Текст книги "И пришел доктор..."

Автор книги: Михаил Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 28 САМОВЗАИМОПОМОЩЬ

Если судейство несправедливое, то надо выигрывать с явным преимуществом.

Из футбольных заповедей

Да, ладно, Бог с ними с этими совмещениями и доплатами за сверхурочные часы. Хоть бы законные, честно заслуженные лавусики выплачивали вовремя, как положено. А то ведь нет. По разным непонятным причинам положенные Вам деньги на море приходится выбивать посредством закононесущих органов, то есть через суд. Будь то материальная помощь или ссуда, отпускные или просто рядовая зарплата. Увидите Вы её, в любом случае, только с решением правосудия. А то и того позже. Как ни крути.

Самое интересное, что Царство-то деньги (деньгами, правда, это тяжело назвать, скорее подачки) на море своевременно перечисляет, а вот на местах они как-то теряются что ли. Или испаряются?

Так и нашим товарищам пришлось обратиться в военно– морской суд за помощью: не выдали им законную капустку на обзаведение имуществом первой необходимости. Сумма, должен Вам сказать, получилась немаленькая: двенадцать окладов или, другими словами, годовая получка. Ради таких деньжищ не только в суд пойдёшь. Вот они и пошли.

Процесс сутяжничества растянулся на добрую пару месяцев. Коллеги мои должны были, кровь из носу, принести судье кучу различных бумажек:

– выписку из приказа по части о назначении ссуды;

– копию рапорта на ссуду;

– справку о том, что ссуда не была выплачена;

– квитанцию об оплате госпошлины за исковое заявление;

– само исковое заявление собственной персоной.

Только после подачи более ста заявлений (молодые морские лейтенанты тоже без денег сидеть не хотели) в армейской кассе неожиданно появились платёжные хрустящие бумажки на оплату столь благого дела. Толпы жаждущих, будто косяки форели, потянулись в базу. Дружное стадо устремилось в кассу. Разве только что ленивый не пошёл.

Михалыч же сидел дома в благом неведении. Он буквально недавно вышел из душа и, надев свежую тельняшку, удобно развалился на кухонном диванчике, вытянув ноги к холодильнику. Его руки лежали на столе, а взгляд был нацелен в окно, где открывался замечательный вид на сопки (дом моего товарища располагался с краю городка, на его границе). Но не холодными сопками любовался Михалыч. Он наслаждался извилистой асфальтовой дорогой, что вела из городка в Мурманск. Дорога оставалась практически свободной и манила своей доступностью, но Михалыч прекрасно знал, что это лишь зримая видимость: покидать городок он не имел права. По крайней мере, не больше, чем на безопасные десять суток. А уехать хотелось навсегда.

«Самое трудное – это когда путь открыт, а ступить на него запрещено», – подумал мой товарищ с некоторой смесью скепсиса и горечи в душе. Глаз его моргнул, но навернувшаяся было скупая слеза исчезла так же быстро, как и появилась.

– Налью-ка я лучше цейлонского чаю, – сказал он сам себе вслух, беря пачку, на дне которой мелким шрифтом было пропечатано «Made in China».

В этот момент в дверь зазвонили. Лениво оторвавшись от заварочного чайника, за который он уже успел схватиться культяпками, Михалыч поплёлся в прихожую, шурша тапками по настеленному линолеуму с шахматным орнаментом. Звонко щёлкнув механическим замком, он распахнул дверь.

– Михаил Сергеевич? Здравствуйте. Начальник финансовой службы, – представился гость с капитанскими погонами.

– Чем могу быть полезен? – удивился Михаил, хотя оппонента он хорошо знал в лицо.

– Суд без Вас не может вынести решение, – заверил начфин. – Я на машине.

Оказалось, что границу количества невыплат финансовая служба пересекла стремительно. Правовые органы задали им приличную трёпку. Заявление Михалыча было крайним, вот и напряглась финслужба. Доставка до суда и обратно (300 метров) за их счёт. Конечно, при всём триумфе между строк легко читалось: «Ваши денежки мы уже прокрутили. Спасибо».

Судья удовлетворил иск моего товарища, без каких-либо проволочек. Капитан-начфин не протестовал и апелляций не подавал, а наоборот, сказал, что Михалыч может завтра подойти и без решения суда. Деньги будут, с учётом инфляции. Вот и пошёл он, вместе с толпой обманутых, их получать. На следующий день.

Вышел товарищ мой из штаба своей части довольный, что наконец-то получит долгожданные хрустящие бумажки в объёме, о котором и мечтать не приходилось. Солнце светило ему в путь, по ходу не просто подбадривая, а как бы даже подталкивая.

Стояла приятная погода, издалека похожая на весну. Где-то таял снег, сочилась свежая капель, и птицы пытались петь свои замысловатые пернатые песни. Пение у них получалось, мягко говоря, хреновое. Оно получалось таковым не потому, что они не умели петь, а потому, что это была обманчивая северная весна. Крайне обманчивая. На вид она тёплая, а на ощупь – ледяная.

Именно эта ледяная весна и сковывала своим природным холодом клювы птиц нашего городка. Для Михалыча, которой радостно шёл за своей капусткой, такие мелочи оставались без внимания. Он замечал лишь весеннюю капель и улыбающееся солнце. Походка его пахла легкостью и вдохновенностью. Не покривлю душой, если скажу, что редко такие грациозные движения на Севере встретишь.

И тут друг мой замедлил шаг. Не то, чтобы он споткнулся, или ботинки проскользнули на ещё не растаявшем снегу, вовсе нет. Причина крылась в ином. Навстречу Михалычу попался командир Тамерзлан: обувь не чищена, в зубах сигарета, на плечах пепел. Всё, как обычно. Единственная новизна проступала в командире: на его лице блестело позолоченное пенсне. Надето пенсне было для важности, поскольку командирское зрение в минусы не уходило и плюсов не набирало.

Увидев, что его офицер-медик идёт, радостно припевая блюзовую песню типа буги-вуги, за ссудой, Тамерзлан, снявший пенсне, в силу того, что солнце чересчур резво светило в левое очко, обозначил своё «участие» в ссудном процессе словами: «Чтобы сегодня всё получили. Я больше не пойду к командующему эскадрой по этому вопросу». И, сделав многозначительный жест глазами, говорящий, сколько же много командир ходил по вопросу, он побрёл дальше. В свой тамерзланий кабинет. Осталось только ему медаль вручить. За беседу с командующим…

Михалыч, простояв минуту в оцепенении, глубоко вздохнул и, сказав в никуда: «Вот как товарищ Тамерзлан свою деятельность обозначил. Ах… удивительный человек!», зашагал в кассу…

ГЛАВА 29 ЛИЗОЛ

Те, кто надел на глаза шоры, должен помнить, что в комплект входят ещё узда и кнут.

Станислав Ежи Лец

А вот у Юрьича, в отличие от Михалыча, командир служил более деятельно. В прямом смысле этого слова. Он не сидел тупо без дела и не выдумывал нелепые приказы (если не считать случая с расчисткой улицы). И показную активность не изображал. Командир трудился.

При одной из очередных проверок близрасположенной части стройбата на предмет соблюдения санитарных норм, трудящийся командир накопал там превеликое множество нарушений, исправить которые не представлялось возможным не только теоретически, но и практически, никакими человеческими усилиями. Часть залетела конкретно. А командир так бы и ходил в неисправный стройбат и записывал бы до скончания века им замечания, если бы не его расчетливый начальнический ум.

Обратившись к своему уму, данный командир сделал ход конём: он позвонил отвечавшему за нерадивый стройбат подполковнику и сказал, что скостит ему большую половину замечаний, если последний пришлёт к нему бесплатную рабочую силу, которой пользуются на море повсеместно – парочку матросов. Разумеется, данные запрашиваемые трудоголики предоставлены были в ту же минуту.

Посмотрев на присланных работников и не найдя в них ничего сверхъестественного, им поставили задачу не из сложных: прошпаклевать стену шпаклёвкой, проолифить поверх олифой и покрыть всё это дело побелкой. Для стройбата, измученного земельно-раскопочными занятиями, такие реставрационные работы всё равно как для патологоанатома вскрытие кролика: раз плюнуть.

Оно, конечно же, было бы всё хорошо, и данным матросам отнюдь не привыкать иметь дело с отделочно-восстановительными работами, но вот только какой-то «умник» перепутал бутыли и вместо олифы, для стен, дал им другую, так сказать, жидкость – лизол.

Думаю, нет резона описывать в настоящей повести подробно, насколько вонюч и ядовит столь специфический продукт, употребляемый в дезинфекции самых микробозагрязнённых хирургических инструментов. Скажем коротко: он убивает всё. Даже самые крутые и защищённые штаммы капитулируют перед натиском столь хитрого химического соединения.

Матросы, которые не помнили, как и олифа-то выглядит, честно принялись за дело и намазали всю стену лизолом. Едкий запах, который стал источаться со стены, постепенно распространился по лаборатории, словно гигантский осьминог распустил свои невидимые щупальца.

Эти самые – невидимые – щупальца, в свою очередь, заметили служащие, как товарищи с более развитым обонянием. Подняли кипеж (повсеместный шум силой в 120 децибел). Пока то да сё, матросы уже нанесли следующий завершающий слой побелки и закончили востребуемую работу. Как они оставались живыми – оставалось лишь догадываться. С округлёнными от удивления глазами, как при Базедовой болезни, их спросили:

– Неужели вы не заметили, что пахнет не олифой и вообще ВОНЯЕТ?

– Да мы и не такое нюхали, – нехотя признались из стройбата.

Срочно эвакуировав на улицу матросов, командир отпустил служащих. Офицерам же он приказал: «Явиться после обеда в рабочей форме одежды, дабы всё это стройбатовское производство обратно сосклёбывать».

После обеда все собрались у лаборатории в неположенной рабочей форме, то бишь в спортивных костюмах, только Витёк пришёл одетый правильно, как того требует Устав. Его форма казалась даже чище, чем была с утра, а стрелки на брюках ещё дышали свежим паром от утюга. Но на командира, почему-то, уставные взаимоотношения впечатляющего эффекта не произвели:

– Я же сказал в рабочей форме одежды! – вспылил он при всех, как будто ему снега тогда было мало.

– А я не нанимался сюда побелку со стен отслаивать, – спокойно парировал мой товарищ. – Я приехал служить, а не маляром-штукатуром работать, – твёрдо стоял он на регламентированных Царством отношениях.

Командир побагровел, но, вспомнив недалёкое прошлое, пробурчал:

– Через пять минут офицеры в моём кабинете.

Через пять минут в кабинете. Командир начинает долдонить односложную речь, что, типа, беспредел, докатились, приказы выполнять никто не хочет. Все молчат, упёршись глазами в пол. Витек же, как самый смелый в коллективе, открыто возражает, мол, офицеры в части постоянно занимаются никому не нужной ерундой: переписыванием конспектов из одной тетради в другую, проведением мифических занятий по специальности и прочей белибердой. Его монолог занял пятьдесят семь с половиной секунд.

В контратаке командир не нашёл чего противопоставить и отрезал просто: «Я выйду, а кто отказывается выполнять приказ – пишите рапорт». И вышел. Громко хлопнув и без того непрочной дверью.

Витёк обратил свой светлый взор к офицерам: «Ну, чё, мужики. Кто со мной? Если сейчас все, как один, запротестуем, будем служить нормально до самой пенсии». Но офицеры оказались, как браконьеры: «Ой, да нас всего лишат, да мы не можем». Сосунки, одно слово. И тоже вышли, ничем не хлопнув.

Остался Юрьич в гордом одиночестве. Не дожидаясь небесной манны, он строчит рукописный рапорт, типа:

«Отказываюсь выполнить приказ о сдирании со стен шпаклёвки, которая непрофессионально была нанесена матросами срочной службы, присланными командиром такой-то части в качестве расплаты за выявленные санитарные замечания».

Дабы всё сталось по Закону, Витёк зашёл в строевую часть, зарегистрировал рапорт под входящим номером «69» и, как и было приказано, к командиру. Командир внимательно прочитал рапорт, нестриженными ногтями почесал седеющую макушку и говорит:

– А зачем про стройбатовских матросов-то писать?

– Ну, как же, сами просили, – удивляется Витёк. – Я чётко расслышал: «Пишите рапорт».

Произошла небольшая задержка. Тишина повисла в воздухе. Абсолютно неожиданно командир расплакался, словно дитя. Без слёз, правда, но расплакался:

– Ну, не надо про матросов. Может, ты перепишешь рапорт и под этим же номером зарегистрируешь? Зачем так-то, давай жить дружно…

Дальнейший ход их беседы выявил, что Витёк готов был поработать с лизолом, только не односторонним приказным порядком, а нормальным: попросили по-человечески – сделал.

Командир всё понял, заверил, что больше так себя вести не будет и, напоследок, вежливо попросил Юрьича, смягчив голос настолько, насколько это было возможно: «Помоги завтра сошкрябать остатки побелки». Вежливость принесла свои плоды, и товарищ мой согласился.

После его ухода командир, воодушевлённый полученной мировой, собрал оставшихся в части офицеров и, улыбаясь во всё горло, стал хвастать напропалую: «Всё, я нашёл подход к Виктору Юрьевичу. Теперь будет, как шёлковый, у меня по струнке ходить, слова поперёк не скажет». Он победно закурил сигарету, развалившись в кресле, словно барин. «Теперь, что ни попрошу, – всё мне исполнит», – закончил он монолог перед обалдевшими от такого поворота офицерами: «Абсолютно всё». Как и положено, информация эта дошла до моего товарища в течение ближайших световых суток.

На следующее утро, не успев прийти на службу, командир, нашедший подход, просит вежливо Юрьича: «Сделай мне, пожалуйста, в кабинете ремонт и дверь поменяй». Не слабо, да? Последний же, зная всю подноготную, так же культурно отказывается от такого затейного мероприятия и исчезает в дивном посёлке Вихляево, у другого нашего товарища, с которым они отмечают рождение ребёнка оного. Уехал, так и оставив командира в не отремонтированном кабинете, наедине с раздолбанной дверью.

Там, в Вихляево, за новоиспечённого отца мои друзья выпили тогда немало, но за командиром им было всё равно не угнаться, поскольку тот уже ровно как неделю отмечал какие-то, известные только ему, праздники, которые, глядя на него, существовали ежесуточно.

ГЛАВА 3 °CАМОБИЧЕВАНИЕ

Почести портят! Титулы отупляют! Чины позорят!

Гюстав Флобер

Когда уже все отдохнули и расслабились, Витёк вернулся в наш родимый Мухосраньск. Командир, однако, несмотря на запойный синдром, не забыл старых обид и вызвал к себе на ковёр нашего товарища и объявил ему строгач (строгий выговор). Поскольку сам командир невероятно сильно устал от весёлых праздников, то он попросил Юрьича (только военный так может, внимание) сделать приказ о наказании на себя самостоятельно. Витек сказал: «Есть» и молодцевато козырнув правой рукой, направился исполнять отданные указания.

– Подождите минутку, – остановил его командир. – Наберите, пожалуйста, ещё приказ на офицеров за то, что они не вовремя сдали курсовую задачу. Мера наказания – выговор.

Получив дополнительные вводные, Юрьич направился печатать приказы. Он сделал это демонстративно, тяжело топоча по коридору и вздыхая, как паровоз. На шум из кабинетов повылазили коллеги и тут же узнали о приказах. Ужаснувшись, офицеры, кинувшие его в трудную боевую минуту, пробовали отговорить Витька, чтобы он на них приказ не составлял, но тот оставался категорически принципиален: наплевали в колодец, вот пускай теперь и пьют из него. А то хотят и бананов съесть, и на пальму не лезть. Товарищ мой сильно недолюбливал таких хитропопых людишек. Набрав оба карательных акта с помощью ЭВМ и распечатав их на старом струйном принтере, он пошёл за подписью к командиру.

Командир выглядел ещё более уставшим, нежели часом ранее. В его кабинете устойчиво определялся отчётливый запах «цэ два аш пять о аш» или другими словами, как его кличут на производстве, этилового спирта. Витек задержался в дверях, принюхиваясь и анализируя параметры вдыхаемой им газовой смеси командирского кабинета. Командир, словно прочитав мысли подчинённого, заговорил первым:

– Это ещё не всё выветрилось после дегазации лизола, ну, Вы понимаете, о чём я. – Он несколько запнулся. – Что там у Вас, товарищ?

– Приказы о наказании меня и офицеров части, – честно признался товарищ.

– Давайте, – честно обрадовался командир.

Первым шёл приказ на него, на Юрьича. Утомлённый командир, бегло прочитав, подписал. Взяв второй, он заметил какой-то подвох, тут же вернулся к первому и внимательно его проштудировал. Спустя секунду оба приказа полетели в мусорную корзину в разорванном состоянии.

Привожу к Вашему личному сведению данные наказательные труды в той последовательности, в которой они попали в лапы командира, дабы в подобной ситуации Вы могли их использовать в качестве примерного образца:

«По личному составу.

23 марта старший врач-специалист лаборатории Государственного санитарно-эпидемиологического надзора (подвижной) 0000 Центра Государственного санитарно-эпидемиологического надзора (территориального) медицинской службы Северного Флота Сооруженных Сил Министерства Охраны Российской Федерации старший лейтенант медицинской службы Виктор Юрьевич убыл на обед, согласно распорядку дня, после чего на службе не появился. Несмотря на возрастающее волнение командования части, старший врач-специалист лаборатории Государственного санитарно-эпидемиологического надзора (подвижной) 0000 Центра Государственного санитарно-эпидемиологического надзора (территориального) медицинской службы Северного Флота Сооруженных Сил Министерства Охраны Российской Федерации старший лейтенант медицинской службы Виктор Юрьевич не вышел на службу и на завтра. Никаких оправдательных документов и иных заносов он не предоставил.

Приказываю:

1. старшему… Юрьевичу объявить выговор;

2. ответственному за соблюдение дисциплины провести занятие на тему «Распорядок дня как основа поддержания боеспособности ВМФ и его влияние на коллектив, окружающую среду и морских млекопитающих;

3. личному составу сказать, чтобы они так не делали».

И следующий:

«По личному составу:

31 марта в части проходило мероприятие под названием «Сдача задачи МЧ-2». С самого утра ничто не предвещало беды: лизол для намазывания на стены закончился, погода была весенняя и лишь волнительная бледность офицеров указывала на всю значимость происходящего. Но командир был трезв. Это и явилось причиной срыва вышеозначенного мероприятия.

На основании вышесказанного приказываю:

1. Всем офицерам части (кроме командира и находящегося неизвестно где ст. л-та Виктора Юрьевича) объявить выговор с занесением в грудную клетку;

2. После занесения офицерам, офицерам занести мне что-нибудь горючее;

3. Выпустить боевой листок на злобу дня, где в общедоступной форме показать крупные ошибки при сдаче задачи, с указанием градусности;

4. С водителем Сашей ничего не делать, потом разберёмся;

5. Заместителю командира провести занятие на тему «Отработка задачи МЧ-2 – это не только переписывание бумажек, но и, наверное, что-то ещё»;

6. начать подготовку к сдаче задачи МЧ-3»….

Командир так никого и не наказал. Для него, как и для всего Флота, наступили отчаянно трудные времена: он столкнулся с человеком мыслящим.

ГЛАВА 31 СЛУЖАЩИЕ МОИ

Возлюби ближнего своего, как самого себя.

Тоже заповедь

В такие трудные времена, да и не только в такие, но и всегда на море существуют они, человеки мыслящие. На хрупких плечах этих мыслящих, собственно говоря, всё и держится. Как правило, в столь скромной роли выступают две категории граждан: доктора и гражданские служащие (обычно это милые дамы, или женщины, если Вам так удобней).

Вояки же умеют лишь служить и постоянно, изо дня в день, жалуются на свою тяжёлую жизнь, выбивают положенные им субсидии в суде и на фоне плохой погоды часто болеют. Ах да, они же «прекрасно руководят», потягивая бутылочное пиво, лёжа на диване. И при всём при этом денежное довольствие у них выше и едят они лучше. Служащие же получают вдвое меньше, и жаловаться им абсолютно некогда, да и некому. В принципе.

А едят ли данные служащие? По выходным если только. Паёк они, в отличие от первых, не получают. Работают постоянно сверх нормы, права, принадлежащие им, попираются со всех сторон, и командование спускает на них свой гнев круглосуточно. И исполняют они обязанности начальников по полгода, поскольку у моряков отпуска упоительного продолжения. И с вредными условиями труда сталкиваются в процессе работы с радиацией. И стаж имеют обычный. Не льготный год за два, как у некоторых. Только служащие с их лошадиной выносливостью в силах тянуть этот неподъёмный воз. Силы эти берутся от безысходности. Вояки им постоянно, чуть ли не ежеминутно, твердят: «Не нравится – увольняйтесь. За вами очередь во стока-то человек». Такое вот отношение к служащим, вернее, отсутствие этого отношения.

Чтобы далеко не ходить, возьмём Михалыча, у которого войсковая часть проходила проверку. Обычную плановую ревизию, приплывшую с флота. Приплыла она затем, что проверку у военных проходят все и всегда. Чем же ещё на море заниматься?

Раньше, при уходе лодки в автономку (три – шесть месяцев минимум), проверка неслась лишь с эскадры. Сегодня же, выходит, если кто на неделю, (в смысле – в поход) то тут уже понаедет проверяющих тьма-тьмущая: и с флота, и с Министерства, и ещё откуда-то. Но, даже при всём при этом нескончаемом наплыве, высшему руководству всё равно занять себя нечем. Поэтому береговые морские части, наравне с кораблями, тоже проверяют круглогодично. Вот и СРВ Михалыча проверяли. От нечего делать.

Звездастые дядьки, приехавшие по данному поводу в базу, отметили часть в лучшую сторону, относительно других береговых частей. Естественно, они и обосновали, почему так случилось. Не прихоти же ради.

Оказалось всё до ужаса просто. Проверяющих шибко порадовали две вещи: чисто вымытые полы и гладко накрашенные стены. Затем уж только, в эпилоге, отмечались иные плюсы работы СРБ. Итог: первое место за год…

…Чисто гражданская заслуга. Полы мыли служащие-инженеры. Краску служащие-врачи за свой счёт покупали. А потом наоборот. И так – каждые двенадцать месяцев. Полы – краска, краска – полы.

Тут мы имеем дело со своеобразными равнозначными весами: на одной их чаше премии и купленная краска, а на другой – отсутствие таковых. Даже невооружённым глазом, самому обыкновенному, среднему школьнику понятно, что деньги и краска намного тяжелее воздуха.

Вот я и подумал, а что случилось бы с Министерством Охраны без славной дружины служащих граждан и гражданок, а также их маленьких гражданят, ради которых они и гнут свои измученные спины, словно в рабстве?..

Михалыч, как заместитель начальника лаборатории, не мог смотреть на творящееся безобразие спокойно. Тем более, что половина служащих уже батрачила на море, когда командир ещё не только под стол пешком ходил, но и с горшком находился в самых тесных отношениях. И теперь выросший (физически) командир их ни в какой козырь не ставит (нет уважения, почёта, премий) и, вообще, относится с каким-то пренебрежением. Кощунственно.

И вот, совершенно неожиданно, по случайному стечению обстоятельств, лицезрел Михалыч график рабочего времени данной категории работников. И ужаснулся молча. И закусил со скрипом нижнюю губу. И замерло его сердце. Пульс стал аритмичный, неудовлетворительного наполнения, с частотой 50 в минуту. Отчётливо прослеживалась пульсовая волна вне сосудистой стенки. Артериальное давление неприлично подскочило. Получив прилив крови, сразу же побежал он, но не в госпиталь, а к командиру своему, с целью и ему поднять давление, отнеся официальный письменный запрос:

«Товарищ командир. Настоящим докладываю, что во время ознакомления со служебным временем в марте настоящего года обнаружил грубые нарушения Законодательства Царского в отношении подчинённого мне женского персонала.

Так, согласно Трудовому кодексу № 197 (статья 320: «Для женщин, работающих в районах Крайнего Севера, устанавливается 36-часовая рабочая неделя, если меньшая продолжительность рабочей недели не предусмотрена для них федеральными законами», и статья 92: «продолжительность рабочего времени сокращается на: 4 часа в неделю и более – для работников, занятых на работах с вредными и (или) опасными условиями труда»), продолжительность рабочей недели у женского пола нашей части должна быть не более 32-х часов в неделю.

Однако с момента вступления данного Закона РФ в силу и по текущее время, они батрачат 36 часов. Прошу Вас разъяснить, на каком основании свыше 4-х лет нарушаются права женщин СРВ.

21.03.2006 Имя Отчество Фамилия».

И присел он ждать ответа.

И ответил командир быстро, но, по-военному, непонятно:

«Тов. СТ. Л-Т м/с.

1. Ваш правовой минимум – «ниже плинтуса»;

2. Не льстите себе, Вам никто не подчинён, тем более женщины РБЛ;

3. Возьмите себя в руки.

23.3.6. подпись».

Представляете, придумок?! На рапорте такую чушь написал. «Настоящий» полковник.

Михалыч, глядя на такой замысловатый ответ, вспомнил интересную фразу, высказанную одним из лучших преподавателей, завучем кафедры «Нормальной анатомии» славной медицинской академии Геннадием Ивановичем Ничипоруком. Он сказал: «Человек, любящий себя, пишет своё имя и отчество полностью. Уважающий – только инициалы. Не любящий и не уважающий – не делает ни того, ни другого».

Всё ясно. Если человек себя не уважает, как от него можно требовать, чтобы он уважал окружающих? Бесполезно.

И ещё, для тех, кто не с военными. Цифири внизу командирского ответа – это не закодированная фраза «Пошёл ты на 3 буквы 6 раз», хотя такой вариант тоже вполне допустим, а просто дата. «3» – март, «6» – 2006 год. Так любил подписываться Тамерзлан.

Расстроившемуся, было, от такого безразличия начальства товарищу всё же подняли настроение подчинённые. Когда Михалыч зашёл в свою РБА, смотрит – служащие аж сияют, как Полярная Звезда в полночь. Спрашивают законолюба, что командир ответил на рапорт? Он удивляется: «А вы из каких источников знаете?». Лаборанты говорят: «В пятницу это командирское тело позвонило и сказало, чтобы нас отпускали с работы на час раньше. Спасибо Вам».

Стоит полагать, что у Михалыча душа облегчилась, и приятное тепло разлилось по телу. Письмецо в инспекцию по труду не заставило себя ждать. Эх, как хорошо было бы компенсации добиться.