Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"

Автор книги: Михаил Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

  Спустя время, когда таблетки начали действовать, а мысли просветлели, и на сердце стало спокойнее, голоса за дверью утихли. Запах улетучился сам собой, а удары по двери и того раньше. Собравшись с духом, мужчина открыл дверь, готовый увидеть всё что угодно... а увидел совершенно пустое, давно заброшенное помещение, до которого явно никому не было дела уже многие и многие года.

  «Вот... привидится же!» – со смехом подумал он.

  Теперь те воспоминания об офисе и работе в этом самом офисе стали выглядеть, по меньшей мере, нелепо и глупо. Ещё раз зайдя в помещение и оглядев облупившиеся стены, полопавшиеся окна, вновь посмеялся и вышел в не менее сомнительно выглядевший коридор. Лента, предупреждавшая, что место запрещено для посещения зевак пропала без единого следа, также исчезли остатки сорванной пломбы.

  «Да! – мысленно протянул Виктор, – привидится же!»

  По дороге домой с ним ничего не случилось. Виктор был равнодушен к жестокости монстров и уродцев вокруг себя. Он их не замечал. Они не замечали его. Всё было хорошо и прекрасно. Большего и не нужно было. А к тому, что вокруг него живут именно всякие отродья, Виктор привык ещё в те времена, когда люди не перестали быть людьми. И привык к единственному методу выживания в подобном мире, – не замечай других и их поступков и тебя никто не заметит!

  Домой Виктор вернулся со спокойным сердцем. Навязчивые и страшные видения, которые встретили его в офисе, не беспокоили. Он был совершенно безразличен к тем ярким воспоминаниям, которые нисколько не поблекли за прошедшие часы. Мог с удивительной точностью вспомнить всё, что происходило, но... даже не пытался осмыслить произошедшее. Точно в уме возникло незримое препятствие и не позволяло тягостным мыслям нарушать его покой.

  Мужчина не переживал о том, что будет делать следующим утром. Он не задавался вопросом, стоит ли идти завтра в офис. Не размышлял о том, что случилось с его коллегами и боссом. Ему совершенно была безразлична судьба тех, с кем работал не один месяц, и даже не один год.

  Удивительно, но Виктор ощущал некоторый внутренний подъём. Он словно вышел в отпуск и грядущие дни его не заботили, ведь по ощущениям его ожидал затяжной отдых от всей той нудной и однотипной работы. Его ожидало то самое одиночество, которое не тяготит, но избавляет от усталости и шума окружающей толпы. Мысленно Виктор для себя уже решил, что не будет покидать стены родного дома до тех пор, пока у него в холодильнике есть пиво, а также есть чем перекусить. Даже таблетки, которые заканчивались, ему уже перестали быть нужны и он с самого возвращения домой не принял ни одной, что уже было великим делом!

  Вечер мужчина собирался провести перед телевизором. Приготовил уже пол-литровую кружку под пиво. Поставил небольшую, но глубокую тарелку с чипсами на столик меж диваном и телевизором. Включил нужный канал и с тихим, но отчасти сладостным нетерпением ожидал, когда же окончится реклама и начнётся по настоящему важное событие.

  Чемпионат мира... одно это слово заставляло забыть о всяких глупостях и пустых переживаниях. Весь мир подождёт, а грядущий матч – нет. Было нечто детское в ощущениях и нетерпеливости Виктора, пока он слушал гимны двух разных стран, пока ждал начала «события года!». А после, когда начался долгожданный матч, Виктор как-то позабыл о закуске. Не отрываясь, глядел в экран старенького телевизора едва ли ни забывая моргать. Теперь весь мир, который был за пределами телевизора, для него перестал существовать.

  Время шло. Из полулитровой кружки неожиданно, подло и коварно само собой исчезало пиво. Виктор даже удивился, когда решил сделать первый глоток по прошествии десяти минут матча, а кружка оказалась совершенно пуста. Не иначе, как чья-то злая шутка, происки редкостных и ужасных сил! Но не успела явственно обозначиться печаль в его уме, как из телевизора донёсся быстрый-быстрый голос, – опасный момент! И вновь всё, кроме телевизора, потеряло значение, – даже пустая кружка замерла рядом с приоткрытым ртом.

  Словно окостенев, напоминая собой соляной столб, мужчина так просидел без единого движения ещё порядочное время, пока не начался короткий перерыв на рекламу. Этим временем Виктор воспользовался, как следует, – взял сразу четыре бутылки пива и открыл первую из них, когда реклама заканчивалась.

  Но вновь случилось нечто невообразимое. Мужчина даже удивился, когда мельком глянул на столик в середине тайма. Все бутылки вновь оказались пусты. А он даже не мог припомнить, что сделал хоть один глоток. Но и это его не опечалило, ведь игра целиком и полностью владела его умом.

  И даже спустя время, когда возникло неподвластное и ужасное желание отлучиться на пару минут и избавится от излишков воды, – казалось бы, когда и чего он успел так много выпить? – сидел на диване и неотрывно следил за происходившим на экране телевизора. Ёрзал, мучился, но не отрывался и терпел.

  Вторую половину матча Виктор смотрел уже повеселев. Избавился от болезненного ощущения. И не стал больше брать из холодильника пиво, здраво рассудил: «Зачем его брать, если оно без меня, само собой исчезает?». Когда команды вновь сошлись в ожесточённой схватке, Виктор опять обо всём забыл и самым внимательнейшим образом следил за этой борьбой.

  Вечер однозначно получался приятным и славным. Лучше просто и быть не могло, ведь все переживания и беспокойства отступили. Страхи, которые преследовали прежде и на улице, и даже дома, исчезли как дым на ветру, – без единого следа. И жизнь вроде бы даже начала казаться славной штукой, но... как-то не сложилось.

  Третий тайм ещё был в самом разгаре. Команды перестали играть на одном азарте. Прекратили лихо тратить силы в смелых атаках. Игра переходила в более тактичную и спокойную фазу. Самое интересное, как ошибочно считали многие, – первый и последний тайм. Виктор мог бы с ними поспорить, – да, красиво, но вначале игроки, как правило, не желают думать, а в конце уже не могут. Играют просто на рефлексах и мышечной памяти. Однако, как правило, третий тайм, – самая тактическая, осторожная и расчётливая часть игры. По крайней мере, так думал Виктор, но поделиться своим мнением ему было не с кем, а уж выслушать, как и в чём именно он не прав... это ему было недоступно.

  Так не кстати, совсем неожиданно загрохотали удары по входной двери. Виктор, само собой, никого не ждал. После череды тяжёлых ударов по деревянной двери, продолжил со спокойным сердцем сидеть смотреть телевизор. Краткое затишье и вновь прозвучала дробная, крепкая череда ударов, – Виктор даже подскочил на месте от неожиданности.

  Несколько минут он всеми силами старался не обращать внимания на грохот. Дверь стонала под крепкими руками. Виктор добавил громкости, но это его не особо выручило, ведь казалось, что шум от прихожей нарастает вместе со звуком телевизора. Несколько мучительных минут он сидел и просто глядел в телевизор, но тот настрой и интерес, с которым прежде смотрел матч, исчез без следа.

  «Свиньи!» – только и смог он гневно подумать, поднимаясь с дивана.

  По пути в прихожую он дважды щёлкнул выключателями, – один в основной комнате, а другой в прихожей. Уютный полумрак растаял. Щурился от яркого света. Подойдя к двери, Виктор посмотрел в глазок, но никого не увидел. Тем не менее, дверь продолжали щедро осыпать тяжёлыми ударами.

  – Кто там? – растеряв уверенность и злость, дрогнувшим голосом спросил он.

  – Откройте, полиция! – прозвучало с другой стороны двери и вместе с тем прекратили стучать.

  «Что им надо?» – холодея от нехорошего предчувствия, подумал Виктор.

  – Зачем вы здесь? Что случилось? – спросил он, приблизив голову к самой двери. И тут же, крепче прежнего, ударили в дверь.

  – Открывай эту треклятую дверь, пока я её не вынес! – требовательно закричал грубый голос с другой стороны. – Живо открыл дверь иначе упеку тебя за противление закону, слышишь меня, ты, шизик хренов!

  – Не могли бы вы, – робко начал Виктор, – подойти к глазку?

  – Ты допрыгался, ублюдок! – рявкнул голос сквозь зубы. – Чего встал? Ломай дверь!

  Не прошло и мгновения, как дверь протяжно затрещала. Виктор не успел опомниться, как его дверь, защиту от целого мира, сняли с петель. А после, могучая и дико заросшая лапища схватилась за дерево и рывком вывернула дверь. Виктор так и стоял оторопело глядел на двух созданий в полицейской форме.

  Тощий, но удивительно высокий и крепко сбитый уродец с увечной физиономией сжимал монтировку. Рядом стоял толстяк с пастью, как у муравья, но со свисающими, как у свиньи щеками, – розовая и жирная кожа соседствовала с крепкими, чёрными жвалами.

  – Ну всё, падаль, – щёлкнули жвалы, – хана тебе!

  Как таран, жирный полицейский понёсся на хозяина квартиры, – легко схватил, поднял, и, не сбавляя, а наращивая скорость, впечатал Виктора спиной в стену.

  – Вы имеете право... – начал высокий уродец, заходя в квартиру.

  – Заткни пасть! – не оборачиваясь вновь рявкнул толстяк. – Здесь я главный! И только я решаю, какие у него есть права, а каких нет!

  Высокий уродец послушно замолк, продолжая идти к толстяку, а тот, щёлкая жвалами перед самым лицом Виктора, спросил:

  – Ну что, будешь сам признание писать... или помочь?

  Виктор не понимал, что происходит. Он не мог осознать, кто перед ним. Да, он признал полицейскую форму, но... не походили вломившиеся в его дом на блюстителей порядка и закона. Замешкался. Промолчал, когда от него ждали ответа. За что ощутимо получил в живот, настолько, что бессильно подкосились ноги, но хватка монстра с жвалами и обвисшими щеками была крепкой.

  – Молчишь, тварь? Молчишь? Ну я тебе!

  Толстяк одним небрежным движением отшвырнул Виктора. Мужчина упал на пол рядом с диваном. Голова вспыхнула от боли, а из груди выбило воздух.

  Тощий, высокий уродец бросил компаньону:

  – Он нам нужен живым... пока что... отдохни немного.

  – Ты мне указывать ещё будешь? – рявкнул толстяк, круто обернувшись и подскочив к сослуживцу.

  – Нам нужна подпись, – как ни в чём не бывало, не замечая щёлкающих рядом с шеей жвал, сказал уродец.

  Монстр взревел, а после одним ударом опрокинул старый, тяжёлый книжный шкаф. Направляясь к холодильнику, бросил:

  – Делай своё дело... у тебя время пока... – и только теперь, оглянувшись, толстяк увидел телевизор и уже повеселевшим голосом сказал. – О! Пока что у тебя есть время!

  Взяв несколько бутылок пива, толстяк жвалами оторвал одно горлышко и выплюнул его в сторону Виктора.

  – Вот же падаль... чуть матч из-за тебя, тварь, не пропустил!

  Непроницаемо чёрные глазки толстяка мельком глянули на Виктора. Но сколько в них было неприкрытой злобы!

  Толстяк развалился на диване, закинул огромные лапы с копытами на столик. Одним махом осушил первую бутылку пива, а после, не глядя, швырнул её в стену. Звон стекла, и переливистые брызги разлетелись во все стороны.

  – Ты особо не спеши... но и время не тяни! – сказал толстяк, открывая очередную бутылку пива жвалами.

  – Не тебе меня учить, – равнодушно ответил уродец.

  – Что? – взревел монстр.

  – Не отвлекайся, ты и так почти весь матч пропустил.

  – Это да... это да... и всё из-за одной мрази!

  Виктор только-только начал приходить в себя. Он посмотрел на стоявшего перед ним высокого уродца. Привстал на локтях и быстро затараторил:

  – Что вы себе позволяете! Вламываетесь в дом, устраиваете погром! Избиваете меня! И ведь ничего не предъявляете!

  – Слышь, ты там, – раздалось с другой стороны дивана, – захлопни пасть, пока я тебе её не оторвал!

  – Он нужен нам живым, – не теряя хладнокровия, заговорил уродец.

  – Вот что ты заладил, а? Нужен живой, – передразнивал толстяк, – нужен живой! Тьфу! Ну, если тебе так надо, чтобы он был живым, то давай я ему ноги обрублю, нос откушу, рожу изуродую!

  На последних словах толстяка впервые дрогнула маска спокойствия и безразличия тощего уродца.

  – Сам справлюсь. Не отвлекайся.

  – Ага, – промычал толстяк, разом опрокидывая в свою пасть содержимое тарелки с закуской.

  Тощий перехватил по удобнее монтировку. Наклонился к Виктору и вкрадчиво поинтересовался:

  – Подпишешь бумаги сам, по-хорошему... – немного опустив голову, уродец, глянув исподлобья, дико усмехнулся и хищно облизнулся. – Или тебе нравится страдать и прельщает судьба стать прокормом для других?

  Глава 10

  Он блуждал по незнакомым улицам города. Ходил без какой-либо цели, – пытался скоротать время так, как мог. Почти не питался и редко мог напиться вдоволь простой водой. Денег было совсем уж немного, только то, что не умыкнули ввалившиеся в дом полицейские, – старый и почти забытый тайник во внутреннем кармане зимний куртки.

  Перебивался, как и чем мог. Не роптал и не искал помощи. Понимал, что никому и даром не нужен. Ясно осознавал, что нет в целом свете человека, который захочет ему помочь со случившимся кошмаром. Виктор мог точно сказать, что никто не станет конфликтовать с «блюстителями порядка» ради него или справедливости.

  Справедливость. За время блужданий по улицам и грязным скверам, прогуливаясь по окраинам города, Виктор не раз размышлял и здраво оценивал всё, что случилось. Он и прежде не особо-то верил в то, что его права хоть чего-то стоят, но теперь... теперь слово справедливость вызывало у него насмешливую улыбку.

  Ночевал на улице, где его заставала ночь. Забивался в тёмные углы подвалов, таился в коробках под трубами с горячей водой, или, как в ночь с четверга на пятницу, вовсе не спал. За считанные эти дни и ночи мужчина перестал напоминать собой офисного клерка. Теперь он был не серой массой, одним из множества, – теперь он выглядел как простой бродяга-оборванец. Столь скверному образу помогали ожоги и травмы, содранные ногти и вырванные клоки волос. Грязный уродец, вот кем стал Виктор за эти три ужасно длинных и тягостных дня.

  Хищные монстры, от которых ещё в начале недели он всеми силами бежал, которых до дрожи боялся, перестали видеться страшными. Они как раз-то и были просты и предсказуемы. А вот люди... такие, как тот тощий и изуродованный полицейский... они вызывали в сердце мужчины самый живейший страх. Даже тот свирепый толстяк со жвалами вместо рта был предсказуем, – жесток и нетерпелив, пытался получить желаемое грубой силой или убить, – но люди теперь стали для Виктора по-настоящему страшными. В каждом встречном человеке он начал замечать сокрытую жестокость, которая была неторопливой, но точной и размеренной, – словно машина, не совершающая лишних движений.

  В пятницу, днём, Виктор ушёл в казалось бы всеми позабытую часть города. На этот раз, в противовес первому знакомству, зазеленевшие и одичавшие улицы его не пугали. Редкие стайки собак, пробегавшие мимо, не беспокоили. И пролетавшие над головой птицы, кричавшие и громко хлопавшие крыльями, даже создавали необъяснимое ощущение спокойствия. Словно возвратился домой, где всё давно знакомо, и где никто ему не сделает больно.

  Забравшись в один из брошенных домов, Виктор поднялся на третий этаж, – боялся подниматься выше, но и остерегался первых двух этажей. В одной из пыльных комнат, где ничего кроме разрухи не было, уселся в углу и закутался в подобранное за последние дни тяжёлое, грязное и зловонное пальто. Некоторое время, по одной только сложившейся привычке, прислушивался к происходившему кругом. Но, ни единый звук окружения его не насторожил. Он был совершенно один, разумный и двуногий, и ничего ему не угрожало.

  Виктор уснул. Вначале он спал тревожно и беспокойно. Вздрагивал, едва только заслышав тихий шорох или далёкий собачий лай, летевший над пустынными и дикими улицами. Но шелест листвы и трав, так явственно звучавший и при тихом порыве ветра, быстро его успокаивал. Совсем скоро он провалился в глубокий сон без сновидений. Впервые, за последние три дня, он, в самом деле, уснул.

  Проснулся он уже в сумерках. Отдохнувший, бодрый, но всё ещё чувствующий страх перед случившимся в собственном доме. Те воспоминания, как бы немыслимо теперь виделись, оставались непреклонной действительностью. Сложно спорить с печальными воспоминаниями, когда у тебя на руке ещё свежи ожоги от утюга, а на пальцах видны «прижигания» сделанные сигаретой.

  Он так ничего и не подписал. Возможно, пойми, когда его начали пытать, что всего несколько подписей спасли бы его от мучений, то он с радостью сделал бы требуемое. Но он был напуган. Растерян. И как же было больно! Там уж всякий разум потерял значение.

  И что по-настоящему печально, – Виктор не подписал бумаг, но и домой ему возвращаться не стоило. Это было очевидно. И мало того, что эти «блюстители порядка» могли вернуться назад, так ещё и возвращаться оказалось попросту не куда. Толстяк-монстр и тощий высокий уродец, в какой-то момент не выдержали и устроили такой погром, что от жилья остались одни только стены, – вышибли окна и знатно попортили полы, местами даже выломали доски. Да и угрозы, с которыми они покинули его жильё, не внушали доверия своему собственному дому... ведь какая это крепость, когда тебя в своих же стенах терзают и мучают! И что ещё обиднее, никому ведь до этого не было дела. Никто, совсем никто не помог, – ни соседи, ни уж тем более случайные прохожие.

  Но самым скверным во всей этой ситуации было даже не то, что Виктора своеобразно выжили из своего собственного дома. Да, весьма и весьма печально, что ему оказалось не куда возвращаться и пришлось бродяжничать. Но с этим ещё худо-бедно, жить можно. А вот раны, которые у него появились после одного живого сна, которые и так не желали зарастать, теперь, – за какие-то три дня! – совсем скверно выглядели и ужасно загноились. Их было необходимо обработать, Виктор это понимал, но ничего... совершенно ничего не мог поделать.

  Он и так не благоухал полевыми цветами. Пот, зловонье подвала и грязной одежды, аромат прелой и старой ткани – всё это меркло на фоне гнилостного запаха. Уже привычным образом, только проснувшись, Виктор расстегнул рубашку и осторожно обнажил верхнюю часть тела. Ткань пропиталась гноем и липла. Вокруг глубоких, длинных порезов появилась тёмная припухлость, – воспаление начинало ширить свои владения.

  Виктор не смог бы при всём своём желании припомнить, когда в последний раз он наедался по-настоящему. Его не покидало чувство сытости, но он редко и совсем скудно питался. А уж если учесть, что его по нескольку раз на дню рвало, – и это за те дни, что он не принимал таблетки, – так и вовсе его дело стало унылым. Щёки и глаза ввалились. На теле, и прежде худом, прогорали остатки мускулов. Даже удивительно, как он только ещё оставался живым!

  В тот вечер, в противоположность прежним дням, его голова прояснилась. Впервые за долгие дни мужчина понимал, кто он и где находится. Понимал со всей возможной отчётливостью, насколько плохи его дела. И не смотря на все свои злоключения, пытался отыскать способ спастись. Неутешительные мысли, словно тучи, закрывали мыслительный небосвод, и последнии лучи надежды таяли в сгущающейся темноте, когда пришло оно, – озарение!

  «Есть только один человек, который в силах мне помочь, – подумал Виктор, удивляясь тому, как прежде умудрялся не замечать очевидного. – Только он один в целом мире может протянуть мне руку помощи. Он один может мне подарить силы жить дальше! – перед мысленным взором возник образ из воспоминаний. Седой старичок с доброй, сердечной улыбкой, ясным взглядом и искренним желанием помочь. – Если и он окажется таким же, как они... тогда, зачем мне вообще жить?»

  ***

  Он стоял перед дверью кабинета психолога. Поднятая рука замерла в воздухе, – он никак не мог решиться постучать. Чувствовал лёгкий, едва уловимый аромат одеколона и какого-то ароматического масла. Ощущал свой собственный, прелый и удушливый запах. И этот контраст словно воздвигнул незримую стену, которую человек ни как не мог решиться преодолеть.

  Был поздний час. В выбитые окна коридора проникал рассеянный лунный свет. И воздух, порывами ветра задуваемый в дом, был так свеж и нетерпелив, что на мгновения полностью избавлял Виктора от собственного запаха. В эти мгновение ему становилось неосознанно лучше. Словно все беды последних дней отступали. Разумом он понимал, что это временно, что свежесть не может избавить его от всей той грязи, что облепила его одежду, что не избавит от запаха гнили. Понимал и страшился стучать, ведь боялся, что психиатр просто прогонит его. Что и он отвернётся, когда так жизненно необходима поддержка.

  Свежий, ночной воздух самым незаметным образом охлаждал тревожные мысли и беспокойную голову. Виктор даже не осознал, когда и как это ему стало спокойнее. И как сам подумал: «Нельзя так вечно стоять. Прогонит и прогонит... но если всё же решиться помочь... лучше не тратить даром время. У меня его и так, кажется, не особо много!»

  – Входите! – раздался бодрый голос старика с другой стороны двери после короткого стука.

  ***

  – Как же так, мой добрый друг! – восклицал с самым живейшим беспокойством старик, быстро ходя по кабинету от одного ящика к другому и собирая различные медикаменты. – Как можно быть так неосторожным со своим телом?

  Виктор сидел на самом краешке дивана. Изначально даже не желал садиться, ведь понимал, что непременно замарает, но психиатр был непреклонен. Уступив старику, мужчина всё же ощущал, что поступил не правильно и плохо.

  – Снимайте пока верхнюю одежду, рубашку... сложите куда-нибудь или повесьте! – собрав в руки, целую охапку антисептиков, бинтов, ваты и прочих лекарственных средств, сказал старик.

  Виктор с удовольствием поднялся на ноги и, отойдя в угол рядом с дверью, где не было ничего, кроме паркета, сложил грязную, потную одежду. Тело слушалось не так хорошо, как хотелось бы. И оставшись по пояс без одежды, Виктор в очередной раз посмотрел на ужасные и пугающие, гнойные раны.

  Послышался шуршащий звук. Виктор оглянулся. Старик стоял рядом с диваном, а на самом диване теперь находилась крупная гора различных медикаментов.

  – Должно хватить, – со смешливой улыбкой, заметил старик, встретившись взглядом с Виктором. – Осталось только иголку с нитками найти... и обезболивающее дать. Мы ведь не варвары чтобы всё лечить так, на живую!

  Виктор не понял, что хотел сказать старик. Только медленно кивнул, продолжая стоять рядом с дверью в нерешительности. И простоял так, пока доктор, порывшись в ящиках стола, не обратился к нему вновь.

  – Конечно, у меня могут быть после этого проблемы... но мы ведь никому не скажем, а?

  Виктор вновь кивнул.

  – И не стой ты в дверях! Давай, садись скорее! – старик вновь указал на диван, в угол свободный от рассыпавшихся упаковок с лекарствами.

  Психиатр дал пациенту таблетку и сказал:

  – Просто разжуй. Она сама собой раствориться. – отойдя от мужчины, старик вновь начал что-то с усердием искать, время от времени бубня под нос: – Ведь было... точно помню, было!

  Виктор послушно разжёвывал таблетку, а после, со всем возможным вниманием начал прислушиваться к себе. За всей суетой он и не успел обрадоваться или испытать облегчения. Старик явно переживал за него. И сидя, ожидая, когда же подействует таблетка, он испытал детскую радость, – яркую и самозабвенную. Всё же он не был один, брошенный и никому не нужный.

  Вскоре старик, добродушно улыбаясь, вернулся к мужчине и спросил:

  – Как самочувствие?

  Виктор, преодолевая ранее не заметную, но властную вялость, с трудом пробубнил:

  – Не знаю даже... а что это с моим голосом? – слова оказались такими медленными и тягучими, что отчего-то мужчине стало смешно.

  – Отлично, значит всё в порядке. – проговорил старик и отошёл к столу. Там он, что-то не разборчиво шептал и нагревал иголку на огне зажигалки. – Сейчас начнём! – с излишней бодростью, сказал психиатр.

  Виктор словно был простым наблюдателем, – он не чувствовал боли, но и ясно видел, как старик промывает перекисью раны. Наблюдал, как старик чистил раны уже при помощи смазанной мазью ватки. Виктор даже бровью не повёл, когда старик принялся вырезать отмирающую плоть. Но, во время, когда ему, уже основательно обработав антисептиком раны, старик начал их зашивать, тогда случилось нечто страшное!

  На несколько минут всё окружение изменило свой облик. Кабинет психиатра стал давно брошенным помещением с редкой, почти полностью истлевшей мебелью, хламом и всяческим мусором. Он сидел на полу и чувствовал холод покрытого пылью паркета. Рядом горел костерок, а в нём была некая железяка. Виктор не мог пошевелиться, лишь взгляд ему принадлежал. Скосив глаза на руку, увидел как крепко его пальцы, пользуясь грязной тряпкой-рубашкой сжимают железяку. После он скосил взгляд на раны, которые ещё недавно были полны гноя, – они оказались на первый взгляд чисты, но очень сильно кровоточили.

  Рука, как по команде, подняла железку. Виктор пытался хоть что-нибудь сделать, ведь в мыслях со всей ясностью возникло понимание, что вскоре случится. Он пытался... но ничегошеньки не мог сделать. И со всей неумолимостью, ни разу не дрогнув, рука поднесла к ране до красна раскалившийся металл. Виктор попытался закричать, но и этого не мог сделать. Только и получилось, что в полной мере ощутить ужасную боль. И такой отвратительный запах горелой плоти терзал обоняние. А рука, сжимавшая железяку, так и не дрогнула, словно прижигала раны другому созданию, а не своему собственному телу.

  Но на этом терзания и мучения не окончились. Закончив прижигание сталью, кукловод явно не счёл это достаточным. Отбросив железяку, правая рука, не опасаясь огня, смахнула горевшие деревяшки в сторону. А боль от этого полностью досталась Виктору. Вслед за этим рука собрала горсть горячего, ещё с красными угольками, пепла... и одним, крепким ударом, впечатала пепел в раны. Виктор мысленно орал, но и на этом страдания не окончились. Опалённая правая рука растирала пепел, вдавливала его в раны.

  Видение растаяло в тот же миг, когда рука обессиленно свалилась плетью. Виктор вновь оказался в кабинете психиатра. Всё вокруг было привычно, и яркий свет наполнял комнату, а не дрожащий огонь. И тени прятались по углам и под мебелью, а не хороводы кружили вокруг него.

  Виктор вновь был властен над своим телом, – оно плохо отзывалось и не желало слушаться, но уже что-то! Правая рука, здоровая и целая, без единого ожога, болела той же жгучей болью, что и заштопанные умелой рукой раны.

  – Ну вот, всё и готово! – бодро заявил старик. – Больше переживал!

  В тот момент мужчина мог бы многое наговорить о подобных методах лечения, но вместо слов и ругани он изрыгал только сдавленный хрип. И с недоверием смотрел то на правую руку, ища ожоги, то на заштопанные раны.

  – Ты чего это, милый друг, так взволновался? – старик внимательно вгляделся в обезумившие глаза Виктора. – Что слу... – старик замолчал, продолжая вглядываться в лицо мужчины.

  Изо рта Виктора стекали слюни, а сам он напоминал живое воплощение злобы. Грозно глядел на старика и протягивал распростёртую правую руку в его сторону.

  – Ах, да, – вновь улыбнувшись, сказал старик, – совсем забыл! Нужно было и прежде догадаться, что такое может случиться!

  Психиатр спокойно подошёл к мужчине и с лёгкостью схватил, а после удерживал вновь взбунтовавшуюся руку. Он улыбался, как будто ничего не случилось. И с самым ободряющим тоном обратился к Виктору:

  – Ну-ну, не беспокойся, милейший! Побочные эффекты... именно из-за них и не разрешают применять это лекарство. Подобная реакция – редкость, но имеет место быть... кто же знал, что ты один из этой погрешности, что ты один такой на десять миллионов!

  Помолчав с минуту, вглядываясь в воспалившиеся глаза Виктора, старик вновь заговорил:

  – Потерпи немного, скоро станет легче. Я буду рядом, слышишь? Буду рядом и если что-нибудь случиться, – помогу! Так что не вздумай беспокоиться или переживать, просто потерпи, скоро отпустит!

  Психиатр вернулся к себе, сел за стол и принялся просматривать различные бумаги, по временам отрываясь и поглядывая на пациента.

  Виктор слышал и понимал доктора, но ничего не мог поделать со своим собственным телом. Такая злоба и гнев на него навалились, что ничего с этим поделать не удавалось. И только время всё смогло переменить к лучшему.

  «Как и сказал доктор, – подумал Виктор. – Как было и прежде, он всегда прав!»

  Уже с пару минут спустя они сидели друг напротив друга. Виктор спокойно слушал богатую на терминологию речь о том, как лекарства порой не предсказуемы в своём действие, как известные побочные эффекты порой удивляют многоопытных врачей. И не один раз, перебирая в уме слова, доктор доходчиво объяснил Виктору, что: "От неприятной и досадной случайности никто не застрахован. А то, что произошло, к счастью и ограничилось, что неприятной и досадной случайностью и не переросло во что-то большее.

  – Так значит, то, что мне привиделось, всего лишь последствия побочного эффекта? – с удивительным для себя спокойствием, спрашивал Виктор. – Боль, которую я испытал, – всего лишь... иллюзия?

  – Да. И не стоит на этот счёт переживать, – пустое!

  Старик расспрашивал о видении и, кивая, время от времени делал пометки в блокноте. После, выслушав рассказ и задав много уточняющих вопросов, заговорил:

  – Это раскрылся самый частый и неприятный страх большинства – бессилие перед происходящим. Подавляющее большинство неосознанно боится этого. Даже не подозревая о затаённом страхе, пока такое не случится! Но... в твоём случае, под воздействием лекарств, ожил этот страх, ведь для тебя он – самый грозный и скверный из возможных страхов. Да-да, ты, мой милейший друг, всё верно понял, – лекарство своим побочным эффектом оживляет самый главный твой страх.

  – Понятно, отчего это лекарство запретили, – только и смог ответить Виктор.

  По прошествии нескольких минут, психиатр начал узнавать, почему Виктор оказался на улице. Внимательно выслушивал историю, как к мужчине в дом вломились громилы в форме, как выбивали из него какие-то подписи и как учинили катастрофический погром не получив результата. Слушал историю, как мужчина скитался по улице в течение трёх дней, не имея каких-либо способов вернуть жизнь на прежние рельсы. И так доктор узнал, что его пациент трое суток провёл, бродяжничая с крохами денег на руках. Только дослушав, старик выказал всё то негодование, котороё в нём скапливалось:

  – Сволочи! – прорычал старик, крепко ударив рукой по рабочему столу. – Какие всё-таки сволочи и твари примеряют погоны и форму!

  Виктор сидел и наблюдал, как психиатр быстрыми шагами мерил кабинет. Старик восклицал одни и те же слова: