355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Зощенко » Полное собрание сочинений в одной книге (СИ) » Текст книги (страница 87)
Полное собрание сочинений в одной книге (СИ)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:48

Текст книги "Полное собрание сочинений в одной книге (СИ)"


Автор книги: Михаил Зощенко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 87 (всего у книги 217 страниц)

Студентка

2 октября 1926

Милый Михаил Михайлович!

Не пожалейте потратить время на чтение этих строк, – ведь в них мне так хочется сказать Вам и не только от себя, но и от имени целой группы моих товарищей, – какая великая, искренняя благодарность к Вам живет в нас, далеких провинциалах, так скудно и бедно награжденных «культурой», искусством и т. п.

В долгие вечера, когда кроме книг и взаимного «словоблудия» – не было ничего, когда тоска цепко забирала нас в свои руки – мы открывали тоненькие, белые и синенькие книжечки…

Как рассказать Вам все то великое дело, которое совершили они в нашем настроении.

Едва ли кто был в лаборатории человеческих душ, но если бы слабые, маленькие люди добрались туда, они, мне кажется, поразились бы, увидев, как сложно и тонко устроена машина смены настроений.

А Вы эту тонкость и сложность сумели познать. Просто, бесхитростно рассказывая о чем?нибудь – как Вы могли наполнить души таким светом, создавать такой смех и радость – цену которым не определишь…

Особенно в нас, одиноких людях…

Днем на службе, на работе… по кусочкам убиваешь здоровье, нервы, силы, жизнерадостность – в борьбе за хлеб…

До вечера – уборка, стирка, мелкие заботы, маленькая, но хлопотливая деятельность…

И всегда, во всем мы одиноки…

Нужно самому быть одиноким, чтобы понять, какой ужас, какая трагедия подчас заключается в одиночестве!

Это пустыня, но пустыня, лишенная солнца…

И если бы Вы знали, каким беззаботным смехом, какой безудержной радостью заливалась комнатка, когда в ней раздавались написанные Вами рассказы.

Уходили заботы, уходили будничные мелочи, уходили усталь и мрак.

И это странно, потому что Вы писали?то о тех же буднях, мелочах и усталостях…

Чем, чем Вы могли делать нас молодыми, беззаботными, не чувствующими своей заброшенности и одиночества в глуши?

Хоть на час, на два, но мы сияли смехом, мы забывали все.

И вот теперь, когда я, наконец, вырвалась учиться в центр и ехала сюда, мои товарищи, оставшиеся там, в далекой провинции, собрались провожать меня…

Тушили зависть в глазах… Молчали… Переминались… как всегда на проводах.

Но вот кто?то сказал безнадежно–горестным тоном:

– Увидите Зощенко, небось…

И вот, если бы Вы видели, милый Михаил Михайлович, как просияли лица у них, как засмеялись вначале глаза, потом губы, потом все лицо… как вырвался звонкий смех у них у всех…

И наперебой, все?таки не умея сдержать зависть в молодых, срывающихся голосах, искренно и горячо просили прислать все новинки Ваши, просили увидеть Вас, крепко пожать Вашу руку и сказать Вам от них большущее, хорошее спасибо.

Приехала я. Видеть Вас едва ли удастся. Да если и увижу, едва ли рискну подойти, сказать что?нибудь. Подумаете: «психопатка», «сумасшедшая»… а в лучшем случае: «скучающая, желающая соригинальничать барышня». Решила написать.

Примите же нашу благодарность. Все, что есть в нас молодого, искреннего и хорошего, – шлет Вам ее. Большое спасибо.

А я рискую, от имени всех, попросить у Вас разрешения – и по–бабьи, звонко и крепко расцеловать Вас.

Примите уж и просьбу мою: черкните своей рукой на своих книжоночках и пошлите их мне – не решаюсь затруднять Вас посылкой всем нашим ребятам, – а уж я перешлю их в далекий Туркестан.

Вам это не составит большого труда, а если бы Вы знали, как они будут рады.

Нужно самому пожить в глуши, чтобы понять, как мучительно однообразна там жизнь и как много света вносит получение чего?нибудь любимого… А ведь Вы – любимец, да еще какой!

Не откажите же!

И если посылка ко мне обременительна, позвоните мне, я пойду возьму их сама.

Так хочется обрадовать своих ребят.

Телефон мой… Звоните…

Еще раз большое спасибо.

Я уже не помню, как в точности случилось, но восторженная студентка зашла ко мне на квартиру за книжкой.

Я жил тогда в угрюмой комнате в б. Доме Искусств, на Мойке.

И надо сказать, в тот год я был особенно болен – неврастения и хандра замучили меня вконец. Я был злой и раздражительный. И помню, весьма неприветливо встретил мою гостью.

Она мне говорила какие?то голубые слова, а я был мрачный, как сукин сын, и даже не пытался выдавить на своем лице улыбку.

Наверное, нехорошая память обо мне осталась у студентки. И я бы хотел, чтоб она простила меня за мою нелюбезность. Я был очень болен.

А сейчас я здоровый и веселый. И даже почти что полюбил людей.

Из Херсона

Славный, веселый Михаил Зощенко!

Мы очень любим ваши рассказы. Читаем их много раз и каждый раз с новым интересом, у меня есть несколько номеров журналов, в которых есть ваши рассказы, и я их даю читать всем знакомым, все они смеются, смеются до слез, так что странички с вашими рассказами совсем покоробились от влаги и трудно читать – даже печать вылиняла.

Я с нетерпением жду, когда «30 дней» пришлет нам книжку ваших рассказов.

Все же мы читали очень мало ваших рассказов и потому не можем судить, какие лучше; по слогу большим успехом пользуется «Случай в бане», а вообще «Кинодрама».

Мы любим кино и (я особенно) приглядываемся к его посетителям и его порядкам. Раньше у нас бывали случаи вроде «кинодрамы», например, какой?то «черт военный» зацепил локтем за отворот свитера одной девочки, свитер вязаный, натянулся, военный высокий, и бедная девочка должна была на кончиках пальцев бежать за ним.

Существовала даже месть, мы когда?то удивились, что у одного типа на руке сделана татуировка – часы, и эти часы показывают столько, сколько как раз в то время было. Он услышал, и, когда толпа хлынула, он начал толкать нас, подставлять ножки и т. д.

Да мало ли примеров!

Да я лично против нумерованных мест: то хоть потолкаешься, но сядешь, где нравится. А теперь. Иногда в кассе остается 20 и более мест, но все в разных местах, а когда идешь компанией, то это прямо досадно.

Теперь у нас надписи в кино по–украински, украинский язык грубее, и иногда смешно, если принцессы начинают ругаться по–украински. На днях мы были на «Сюркуфе», сзади нас сидела интересная пара. Я плохой знаток типов и не могу точно определить его происхождение и занятие, м. б. мелкий торговец, м. б. рабочий, м. б. чиновничек, в общем, по–моему, обыватель в полном смысле слова; она лет за 30, некрасивая, с большой бородавкой на носу. Она громко (один бас на все кино) читает надписи, медленно, по слогам, и в каждом слове вместо «ы» читает «и». Он ее все время поправляет, она соглашается, но потом – снова. Только в конце она вдруг начала читать «и» вместо всех гласных.

Вообще они плохо понимают содержание, в картине герой женится не на героине, а влюбленный в героиню кузен следит за героиней. Они же думают, что это героиня вышла замуж и пускают реплику кузену: «А вин ходе и ходе, вона еже замуж вышла, а вин все ходе» – ломаным здешним языком. И все путают, так что в конце картины у них английский министр очутился в тюрьме вместо разбойника.

Хоть они и говорят на вид по–украински, но в надписях они очень мало понимают, и когда встречается «шляхетний друже», то он, вместо «благородный друг», переводит – «дорожный (от слова «шлях» – путь) друг», она сначала не согласна – все?таки «дорожный друг» – довольно сомнительное выражение.

«Гм… дорожный… наверно, дорогой», – вдруг догадывается она.

Он не согласен, объясняет: «Понимаешь, по дороге встретились, случайно, понимаешь, познакомились и подружились. Скорее, более точно будет не дорожный, а подорожный».

Я не знаю, дойдет ли письмо, но думаю, что раз доходили такие письма, о каких писали в «30 дней», то это должно дойти.

Пришлите мне ваш точный адрес, я знаю много интересных курьезов, очень хочу их вам рассказать, не побрезгуйте нашей дружбой, присылайте адрес, мы вам много, много пришлем, особенно из сельской и обывательской жизни и про украинизацию.

Ну, до свиданья. Пишите побольше в журнале, это лучше доходит до читателя. Напишите что?нибудь про обывателя (вроде нашего) в кино.

Ах, как рады будут мои друзья (и я тоже), если вдруг (именно вдруг) вы откликнитесь на послание херсонской молодежи.

До свидания, веселый Зощенко!

Желаю вам от всей души успеха и всего, всего хорошего.

Адрес: Херсон… Шуре.

«Король смеха»

27 апреля 1927

Михаил Михайлович!..

Я очень реально представляю себе Ваше лицо (по портретам) и, главное, то недоумение на нем, когда Вы получите и прочтете мое письмо…

Да и в самом деле: человек не думал, не гадал, и вдруг… как это вам покажется, получает письмо, да еще из такого отдаленного, захолустного уголка, как город Бежица, около госзавода «Профинтерн», и неизвестно от кого, от человека, которого Вы не знаете, не знаете его лица, ни головы, ни что он из себя представляет, – одним словом, «человек в черной маске», как будто из исторического романа на манер a la Дюма. Ах, я извиняюсь!.. забыла… Я не хочу быть черной маской и прежде, чем написать Вам письмо, – представляюсь Вам, хотя я не молодой человек, а барышня, ну, да ладно, кто будет разбирать в наш эксцентричный век. Итак, звать меня Леля, ну, и так далее – особо выдающихся примет нет. Тут я на минутку молчу, а Вы, потерявший дар слова от недоумения, конечно, понемногу обретаете его и прежде всего начинаете размышлять вот так:

«Я получаю письмо от совершенно неизвестного человека, от барышни, она мне пишет, а я ее не знаю и не знал». И за этим следует вывод – ясный и беспощадный: «Это или сумасшедшая, или психопатка–истеричка», – иначе как объяснить это письмо.

Погодите, уважаемый Михаил Михайлович, так поспешно делать жестокий вывод!..

Михаил Михайлович… я очень и очень люблю Ваши сочинения – Ваши юмористические рассказы. Я от природы очень люблю смеяться и смеяться, до упаду, как говорится. Только Вы, ради бога, не подумайте, что я смеюсь и с причиной и без причины, и тогда обо мне составится невыгодное мнение… Вспомните?ка пословицу: «Смех без причины – признак дурачины». Нет! Я смеюсь всегда только по причинам – и по причинам самым основательным. А самая главная причина, когда я смеюсь заразительно, от всей души и до упаду, – это Ваши рассказы. Моя жизнь не такая беззаботная и мне часто приходится плакать, и вот в минуты отдыха я читаю Ваши произведения, смеюсь, хохочу и забываю все то мрачное и тяжелое, которого так много в жизни. Вы, как добрый волшебник, невидимо спрятали в каждом Вашем рассказе искру откровенного смеха, вспыхивающую ярко и разрастающуюся в трудно тушимый пламень смеха. Ваши произведения бесподобны. Вы думаете, что я льщу? – Нет, я говорю то, что думаю, я всегда люблю говорить правду. И Вы думаете, что я одна отношусь так к этому? – Ничуть не бывало. Все мои подруги без ума от Ваших произведений. Одна – художница, увеличила Ваш портрет с книжки, повесила его чуть ли не в красный угол. Зимними вечерами мы собирались в кружок – одна читала, а мы все хохотали до упаду, что называется, свыше нормы, на все 120 процентов.

У нас вошел даже в ход «зощенский» язык. Например: встретятся где?нибудь две хохотушки, пока серьезные и придавленные житейским гнетом, но стоит только одной вспомнить какую?нибудь выдержку из Ваших произведений – они уже тонут в приливах смеха… Вы – король смеха! А что касается меня, то все Ваши произведения, какие попались в мои лапы, – я их знаю наизусть и еще опять?таки раз двадцать перечитаю их.

И вот, однажды, прочитавши Вашу книжку, под заглавием «Кризис», на обложке которой был помещен Ваш портрет, и, заглядевшись на него, я думала… Я смотрела на Ваши глаза, полные тонкой иронии и юмора, думала – где Вы, что Вы делаете и что Вы из себя представляете? И тут мне мелькнула мысль – написать Вам письмо и еще… Вы только не смейтесь, Вы, юморист… – это мне хочется переписываться с Вами. Вы, ради бога, не подумайте, что я хочу это делать из тщеславия – нет, и тысячу раз нет, – просто я хочу переписываться с остроумным человеком. И потом: Вы пишете книги, они расходятся по всем городам, по всем местам, – все читают их, а это я хочу, чтобы это была моя собственность.

Я буду ждать от Вас ответа, какой бы он ни был, и с нетерпением…

Мой адрес: г. Бежица…

Барышня не заимела остроумного кавалера – переписка не завязалась.

Не могу по барышням трепать свои мозги. Не имею на то охоты и вдохновения.

Из Тифлиса

5 сентября

Милый, многоуважаемый Михаил Петрович! (Сомневаюсь, что Вы Петрович.)

Может быть, Вы часто получали такого рода письма, но это легко объяснить Вашим успехом. Что касается меня, то я не в силах сдержать свой глупый телячий восторг перед Вами.

Вы, может быть, не поймете, что мне надо было написать что?нибудь, какую?нибудь ерунду, послать в Москву и успокоиться. Почему же Вы обязаны получать и прочитывать, а то, может быть, и просто рвать всякую чепуху, я не знаю, но думаю, потому что Вы «Зощенко».

Я не знаю, сколько Вам лет, но если вы молоды, то, конечно, Вы должны прочитать и даже ответить.

Если бы Вы ответили, это было бы большой радостью, а радости в моей жизни очень мало.

Я думаю, что Ваше творчество критиковалось солидными умами, и думаю, что они нашли недостатки, но не все ли равно. Клянусь Вам, что Вы попадаете в самую точку мировоззрения советских граждан.

Ваши рассказы любят все, потому что они заставляют смеяться чуть ли не до слез. И все рассказы насыщены советской прозой, жизнью, которой живут многие.

Еще раз прошу, черкните что?нибудь, этим Вы доставите большое удовольствие глупой девочке.

Я буду долго ждать.

Шлю Вам дружеский привет.

Тифлис…

Послал открытку – несколько слов привета.

Ну, спасибо

Раненбург, 10 января 1927

Товарищ Зощенко!

С большим удовольствием читаю я Ваши юмористические рассказы и от души смеюсь над ними. Вы умеете так кратко, так живо и смешно описывать, что когда читаешь какой?нибудь один из Ваших рассказов, то невольно представляешь себе лицо героя и все происходящее с ним. Я всегда с восторгом разговариваю о Вас и рассказываю Ваши рассказы. Я давно хотела написать Вам это, но мне как?то не удавалось.

Жму крепко Вашу руку.

Уважающая Вас ученица второй ступени…

Доктор

24 октября 1927

Дорогой и глубокоуважаемый Зощенко!

Пусть Вас не удивит настоящее письмо. Просто мне хочется выразить Вам восхищение Вашими прекраснейшими рассказами. Будучи перегружен работой, я в свободное время с величайшим удовольствием отдыхаю над Вашими книжечками, которые доставляют мне большое эстетическое наслаждение. Мне никогда не надоедает перечитывать их в сотый раз. Ваши «Уважаемые граждане» – это моя настольная книга.

Вот это заставило меня осмелиться написать Вам. Я был бы счастлив, получив Вашу фотографическую карточку. Приношу тысячу извинений за мою нескромную просьбу и надеюсь, что Вы не откажете мне в ней. Будьте здоровы и веселы.

С тов. приветом…

Сверхштатный ассистент клиники общей хирургии медицинского института.

Письма, не вошедшие во второе издание Донат весенний

30 декабря 1928

Уважаемый тов. Зощенко.

Будучи незнакомым, посылаю мою пародию на Ваши юмористические рассказы. С 1925 года (с начала студийной работы) я рассказывал Ваши рассказы с эстрады. Как и у большинства остальных рассказчиков, они проходили с должным успехом. На последнем курсе нашего драматического отделения рассказывают Ваши рассказы половина мужского состава. Вас любят читать.

Я лично еще молод – мне 19 лет. Кроме студийной работы я отдаю время литературе – пишу стихи, новеллы. В Союзе писателей состою недавно; печатаюсь с пионерского возраста.

Я много думаю о том, почему Вы не поедете в гастроль: успех моральный и материальный обеспечен. Вас любят, даже больше – Ваши рассказы причина здорового смеха.

С товарищеским приветом Донат Весенний.

Я забыл – если понравится компиляция–пародия, то передайте для напечатания по своему усмотрению.

Отвечайте! Это представит мне исключительное удовольствие.

Донат Весенний.

Член Сибирского Союза Писателей. Билет №…

Я ответил юноше, что пародия его довольно любопытна, но что я советую ему в срочном порядке переменить весенний псевдоним на более посредственный.

В 19 лет это, может быть, звучит гордо, но в 35 лет будет чертовски неловко перед уважаемой публикой.

Пусть не обижается на меня тов. Донат Весенний! Я сердечно пожелал ему добра с высоты своих 33–х лет.

После этой книжки придется поторопиться с заменой.

Серьезная критика

Станция Купянск–Узловой Южных ж. д.

13 августа 1928

Здравствуйте, тов. Зощенко!

Все этак сижу я, да и взбредет же мысль написать что?нибудь. Да, явилась фантазия именно лично Вам написать что?нибудь. А случилось это очень просто. Прочитал Вашу книжку «Над кем смеетесь» – и взялся за перо чиркнуть Вам больше пары слов. Чиркнуть собираюсь по существу, т. е. хочется дать отзыв о Вашей книжечке.

Попробую, как сумею, надеюсь, тов. Зощенко не рассердится на меня. Итак, приступил.

Наверно начну, так и полагается, с самого начала. Сама книжечка не страшит читателя своим средним форматом (т. е. не толстенькая).

Бумага этой книжоночки, также можно сказать, терпимая и, вообще, ежели строго подходить к книжонке с внешней стороны, то, пожалуй, выдержит, хотя и не строгую, но все же критику.

А вот, ежели напустить на себя смелость критикнуть про ее внутреннюю сторону, то тоже сказать плохого не найдется.

Вот хотя бы прочитать первую часть этой книжонки.

Как?то невольно позавидуешь такому человеку, как Вы.

Думаешь это, и откуда у человека столько таланта взялось.

Ну, прямо прелесть, ведь это – настоящий современный Чехов. Прямо у Вас получается еще как?то почехее (от слова Чехов).

Да, как же, и рассказики довольно маленькие и довольно?таки веселящие душу читателя.

И сколько?то в этих рассказах чего?то родного, понятного. Читаешь – и не хочется проверять страницы, скоро ли дочитаешь, а хочется, чтобы без конца тянулись Ваши рассказы.

А вот не успел глянуть, как уже подходит второй отдел Вашей же книжечки. (Начинаются рассказы: «Игра природы», «Административный восторг» и т. д.)

Что же можно сказать про этот отдельчик?

Да, нужно признаться, я по секрету Вам признаюсь, что этот отдельчик как?то слабее от первого.

Оно?то правда, также хороши, но все же слабее, это, конечно, на мой взгляд.

Читаю третий отдел Вашей же книжечки. Читаю даже Ваше предупреждение к этому отделу.

И вот там говорится, что «некоторые Ваши недоброжелатели находят, что эти рассказы (т. е. третьего отдела) лучше многих последующих Ваших рассказов».

Да, я соглашаюсь, что это именно говорят недоброжелатели по отношению к Вам.

А я бы сказал, что эти рассказы (третий отдел) совсем слабенькие, ежели, конечно, сравнить их с первым отделом.

Не проглядывает там резкого юмора, как это в первом отделе.

А, в общем и целом, книжонка Ваша прямо?таки хорошо действует, да и при том на человеческий организм. Можно без пристрастия сказать, что действует оздоровляющим образом.

Вот, все хорошо, да только что Вам пришло в голову такое заглавие дать («Над кем смеетесь»)?

Видите, читаешь себе и от души посмеиваешься, правда, пока забудешься. А вот стоит вспомнить это заглавие, неотвязная мысль и пристанет, что смеешься, а только сам над собой. Надумаешься, затем еще и поразмыслишь, возьми да сам себе и внушаешь, не плакать же.

А, может быть, я в порядке самокритики смеюся, и снова продолжаешь смеяться.

Да все равно тов. Зощенко не увидит и не услышит. А вот ежели Вы нэпмана высмеиваете, так, пожалуй, тогда уже смело, без всякого на то размышления смеешься.

Да и в самом деле, что такое нэпман?

Да не меньше, как социально вредный элемент.

Вдоволь можно посмеяться. Думаю и Вы, т. Зощенко, не будете обижаться. Вот как будто бы и критика моя подошла к концу. А теперь, наверно, начну по личному вопросу. Вот видите ли, тов. Зощенко, в процессе моего писания отзыва у меня явилось этак скромное желаньице, чтобы Вы черкнули мне хотя бы пару слов.

А спросите у меня про что, так я и сам не могу сказать.

Да и о чем задумываться? Вам, наверно, видней, не учить же мне Вас о чем писать (наверное, Вам это не в первый раз приходится). А Вы знаете, как это будет лестно, да я Вам на бумаге не сумею передать.

Скажем, к примеру, такой случай: разговорились (так бывает в компании) примером о современной литературе, о современных писателях. Как это они, мол, теперь близко к массам этак стоят. Мне самому приходится частенько вмешиваться и рассказывать, да что, мол, вы говорите, ежели я, например, самого М. Горького видел, в двух аршинах от него стоял. Вот, милые, как на ладони, стоит да улыбается своей горькой усмешкой. (А видать?то я, правда, видел, это было дело в городе Харькове, может быть, Вы знаете, в профсоюзном саду. И видел?то всего не так давно, в этом году, 1928, если не ошибаюсь, в июне месяце.) А вот еще будет о чем рассказать.

Пройдут времена, а у меня Ваше письмо будет храниться и уж при случае, когда Вы достигнете значения в мировом масштабе, как советский писатель, то и тут придется о чем поговорить. Т–ща Зощенко, как же, я хорошо знаю, скажу, да я с ним, может, переписку имел, придется говорить в теплом кругу товарищей – любителей поговорить о современной литературе и о современных писателях.

Вы уж не откажите и сделайте такую милость – напишите. Я Вам и марочку почтовую пересылаю (а марочка стоимости 10 коп.). Вам только бумажечки да конверта на свой счет придется послать. С этим, наверно, как и подобает хорошему писателю, есть такое добро. Чернильца, думаю, также хватает, а в крайнем случае так и карандашиком не побрезгуйте. А вот мой и адресок (следовательно, кто просит, чтобы Вы написали)…

Я знавал одного товарища, так он мне такую историю рассказал и вдобавок божится, что сущая правда. Говорит: это я послал письмо (не рассказывал, правда, содержания того письма) одному современному писателю. – Дальше, – говорю я ему. – А что же дальше, а он да возьми, сотвори фельетончик. Спасибо, говорит, хоть фамилию заменил, а то прямо?таки стыдно по улице пройтись. Да и то, рассказывает, хотя фамилия как бы переменная, а все?таки так и кажется, что все узнают, что это, дескать, тот идет, что про него в фельетоне говорится. А надо заметить, что?что, а уж фельетоны сейчас в моде, каждый, наверно, читает. Так вот, т. Зощенко. Я теперь напуган этим товарищем. Думаю, хотя и чепуху пишешь, а чем черт не шутит, не лазил же я в голову писателя, примером, скажем, в Вашу головенку.

Возьмет да и взбредет ему в голову написать что?нибудь. Возьмет, как выражаются по–вашему (писательскому), прочтет письмо и усмехнется, мол, есть сюжет, давай напишу.

Так вот, т. Зощенко.

Ежели, паче чаяния, у Вас появится мысль написать что?нибудь, так уж, пожалуйста, фамилию перемените, я серьезно прошу. Может быть, Вы будете сильно заняты. Может быть, расстроенный. Да, может быть, черт Вас знает что.

Так что и в голову, может быть, не полезет про какие?то сюжеты обдумывать. Теперь, т. Зощенко, я все же снова обращаюсь к Вам, чтобы Вы что?нибудь да и черкнули мне.

А просить я имею право. У меня есть основания. Вы в своем предупреждении к третьему отделу книжки «Над кем смеетесь» пишете:

– А которые читатели из принципа не захотят все же читать эти молодые рассказы – то пущай не читают. Пущай тогда за автором будет двугривенный. Когда?нибудь рассчитаемся.

Вот я и хочу рассчитаться, правда, возврата двугривенного не прошу, ибо я все же прочитал, но прошу взамен за это написать мне пару слов.

Да, еще хотел Вас предупредить и дать честное слово, что уж никому из читателей Вашей книжечки не проговорюся, что, мол, т. Зощенко рассчитывается и пишет письма. Ну, уж будьте покойны, пускай сами до этого дойдут.

А то им и в голову, наверно, не стукнет такая мысль, чтобы Вам написать и от Вас получить ответ.

Нет, т. Зощенко, уверяю Вас, им не стукнет такая мысль, ибо большинство теперь читателей пошло таких, что сразу прут к рассказам, а что им до предупреждения от автора.

С комсом. и читательским приветом

Я.

Вы уж, т. Зощенко, не откладывайте в долгий писательский ящик, а сейчас же ответьте. Как?то, знаете, надежней будет, что не забудете. Жду ответа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю