Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"
Автор книги: Михаил Логинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Виктор неотрывно глядел на странное непонятное порождения больной фантазии. Он не понимал, как реагировать. Явно ощутив на себе чужой взгляд, монстр оглянулся и вперился непроницаемо жёлто-зелёнными глазами в человека. Ни разу не моргнув. И это пугало. По-настоящему пугало. Но для Виктора было выше его сил отвести взгляд. Не мог просто отвернуться и сделать вид, словно ничего не случилось, а ему просто что-то показалось. Этот его минутный страх и испуганность сыграли злую шутку.
Когда чудище повернулось всем телом к Виктору, только тогда он и начал понимать, какая угроза находится рядом с ним. И, едва только завидев движение в свою сторону, принялся пробираться сквозь толкучку. Люди не желали его пропускать. Ворчали. Ругались. Толкались. А Виктор опасливо оглядывался и изумлялся, – перед монстром люди расходились, словно он был неумолимой стихией к которой никто не мог приблизиться. Словно он один решал, когда и кого к себе подпустить... чтобы съесть.
Мужчина пытался не терять за зря время. Не позволял себе окончательно растерять мужество. Но его побег, с течением времени и приближения монстра, становился всё более и более паническим. И скоро он вовсе стал, чуть ли не бегом проталкиваться сквозь плотную толпу в сторону двери в другой вагон.
Ему нужно было просто доехать до ближайшей станции. Ведь там откроется основная дверь вагона, и поток людей схлынет. Тогда-то у него и появится шанс сбежать. Вместе с волной выбраться на станцию... а уж там... даже если люди и не замечают монстра, но там появится возможность сбежать. Пусть и малая, но всё же возможность.
И понимая это, он продирался в сторону соседнего вагона. Озираясь и видя недовольные лица. Его толкали. Ругали. И даже несколько раз из толпы прилетали болезненные и ощутимые затрещины и зуботычины. Но Виктор не успокаивался, оглядывался, и, видя, как близко подбирается монстр, продолжал продираться к двери в другой вагон.
Где-то на пути он умудрился раскрыть баночку с таблетками. Не утруждая себя размышлениями, забросил в себя целую пригоршню лекарственных пилюль. И молил всех богов, которых только знал о том, чтобы монстр оказался неприятным видением. Чтобы эта тварь, преследующая его и не замечающая преград, исчезла. Чтобы растворился этот ужасный, клыкастый монстр.
Одним только чудом, пробравшись в другой вагон, мужчина смог спастись. И при этом просыпал не меньше половины баночки с лекарством, остался почти один на один со всеми предстоящими невзгодами. Таблеток оставалось всего-то ничего. Но не об этом думал Виктор, летя в подземке. Он опасливо косился на дверь, – боялся повернуться, и открыто посмотреть. А монстр неожиданно перестал преследовать. Словно дверь стала непреодолимым препятствием. Но проверять, так ли это или нет у Виктора не хватило духа, – и без того сердце тревожно билось в груди.
В тот день ему не единожды ещё встречались различные монстры и ужасающие уродцы. Но всякий раз, едва их примечая, мужчина прятал взгляд. Уже инстинктивно догадывался, что так, глядя на них, он выдаёт себя. И это ему не нравилось. А когда возникала самая малая возможность избежать идти по одной стороне улицы с этими тварями, он как испуганный олень, бросался через дорогу. Так он несколько раз едва не угодил под колёса машин.
Тот первый день, когда привычный мир начал разрушаться, а всякие монстры повсеместно встречаться в привычных местах, не ограничился парой случайных встреч на улицах города по дороге на работу. Да, его не замечали, даже когда он отшатнулся в приступе страха, – как позже подумал сам Виктор, дело было в том, что он принял больше нужного лекарств. Но, это он подумал позже... спустя время. А в то время, когда он подходил к офису и уже начал успокаиваться, а его ждало очередное малоприятное откровение.
Как ни в чём не бывало, зашёл в офис. Поднялся на этаж. Даже улыбнулся, когда мимо проходил охранник и поприветствовал того. Что удивило обоих. Виктор и подумать не мог, что может быть приятно просто с кем-то поздороваться. А охранник... его изумило, что вечно молчащий человек, само олицетворение привидения, поздоровалось с ним. Даже если бы настоящий призрак поздоровался с ним, охранник явно меньше бы удивился. А Виктор, заметив яркие эмоции на лице охранника, улыбнулся на это.
Он толкнул дверь в сам офис. Прошёл меж давно знакомых столов. Огляделся кругом, совершенно отпустив беспокойства и страх встретивший его в подземке и на улицах города. Теперь это казалось несущественным и мелким. Ничего не значащей издержкой.
Виктор сел за своё рабочее место и щёлкнул включение компьютера. На мониторе зарябило. Высветилась заставка с логотипом... в это самое время для выдачи заданий на день вышел шеф. Как помнил Виктор, – толстый, злобный, редкостный сквернослов и кабан. Кабаном его нередко называли подчинённые, но на самом деле он был человеком. Был... да... был.
Мужчина, как в метро, замерев от страха, глядел на горланившего безмерного кабана в костюме. На одном из клыков было серебреное кольцо. А глаза сияли странным, тусклым свечением. Этот кабан шастал по кабинету и едва разборчиво, почти не по-людски, требовал от подчинённых выполнить непосильную работу.
Как и в подземке, кабан явно ощутил на себе испуганный и затравленный взгляд. Круто обернулся и осклабился, обнажив клыкастую пасть. А зловоние, не смотря на расстояние в половину офиса, достигла Виктора.
– Ты какого рожна опоздал, дебил недоеденный? – коверкая слова, похрюкивая, спросил шеф.
А Виктор только начал понимать, что угодил в ужасную западню.
Глава 6
Играла успокаивающая, смутно знакомая мелодия. Что-то из классики. Что-то знакомое с самого глубокого детства. И неуловимо воскресали чувства ранних лет, когда мир был ясным и понятным. Когда вокруг всё и всегда было хорошо... или около того.
Виктор никак не мог вспомнить смутно знакомое название мелодии. Угадывал мотив и заранее знал, как и что прозвучит. В уме он был дирижёром. А стоявший совсем рядом проигрыватель, немного потрескивавший, превращался в воображении в целый оркестр.
Закрыв глаза и уносясь в мир грёз, на крыльях мягкой и нежной мелодии, Виктор оказался в огромном театре. На сцене. В самом центре внимания тысяч и тысяч зрителей. В ярком, но таком нежном и приятном свете. И каждое его воображаемое движение словно заставляло проигрыватель то сбавлять темп, то наоборот наращивать его.
Жмурясь от наслаждения, Виктор всецело отдавался во власть музыки. Каждый спад напряжения, этакое затишье перед грядущей бурей, избавляло его от беспокойств и усталости прошедших дней. А каждый порыв инструментального звучания, касаясь самого его сердца, разгорячал и гнал по венам кровь. Словно степной скакун, вернувшийся в родной край после тесного загона, Виктор избавлялся от слишком тесных оков. Они терзали его в течении целой недели.
Он лежал на диване. Голову положил на твёрдый подлокотник, но ему было так хорошо, что не замечал каких-либо неудобств. Виктор лежал, укрывшись уже знакомым пледом, – тонкий, но такой пушистый и нежный... словно облака спустились с небес и укрыли его.
Вновь пришёл на приём к психологу. Вновь был взвинченный, но на этот раз ещё и затравленный страхом. Глаза его, когда он только зашёл в кабинет, метались по помещению, словно выискивая очередную каверзу со стороны судьбы. И дышал так беспокойно, что психолог, вместо приветствий, успокаивающе заговорил:
– Милейший! – сказал он, а в голосе его чувствовалось живейшее сопереживание и беспокойство. – Друг мой, что случилось? Что вас так переполошило?
Но Виктор не мог отвечать. Да и доктор, спустя пару мгновений, понял свою оплошность. Выйдя из-за стола, протянув тощие, обнажённые по локоть руки, подошёл к пациенту.
– Не беспокойтесь. Прошу вас, не беспокойтесь! – вновь заговорил он со свойственной одним только старикам примирительной мягкостью и твёрдостью. Он точно говорил «Ничего. Всякое в жизни случается. Успокойся и расскажи, а уж тогда... мы вместе все твои проблемы решим!».
И Виктор это прочувствовал. Пусть он и был запуганной зверюшкой, боящейся собственной тени. Уже тогда, едва только придя на очередной приём, он понимал, что верно поступил, вновь придя в этот кабинет.
Целую неделю его по пятам преследовали неуловимые для глаза порождения и слышались причудливые, а то и угрожающие шепотки. Мучительную неделю мужчина опасливо, точно вор, тайком озираясь, выискивая самых неожиданных монстров. И едва только приметив их, тут же старался сделать вид, что ничего не видел. Старался, но едва ли мог подавить в себе страх. И дрожа, как лист на ветру, незаметно убирался как можно дальше от пугающих его порождений тьмы.
И ладно бы он не был одинок в происходящем. Пусть у него была хоть самая малая поддержка от того, кто тоже подобное видит. Но нет. Он был одинок. Одинок в страхе. Одинок в преодоление невероятного страха. И только тут, в кабинете доктора, мужчина почувствовал, что он не один. Что в мире есть тот, кто действительно его выслушает. Тот, кто попытается ему помочь. А не будет просто кивать, поддакивая, а сам тайком вызывать бригаду в лице крупных людей в белых халатах.
Понимание и сопереживание, – пожалуй, одного этого хватало для Виктора, чтобы в старичке он видел не просто доктора, а друга и приятеля, который знает значительно больше него. Друга, который поможет ему или подтолкнёт в нужном направлении. Друга, который не станет от него отрекаться из-за сложности, которая постучалась к нему в двери.
Прошло не так уж и много времени. Старичок, не расспрашивая пациента, дал ему таблетку успокоительного. Крепкого такого успокоительного. И велел прилечь, отдохнуть. Словом, сделал не так уж и много. Не лез с расспросами, пока человек не избавился от неотступного чувства страха и беспокойства. Дал перевести дыхание... но этого было достаточно, чтобы Виктор в очередной раз проникся тёплой симпатией к врачу.
Сам психиатр, сидя в своём кресле, улыбался плывшей по комнате мелодии. Ещё до прихода Виктора он снял пиджак и повесил его на небольшой крючок рядом с книжным шкафом. Сидел в рубашке с засученными рукавами и жилетке. Ни галстука, ни бабочки не было. Рубашка была расстёгнута на две верхние пуговицы. Малые детали, а в целом создавали атмосферу непринуждённости, – почти как дома. Только чашки с чаем и не хватало, как вскоре подумал Виктор, посмотрев на врача.
Совершенно успокоившись, дослушав до конца так тронувшую его сердце симфонию, мужчина обратился к доктору. Печально так обратился, как будто бы провинившийся мальчишка, – разве только взгляд не прятал, да и ногой не водил по полу, ведь сложно было всё это сделать, лёжа на диване.
– Я должен признаться, – начал Виктор, но запнулся. Простые слова признания оплошности застревали в горле. Вот только отступать было нельзя. – Те таблетки, что вы мне дали... я их уже все истратил. – но так и не уточнил, что сделал это в рекордные сроки. И что последние два дня обходился без таблеток. Даже всю пыль в баночке выскреб, пытаясь хоть немного облегчить свою участь. Но и об этом умолчал.
– Как же ты так? – удивился врач. А всю степень оплошности мужчина понял по тому, как высоко поднялись брови у старика. – Это ведь было тебе на месяц!
Приложив руку к виску, старик уставился, округлив глаза, на свой рабочий стол. Он молчал почти минуту. Мучительную для Виктора минуту.
– Как твоё самочувствие? Расскажи, у тебя часом не бывало приступов тошноты? – спросил старик, переведя глаза на пациента.
Виктор, не прилагая усилий, вспомнил целую череду подобных приступов. Как его выворачивало наизнанку где-то во дворах, где он часто таился от различных монстров. Как его рвало прямо посреди улиц в разное время, и как брезгливо от него отскакивали случайные прохожие. Вспомнил, как проснулся вначале неделе в своей же собственной рвоте. И ничего-то приятного в этих воспоминаниях не было. А отвечать было нужно. И мужчина почему-то был уверен, что если он начнёт рассказывать подробности подобного, то его также, как и тогда, начнёт мутить. Был уверен, что если начнёт рассказывать и детально вспоминать, то переживёт те болезненные минуты вновь. А потому и решил ограничиться общими, уклончивыми словами:
– Да... бывало. Но, не думаю, что тут что-то необычное. У всех такое бывает.
– Также часто, как у тебя за прошедшую неделю? – спросил старик, внимательно вглядываясь в глаза пациента.
Натянуто улыбнувшись, Виктор пожал плечами. А после всё-таки признал, что так часто обычных людей наизнанку не выворачивает. Однако прибавил:
– Но и обычные люди едва ли также болеют с животом, как и я. – сказал спокойно, даже улыбнулся, подумав, как редко люди болеют от хронического несварения. Только отчего-то на сердце кольнуло. Словно огрызнулся старшему. И это чувство, сравнимое с чувством вины, Виктору не понравилось.
– И ты мне ничего об этом не рассказал? – старик схватился за голову. – Ты хоть представляешь, что могло получиться если бы лекарство, которое ты без меры пил, вызвало обострение твоей болезни? Только представь, во что бы всё это могло вылиться!
Виктор покивал. Но так, вяло. Да, он понимал, что старик прав. Понимал, но не мог не поспорить в одном, на самом деле существенном и решающем вопросе:
– Но чтобы со мной было в течении недели, не будь у меня под рукой лекарства? Что бы я делал, когда страх едва не разрывал мне сердце! – с каждым новым словом его голос звучал громче и более злобно. Прежде чем выкрикнуть про сердце, он подскочил на диване. Уселся и грозно вперился взглядом в глаза старик. Но после замолчал. И уже тише, устало спросил. – Да как бы я жил без этого лекарства в мире, где полным полно всяких уродцев и монстров?
Тяжело вздохнув, поняв, как не красиво поступил. Увидев в глазах старика удивление и непонимание. И ясно осознавая, что даль маху, Виктор поник головой и тихо сказал:
– Простите. – ещё раз вздохнув, добавил. – Не со зла... просто... просто... наболело.
Такая бурная реакция, столь неожиданная смена настроения не могли пройти мимо внимания доктора. Он, подобравшись, справился с удивлением в считанные мгновения. Справился и даже улыбнулся. По отечески, – точно сказал «И такое бывает. Не беспокойся. Понимаю»
– Не мог бы рассказать, что такого случилось, что тебя так... – старик запнулся, ведь ему нужно было подобрать наиболее точно подходящее под ситуацию слово, но в то же время не обидеть пациента. – Встревожило?
Виктор несколько минут молчал, не зная, как подступиться ко всему, что случилось в течение недели. Это было значительно сложнее рассказать, чем пережить, ведь воспоминания скакали с одного на другое. Яркие, пугающие и устрашающие воспоминания... как ему было передать словами все те беспокойные минуты, когда сердце сжималось, а он, покрываясь холодным потом, старался сделать вид, что не замечает проходящего мимо уродца с окровавленной пастью. Как ему было рассказать, чтобы передать в полной мере свои воспоминания о том, как этот монстр, не видимый ни кем, полакомился одним из людей в подземке. Как было можно признаться, что не только слышал и даже краем глаза видел это, но не мог пошевелиться, – боялся выдать себя и привлечь нежелательное внимание... боялся стать следующим.
Но было рассказывать нужно. Нельзя ведь молчать, когда к тебе обращаются. Особенно ему... ведь спрашивают не из праздного любопытства, а желая помочь.
«Да, помочь... он может помочь!» – подумал Виктор, но тут же ему стало неожиданно тоскливо, ведь получалось что он, на самом деле, болен. – «Как же тяжело, должно быть я повредился умом?»
И самое страшное заключалось в том, что даже понимая, что монстров в настоящем мире не может существовать, Виктор их боялся... как различные дикари боятся хищников или опасных рептилий. Боялся инстинктивно. Боялся самозабвенно. Точно уже имел с ними знакомство, просто забыл об этом. Словно... словно они и в самом деле существуют, просто другие их не видят, – вот во что он, против своей воли, верил.
– Я не знаю с чего начать, – честно признался мужчина, взглянув на доктора. – Я не знаю, что важно, а что нет... – а после, опустив глаза и совсем сникнув, тихо проговорил, – я вообще ничего не знаю.
– Милейший мой друг! – спокойным голосом старик умудрился чуть ли ни воскликнуть. И столько было в его голосе бодрости и молодецкого, заразительного задора... что Виктор вновь посмотрел на него. – Право слово... ну чего же вы так позволяете себе раскисать? Вы молодой... – вновь запнулся. Хотел сказать здоровый, но подобное слово относительно Виктора было бы насмешкой, ведь он был ужасно худым. – Крепкий и решительный человек!
Мужчина, сидевший на диване, невольно усмехнулся. Решительный, это слово никак не вязалось в его мыслях с самим собой. Слишком он был пуглив. И не только в последнюю неделю. Слишком многого опасался и беспокоился о разном, о мелочном. В нужные моменты сомневался, а после печалился о не сделанном в нужный момент выборе. Не мог сказать нет тем, кто его откровенно использовал. И не раз терпел обиды и оскорбления начальства, хотя после, спустя время, смело воображал, как дерзко и нагло отвечает на любые выпады в свою сторону. А так... терпел и стойко сносил насмешки и унижения.
– Да-да, решительный! – добавил старик, увидев усмешку. – Как по-твоему, мой добрый друг, много ли людей в мире, которые взявшись расстаться с жизнь всё же выбирают сложный и тернистый путь? Путь полный боли и страданий... лишений и печалей. Ты не просто выбрал этот путь, – вдохновенно говорил психиатр. – Ты боролся за право прокладывать путь сквозь густой бурелом леса. Ни тропы, ни помощи. Ты сам, сам! – выделил он нужное слово, – решил бороться против всего мира, который так к тебе равнодушен. И будь уверен, ты справишься!
Слова звучали разумно. Пафосно, но убедительно. И Виктор не мог с ними поспорить. Разумно не мог. Но сердцем он понимал, что его в чём-то обхитрил добродушный старик. Не ради корысти, а просто сыграл на словах. Сказал вроде бы все, как и нужно, но... лёгкая обманчивость чувствовалась. И Виктор, едва прикрыв глаза, вообразив себе густой лес, понял, в чём же дело.
«Я продираюсь сквозь лес не потому, что желаю проложить тропу. Не потому, что это нужно или правильно, – я просто бегу от малейших шорохов. Просто напросто не желаю страдать... и уж тем более умирать, – думал Виктор. – А бороться с целым миром... ради собственной или чужой жизни? Да я ведь просто забиваюсь в угол, чтобы спрятаться, чтобы не сдохнуть в чужой пасти!»
– Расскажи мне всё, что с тобой случилось за неделю. Как сможешь. Как сумеешь. – спокойно заговорил старик. Он уже не улыбался, но глаза его так выразительно смотрели на Виктора... беспокойство и решительная готовность бороться за перепуганного человека... с ним самим, если на то будет нужда. – Не бойся быть неточным. Не стоит переживать, если что-то упустишь. Расскажи мне всё, что случилось, а уж потом, вместе, мы разберёмся с этим.
Доктор не мог не усмехнуться тому, что сказал далее:
– Развею твои страхи, как пепел на ветру. А уж дальше ты и сам справишься! Сам сможешь совсем совладать... и как встарь, как гордый народ, живший в далёких краях...
«Я ведь знаю эти слова!» – мысленно воскликнул Виктор. А его взгляд, округлившиеся глаза, с головой выдали удивление от открытия давно забытой истины.
– Откуда эти слова? – спросил мужчина, уставившись на старика.
– А не всё ли равно? – в шутливом тоне ответил врач. – Какая сейчас разница? Всё едино ведь не сможешь в должной мере насладиться этими чудными стихами... да и не наслаждаться ими нужно, а жить! – сказал он, подняв палец и тем самым ясно выразив всю важность этих слов. А уже в следующее мгновение, точно сбросив маску, серьёзно заметил. – Ты ещё не готов. Мы ведь не хотим, чтобы ты из-за излишней торопливости где-нибудь оплошал?
На это Виктору было нечего ответить. И он замолчал, задумавшись и пытаясь понять, что же хотел доктор всем этим сказать. А тот молчал и улыбался своим мыслям. Простой, в своей сущности, старик, а как же он удивлял и изумлял Виктора.
– Итак, – помолчав пару-тройку минут, заговорил психиатр. – Расскажи мне, что с тобой случилось за эту недельку.
А дальше Виктор, прерываясь, запинаясь и зачастую теряя нить повествования, рассказывал обо всём, что происходило за неделю. Обо всех тех неожиданных и пугающих открытиях, что встречали его изо дня в день. И страх, который неотступно следовал за ним. Различные странности, которым не удавалось найти ясных объяснений и беспокойства с которыми приходилось мириться, ведь ничего иного он попросту не мог сделать.
Рассказывал о том, как среди улицы встречался с монстрами и как пытался незаметно избегать этих встреч. Рассказывал, как улепетывал, едва замечая подозрительное внимание со стороны монстров относительно себя. Как блуждал по ранее незнакомым улицам, прячась от пугающих преследователей. И о том, как однажды, пытаясь избежать сомнительного знакомства с уродцем, который был залит чужой кровью, спрятался в небольшой низине.
Дело было в пригороде. И он, разумный человек, не придумал ничего лучше, как спрятаться в небольшой низине, за дикими кустами в гуще высокой травы. Виктор пытался как можно красочнее рассказать о том страхе, который тогда испытывал. Как ему неотступно мерещилось, что монстр знает, где он лежит, – просто прячется и ждёт, когда человек расслабится и допустит оплошность, окончательно выдаст себя.
А старик молчал. Внимательно слушал и не перебивал. Даже не уточнял, когда Виктор смолкал. С беспокойством смотрел на человека, но не выказывал и толики страха. А после рассказа, когда мужчина целый вечер лежал где-то в пригороде, прячась от монстра, протянул раскрытую баночку с конфетками.
Виктор поблагодарил и не отказался от угощения. Конфеты оказались сливовыми, – кисло-сладкими. И это было тем, что ему и требовалось, – успокаивался. Даже руки перестали подрагивать. Вновь собравшись с духом, Виктор приступил к самому сложному фрагменту прошедшей недели. Фрагменту, который его беспокоил более всего:
– Всё было как всегда. Я сидел и ждал распоряжений. За прежнюю неделю успел всё выполнить, а это... не так уж и просто. Меня ожидала свежая работа... опять отчёты и прочее, – Виктор тяжело вздохнул. – Не знаю даже как это объяснить... знаю что и как нужно сделать, но не понимаю ни зачем, ни для чего... просто делаю. И стараюсь не задумываться, ведь тогда кажется что вся эта чепуха, которую называют работой, съест мой мозг.
Виктор покрутил в воздухе рукой, пытаясь этим жестом что-то сказать. Но и сам не мог объяснить, что же пытался так сказать. Помотал рукой и, поморщившись, продолжил рассказ.
– Такое и прежде случалось... не часто, но случалось. Ведь не охото просто так и без дела сидеть, – время расстягивается и становится мучительно ждать оканчание рабочего дня. А как другие... мне там не с кем говорить. И скука... скука заставляет занять себя даже такой, бессмысленной работой, ведь иначе до конца дня просто недожить.
Вновь вздохнув, Виктор продолжил.
– И каждую неделю, в понедельник, шеф... босс... короче, начальник, устраивает разнос за то, как плохо мы работаем. Все вместе и по отдельносте в частносте. Ругается, орёт, матерится. Краснеет весь, но орёт так, что даже кажется стёкла в окнах звенят. А после, когда проорётся, выдаёт работу на нынешнюю неделю. Чтоб вы понимали, за глаза его все называют боровом или просто свиньёй, – и внешне, и по характеру подходит.
Виктор широко раскрыл глаза и посмотрел на старика. Всем своим видом он передал то удивление, которое испытал в понедельник:
– И вот вы представляете... сижу, значит, жду очередного разноса и выдачи работы на неделю... а тут в офис заходит огромный такой, жирный боров! Ну, настоящая свинья! Только заходит на двух, задних лапах... да и сам одет в костюм, который полопался весь... и вот в эти прорехи ткани прямо таки вытекает жир... складки жира, висящие сквозь порванную одежду! Стоит... босс... обводит офис маленькими и тупыми глазками и как начнёт... хрюкать! Уши аж заложило... и ведь, ничего ведь не разобрать! Слышно немного нашего, человеческого языка... но так, плохо...
Виктор покачал головой, продолжая вспоминать и рассказывать:
– Сижу и стараюсь не смотреть ему в эти маленькие чёрные глазки... а он стоит себе да хрюкает на всех. Я скосил взгляд на сидящих рядом «коллег» – выделил он со злобой слово, – а им всё едино! Словно так и должно быть! Сидят со скучающим видом, да слушают... шефа!
Виктор схватился за голову и смотрел перед собой. Ему было не понятно то, что он озвучивал. Это было слишком не реально. Неправдоподобно. Но он был всему этому свидетелем. И это противоречие откровенно выбивало его из понимания мира. Он словно потерялся в давно знакомом лесу. Потерял тропу, которую знал с самого детства, заплутал меж пары-тройки деревьев.
– И целую неделю, – продолжал мужчина, – целую неделю происходило не пойми что. Каждый день кто-нибудь из «коллег» становился монстром. Менялся кардинально, но только внешне... и не один из них не обратился в такого же свина, как шеф... это... это просто безумие какое-то! – воскликнул Виктор. – Но что ужаснее, никто этого не замечал... только я... представляете каково это целую неделю работать в окружение монстров, которых никто кроме тебя не замечает? Целую неделю!
Достав из кармана пустую баночку из-под чудодейственных таблеток, показав её старичку, добавил:
– Они мне помогали... но не избавляли от главного... от этих уродцев! Мне становилось легче, но и только... Меньше беспокоился и переживал... не больше!
А после Виктор замолчал на долгие минуты. Ему больше нечего было сказать... совершенно нечего. И он размышлял о том, что видел за неделю. Размышлял о том, насколько плохи его дела. И вывод, крайне неутешительный и болезненный, он выразил коротким вопросом... вопросом, от которого на сердце возникла жгучая боль:
– Я ведь сошёл с ума?
Психиатр, что удивительно, не стал отвечать на вопрос. Не разуверял и не заставлял поверить во что-либо. Он долго молчал, постукивая указательным пальцем по столу. Явно был погружён в свои мысли, которые, в конечном счёте, не стал озвучивать. Просто встал на ноги и, подойдя к проигрывателю, включил другую композицию.
Под агрессивно звучащий контрабас оркестра, старик подошёл к книжной полке и демонстративно провёл пальцами по корешкам старых книг. Тихо-тихо мурлыкая что-то под всё возрастающий мотив музыки доктор взял одну из книг. Старый и потёртый томик с полностью истёршимся названием.
Обернувшись и ободряюще улыбнувшись, психиатр задал несколько уточняющих вопросов. Виктор не понимал, что именно пытается понять доктор, но всё же отвечал. Чувствовал, что его ответы вообще никак не связаны с делом. Боролся с растущим чувством непонимания и даже тихой злобой, но отвечал. Говорил о том, что он и в самом деле не понимает своих «коллег» и что с ними у него отношения с самого начала не задались. Подробно объяснил, что не понимает, для чего работает и зачем это вообще нужно, – бесконечные и бессмысленные отчёты, как он сам признавал. Признавал, не забывая уточнять, что под нужные ответы уравнивал различные значения. И признался, что ненавидит шефа лютой ненавистью, но никогда не решался озвучить свои мысли.
– А ведь решение всей той беды, о которой вы мне рассказали... о прошедшей и, несомненно, тяжёлой неделе, крайне простое. Да-да, мой любезный друг, всё просто и даже немного очевидно! – сказал психолог, вернувшись к столу и положив на него книгу. – Я вначале сомневался в своей догадке, но... всё это и в самом деле очевидно. Вы попросту ненавидите свою работу и вынужденное, рабочее окружение!
Старик сказал это с таким умным видом, что слушавший его Виктор едва не вскочил на ноги с возгласом «Да неужели? Правда? Ну да... конечно! А я-то сомневался и терялся в догадках!» – но он промолчал. Промолчал, чувствуя, как яд разочарование сжигает изнутри.
«Неужели можно это назвать помощью и решением?» – думал он, сокрушённо опустив голову. – «Чего ради только потратил и своё, и его время?»
– Зря вы так... очень зря! – со старческим брюзжанием сказал доктор, видя всю ту яркую гамму чувств, которую Виктор попросту не смог контролировать. – Пусть причина и очевидна, но вы, кажется, ещё не поняли взаимосвязи происходящего... а это очень печально, мой милейший друг!
Покачав головой, Виктор попытался отогнать от себя ощутимо коловшую сердце досаду. Посмотрев на доктора, он сказал:
– Вам явно виднее...
– Но не мне должно быть одному это видно! – воскликнул старик. – Не мне одному! Поймите, Виктор, если вы сможете понять причину вашего несчастья, то путь к решению сложившейся... тенденции, – сказал психиатр, избегая слов «болезнь» и «проблема», – станет заметно более простым. Что проку если вы будете просто питаться лекарством? Вы должны понимать первопричину происходящего... и уже тогда, каждый день, держа высоко поднятую и ясную голову вы сумеете найти выход из того лабиринта, в который угодили!
Виктор старался внимательно слушать, но слова, которыми сыпал доктор быстро стали непонятной тарабарщиной. Он не смог проследить линии рассуждений. Сбился. Затерялся в словах. Хмурился и пытался понять, что же говорит ему старик.
– Не беспокойтесь... я могу вас понять, будьте уверены! – улыбнувшись, сказал он. – Просто доверьтесь мне и постарайтесь понять, что я вам говорю... ну а если будет что-то непонятно, то вы мне только скажите!
На это мужчина только и смог, что кивнуть. Да и слова тут были излишне.
– Поймите, мой любезный друг, что вы не больны. Нет, нет и ещё раз нет! Это не болезнь, а просто-напросто невероятная усталость от всего, что с вами происходит. Непонимание со стороны окружающих. Непонимание своей работы и зачем она собственно нужна... да непонимания себя самого! Именно это и стало причиной всех этих навязчивых видений, именно в этом корень выросшего и навязчивого... – доктор едва не сказал «бреда», но вовремя замолк и подставил более мягкое слово, – беспокойства. Поймите, мой милый друг, что вы не больны, а попросту ужасно устали от одиночества и непонимания в самом, не побоюсь этого слова, важном для личности вопросе.
Старик заметил, что его пациент вновь потерял нить повествования. Огорчился. Но, вздохнув, вновь улыбнулся и даже позволили себе приглушённо хохотнуть. Открыв книгу и с блеском в глазах, он заговорил:
