Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"
Автор книги: Михаил Логинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Нам ещё пастухов найти! – сказал другой.
– Думаешь, если бы они были живы, то не звали на помощь? Или думаешь, что они просто ждут, что их найдут... так, просто так? – отвечал третий.
– Да увели они стадо... они и увели в соседнюю деревню! А мы тут рыскаем, как идиоты! – в запале кричал тот, что получил от молодого человека. – А ты! – грозно зыркнув на обидчика, плечистый юноша продолжал, – с тобой я ещё разберусь! И не здесь, не в лесу и не в ночи... честно, в открытую... не исподтишка!
Виктор ощутил, как дрогнули колени у молодого человека. Ощутил то беспокойство, что посетило его сердце. Но в то же время чувствовал и уверенность.
– Думаешь, я буду просто так стоять? – спросил молодой человек. – Думаешь, дам себя просто так избить? Да, получу своё... но и ты у меня здоровеньким не уйдёшь! Это я тебе обещаю!
– Вот и посмотрим, чего стоит твоё слово!
– Вот и посмотрим! – на повышенных тонах, в тон плечистому, отвечал молодой человек.
Все прочие из их небольшой группки разом напряглись, готовясь опять их разнимать, но... плечистый сплюнул и коротко бросил:
– Так и будем стоять, комаров кормить? Пошли! – и зашагал вглубь леса.
Другие не стали перечить. Переглянулись меж собой и послушно зашагали за негласным лидером. А молодой человек стоял на месте и глядел им в спину.
Виктор опять ощутил, как мозг опаляет пожарище гнева. Почувствовал, как до боли сжались руки. И молодой человек, глянув в сторону, пошёл отдельно от других, а после и вовсе зашагал в другом направлении, – то же вглубь леса.
– Трусы! – бубнил себе под нос молодой человек. – Так мы и в неделю не отыщем всю животинушку. Нет же... как так, думать своей головой? Старшие и их поручения, требования, всему голова! Они ведь всегда и всё знают!
Он брёл со всей возможной осторожностью. Поглядывал по сторонам. Вглядывался в то, что лежало под ногами. Терпеливо сносил укусы комаров. А под ногами то и дело чавкал мох.
Виктор чувствовал, как в сердце молодого человека засел страх. Такой явственный и неотступный страх. Но, к удивлению Виктора, юноша и не думал поворачивать назад. Он продолжал шагать дальше, всё более углубляясь в чащобу. И это удивляло Виктора. Он никак не мог понять, как можно совладать со страхом и одиночеством, в таком-то окружение да чуть ли ни в кромешной темноте из одной только гордости. Юношеской гордости, которая не знала границ. Которая перечила разумности, инстинктам и здравому смыслу.
Пару раз молодой человек видел двигающиеся в отдалении силуэты. Но, к ещё большему удивлению Виктора, не смотря на растущий страх и беспокойство, юноша молчал. Не окликал тех, кто мог бы ему помочь. В молодом сердце всякий раз, при виде кого-то вдалеке, возникала жгучая злоба. Руки било крупной дрожью. Но он молчал и продолжал шагать. Осторожно, смотря под ноги и поглядывая по сторонам.
Долго, очень долго он блуждал, прежде чем впервые встретил животных. А живых и не растерзанных он не встречал ещё дольше. Но, вид коровьих обглоданных костей, ещё хранивших в себе остатки жизни, не испугал его. А уж вид почти полностью сгрызенных козьих костей и подавно не смог его смутить. Те животные, которыё всё-таки были живы, жались к молодому человеку и даже не решались блеять. И коров, и лошадей, и коз било дрожью, но, ни единым звуком они себя не выдавали, – только жались к нему поближе, точно понимая, что он может их спасти от хищников.
Среди всех животных было только одно, которое явно было готово дать бой. Лошадь, которая не фыркала, но с явственной злобой глядело на молодого человека. И он не спешил приближаться к лошади. Осторожно, мягко и медленно подходя, протягивал руку к животному и тихо-тихо, нежно шептал:
– Ну, ну... девочка... не признала что ли? Это ведь я... понимаешь? Я здесь только чтобы тебя спасти! Ну... чего ты так на меня смотришь? Идём домой... слышишь? Домой!
Когда он, со всей возможной осторожностью положил раскрытую руку на морду, Виктор чувствовал ту беспокойную нежность и переживания, что беспокоили молодого человека.
– Идём домой, родимая... идём домой! – шептал юноша, поглаживая лошадь по голове. А та даже начала ушами прядать. – Эх, девочка... напугала ты меня! – прижавшись лицом к морде лошади, проговорил юноша.
После этого, только после этого, молодой человек повернул назад. Вглядываясь в с трудом различимые следы, напрягая память, он искал путь домой. И это было делом далеко не из простых. Откровенно говоря, – тяжёлым. Но, со всем возможным для юности упорством, он присаживался и рассматривал мох, сломанные им ветки и плохо заметные следы. Вглядывался вдаль, с нетерпением ожидая, когда же деревья начнут редеть. Но вместо этого он раз за разом замечал бродящие в отдаление силуэты.
Виктор мысленно восклицал от непонимания: «Да чего ты на помощь никого не позовёшь? Разве отыщешь в этой полуночной темноте путь домой без чужой помощи?» – но повлиять на происходящее он был не в силах. И всё продолжалось без перемен.
Время шло. А мрак каким-то образом становился гуще. Ощутимее. И от земли начал подниматься непроглядный туман. Вот тут-то Виктор почувствовал явственную панику. Молодой человек, оглядываясь, видел, как животные, совсем уж теряя голову, едва не бросаются бежать, куда глаза глядят, – видимо, ещё до конца не потеряли веры в человека.
Когда вдалеке забрезжил огонь, молодой человек, перестав разглядывать следы, пошёл напрямик на этот манящий свет. В его сердце возникла невероятная и согревающая надежда. Молодой человек широко улыбался.
Это была небольшая группка односельчан с двумя мужчинами во главе. И все они были чем-нибудь, да вооружены. У кого-то вилы, у других топоры. Но только один, простой факел. Молодого человека заметили прежде, чем он подошёл, но никто не стал его окликать. Дождались, когда он придёт вместе с найденным в лесу скотом.
– Ты их видел? – шёпотом спросил один из мужчин.
– Да, – также тихо ответил молодой человек.
– Где другие? – спросил другой мужчина.
– Я... – молодой человек запнулся. – Я отстал, потерялся. Только по огню и нашёл путь назад.
Ему не стали задавать больше вопросов, но сам юноша не мог не спросить:
– Что там другие, нашли пастушков?
– Не здесь, – сказал один из мужчин.
– И не сейчас, – в тон ему, прошептал другой.
Больше никто и ни о чём не заговаривал. Они ходили по лесу группой. Вдалеке то и дело крестьяне замечали силуэты. Тот, кто замечал, указывал в нужную сторону рукой. Тогда тот, в чьих руках был факел, поднимал его высоко над головой. Но, ни один человек, за всё то время, что они были в лесу вместе с молодым человеком, так и не вышел на свет.
Обратно они возвращались уже продрогнув и стуча зубами. Туман слишком высоко поднимался и люди, в неизъяснимом страхе перед ним, повернули назад. Взрослые весьма быстро провели подопечных плохо различимыми, звериными тропами до луга.
Там, на просторе, пылало несколько костров. И в отсветах огня, столпилось чуть ли не сотня юношей и мужчин, – совсем редко молодой человек замечал лица малых мальчишек. Живность, которую молодой человек смог найти в лесу, тут же погнали розгами в деревню двое юнцов. А самого молодого человека ожидал очередной удар. В буквальном смысле.
К нему подошёл отец и без лишних слов, сразу и крепко ударил в нос. Молодой человек грузно упал на спину. По лицу потекла горячая кровь. А Виктор к своему удивлению почувствовал, как гнев едва не вырывается наружу. Руки молодого человека крепко сжались. Но он справился с собой и лишь выдрал несколько пучков травы.
– Тебе говорили? Тебе велели идти с другими?
– Да, – ответил молодой человек, утирая рукой кровь, размазывая её по лицу. – Говорили.
– Встань! – потребовал отец.
Молодой человек рывком соскочил на ноги. И тут же получил очередной, тяжёлый удар, который вновь опрокинул его. На этот раз уже с размаху и в зубы.
Виктор ощущал боль, но она быстро угасала под гнётом всепожирающей злобы. А по телу, точно электричество, пробегалась нервная и нетерпеливая дрожь.
– Я сделал то, что было нужно, – отвечал молодой человек, поднимаясь на ноги. Голова кружилась. Ноги ослабли. Но он встал и заставил своё тело не дрожать. Заставил себя крепко стоять на ногах. – Я привёл назад животных. Я вернул назад нашу лошадь! Вернулся и сам назад! А что они? Кого вернули они?
– Сучёнышь! – прорычал отец. – Совсем от рук отбился? Ну, ничего! – очередной тяжёлый удар в нос и молодой человек опять упал на спину. – Я тебя научу и уму, и разуму, и уважению к взрослым!
После этого отец, упав на колени, крепкими ударами по лицу сына, с гневными фразами, вбивал уважение и послушание.
– Ты должен слушаться старших! – рычал отец, со всего размаху ударяя сына по лицу огромным кулачищем. – Ты должен делать то, что тебе велят! – и вновь тяжёлый удар по лицу сына. – Ты будешь относиться ко мне, своему отцу уважительнее. – опять удар по носу молодого человека. – Ты никогда больше не посмеешь поднять на меня голос! – и снова удар, но на этот раз значительно более болезненный в сравнение с прежними.
Виктор услышал, как хрустнула переносица. Почувствовал всю ту боль. И беззвучно стонал вместе с молодым человекам, в глазах у которого потемнело от боли.
– А теперь пшёл домой. И не смей больше позорить моё имя... иначе этими же руками тебя убью! Ты меня понял?
Не смотря на всю ту боль, что свалилась на его голову, молодой мужчина был готов сорваться с места и ударить отца. Он сознавал, что ему никто не поможет. Сознавал, чем всё это кончится. Но... как же велико было желание... желание, которое ему с трудом удалось подавить.
Прежде чем ответить, в неосознанном порыве юной и неприступной гордости, он встал перед отцом. Отнял от сломанной переносицы руку. И гнусаво так, но, не позволив своему голосу дрожать, сказал:
– Понял.
Огромная рука схватила его за рубаху, да так, что та затрещала. Подтянув к себе сына, отец спросил:
– Что ты понял?
А тот, чеканя слова, которые точно выжигались калённым железом на мозге, пересиливая себя и свою гордость, говорил:
– Я не буду позорить семью. Я не буду, не слушаться свою семью. Я не стану действовать во вред своей семье. Я никогда не подведу свою семью!
Виктор чувствовал то же лукавство, но уже совсем явственно звучавшее внутри молодого человека. Он понимал, что тот хитрит, но не понимал, в чём именно юноша может обхитрить отца. Взрослый человек, Виктор не мог понять коварного умысла в словах юнца.
Отец разжал руку и грозно рыкнул:
– Проваливай домой.
Ни сказав более ни слова, подавляя дурноту и подступившую к горлу рвоту, молодой человек направился домой. Он растирал по лицу так обильно лившую из носа кровь. Тяжело сопел, – дышать было непривычно. Но, ни единого признака той боли, что его терзала, он не проявил. Не показал, как ему больно и обидно.
Чувствовал на себе чужие взгляды, но один особенно оказался болезненным. Тот широкоплечий, что прежде получил от молодого человека, широко так, насмешливо ухмылялся. Едва ли не смеялся над ним. И вот этого молодой человек уже стерпеть не смог. Подойдя к нему поближе, коротко спросил:
– А ты чего лыбишься? Смешно?
– Да, смешно... как тебя размазали по земле! – тихо и с насмешкой проговорил широкоплечий.
– Ну, так не ты... тебе то подобное не по зубам, – гнусавил молодой человек, – а если и по зубам, только по твоим!
– Эй! – грозно окрикнул отец своего сына, – я велел тебе идти домой. Ты так и не понял меня?
Вновь утирая лицо рукавом рубахи, молодой человек грозно глянул на соперника и громко, чтобы все собравшиеся кругом услышали, заговорил:
– Он посмел оскорбить меня... надсмеялся надо мной. Это значит, что он надсмеялся и над моей семьёй! А вот этого я уж никому и никогда не спущу!
Худощавый, с окровавленным лицом и сломанным носом юнец умудрялся выглядеть внушительно. То подобное злобной стихии пожарище, сжигавшее его изнутри, незримое, но осязаемое внушало неосознанное уважение у окружающих. Он был словно воплощение злобы и гордости. Ярким примером для подражания. И та свирепость, которая проглядывала из юнца, та стойкость, которой он обладал, и лихой дух внушали уважение.
– Без разницы чего мне это будет стоить... я приму вызов от кого угодно, когда угодно и где угодно! Если кто-то посмеет оскорбить меня, но при этом не решиться бросить мне вызов, то я сам востребую долг крови!
Широкоплечий шагнул в сторону молодого человека. Все прочие, молча, смотрели на грядущее, пусть и малое, но поле боя. Молодой человек усмехнулся.
– Ну же, идём ко мне! – тихо и обманчиво спокойно сказал он.
Виктор чувствовал, что юнец всю ту злобу, что собралась у него, собирался выплеснуть на ничего не подозревавшую жертву. Жертву, которая сама шла в лапы зверя.
На плечо возможной жертвы опустилась рука взрослого, но ещё молодого мужчины.
– Угомонись, – спокойно сказал его старший брат.
И всё. Не потребовалось больше ни слова, чтобы успокоить широкоплечего. Но тот взгляд, которым он продолжал смотреть на молодого человека, не предвещал ничего хорошего. В этом взгляде Виктор почувствовал не прикрытую и явную угрозу. А молодой человек коротко бросил.
– У тебя неделя. По её окончанию я сам востребую с тебя долг крови! И никто, слышишь меня? Никто не помешает мне в этом праве!
***
Вернувшись в деревню, молодой человек первым делом подошёл к бочке с водой и смысл с лица высохшую кровавую корку. Нос по дороге перестал кровоточить, но неприятное чувство и боль его не покинули. И дорогой, уйдя с глаз других крестьян, юнца вывернуло наизнанку. Желчная рвота, которую он прежде успешно подавлял, всё-таки выбралась наружу.
Дома он первым делом подошёл к лошади. К той, которой рассказывал самое сокровенное и важное. Единственное создание в целом свете которое, казалось, понимало его, но при этом никогда не расскажет об этом кому-нибудь другому. Это молчаливое понимание молодой человек и ценил в семейной лошади.
Наверху, в жилом этаже, его встретили молчанием. Семья ещё не знала, что случилось. Отец семейства пока не вернулся назад. И молодой человек не горел желанием сам начинать рассказывать. Просто попросил кусок хлеба, который должен был стать его ужином, и пошёл на свежий воздух. Это никого не насторожило, ведь он обычно ходил ужинать на улицу. Говорил, что под светом луны и звёзд хлеб сытнее.
А Виктор всё размышлял о том, что говорил молодой человек семейной лошади. И только одна фраза не давала ему покоя, – остальное и так было ясно, понятно и предсказуемо.
«Они все забыли о том старом законе... они ещё узнают, чего я стою!» – Виктор раз за разом мысленно это повторял, но никак не мог осознать, что же за закон такой, которым можно со всеми свести счёты. И, не находя понимания юнца, вспомнил другую фразу, которую тот доверил лошади. – «Она должна меня ждать... она не знает о том, что случилось со мной... И это, пожалуй, самый быстрый способ всё дело провернуть!»
Таясь, мелкими перебежками, молодой человек сбежал из деревни и отправился в сторону холма, на котором стояла мельница. В свете луны тёмный и высокий силуэт обретал мистические черты. Неправдоподобно выглядел. И было в этой мельнице нечто угнетающее, пугающее.
Ветер мягко дул ночным холодом. По небу плыли перистые облака, которые не могли упрятать полную луну. Но вокруг ночного светила был радужный, пышный ореол. И свет, такой магический, обращающей простейшие вещи в чудесные или пугающие, преображал мрачный мир во что-то незнакомое.
В дороге его сопровождал тихий шелест трав. Ветер неспешной волной пробегался по верхушкам растений. Но вскоре, когда молодой человек ещё только-только приближался к мельнице, к уже ставшими привычными звукам прибавился лёгкий скрип и приглушённый, прерывистый посвист, – ветер свистел в щели меж рассохшихся досок. Но, по мере приближения к порогу молодой человек приметил ещё один звук, который его порядочно так встревожил.
Непроизвольно юнец вновь начал мягче шагать. Он прислушивался самым внимательным образом к тому, что происходило кругом. И озираясь, вглядывался в то, что освещалось тусклым лунным сиянием.
Не сразу молодой человек сообразил, что за звук он слышит. Но, даже начиная понимать, догадываясь о том, что увидит там, на мельнице, не мог отступиться или повернуть назад. В груди росло чувство страха, а он самым фатальным образом, примирившись со злой судьбой, шагал на верную погибель. И, подойдя ко входу, уже ясно понимая, что там его ожидает, всё же заглянул в тёмное нутро мельницы.
На полу лежала молодая и знакомая девушка. Молодой человек её не любил, хотя страстно уверял в обратном. И когда он увидел, как огромное животное, только силуэтом напоминающее человека, нависло над ней... видя, как монстр пожирает нутро девушки, в сердце молодого человека не возникла и толики сострадания или беспокойства за неё... но как же он забеспокоился о себе!
Мягко ступая, с трудом сдерживая панические позывы бежать и кричать, оглашая всю округу об пришедшей домой к крестьянам угрозе, он с расчётом и точностью шагал той же дорогой, которой и пришёл. Весь похолодевший от страха, он долго боролся с собой, но... инстинкты с каждым мгновением всё более и более явственно предупреждали о близкой и смертельной угрозе.
В уме оживало краткое мгновение, когда он заглянул внутрь мельницы. Виктор тоже видел то воспоминание. Девушка, с безвольно раскинутыми руками, лежащая на полу. Монстр, нависающий над ней и длинными когтистыми лапами вырывавший из её живота органы... громко чавкающий, мохнатый монстр. И платье, которое пропиталось кровью... кровью, что текла по каменному полу.
Молодой человек в какой-то момент не совладал с собой. Бросился бежать, что было сил. Бежал, как никогда прежде. Жадно хватая воздух и толкая целый мир ногами. Бежал, как заяц бежит от пожара. Но всё же умудрялся совладать с желанием орать. Сдерживался, пока не приблизился к деревне и не понял, что опоздал.
Ноги безвольно подкосились, когда он увидел немногочисленных мохнатых, двухметровых отродий, шнырявших от дома к дому. И молодой человек, и Виктор понимали, – они просто истребляют людей, чтобы после, когда не кому будет оказать сопротивление, полакомиться ещё свежим и горячим мясом.
Юнец понимал, чего ему будет стоить крик. Понимал, что умрёт. Но так же ясно, как чувствовал страх, он понимал, что если не привлечёт к себе всеобщее внимание, если не даст крестьянам время, то те просто будут истреблены в считанные минуты.
«И ведь мужчины, – думал Виктор, – ещё не вернулись домой!»
Да, шансов на спасение у мальчишек, девушек и женщин было не много... но они могли выиграть необходимые крохи времени... они могли выжить. И молодой человек, не смотря на ужас происходящего, явно понимал, что на одной чаше весов его жизнь, а на другой жизни сотен односельчан. Сложный выбор нужно было сделать в мгновение, – нельзя было медлить. И выбор был сделан.
– Берегись! – заорал молодой человек, дрогнувшим голосом. – Лесные уродцы! Они здесь! Вооружайся все, кто может! – а после, чтобы наверняка все услышали, юнец громко-громко засвистел, сунув в рот два пальца. Его свист пронёсся над всем селом. И крик, ставший неожиданно твёрдым голос, пронёсся над крышами домов. – К бою! Уродцы у наших дверей!
«Уродцы» не стали терпеть подобного. Сразу несколько особей бросились в сторону молодого человека, у которого ничего не было, кроме голых рук. А он всё кричал и свистел, понимая, что обречён.
И даже когда огромная образина подскочила к нему, когда крупная, в разы больше людской, лапа опускалась на него, юнец продолжал свистеть. Когти сделали своё страшное дело. И Виктор, чувствуя, как из тела утекает кровь, чувствуя боль, ощущал небывалую гордость и счастье. Умирая, юнец был счастлив, что смог дать другим шанс на выживание.
Глава 8
Пробуждение было резким, неприятным и вместе с тем чересчур болезненным. Да, Виктор уже падал с кровати. Но в отличие от прошлого, недавнего случая, мужчину не только вырвало и скрутило от боли, – из страшных ран на ключицы текла вязкая и тёмная кровь.
Виктор не имел ни малейших сил прекратить рвавшийся из него поток рвоты, – особенно скверно пахнущей. Не мог ничего поделать с ранами, с глубокими и рваными разрезами, словно его когтистой лапой ударил крупный хищник. Кости были целы, но кожа и плоть... весь удар пришёлся именно на них.
До самого утра он лежал на полу, в зловонной луже из рвоты и крови. Оказался пленником своей слабости и бессилия. Был прикованным к пограничью меж миром явным и забытьём. Стал лишним и ненужным разом в обоих мирах. Ничего не мог сделать или изменить, да и укрыться в грёзах не получалось. Но боль и отвращение не покидали его, а уж про мрачные фантазии, врывавшиеся в привычный мир, и говорить не приходилось.
Опять Виктор чувствовал присутствие других. Тех, кому не место в его мире. Тем, кто каким-то образом пробирался из мира вечной ночи. Их присутствие сопровождалось явственной атмосферой страха и ужаса. Голоса... неотвязные, цепкие голоса, сверлили в уме человека пугающим осознанием, что от этих тварей нет и не будет спасения. Угрозы мучительной смерти, рассказываемые шёпотками, вгрызались иглами в сердце и ум человека:
– Оторвать ему его поганый язык! – шептал один из голосов.
– Вырвать ему глаза, – подхватывал другой, – они не свежие, но вкусные!
– Оторвать нос! – вклинился третий голос. – Пробить там камнем кость и выцарапать мягкий, сочный мозг!
А Виктор не мог даже просто ответить, пусть даже шёпотом, – только и делал, что мысленно кричал:
– Отстаньте! Проваливайте прочь! Убирайтесь!
Но голоса не унимались и продолжали свои перешёптывания:
– Вскрыть нутро! Вскрыть его слабое и мягкое нутро!
– Там трепещет сердце, мягкое, сочное, нежное сердце!
– Вырвать желудок, заставить его самого съесть гнилостную часть своего тела!
– Печень, – вклинился четвёртый голос, говоривший заметно громче. – Отдайте мне его печень!
Виктору были не подвластны даже веки. Он не мог закрыть глаза или посмотреть куда-нибудь в сторону. Только под свою кровать, под которой мельтешили смутно заметные силуэты. Маленькие, но с блестящими зубищами. И ничего, кроме них, он не мог видеть.
– Выпотрошите его, – прозвучал требовательный старушечий голос. – Забирайте себе его нутро.
– И глаза, – тут же зашептали прежние голоса.
– С языком.
– И розовый, вкусный мозг!
– Забирайте, – продолжила старуха, – но правую ногу и руки не трогать! Надкусите хоть один кусочек и ОН, – с благоговейным тоном, сказала старуха, – ОН вас тогда самих сожрёт!
Виктор не понимал, кто там такой важный покусился на его правую ногу и обе руки. Да и знать, говоря откровенно, не желал. Продолжал мысленно орать:
– Пошли прочь, прочь, твари!
А в ответ слышались всё новые угрожающие шепотки.
Ближе к утру, когда ещё на улице только-только обозначался рассвет, шепотки разом смолкли. Виктор наслаждался тишиной, как величайшим благом. И даже страх, крепко сжимавший его сердце, отступил. Но, то было всего лишь затишьем перед бурей.
Тяжёлое сопение, раздававшееся со спины, ясно говорило, что мужчина погорячился, решив, что всё кончено. Злая насмешка судьбы, – он уж благословлял провидение, что всё позади, а позади оказался какой-то незримый, но ужасно пугающий одним своим дыханием, монстр.
Виктор по-прежнему не мог пошевелиться. Только и получалось, что слушать, как по доскам царапают когти. Нечто выползало прямо из стены, – так он себе это воображал. Представлял, как из темноты, покрывающей стену, выскребается монстр, как когтистыми лапами хватается за доски и подтягивается к нему, человеку, к жертве.
Виктор привык жить с постоянным чувством страха. Но в последнее время чувство стало инстинктивным и почти всегда паническим. Однако, безвольно лёжа на полу, к не малому собственному удивлению, мужчина злился на себя. Злился на бессилие и слабость. Злился на подлых и коварных монстров и чудовищ, что боятся бросить ему вызов, когда он может им ответить. Неожиданная злоба опаляла разум, но ничего не могла изменить.
Сопение приближалось. А в воображение всё более и более живо возникал облик огромного, косматого монстра, что подбирается к нему. Неумолимая судьба подкрадывалась к нему, с треском раздирая поверхность лакированного пола. И дыхание... это тяжёлое, горячее дыхание, что долетало уже до шеи и затылка человека.
«Неужели я так и умру, ничего не сделав? Умру в этой грязи и зловонье... в пасте какой-то твари?»
Виктор всеми силами пытался вернуть себе контроль над телом. Злился, мысленно ругался и проклинал насмешницу-судьбу. Но ничего поделать он не мог. Совсем ничего. А тварь всё ближе и ближе подбиралась к нему.
Но в какой-то момент всё стихло. Виктор больше не слышал ни единого звука. А разум его, преодолев незримую преграду, погружался в пучины забвения. Глаза сами собой закрылись, а вслед за этим и сознание отправилось на краткий отдых.
Сквозь запылённое окно и тонкую шторку утренний, солнечный свет едва пробивался. Но комната, которая своим мраком прежде угнетала Виктора, стала светлой. И тени, пугавшие его, забились по углам и под кровать.
Глаза открылись сами собой и сознание, как по волшебству, сразу же вернулось к нему. Но отдыха прошедшая ночь для уставшего тела не принесла. Напротив, оно было разбито и плохо слушалось. Поднимаясь на ноги, мужчина утирал с лица липкую и зловонную дрянь. Ключица ныла и болела, но он не опускал головы, чтобы взглянуть, в чём же дело. Только позже, в ванной комнате, он понял, в чём дело.
– Твою же пролетарскую матерь! – прошептал Виктор, ярко окрасив голосом всю степень своего удивления. – Какого рожна опять случилось?
Он выходил из дома не только уставший, но и замученный из-за своей неумелости в вопросе врачевания ран. Заштопать рану у него не хватило духа, – пару раз ткнул иголкой по воспалившейся коже вокруг крупных ран и понял, что так ничего сделать не сможет. Воспользовался бинтами, ватой и пластырями, но так неумело и неловко, что результат его тяжёлого труда явственно выпирал и был виден контурами через рубашку.
Дверь подъезда хлопнула за спиной, а в глаза бил неправдоподобно яркий солнечный свет. Виктор словно умудрился отвыкнуть от дневного света, и теперь он прямо-таки выжигал глаза, заставляя жмуриться. Так он и шагал в сторону подземки, – почти ничего не видя, едва приоткрывая на мгновения глаза. И полагаясь больше на память со слухом, чем на зрение, проделывал неожиданно ставший сложным, привычный путь.
Ещё в дороге Виктор несколько раз почувствовал странный, удивительно едкий запах, проплывавший стороной. Про себя отметил, что: «Мало ли кто шастает по улицам?» – и всякий раз, примечая движение, жался к краю тротуара, уступая как можно больше пространства для других людей.
Зайдя в подземку, где был только искусственный, всегда приглушённый свет, Виктор уж было обрадовался. Подумал: «Ну, наконец-то!». Да только вначале он остолбенел и удивлённо и опасливо поглядывал кругом. После испытал тихий страх, а уж на смену ему пришла яркая и жгучая паника.
«Да что за день-то сегодня такой!» – со сжимающимся от ужаса сердцем, сглатывая комок, застрявший в горле, думал он.
Кругом было полно различных созданий. В обычной жизни они явно виделись Виктору простыми людьми. Но теперь это были вырванные из кошмарных снов порождения.
«Это ведь те, бледные люди?» – думал Виктор, вспоминая один из своих снов. – «Те, трусливые, всего боящиеся люди, которыми питаются все хищники. Люди, которые не способны дать никому отпор, даже одиночным хищникам, хотя и обитают стайками!»
Виктора посетила одна догадка. Он думал: «Возможно, это просто моё отношение к простым людям так сказывается? Возможно... возможно всё это не на самом деле!»
Только один момент, прежде остававшийся незамеченным, привлёк внимание мужчины. Он оглянулся и... порядочно так удивился. Кругом него, точно вокруг скалы, поток людей расступался. Никто не приближался к нему. Все эти бледные порождения из мира вечной ночи сторонились Виктора.
«Да что же происходит?» – думал он, оглядываясь через плечо. Он стоял рядом с центральным выходом. И под его взглядом бледные люди, точно рыба, выскальзывающая из рук в воду, быстро и со всей возможной осторожностью, выбегали из подземки. – «Чего они боятся? Не меня ведь!»
И тут у Виктора в уме появилась неприятная мысль. Мысль, от которой он не мог отделаться. Мысленно говорил себе: «Нет, нет, не может быть!» но всё же, не глядя, засучил рукава рубашки, а после, закрыв глаза, поднял руки перед собой. Открыв глаза, он невольно выкрикнул:
– А-а-а! – и отшатнулся назад, от своих собственных рук... словно это могло ему помочь и избавить от ожившего страха. – А-а-а! – вновь закричал он.
Он оказался посреди выхода из подземки. Закрыв глаза, стоял и обдумывал увиденное. Не такое уж сложно было понять, что всё совсем, совсем плохо. Но... до последнего Виктор надеялся, что его беда не окажется столь сложной и не предвещающей ничего хорошего, даже самого малого шанса на спасение.
Одна рука была привычной, – тощей и людской. Но другая... другая явно не принадлежала человеку. Пусть и худощавая, но лапа! Лапа, покрытая чёрной чешуей и с длинными, клинообразными когтями.
Жмурясь, мужчина едва не разрыдался. Он осознавал, что всё, его песенка спета. Что обратного пути, в адекватную жизнь ему не видать. Что он обречён на судьбу изгоя... и в конечном счёте на тесный дом с войлочными стенами.
«Как же всё могло так скверно сложиться?» – сокрушаясь, думал он. – «Когда я успел так оступиться... почему и где я допустил роковую ошибку?»
На смену страху и печали пришло странное и усталое чувство смиренного принятия.
«Так ли важно, – думал Виктор, – здоров я или нет... до этого никому нет дела. Даже если я просто исчезну, то ничего не измениться... совершенно! Я не могу никого спасти. Я ничего не могу изменить в своей собственной жизни. Так имеет ли значение, что я лишился ума?»
Ответ для Виктора был очевиден. Настолько очевиден, что он даже почувствовал некоторое облегчение. Ощутил лёгкий отблеск безразличия.
Открыв глаза, мужчина увидел нечто удивительное и непонятное. Помимо центрального выхода были ещё боковые, но их пока что не открыли. Или уже закрыли. Виктор этого не знал. Да и это ему было не важно. А вот огромная толпа бледных людей, жавшихся друг к другу и забившихся чуть ли не в саму стену, смотрящие куда угодно, только не ему в глаза, – это было удивительно и по своему важно.
