложков, недавно разжалованный и сосланный в Автрию. И главный богач континента – Верховный Славнокомандующий отец Владимир. В настоящее время руководство страной ему пришлось передать своему напарнику, Батюшке Дмитрию. Те времена, когда их называли по отдельности, как Вовка Нитуп и Димка Медвед, историками забылись как сон. Ведь сразу после очередной коронации предводители вообще вступили в симбиоз, и на престоле появился новый Государь – Водим Медвепут.

Наш Пубернатор имел прочные связи с первыми лицами Царства, и когда назрело общественное недовольство его жадностью, решил поступить тупо, как у военных. То есть пойти на повышение. Не прошло и двух месяцев, как под него освободили третью должность в стране (на первых двух сидел Медвепут, если кто забыл). И вот, с лёгкой руки наш Валентин Иванович стал голосом Царя. Это почти как Божий глас, если возможно провести аналогию.

Вакантная должность Пубернатора СПб оказалась временно замещена другим человеком. Точнее дамой – Полтавченко Георгиной Сердцеедовной. Вот именно она и приехала к нам в ГБ с ознакомительной проверкой.

– Ё-маё! – хваталась за голову Дуровцева, когда неприятную весть о ревизии до неё донесла начмедиха Цукина. – Что делать, мне же так и не удалось с ней тёплый контакт установить. Всё же баба она, а не мужик. Хорошо же было с Валентином Ивановичем.

– Да не говорите, – мечтательно отозвалась Цукина и, осознав, что чуть не проговорилась, быстро добавила: – С бабами-то всегда сложнее.

Обе судили по себе, поэтому не понаслышке знали, что женскому полу угодить сложнее.

– В общем, – продолжила мысль Дуровцева, – нужно всё сделать по высшему разряду: везде вылизать, тяжёлых больных закрыть и выставить кордон. Чтобы ни одна старая сволочь не смогла пожаловаться Пубернатору. Вам ясно, Татьяна Шняговна?

– Разумеется, не первый день замужем, – утвердительно закивала Цукина, которая лишь прошлой осенью обрела себе мужа.

В день прибытия Полтавченко в больничку внутреннее содержание обставили в лучших традициях Показухи. Неходячие больные закрыты. Пациенты, имеющие энцефалопатию, положены под капельницы. Коридорные клиенты задвинуты в столовую. Ну а порядок наведён толпой. Полы намыты. Праздничные шторы повешены. Плитка в санузле отшлифована. Георгина Сердцеедовна с удовольствием осматривала на удивление чистое заведение. Дома подобный порядок навести не получается. А тут… Но вот тут, откуда не возьмись, сквозь «загородительный ров» прорвалась-таки одна весьма престарелая бабулька. Пожилая пенсионерка. Ну и пожаловалась, разумеется:

– Представляете, Ваше Пубернаторство, какие негодяи, – прокряхтела она. – Пол вылизали специально для вас.

Госпожа Полтавченко, которую польстило подобное внимание, ничуть не растерялась:

– А что в этом плохого?..

Ой, зря она так поступила.

И здесь, как говорится, «Остапа понесло». Значит, вам надо мыть пол, а нам не надо. Так, может, мы и без лечения полежим, чего уж! В общем, бабулька возмущалась, как могла, и попутно рассказала даже то, чего на самом деле не было. А на фоне того, что весь инцидент снимался на центральное телевидение. Шуму стояло, будьте нате. В общем, бабульку на следующий день выписали. Недолеченную.

«Вот сколько раз твердили миру». Не тронь больную пенсионерку. Но наша Дуровцева – словно обиженный ребёнок. Сразу мстит. Ну и что? Как говорится, «сама себе голубь». Выкинутая после жалобы Пубернатору бабулька тут же позвонила уже знакомым телевизионщикам и нажаловалась вновь. Журналисты, хлебом не корми, приехали и сняли новый жизнетрепещущий сюжетик.

В этот раз бабульке направили целую успокоительную бригаду. Бригада включала в себя заведующую поликлиникой и снятого прямо с дежурства невролога – Колю Сашовича. Вот они-то и ощутили на себе все прелести промахов руководства больнички. Старушку релаксировали два часа. Первый час просто успокаивали. А второй – смотрели фотографии из семейного архива. Все шесть поколений. Три вверх от бабули и три вниз. В общем, ушли поздно. Но бабулька всё одно ждала страшной мести. Ведь она пережила блокаду, Брежнева и даже перестройку. А тут… Какая наглость!

В итоге после ухода успокоительной бригады пенсионерочка набрала уже родной номер телевизионщиков и доложила: невролог украл у неё пачку аспирина. Пусть знают наших!

Вызов № 32 САМЫЕ УМНЫЕ

Мы же ведь вас на самом деле любим

глубоко в душе… где-то очень глубоко…

Х/ф «Служебный роман»

Разумеется, в нашем Царстве всегда так. Кто-нибудь пожалуется, и его затем гнобят. А после собирают урожай проблем. Причём, ладно бы, я понимаю, когда люди исподтишка жалуются, на них ещё можно обидеться. Но когда к тебе подошли двадцать раз, а ты открыто послал далеко и надолго, то нет ничего удивительного, если эти жалобы покатились ещё куда-нибудь.

Наше руководство в этом плане являло собой классический пример. К бабке не ходи. Но помимо Дуровцевой в больничке все вешались ещё и от другой барышни – Цукиной Татьяны Шняговны. Иными словами, нашей начмедихи.

Цукина Татьяна Шняговна. Фамилия с латышским подтекстом. Неопределённого возраста. Неяркой внешности. С весьма противным скрипучим голосом. Если вы когда-нибудь слышали, как гвоздём ведут по стеклу, то данный скрежет вполовину не дотягивает до голоса Шняговны. Помимо противного вокала гражданка Цукина ничем ценным больше не обладала. Ни семьёй. Ни добротой. Ни мыслью. Ни дня не пробыв в армии, она везде руководствовалась основным лозунгом: «Я – начальство, а вы – г…но». Про таких обычно пишут: «Лошадь, которая уже сошла с ипподрома. Слава прошла, амбиции остались». Иными словами, цирковое животное в подсобке.

Татьяна Шняговна, разумеется, не могла мириться с малым количеством ума, выпадшим на её долю. Именно поэтому она ежедневно по утрам устраивала показательные конференции. Соберёт всех врачей и требует у дежурной смены, отстоявшей бессонные сутки, доклада. Причём полного доклада. Как на пятом курсе медицинской школы. То есть жалобы, анамнез и прочее. Это вам не классическая пятиминутка, кои встречаются в нормальных больницах. И здесь начмед любила поумничать, задавая какой-нибудь хитрый вопрос и окончательно убивая всех окружающих:

– А чем вы объясните, вот у доложенного вами пациента лейкоцитоз одиннадцать?

Дежурный врач, принявший больного между двумя и тремя часами ночи, первым делом хочет послать гражданку Цукину в то место, куда обычно заглядывают проктологи. Реже – туда, где копошатся гинекологи. Ведь упомянутое количество лейкоцитов при норме четыре-девять может вызывать более ста заболеваний. Наиболее же частая причина подобных изменений крови – недавний приём пищи. А посему врач вздыхает и бурчит в ответ что-нибудь односложное. Вроде: «Курицу съел», «Алкоголя пил» и так далее. Иногда, правда, начмедиху всё же посылают, но в более скромные места.

Однако самый высший грех нашего прямого руководства – это полное презирание не только персонала, но и пациентов. А всё из-за жажды денег. Понаделали хозрасчётных палат, а социальных больных (коих большинство) класть некуда. И всё бы ничего, платная медицина не возбраняется, только когда она не за счёт бюджетных койко-мест организована.

Однажды в наши пенаты тётка привезла свою мать. Мамуля оказалась не критическая, но всё же отказать ей в госпитализации рука не поднималась. Я, осмотрев пациентку, подзываю родственницу и говорю фразу, которую не любил пуще всего в своей работе:

– К сожалению, места есть лишь в платных палатах. – И со вздохом продолжаю: – Даже коридор занят.

– В платную мы не готовы, – быстро реагирует тётка.

– Да я и не настаиваю, – парирую вслед. – Просто придётся немного посидеть в приёмном покое.

Но женщина оказалась боевая и ждать у моря погоды не стала. Она побежала сразу к начмеду. К печально известной Татьяне Шняговне. Цукина, заслышав возмущённую родственницу, у которой на лице было написано: «Я вам ща устрою», тут же нашла бабульке непрофильное место на ЛОРе. Далее Шняговна набрала Вену Летальевну и дала ЦУ (ценные указания). Летальевна, поймав меня в коридоре, передала данные распоряжения мне.

– Так мы, значит, самые умные, – тихо проговорил я, «восхищаясь» шустростью родственницы.

– Что-что? – переспросила заведующая, мысленно уже находящаяся на третьем этаже.

– Да это я о своём, – оправился я. – Мысли вслух.

– Ну-ну, – пролепетала Вена Летальевна и упорхнула из приёмного покоя в неизвестном направлении.

Получив новые вводные, я решил-таки отобрать пальму первенства в вопросе умности. И сделал это крайне быстро. Упреждающим ударом положил на свободное место действительно нуждающуюся пациентку, которая сидела тихо и не скандалила. После завершающей контратакой, уложил на лопатки родственницу. Дабы не думалось, что разводим на платные места, я поспешил доложить быстрой родственнице весьма печальную новость.

– Вы знаете, – покачал головкой я, – теперь уже и платные места кончились. Сочувствую.

Родственница, до того сидевшая с самодовольным видом, в момент как-то погрустнела. Она осознала, что эта битва с медициной проиграна.

Через две минуты она написала отказ и вместе с мамочкой шустро покинула наше чудесное заведение.

А я почему-то вспомнил знаменитую фразу из фильма «Место встречи изменить нельзя»: «Бабу не проведёшь, она сердцем видит», чем и объяснил столь быстрый уход желающих залечь дамочек.

Вызов № 33 РАБЫ НЕ МЫ

Жизнь грустна, зато зарплата смешит.

Вот так, помимо плановой лечебной работы, приходилось заниматься всевозможными парамедицинскими вопросами. То переживать по поводу койко-мест. То ещё какие претензии высушивать. А на фоне зарплаты в четыреста долларов (курс тридцать рублей, для истории) меркло абсолютно всё. Хотя, с другой стороны, когда тебя пинают все кому не лень, большая зарплата тоже не поможет. Ничто не поможет. А нападают на нас действительно многие.

В ординаторской терапевтического отделения пили чай двое. Заведующий животным отделением (или, по-другому, отделение грустных животиков) Сергей Гирляндович Фекалистов и хирург высшей категории Брюшинин Николай Егорович. Сергей Гирляндович был мягким, отзывчивым человеком, который никак не оправдывал свою говорящую фамилию (редкий случай. – Примеч. авт.). Николай Егорьевич больше походил на философа и имеющиеся жизненные проблемы разрешал по-хирургически радикально. Шло время ужина, и на отделениях было непривычно тихо. По говорящему ящику (у приматов именующемуся телевизором) ютившемуся в ординаторской показывали сюжет, где горе-врача схватили с поличными за взятку в размере триста рублей.

– Знаешь, Гирляндович, – заговорил Егорьевич после того, как начались другие новости, – складывается ощущение, что у нас в Царстве самые взяточники исключительно врачи и учителя.