Текст книги "И пришел доктор..."
Автор книги: Михаил Орловский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
ГЛАВА 22 ПОД ПАРУСАМИ
Эх, развернись моя мечта!
Желает моребродить вся душа!
Из дневника
Да-а-а. Вот и юбилейчик сделали, парадонки (люди, которые находятся рядом с подонками – прим. автора). Правда, не всё, к сожалению, жизнь праздники, именины да юбилеи. Это так. Вы наверняка не поверите, но есть ещё и будни, тяжёлые служебные будни. Те самые будни, когда приходится тащить своё непроснувшееся тело, со слипающимися глазами, на службу и мучиться там от безделья или тренироваться в безумии, коли безделье надоело. Хотя, если Вы служите на море, да к тому же ещё и снабжены природной смекалкой, то запросто можете найти себе занятие по душе.
Таким самым образом, возвращаемся мы вновь к прекрасному – к синему морю и его ближайшему окружению. Теперь уже Санчес дежурил в морском госпитале, оказывая там всякую непосильную и посильную помощь. И больные, взяв с дежуранта клятву о врачебной тайне, поведали ему одну незабываемую историю.
Ходили как-то по синему морю на корабле моряки… Думаю, всем уже давно известно, что моряки не плавают, а ходят. Честно говоря, разницы особой нет, просто какой-то неизвестный никому умник сказал, что плавает только г…но, поэтому у всех моряков большой незыблемый комплекс – они по морю ходят, а не плавают. Повторяю: хо-дят.
Следует заметить, что описываемые ниже люди были не просто моряки, а нечто вроде десантников или водных пехотинцев: нашивка на нашивке, берет накоса, значки через грудь и всё тому подобное (в медицинском мире всё это называется дешёвыми понтами, присущими, опять же, комплексу неполноценности).
И был у них старпом (старший помощник). Романтик страшный. Ещё с морского училища он любил ходить под парусами, бороздя бескрайние просторы водной глади. Лучше всего на яхте или паруснике учебном, коих в годы его молодые в училище было, хоть отбавляй. Навострить мачту, раскинуть пошире паруса и вперёд, в бесконечную даль синего моря. Яхтсмен понимаете ли, чего уж говорить.
Но, на Флоте яхт на снабжении не имеется (официально), только военные корабли. А если Вы на корабле военном, то какие могут быть паруса? Только железо одно, да ещё и командир, деревянный. Тоже один. А вот парусников нет. Это точно.
Но на то он и старший, да ещё и помощник, чтобы любые проблемы решать. В том числе и, на первый взгляд, нерешаемые. Поползал он по кораблю, пошкрябал по кормовым сусекам, заглянул в тёмный трюм и нашёл шестивёсельный ял (для несведущих в морской терминологии это – посудина такая, похожая на рыбацкую лодку). Старпом так обрадовался ялу, что у него аж попа затряслась и руки зачесались.
Две недели реставрации, три слоя краски импортной и семь потов матросов отечественных сделали своё дело. Ял засиял, как новенький. Старпом старательно приделал нужной высоты мачту и парус алый развесил. Ну, чем не яхта? Красота! Давняя мечта идеолога осуществилась. Рассадит он матросов на вёсла, для быстроходности, и выходит в зелёное море. Одев бело-синюю фуражку, подаренную отцом, капитаном торгового судна, старпом чувствовал себя командиром. И молодость вспоминалась. И душа его радовалась, а лёгкие раздувались от морской свежести. Но недолго.
В тот самый выход в море стояла тёплая летняя погода. Вечер крушения надежд главного мечтателя корабля выдался особенно солнечным и ветреным. Колебание моря приближалось к двум баллам. Несмотря на это корабль жил своей собственной жизнью и продолжал функционировать, согласно утверждённым сверху планам.
Один из главных героев той парусной эпопеи, матрос контрактной службы Подрыгало нёс свою вахту на вверенной верхней палубе. При себе у него имелась дюжина гранат и приказ командира БЧ-2 все их израсходовать, так как норму по боевой подготовке надо выполнить, дословно: «во что бы оно ни встало». Вот и кидал этот вахтенный выданные боеприпасы за борт со скучающим видом, поскольку оружие не любил не только по своей идеологии, но и в целом, за его смертоносную и разрушающую силу.
Мысли Подрыгало никоим образом не были обращены к гранатам. Скорее, наоборот, их целиком поглотила близящаяся демобилизация, которая выражалась в окончании контракта. А вид красного заката усугублял положение, привнося в его головной мозг картинки жёлтых песчаных пляжей, холодных коктейлей и знойных девушек с большими молочными железами, которые подносили эти самые коктейли. Поэтому, на фоне внезапно нахлынувшего романтического очарования, процесс выбрасывания взрывчатки превратился в чисто механическое, импульсивное действие. И не более. Подрыгало мечтал…
В это самое время другой безнадёжный романтик воплощал свою мечту в реальность по полной программе: плавал под парусами на новорожденной яхте и распевал какую-то самоизобретённую оду, словно он был сам Лучано Паваротти. Голос старшего помощника, конечно же, находился далёко от баритона итальянского тенора, но кто же станет мешать старпому в свободной самореализации?
Итак, возродившийся яхтсмен плавал. Маршрут пути его яхты, негласно названной «Корыто», как и положено, пролегал рядом с кораблём, несущего на себе ещё одного мечтателя, – бомбометателя Подрыгало. Плывёт старпом, значит, текущим закатом любуется. Осуществившейся мечте радуется. Звуком разбивающихся о борт волн довольствуется.
Вдруг, откуда не возьмись, бабах – взрыв слева. Затем, как из-под земли, бубух – столб воды справа. Яхту накрыло брызгами солёных капель, вкус которых чувствовался даже кожей. Старпом, мгновенно оценив ситуацию, вскочил, как ужаленный, да и заорёт, что есть мочи, вскинув руки вверх, точно грабли: «Не кидать! Не кидать! Люди за бортом!!!». А наверху-то ни черта не слышно. Даже Лучано не помог бы. Да и как назло ветер дул в его сторону, а мысли гранатомётчика летели в другую. Ответом старпому стала следующая граната, угодившая прямо в ял. Секунда – и без какой-либо команды абсолютно все, кто находился в выкрашенной лодке, повыпрыгивали из терпящей бедствие посудины. Ещё секунда – и хрупкое суденышко с парусом разлетелось в щепки, словно в заправском кинофильме, а вместе с ним и планы старпома стать истинным яхтсменом…
Примчавшийся на вопли командир корабля, глядя на дощечки и алый парус вокруг корабля, потом долго ругал и самого старпома, и мечты его о яхтах, и ещё кого-то… Но тут Санчеса вызвали к вновь поступившему больному, и он поспешно удалился, так и не узнав, кого ещё ругал командир в тот тёплый летний вечер.
ГЛАВА 23 ПОЛТЕРГЕЙСТ
Если хотите что-то спрятать – положите это на самое видное место.
Вытекающая истина
Да, уважаемые мои, и в такие тёплые дни можно много интересного встретить на кораблях. И не только в тёплые. И совсем не обязательно на кораблях. Страна наша, вообще, вещь (утрированно) непредсказуемая. Но это немного другая тема, и философские мысли разводить в данном направлении можно до скончания века. Мне же хочется поделиться с Вами кое-какими иными своими наблюдениями.
В нашем Царстве-государстве, а, в частности, непосредственно на море, очень часто случаются всякие загадочные явления. Помимо неразгаданной человеческой природы, существуют совсем необъяснимые, а порой и фантастические, события. То исчезнет человек какой-то, а то и у всех на глазах вещь пропадёт. Отсутствие вещи замечают быстрее, чем отсутствие человека. Причём, вещь эта бывает обычно бесполезная, но факт пропажи налицо. И хоть что ты делай, хоть как думай, любые извилины напрягай, а моряки её найти не могут. Организовывают они поиски – и тщетно. Вроде и Бермудский треугольник далеко располагается, и пираты в Лету канули, а всё равно регулярно пропадает всякая всячина.
Вот проведите несложный следственный эксперимент, для большей убедительности. Возьмите в любом армейском помещении стандартный деревянный стол. Самый обычный, с четырьмя ножками, деревянный стол. Да, и не забудьте про столешницу. Ну, вот. Затем принесите масляную краску и кисть и перекрасьте этот стол из оригинального синего цвета, полученного при рождении на фабрике, в зелёный или красный. Дайте чуть-чуть высохнуть и всё. Оревуар.
Уверяю Вас, стол после Ваших превращений не найдут. Он будет числиться пропавшим без вести, поскольку наблюдается любопытная несуразица. В комнату заходит военнослужащий, который был уже в ней раз двести. Заходит и неожиданно решает почитать висящую на стене опись. Никогда не читал, а тут, вдруг, решил. Что так ему в голову взбрело? Что за интуиция? Читает: «стол синий – один штука». Водит глазами по комнате, а синего стола не имеется в наличии. Ни ножек, ни столешницы, ничего. Красный стол есть, а синего – нет. Пропал вроде. И где его искать? Пять минут назад стоял, а сейчас исчез. Как в море канул.
Самое интересное, что сам военнослужащий всё-таки замечает– исчезновение, как ни странно, сопровождалось запахом масляной краски. Весьма необычно. Если не сказать больше. Но на этом мысль его не развивается, и он, тяжело двигая ногами, идёт дальше, искать уплывший синий стол.
Почти так, как в вышеупомянутом «следственном эксперименте» и поставил в затруднительное положение многих моряков наш Витёк. Сделал он это не специально, а по рвению служебному, так сказать.
Прилегающую к части территорию, после скандального случая с пушистым снегом, его больше не просили убирать. Сделав соответствующие выводы, нашли Юрьичу некую другую работёнку, по специальности. То есть, я хотел сказать, почти по специальности. Дали специалисту задание: организовать доску санитарно-гигиенической документации. Организовать – не в смысле сколотить, а просто взять готовые документы и тупо приклеить их на поверхность. А Вы как думали, чем врачи на море занимаются? Именно этим и занимаются. Правда, на текущий раз, командира не было, и Юрьича зам попросил канцелярской работой отяготиться. Вот он, по доброте душевной, и взялся. «Единственная проблема, – пояснил зам. – Все документы у нас есть в ассортименте, а самой доски, на которую их нужно наклеить, нет».
Витёк, привыкший из воздуха доставать материалы для работы, расправил складки на брюках и пошёл на поиски злосчастной доски. Искал он её и там, и по кустам. Пусто. Все подвалы лаборатории своей обошёл, коих оказалось немало, так ничего полезного и не обнаружил. А подвалы в подвижной лаборатории – это Вам не залы Екатерининского дворца: люстры там не висят и паркет не постелен, будьте покойны. Они узкие, тёмные и затхлые. Витёк даже чуть было два раза не подвернул свой левый голеностоп, ползая по неосвещённым комнатам, но кроме серых мышей, старых колёс, пустых бутылок и горы окурков, сложенных наподобие муравейника, ничего полезного найти не смог. «Чёрт ногу сломит!» – подумал мой товарищ, невзначай сравнив себя с известным персонажем потустороннего мира, но сам такого сравнения не заметив.
Дойдя до конца подвального помещения, Юрьич вспомнил, что где-то здесь должен был стоять старый ржавый сейф, в котором в настоящее время хранили только пыль. Хруст пальцев правой ноги показал, что сейф действительно где-то здесь. Высказав обидчику в лицо всё, что он думает о нём в целом и о жизни в частности, искатель доски заковылял обратно.
Кое-как выбравшись из тухлого подвала, он побрёл дальше в поисках несчастной основы для документов. Заходит в учебный класс, а на душе неспокойно вовсе: будто кошки скребут. А может даже и не кошки вовсе, а собаки или мыши. Сейчас уже не разберёшь, как оно в тот момент скреблось.
Сел, значит, Витёк на стул, грустит. Стулом поскрипывает. Ногами пошаркивает. Даже наклеенный над рукомойником лозунг:
ЧИСТЫЕ РУКИ – СВОБОДА СОВЕСТИ
не заставил его улыбнуться хотя бы саркастически. Раскис он слегка и как бы всем своим могучим телом сконфузился. Мозг же Юрьича, в отличие от тела, активно заработал и выдал несметное количество вариантов местонахождения необходимой доски, но все они, на поверку, оказались достоверно маловероятны.
Когда уже казалось, что всё потеряно и вперёд дороги нет, один из шести органов чувств – глаз – нащупал на стене подходящий объект: школьная доска, на которой мелом пишут, висела, как неприкаянная. Через всю доску проходила англо-русская надпись из трёх букв: первые две повзаимствовались из предпоследних букв английского алфавита, а третья оказалась нашей родной «и краткой». Но глаз эта надпись не интересовала: он жадно, точно червь по навозу, ползал по объекту, прикидывая, тех ли он размеров, что надо.
Не сумев самостоятельно определить размеры, глаз всё-таки догадался послать сигнал в центральную нервную систему. Афферентными импульсами по зрительному нерву данная информация поступила в головной мозг, в отдел аналитики и маркетинга. Оттуда импульс устремился в другой отдел – моторный, откуда через четверть секунды был перенаправлен мышцам рук: ротаторам, пронаторам и супинаторам.
Итак, посредством столь длинной нейрогуморальной цепи, руки Витька померили доску строительной рулеткой. Оказалось, что основа для документации найдена, всего сантиметр разница. Продолжая в том же духе и долго не раздумывая Витёк схватил её к себе в тёплые объятья и уволок в кабинет. Негромко так уволок, без особого шума, пыли и возгласов радости. В коридоре, на всякий случай, он ещё раз осмотрелся в оба конца, на предмет незаметности, и закрылся у себя на тяжёлую железную щеколду.
Аккуратно обклеив доску новоиспечённой документацией, Витёк повесил её прямо у входа в лабораторию. Восемьдесят сантиметров от пола и двадцать от ближайшего косяка. Красиво так получилось. Элегантно. Любого военного такой шедевр стопроцентно осчастливил бы. К гадалке по этому вопросу можно точно не ходить.
Вы, в свою очередь, имеете полное право меня спросить: «А почему бы доска документации осчастливила бы любого военного?» А я, в свою очередь, имею полное право Вам ответить: «А потому бы, что прослуживший в Сооружённых Силах какое-то время человеческий глаз шибко уж радуется при виде различных стенгазет, инструкций по технике безопасности и табличек с фамилиями на кабинетах. Уж такая эта природа военная».
Так оно с доской и вышло. Все ходят вокруг, любуются, восхищаясь, какая классная доска с инструкциями. Хвалят производителя во всеуслышание. Даже командир, впервые за последний год, наконец-то заулыбался. Уж больно радовала его выпуклый военно-морской глаз новоиспечённая документация. Так радовала, что он, забыв старые разногласия, благодарность Витьку, то есть Виктору Юрьевичу, объявил. И занёс в личное дело!
И было бы счастье у людей, но вот только школьная доска куда-то внезапно испарилась. Хоть ей сто лет никто не пользовался, и вспоминали лишь, когда хотели написать какое-нибудь едкое слово, а всё равно непорядок. Военные очень не любят, когда опись с реальностью сходиться не торопится. И никаких следов или отпечатков пальцев нет. А если бы они и существовали, то приборов для их обнаружения в нашем городке точно не найти, даже в Органах, при всём большом желании. Так что в деле с доской сработали чисто и бездоказательно, как ни крути. Лишь только лёгкий отдалённый запах канцелярского клея ощущался в воздухе учебной комнаты. Но на него так никто и не обратил внимания. Все сосредоточились на классной доске. Куда она пропала? Кому понадобилась? Может быть, видел кто?
ГЛАВА 24 ОФИЦЕРСКАЯ ЧЕСТЬ
У кого склонность к математике?
Бери лопату и извлекай корни.
Флотское применение мысли
Вот чего уж точно никто не видел на современном армейском флоте так это офицерскую честь. Нет, пожалуй, при старом строе она, скорее всего, существовала, но только не в наши дни. Сейчас это стало каким-то абстрактным понятием. Или даже чем-то вроде погонялова.
Скорее всего, раньше, в древнерусские времена, офицерская честь имела громадный смысл и несла за собой уйму всяких обязательств. Могу поручиться, что она, ровно, как и слово офицера, стояла круче, чем любая долговая расписка управляющего из столетнего банка Швейцарии. Когда-то именно так и было. Не сомневайтесь.
В наши же суровые российские будни всё выглядит совсем иначе. Сейчас честью пользуются вроде как для словца или пиара какого. Хотя, с другой стороны, нельзя всех под одну гребёнку ровнять. Сам не люблю, когда по большинству судят обо всех. Поэтому и офицерская честь где-нибудь ещё и есть, несомненно, но только не у нас в Мухосраньске. Там её уже давно пропили почти целиком, а остатки сгнили сами, без задержек, так сказать естественным путём. Особенно в ряду начальников и командиров.
Например, говорит Вам товарищ командир: «Даю слово офицера». Вот и всё. Больше от него ничего не ждите. Ведь данное слово бесценно, так как и гроша ломаного за него никто не даст. Ну, а если командир от Вас чего-то искренне хочет, то он уж непременно упомянет что-то типа: «Вы же офицер» или «Берегите мундир».
А больше всего мне нравится: «Вам грозит суд офицерской чести». Я чепухи такой в жизни никогда раньше не слышал. Ну, о чём может быть речь, если командиры полностью утратили ту функцию, которую они несли ещё в не столь далёком прошлом. Они перестали олицетворять воспитателей и образец для примера. Все действия воспитания сводятся либо к шантажу, либо к обману. Третьего – не дано.
Причём, самое интересное, что тех, кто, глядя на такое «чествование», не хочет служить, усиленно держат ногами и руками, а кто хочет – гонят с ускорением пушечного ядра, выпускаемого крупнокалиберным орудием типа «Царь– пушка» или «Принц-гаубица». Отказываюсь я понимать военщину. Какая тут может быть честь?
Вот понимаю, в медицинской академии я ни разу не видел начальника курса в подвыпившем состоянии. Это да. Очень похоже на честь. А здесь мало того, что видел, дак ещё и в рабочее время, и ещё ни один раз. Как после баньки, что сооружена на ПРК (пост радиационного контроля, вроде), выйти, еле держась на ногах, да поиграть с несчастными матросами в команду «Газы»… Вот, поистине, любимое дело командиров образца Тамерзлан.
Не знаете такую «весёлую» игру «Газы»? Не волнуйтесь, сейчас мы Вас поправим. «Газы» – это ещё одно любимое развлечение армейских начальников. Второе её, нештатное, название «Морские слоники». Обычно для участия в ней командир приводил себя в непотребное состояние и накуривался папиросами, точно наркоман. Для несведущих хочу пояснить: критерием того, что Тамерзлан находится в данном состоянии, служила следующая примета – он не мог передвигаться без помощи стен и перил, которые не давали ему упасть и ощутить своей щекой холодный бетонный пол вверенного ему подразделения, который бы он непременно бы ощутил, если бы не поддерживающие изделия. Хотя, порой, в том месте, где перила уже заканчиваются, а дверная ручка ещё не начинается, Тамерзлану всё-таки удавалось почувствовать кожей лица стыки между кафельными плитками. И в память об этих повторяющихся ощущениях на полу оставался слабо заметный след от его слюны, которая предательски вытекала изо рта каждый раз, как командир навзничь припадал к прохладной «земле».
Итак, приняв теплую вышеупомянутую баньку на ПРК, в таком вот самом сильном непотребном состоянии (или русским языком – опьянении), командир по ступенькам устало сползал вниз, где матросы мыли палубу (на флоте любой пол, хоть на корабле, хоть на берегу, называется палубой). Помимо швабр в руках и пилотках на головах у них в области талии висели, как и положено, противогазы. Увидев командира, матросы вытянулись как по струнке. Несмотря на десятый час вечера, кто-то даже крикнул команду «Смирно». Тамерзлан, никак не поприветствовав низший состав своей части, а лишь пощурившись недовольно, заметил болтающиеся противогазы и тут же вспомнил про свою любимую игру.
«Команда г-газы! – прокричал он заплетающимся языком. – В-время пашло». Он звонко щёлкнул пальцем, будто таймером. Матросы оделись в требуемое снаряжение за три с половиной секунды и вновь вытянулись. Сверхбыстрые показатели, как водится, никто не засёк. Командир походил вокруг, подёргал за «хоботки» (это у противогаза часть такая, где фильтр находится) и выдохнул: «X во. Будем…. ять, тренироваться». Матросы, тяжёло моргнув уставшими веками, вяло стянули снаряжение со своих вспотевших голов и вернули противогазы в исходное положение, то бишь в сумки…
Так обычно начинается любимая командирская игра «Газы». Продолжение столь весёлой игры каждый раз разное. Это может быть и двадцатикратное одевание противогазов и последующее ползание в них по земле, дабы уклониться от условных пуль противника, сыплющихся градом, и ещё куча всяких мыслимых и немыслимых вариантов, которые я не могу здесь привести из-за соображений общечеловеческой цензуры. Единственный плюс игры «Морские слоники» состоит в том, что молодое пополнение срочной службы, облачённое в средство защиты органов дыхания – противогаз, не дышит тем тонким, едва уловимым смрадным перегаром, что неутомимо источает организм изрядно поддавшего командира
Так что, многоуважаемый читатель, о чести думать не приходится. Ведь командир, помимо саморазвлекательных игр, «славится» самыми разными делишками. А кто расслабится и забудет про командира, то тот всегда о себе напомнит. Кто не верит, милости прошу – записывайтесь на военную службу в базу подводных лодок Краснознамённого (в прошлом) Северного Флота.
Кстати, не одним матросам с командиром плохо живётся. Иногда и офицерам перепадает, и не обязательно только молодым офицерам. Ведь помимо «Газов» морской командир ещё может и на зама проорать ненормативной лексикой в присутствии всей части. Труда это ему не составит. Бей своих, чтоб чужие боялись! Пусть знают: командир – штука грозная. Думать об этом даже не хочу. Такая неорганизованность и разболтанность, что меня просто замораживает. И не только меня…