Текст книги "И пришел доктор..."

Автор книги: Михаил Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 67 БЛОКАДА

Вы не уроды, вы переведены в категорию дурни.

Из кинофильма «Майор Пейн»

К счастью, мы, в нашем Мухосраньске, о таких «оздоровительных» центрах не слышали. Нам одних военных хватало более чем достаточно. От них нас даже тошнило, хоть мы и не были беременными. Поэтому наша братия и стремились как можно скорее покинуть это столь «очаровательное» место.

Юрасу повезло самому первому. С Васей же было иначе. Хоть и уехал он на две недели раньше, а назвать его случай везением я не могу: должность сократили в сентябре, а покинуть городок ему удалось только в мае. Поэтому Юрасу точно повезло первому: приказ о его увольнении пришёл в рекордно короткие сроки.

Практически не дав сдать дела и должность, моему коллеге написали предписание об убытии в Ленинград и поставили штамп в удостоверение личности, что он теперь в запасе. Вот так, в одночасье, военнослужащий стал гражданским человеком.

Радость гражданского не знала предела. Даже дети не всегда так радуются. Счастье настолько переполняло каждую клетку Юриного организма, что его смело можно было назвать самым счастливым Гомо Сапиенсом на Земле и при этом ни на грамм не ошибиться. Юрас собрался за минимальный промежуток времени, купил билет на поезд и рано утром был провожен мною с автобусной остановки нашего городка.

Уезжать с городка всегда приятно, особенно если ты уезжаешь навсегда. Словами столь приятных чувств не передать и ни одним пером не описать. Сразу и сопки выглядят чрезмерно красиво, и серое небо становится не таким уж и серым и всё в подобном духе. Трясёшься на автобусе в Мурманск три часа, а ощущение, что едешь на лимузине – такая вот это не передаваемая радость покидания ЗАТО.

На КПП, где проверяют документы на въезд и выезд из ЗАТО, помощник дежурного несколько придержал автобус и удалился в дежурку. Юрас, зная, что военное начальство запросто может быть подлее самого последнего негодяя, почуял неладное.

Практически, как почуял Юрас, так и случилось, хоть по Звёздам не гадай. Через минуту вышел дежурный по КПП, зашёл в автобус и сказал офицеру в запасе: «Пройдёмте». Выходя из кабины, он добавил: «Автобус свободен». Офицер в запасе, слегка шокированный и в сознании немного примятый, последовал в направлении дежурки. Транспортное средство, преодолев линию шлагбаума, медленно заколесило прочь. Красные стоп-сигналы, висевшие на его заду по бокам, кричали, что путь закрыт. От уволенного медика отделилась невидимая рука и плавно помахала вслед уезжавшему автобусу. Тётенька Свобода испарилась за поворотом, вместе с «Икарусом».

Зайдя в дежурку, Юрас очутился в облаках сигаретного дыма. Откашлявшись и чуть отступя к выходу, он поинтересовался, в чём дело. Дежурный протянул слегка пожёванную бумажку.

Выяснилось, что комендант гарнизона, тот самый комендант, что своровал наши с Лёликом документы и грозил потом немытым пальцем, запретил выпускать Юраса за пределы гарнизона. Запретил самолично, без запроса морского прокурора, без решения флотского суда, просто решил и послал на пропускной пункт ориентировку.

Столкнувшись с комендантским произволом, задержанный неожиданно вспомнил древний медицинский анекдот, всплывший в его голове, словно старая довоенная мина:

Встречаются в конце войны трое военнослужащих: русский, француз и англичанин. Англичанин говорит:

– Вот у нас медицина далеко шагнула. Одному бойцу оторвало руки, так ему их обратно пришили и он отныне на швейной фабрике работает.

Француз говорит:

– Подумаешь руки. Вот у меня однополчанину ноги взрывной волной отхватило, и хоть бы что: протезы сделали и на самолёт посадили. Первоклассный лётчик получился.

Русский им оппонирует:

– Да что там говорить. У нас Петровичу в бою и ноги, и руки, и голову – всё практически оторвало, осталась лишь попа. Ничего, служит теперь комендантом.

Вспомнив анекдот, пленник почему-то не рассмеялся, а наоборот, опечалился ещё крепче. И действительно, ведь данные действия не только нарушение всех моральных устоев гражданина, но и, кроме того, уголовная ответственность. Я же писал Вам, что этот город – город непуганых баранов и неотёсанной идиотии.

И напрасно Юрас махал предписанием, бесполезно совал в морду дежурному удостоверение с печатями и паспорт с ЗАТОшной пропиской, брызгая во все стороны жидкостью изо рта, – всё впустую. Дежурный включил морскую тупизну (очень удобная вещь, шикарно применяется против начальства) и оставался непреклонен…

Шла суббота. Я мирно посапывал, разложив свои косточки на диване. А что мне ещё оставалось делать? Подорвавшись ни свет ни заря в пять часов утра, ради проводов Юраса, я имел вполне законное право немного поваляться и даже, возможно (я сказал: «Возможно»), немного похрапеть. Дома я находился в скорбительном одиночестве.

Меня разбудил звонок моего, навсегда уехавшего, друга ровно в тот момент, когда мой сон вступил в решающую фазу. Ясный голос академического товарища, разразившийся в сотах мобильной трубки, сообщил мне о таком вот неприятном инциденте краткими словами: «Меня на КПП сняли, скоро вернусь в городок, встречай».

Минуты три я, повидавший всякое от флотских и уже заматеревший сильнее любого морского волка, лежал в анабиозе и не мог поверить услышанному. Да и кто бы смог? «Это что, – рассказывал мне потом Юрас. – Там на стене ещё один ориентир висит. Типа, если в городок будет заезжать капитан третьего ранга Пубархитов и начнёт показывать: пропуск, командировочное, отпускной, прописку в Заосёрске – не пускать!»…

Повергнув в шок меня, Юрас пошёл повергать туда морского прокурора. Будьте спокойны – ему данный трюк удался. Прокурор тоже с таким не сталкивался, даже в самых смелых фантастических рассказах. Он долго смотрел на предписание, на приказ об увольнении, на штамп в удостоверении офицера и силился понять военных, задержавших Юраса. Разумеется, понять их он не смог, схватил телефон и набрал номер коменданта.

Коменданту тут же сделалось плохо. Он не просто оказался «порван на флаги», а я бы даже сказал, съеден вживую во всём том, во что он был одет. Юрас, при всех своих неполных двадцати семи годах, никогда не слышал столько новых бранных слов и персональных оскорблений. Как следствие всего, на следующий день он покинул городок…

В настоящее время дело о незаконном задержании Юраса, с его лёгкой руки, передано в суд. Вояки в очередной раз создали себе огромный «геморрой». Самостоятельно. Что ж тут скажешь?

ГЛАВА 68 ПАТРИОТ

Родина – это Родина, а государство – это чиновники.

А. Кочур, лётчик-испытатель

Вот как, при таком отношении к личности, можно быть патриотом? Будь ситуация в Сооружённых Силах получше, то ни один ныне здравствующий гуманоид не увидел бы столь массового бегства из их стройных рядов. Хотя, кому это сейчас интересно.

А мне, например, всё интересно, какая единица исчисления у патриотизма. В чём он всё-таки измеряется? В занимании важных постов? В руководстве армией и флотом? В ношении погонов? Стоит полагать, что вышеуказанный вопрос из той же области, что и «почему Вы опоздали». Лично от меня данное понятие находится на непорядочном расстоянии. Оно отброшено на километры. Да и как ему не находиться на этом самом расстоянии, если Министерство Охраны само его туда отодвинуло. Отодвинуло, и ещё ногой поддало!

Известно ли Вам, славный мой читатель, что заключённых (это люди, которые наказаны за несоблюдение Уголовно-процессуального Кодекса) кормят на 50 рублей в сутки? Это так, честное слово. У служебных собак, которые охраняют этих самых заключённых, суточный рацион уже укладывается в 40 деревянных. А военнослужащие, которые стоят на страже и не соблюдавших и охраняющих и, между прочим, относятся к категории особой государственной службы, должны умудриться наесться, ни больше, ни меньше, как на 20 российских рубликов! Для тех, кто не дружит с математикой, пишу прописью – двадцать. Выводы прошу сделать самостоятельно.

Так что глубокого извиняюсь, но про патриотизм я многого сказать не могу. Одно знаю точно – про него самого лучше всего рассуждают люди следующих категорий: сами никогда не бывшие патриотами; трусы и иже с ними прилагающиеся; алкоголики; не служившие в армии; нефтяные магнаты и олигархи; коррупционеры и прочий сброд.

Как думаете, кто больший патриот: врач, который лечит людей в гражданской поликлинике, или командир части, который пьёт горькую и в случае конфликта не сможет попасть в противника, поскольку последний в его глазах будет двоиться? Дворник, убирающий улицы от грязи, или военный, разбрасывающийся пустыми бутылками направо и налево? Хотя, разумеется, не всё уж так плохо. Есть ещё настоящие командиры, чем успешно и пользуется наше Руководство.

Стоит ли говорить, какое же неблагодарное, а местами даже и чёрное, занятие быть командиром атомной лодки. Даже если не брать в расчёт то порядочное число непорядочных подчинённых, за которых он отвечает, то остаётся ничуть не меньше других хлопот. Постоянные проверки, ежеполугодная сдача зачётов на самостоятельное управление атомоходом, письменные отчёты и прочая рутина. Кроме того, не стоит забывать и про обязаловку – военно-врачебную экспертизу. И убежать от всего этого невозможно. Ведь если мы вспомним древнюю флотскую поговорку, перешедшую к нам в повседневную жизнь, то сразу убедимся в справедливости моих слов. Поговорка звучит так: «Куда ты денешься с подводной лодки». Поэтому, в двух словах: должность командира лодки – это полная клоака….

Очередной праздник ВМФ отмечался громко: прохождение торжественным маршем, вручение подарков, вечерний салют. И случилось так, что попали мы за праздничный стол к одному из лучших командиров морских лодок, который по совместительству являлся отцом супруги одного из наших академиков.

На этот праздник лучшему командиру подарили кортик от Командующего Флотилией. Всей нашей братии стало любопытно не только поглазеть на подарочный экземпляр, но также и на другие блестящие награды, скопившиеся у заслуженного подводника за столь долгий и нелёгкий командирский путь.

Славный командир нехотя (не любил хвастаться) достал на свет Белый свои подарочные отличия. Не останавливаясь на медалях (их было чересчур много), хочу отметить кортики. Каждый олицетворял отдельное произведение искусства. Вот кортик от командующего Флотом – впечатляет. А вот, пожалуйста, кортик с резной рукояткой от самого Министра Охраны – он вообще шедевр. Богатый и всемогущий русский язык описывает такую красоту двумя словами: «Ух, ты!» или «От, блин!». Мы сидели и любовались красотой именного оружия прославленного военно-начальника. А хозяин этого самого оружия, между нашими беспорядочными ахами и вздохами, сделал такое незначительное примечание:

– Всё, конечно, здесь красиво, – спокойным голосом, в котором всё же чувствовались нотки недовольства, сказал он. – У меня есть похвала от одного министра, кортик от другого, куча грамот… единственное, чего у меня нет, – это собственной квартиры. Какой-нибудь благоустроенной жилплощади, личного уголка, где я мог бы жить со своей любимой семьёй… – Командир как бы замолк и, выдержав паузу, добавил: – После двадцати пяти лет на флоте я по-прежнему БОМЖ…

Слова прославленного начальника крайне больно вонзились нам в сердце, точно кортик с резной рукояткой от Министра Охраны и тут же на глазах стал меркнуть блеск всех отличий и медалей. В одну секунду пропала вся красота наград, которой ещё три минуты назад мы восхищались. Она погасла, словно свеча в морозную, ветреную полярную ночь. Вместе с ней окончательно потухли последние искры нашего, и без того слабого, патриотизма…

ГЛАВА 69 СКРЫТАЯ ПАССИЯ

2% – истинные гомосексуалисты;

15 % – латентные, т. е. становятся ими при определённых условиях.

Статистика

К большому вселенскому сожалению, не все командиры славно несут своё бремя. Далеко не все. Если уж говорить откровенно, то таких совсем мало, буквально единицы. Это Вам не Советское время. И не Императорский Флот. Армия уже не та. Как говорится: «Прошла весна, завяли сеньориты».

Вот и у многих моряков прошла любовь к Родине, в чем, собственно говоря, тяжело их винить. Из всех чувств, присущих животному миру, осталось только чувство самосохранения: побольше взять да подальше положить. Так и наш командир, пользуясь своим вольготным должностным положением, создавал себе безоблачную жизнь, присосавшись, точно клещ, к Министерству Охраны.

Не опускаясь до того, сколько понабрал командир, хочу вспомнить, как он выбил для себя путёвку в военный санаторий, в самый козырный месяц отдыха – август. Чтобы на отдыхе не скучалось, он попутно выбил путёвку и для зама. Вот они и поехали: командир, его жена и зам. Последний-то ехал совсем довольный: в крайний момент он сумел-таки отмазаться от супруги, сославшись на отсутствие путёвок. Командиру же этот номер не удался: свою надоевшую пассию скинуть с плеч у него так и не получилось. Поэтому и налегал он на горькую с удвоенной силой.

Проколесив через всю страну и, наконец, приехав в санаторий, вся троица разместилась в номерах. Для тех, кто никогда не бывал в военных санаториях, обязательно хочу пояснить, что удовольствие это сомнительное, если у Вас не всё схвачено. Путёвок туда делается в три раза больше, чем есть номеров (кто занимается путёвками, тоже хочет пить и кушать), поэтому и живут отдыхающие, в большей своей массе, в спортзале, огороженные белыми простынками, с временными удобствами на улице или в раздевалке.

Правда, если шибко повезёт, помимо спортзала могут в какую-нибудь кладовую или прачечную поселить, но это уже совсем рай и бесплатным он, разумеется, никогда не бывает. Так что блат командира был виден невооружённым глазом: он сразу разместился в номерах. В хороших, отдельных меблированных номерах.

Номера были чудесны. Чудесно в них было то, что они вообще были. Причём, данные номера не просто числились номинально, а имели вполне чёткую и осязаемую нумерацию. У зама оказался номер 66, а у командира – 69. То ли это случайно так вышло, то ли Всевышний – не фраер, но командиру достался именно такой, симфаллический (а если без намёка – символический) номер. Кто не в курсе, число шестьдесят девять – это нештатный символ сексуальных меньшинств.

Кроме того, шестёрка на командирском номере была закреплена нормально, а вот девятка отсутствовала, от неё виднелся только след. Номер зама крепился вроде порядком: обе цифири висели на месте, хоть и держались там не совсем уверенно – санаторий то, чай, не новый. Хочу Вам заметить, дорогой читатель, что остановился я на номерах комнат не прихоти ради, а постольку, поскольку в дальнейшем они имели судьбоносное значение.

Стоит ли писать, что показанные в кино штучки с номерами, когда цифра девять открепляется и, перевернувшись, становится шестёркой или, наоборот, шесть в девять, в связи с чем постояльцы путаются комнатами, взяты из самой что ни на есть жизни. Думаю, что ни стоит. Кто сомневается – милости прошу читать по сему тексту далее.

Как водится, командир с замом каждый санаторный вечер проводили в баре. Командирской жене удалось только два дня продержаться с ними, после чего она, сказав: «Ненавижу алконавтов», стала отдыхать по собственному плану.

Командир даже не заметил этой потери бойца, точнее жены: как раз в тот момент, когда она уходила, ярко сверкая пятками, они с замом решали, как правильно сделать «отвёртку»: половина сока – половина водки, одна четвёртая сока – три четвёртых водки или восьмая сока, а всё остальное – водка.

– А ваще, Русик, знаешь что? – Заплетаясь, обратился командир к заму. – Настоящая «морская отвёртка» делается из чистого спирта, а апельсиновый сок добавляется только для цвета! – с этими словами он достал откуда-то самопальный спирт и сделал обоим «морскую отвёртку».

Выпив залпом данный коктейль, зам глазами произнёс: «На сегодня хватит» и пошёл к себе в номер. В свою меблированную комнату он заходил уже на полном автопилоте, отчего так сильно хлопнул дверью, что вторая цифра «шесть» отвалилась сверху, и его номер стал командирским. Номинально, разумеется. Последних сил заму хватило как раз на то, чтобы окончательно раздеться и плюхнуться на незаправленную с утра кровать. Спустя две секунды он мирно посапывал беспробудным военно-морским сном, уткнувшись толстым брюхом в матрац.

Минуло уже более пятнадцати минут, как командир заметил, что он сидит в одиночестве. Безрезультатно поприставав к официанткам, щипками ниже пояса, и пропустив ещё парочку двойных виски, он двинул своё постылое тело к номерам.

Разумеется, номер 66 по ходу движения раньше, чем номер 69, поэтому командир и перепутал комнату. Кроме того, на двери чётко вырисовывались цифири «шесть» и «девять», так что сомнений не значилось никаких. О степени алкогольного опьянения командира можно было судить не только по тому, что он не обратил внимания, что цифры висят на разных уровнях, а ещё и по тому, что совсем осталась без его внимания цифра «девять», которая на его номере отсутствовала изначально. Открыв незапертую дверь, он увидел спящую женушку, которой на самом деле притворился зам.

– Ну и зад ты себе отъела дорогая! – воскликнул командир, как будто ранее не замечал, какой зад отъела супруга. – Сейчас мы с ним основательно разберёмся, – пообещал он вслух, обеими руками поспешно снимая флотские штаны.

Я умолчу, как и с кем разобрался командир, дабы не травмировать, возможно, тонкую психику читателя. Могу лишь сказать, что на следующее утро жена командира, проснувшись в гордом одиночестве, лицезрела не самую приятную картину в её скромной жизни в номере «66», временно ставшим номером «69», теперь уже не только номинально, но и по духу…

Между прочим, сразу после этого случая «Русик» не только стал задерживаться на службе допоздна, собственно, как и командир, но и купил себе новую иномарку, японского происхождения…

А чтобы у Вас абсолютно не оставалось никаких, пусть даже самых малейших, сомнений в подлинности рассказанного, имею радость сообщить, что мир – это тесная штука: мой однокурсник служит в этом самом санатории, с чьих, собственно, слов я и записал такой случайный не заляпанный случай.

И ещё. Как и во многих гостиницах, в морских санаториях тоже стоят скрытые камеры, так что будьте внимательны господа, мир техники шагнул очень далеко.

ГЛАВА 70 ПОКАЗАЛОСЬ

И глюкатали зелюки, как мымзики в мове.

Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес

Но, скажу прямо, не вся флотская служба санатории да курорты. Обычно это и трудовые будни, с не менее трудовыми выходными между ними. Особенно, если ты – просто морской офицер.

В один такой трудовой день, а вернее в трудовую субботу, заступил дежурным по СРВ самый положительный офицер части, Юрий Александрович. Заступил себе и заступил. Чего там. Чёрт уж с ним, что всю неделю батрачил словно ишак: проверка с флота, взятие проб с контура атомного генератора лодки, молодое пополнение и так далее и тому всё подобное; так ещё и в субботу его назначили старшим на ПХД (для кого это Парково-Хозяйственный День, а для кого и такой Понимаешь X… ах не Хороший День). А опосля ПХД, на вот, неси вахту.

«Опять воскресенье пропало, – с горечью подумал Юрий Александрович. – Чай не мальчик уже, третьего ранга буду, а всё равно две выходные вахты в месяц», – развивалась его мысль, не имея дальнейшего хода, поскольку думай не думай, а хватай кобуру и смотри за СРВ.

Проведя проверку и получив отчёты от контролёров на ПРК и от дежурного по казарме, Юрий Александрович хотел уже, было, откинуться в кресле и немного соснуть. Не то чтобы он сильно хотел спать, вовсе нет. Просто накопившаяся недельная усталость совсем неприятно разливалась по телу, и девать её было некуда.

«Остальным-то лепота: смотрят себе чемпионат мира по футболу в Германии, пьют пивасик и в ус не дуют, – захлёстывали мысли его остывающую голову (во время сна кровоснабжение к голове уменьшается втрое, поэтому она и остывает, напоминает автор). – А у меня только один канал показывает, и тот с оружейной комнатой, будь она трижды неладна…», – широко зевнул Юрий Александрович. Вместе с ним так же широко зевнула мысль и куда-то исчезла: дежурный по СРВ всё-таки уснул. Из радиопередатчика, висящего на стене, тихо изливалась «Боже, Царя храни», которую станция «Маяк» крутила третий раз за день.

Не прошло и десяти минут, как раздался телефонный звонок. Юрия Александровича словно пассатижами вытащили из рая: только же, казалось, закрыл веки. «Кого там ещё нелёгкая? – очнулся дежурный. – И в субботу не поспать», – мелькнуло у него в голове. Но в трубку мозг озвучил другую фразу:

– Дежурный по СРБ капитан третьего ранга Унылов, – чётко прогорланил он.

– А, Юрий Александрович. Это Тамерзлан звонит, – ответила ему трубка.

– Товарищ командир, за время моего дежурства происшествий не случилось. Замечаний нет, – выпалил Проснувшийся положенную Уставом фразу.

– Есть, – принял доклад Тамерзлан. – Как дежурство? Всё спокойно?

«Чего это он интересуется в первом часу ночи?» – прошмыгнуло в голове Юрия Александровича. Ответ же оказался иным:

– Так точно, тащ командир. Замечаний нет.

– Да, да, я понял. А как у нас вообще обстановка? – снова озадачил его Тамерзлан.

«Точно неспроста спрашивает. Может это из-за помощника. Так она всего-то на пятнадцать минут опоздала, да и то об этом никто не знает», думал дежурный, говоря в трубку:

– Да, всё тихо, тащ командир. Всё в порядке.

«Всё в порядке» было сказано на полтона ниже, нежели «Тащ командир».

– Ясно… – Командир чуть умолк, как будто думал и опять поинтересовался, – а в казарме как, всё спокойно?

«Здрасьте, приплыли», мозг Юрия Александровича окончательно проснулся: «Сто пудов, какая-нибудь матросня опять нажралась и с увала не вернулась, а дежурный по казарме, собака мичман, мне не доложил. Или ещё хуже: сержанты-контрактники подрались в городке с кем-нибудь и сидят теперь в комендатуре, а командиру первому сообщили. Вот черти!».

– Всё спокойно. По списку столько-то, налицо столько-то. Лиц незаконно отсутствующих нет. Отбой произведён по распорядку дня, – выпалил дежурный, готовый порвать мичмана на портянки, если всё так, как он думает.

– Ясно-ясно. А на девятом ПРК как дела? Тихо всё? – гнул свою линию Тамерзлан.

«Ах, вон, где собака зарыта. Опять эти два дембеля, наверное, что-нибудь учудили. Тогда ведь говорил, что нельзя их на вахту в выходной ставить, да ещё и вместе. Ну, я им покажу морскую соль, если что!». Голова Юрия Александровича уже начинала закипать.

– Всё тихо, тащ командир, полчаса назад там сам был, – честно ответил дежурный, холодея в затылке.

– А на восьмом? Порядок? – не унимался Тамерзлан.

«Ну, блин, солёный перец. Неужели опять старпом

Злыбин с лодки шёл и до матроса докопался. Небось, сразу командиру нашему настучал. Я бы ему……. Мысли Унылова ходили ходуном.

– Лучше всех. Восьмой – это же мой. У меня там всегда порядок, – поручился Юрий Александрович в отверстие трубки, как-то по-детски улыбаясь, словно его было видно.

– А на втором как служба? – вопросом на ответ послышалось из другого отверстия трубки.

«Эх, мать моя женщина, легионеры Египетские, как же я сразу не догадался. Тьфу ты!». Юрий Александрович вспотел в момент. В его голове сразу вспомнилась картина двухгодичной давности. Тогда, в субботу, контрактники с лодки выпивали с их матросами прямо на ПРК, поскольку оно самое дальнее от штаба. А ветер был сильный. Даже штормовой. А лодку они не закрепили, как следует, вот и оторвало её от пирса. И всё бы ничего (даже при таком раскладе), только прибило оторвавшуюся посудину к противоположному пирсу, а там тральщик. Разумеется, как итог– тральщик восстановлению не подлежал. Хорошо хоть не погиб никто. Тогда, вроде, истязали всех, вплоть до командующего дивизией. «Не дай Боже, – взмолился дежурный, – до пенсии ещё два года».

– Да, ничего особенного. Служат, – почти прошептал Юрий Александрович. – Простите, товарищ командир, а в чём дело-то, случилось чего? – спросил он, сам поражаясь своей смелости.

– Да нет, в принципе. Просто я лежал в ванной, и вдруг мне показалось, что с СРБ что-то не в порядке. Ну, раз всё хорошо, тогда спокойной ночи, Юрий Александрович, – командир повесил трубку, не дождавшись ответного прощания.

Эмоции, копившиеся в голове Унылова, достигнув критической массы, выплеснулись во внешний мир. Непроизвольно слетевшее с губ дежурного слово «МУДАК» ещё долго гуляло и по штабу, и по девятому ПРК, и по восьмому, и стучалось в окна казармы, и ещё куда-то, но его почти никто не услышал – вся СРБ спала, спала крепким, мирным и сладким военно-морским сном.