Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"
Автор книги: Михаил Логинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Но были некоторые сомнения, что, стоит ему умереть и... ох, как мучительно было о подобном думать! Он поёжился, вновь ощутив в полной ясности чувство безысходности. Но, не мог не подумать:
«Если я умру, то, должно быть, вернусь в тот мир... в ту юдоль настоящих страданий и мучений!»
В прихожей мужчина без особых раздумий нацепил что-то на ноги. Набросил себе на плечи какой-то плащ... или что-то в этом роде. Он даже не мог отличить, – не только зрение резко начало подводить, но и чувствительность рук совсем отказывала ему.
«Держись!» – говорил он себе, выходя из дома, совершенно забыв закрыть дверь.
«Держись!» – повторял он, спускаясь по этажам.
«Не слушай!» – округлив глаза, велел он себе, закрывая уши руками.
Едва только он вышел на улицу, как начался кромешный кошмар. Кругом стлался туман. Не более как в двадцати шагах от него туман стоял непроницаемой стеной. Этот туман... мужчина чувствовал, что туман необычен, и боялся к нему подходить. А между тем туман наползал на дома. Заполонял дворы и проходы меж домов. И совсем уж необычный, пусть и бледно-серый, непроницаемый туман, создавал некоторое подобие коридора.
Чувствуя, как кровь продолжает покидать тело, мужчина зажимал рану. Рану, которую сам же семе и нанёс! Зажимал руку и бежал, потому что понимал, – времени у него не так уж и много.
Из тумана доносились ужасающие, тревожившие до дрожи, стенания и крики. Мужчина слышал смех не простых созданий, – явно не людей. Слышал свирепый вой и хрюканье огромных стад свиней. Слышал как, должно быть, воистину безмерные крылья, хлопали где-то в вышине. И, ужасаясь, мужчина едва не забился в подъезд ближайшего дома, стоило ему только заслышать тихую-тихую, почти беззвучную поступь большого паука.
Он никого и ничего не видел. Совсем был один на улице. И, переведя дух, продолжая зажимать рану, из которой всё лилась и лилась кровь, мужчина плёлся по разбитой, знакомой с детства улице. Множество ориентиров, совсем малых, как например сломанные качели или развалившаяся скамейка, не один раз его обманывали.
Он плутал по знакомым местам. И, не один раз смотрел на номера окружающих домов, – если позволял вездесущий туман, – но странное дело: самые неожиданные и незнакомые названия мешались с непонятными символами, вместо чисел.
Может, кто другой на его месте уже бросил всякую попытку бороться. Но мужчина продолжал шагать. Он знал, что рядом с домом где-то есть больница. Какая-то там новая больница. В которой он не был никогда, но мимо которой каждый день ходил на работу. Мимо которой проходил, думая, что она ему не по карману. И не раз смеялся, думая, что она ничем не лучше любой другой больницы. А теперь не мог найти к ней пути.
Ужас подступал со всех сторон, а он был готов отдать всё то немногое, что имел, чтобы найти и оплатить лечение. Он с радостью бы даже согласился работать просто так, за бесплатно, если бы ему помогли там, в больнице, залечить руку и избавить от возможности окончательно провалиться в мир ужаса и страха.
Силы покидали его тело. Становилось сложно просто идти. И в глазах возникла неясная муть. Но мужчина прикладывал титанические усилия, чтобы попытаться спасти свою жизнь. Жизнь, от которой совсем недавно был готов отказаться.
Он едва ковылял. Запинался о разбитый асфальт, который лежал рядом с домами. Больше двадцати лет его не ремонтировали. И сейчас, когда важно было сохранять силы, когда было страшно просто упасть, мужчина чувствовал небывалую злобу на тех, кто должен был бы ремонтировать дорогу... но это не имело смысла.
Редкие фонари, расставленные в каком-то хаотическом и явно безумном порядке, не могли сколь-нибудь прилично разогнать мрак. Слишком тусклый и рассеянный свет. А туман... чудовищный туман не просто был неотступной стеной, – он как будто бы следовал по пятам. И, стоило человеку оглянуться, как он увидел странную, и вместе с тем мерзкую тварь, – высотой в двое выше человека, на тонких-тонких ножках, худая, но со вспученным животом и органами наружу, без покрытия мускулатурой или самым слабым слоем мяса. У этой игольчатоногой твари была вспученная голова, а язык, напоминавший хлыст, влачился за ней следом.
Мужчина несколько раз оглядывался и смог понять, что эта странная тварь боится далеко отходить от тумана. И, даже когда туман подступил близко к одному из фонарей, игольчатоногий избегал света.
«Что происходит?» – с тревогой подумал мужчина, ускоряя шаг. И едва не налетел на стаю свинообразов, выскочивших из тумана. Те явно пытались его поймать, но мужчина успел отпрянуть и добежать до ближайшего фонаря.
Пусть и тусклый свет, но в его мягкий и рассеянный круг твари не решились зайти. Похрюкали на человека, с окровавленной рукой. А у того глаза едва на лоб не лезли. Похрюкали свинообразы, явно ругая человека на своём языке, да и скрылись в тумане.
Мужчина был уверен, что стоит ему подойти к туману, где скрылись свиньи, и ему уже не получится от них удрать. А представлять, чем могло бы закончиться их тесное знакомства... Человек поёжился и пошёл в сторону.
Он долго, очень долго плутал по улицам. Много. Очень много раз прятался от всяких тварей и порождений. Но... как же он удивился, когда увидел знакомую вывеску, – «Семейная больница», а под ней фотографию счастливой и улыбающейся семьи. Только была одна странность, – больница, которую он помнил, была в жилой девятиэтажке. Тут же больница была в отдельном, трёхэтажном здание.
Слыша за спиной приближающиеся завывания монстров, видя, что туман явно не намерен больше ждать, человек ринулся, что было сил ко входу в больницу. Ничто больше не имело смысла. Только бы спастись. Только бы вырваться из этой бесконечной долины страха и погони!
Глава 2
Холодно. Как же было мучительно, нестерпимо холодно! Мужчина, сидя на полу, прислонился к стене. Голова обессилено свесилась и лишь одним чудом он сам не падал. И пол, и стены покрывал кафель. Белый, столь же холодный цветом, как и по ощущению.
Над головой висела длинная лампа. Моргала с каким-то посторонним треском. Да и света от неё было не так уж и много.
Вокруг было мрачно. Только местами виднелись островки тусклого света, а так... длинный коридор со множеством дверей больше напоминал морг, чем семейную больницу. Слишком холодной. Пусто. Неуютно. И даже присесть оказалось негде.
Мужчина прикладывал все силы, на какие мог сподобиться его измученный разум, чтобы не заснуть. Он до нервной дрожи боялся вновь оказаться в том мире. И ему неотступно думалось, что этот самый мир, который так его напугал, есть всего-то загробный мир, в который он ступил одной ногой.
Несколько раз поднимал голову и глядел в сторону, где были запертые двери. Проходя мимо, мужчина точно помнил, как прочитал «Мед.Персонал» – написанное красным. Но теперь там была другая, размашистая надпись с подтёками краски. Он искренне надеялся, что именно краски. «Беги, идиот!» – гласила надпись.
Мужчина зажмурился чтобы избавиться от наваждения. И едва не вскрикнул, когда понял, что сделал. Заунывный стон, который донёсся с «другой стороны», порядочно его переполошил. Вскинув голову, человек вытаращился, напрягая глаза, насколько только мог, и прочитал надпись заново. «Тихое загробие – удел слабаков!»
Покачав головой, часто моргая, мужчина ещё раз уставился в сторону прохода. Но, прежде чем вглядываться в надпись, опустил взгляд и внимательно разглядел одну-единственную, выбивающуюся на общем фоне, сиреневую плитку.
«Что здесь твориться? – гневно подумал он. – Какого рожна происходит с надписью и этой треклятой плиткой?»
Закрыв лицо руками, но боясь зажмуриться, мужчина сидел и прислушивался к себе и своим чувствам. Он надеялся таким образом избавиться от тяжёлых чувств и ощущений. Пытался сбежать от всякого разного, что ему мерещилось.
«Словно мне одного врача было мало!» – злобно думал он, вспоминая приём. – «Грёбанный врач, долбанутая больничка!»
В это время, совсем тихо, едва разборчиво, прозвучало одно единственное слово на том языке, который он выучил во сне, будучи аристократом. Слово, на недоступном смертным наречие:
– Помни! – и в этом тихом слове, как во сне, скрывалась целая вереница различных образов.
Мужчина, словно вживую, увидел огромнейший, необъятный лес. Хвойный. Тесный. Непролазный. Он увидел множество буреломов. Увидел лесные тропы, окружённые кустарниками, – едва различимые и явно не предназначенные для людей. Кадры чужой памяти, сменяя друг друга, выжигали в его мозгу, как калёным железом, эти не виденные прежде, вживую, образы.
Это было сверх его сил. Мужчина, потеряв всякую способность бороться с подступившей дрёмой, провалился в краткую яму сна. Там не было ни намёка на сон или ведение. Простой провал во времени, который никак ему не запомнился. Как будто просто закрыл и открыл глаза. Точно мгновение и всё... но... точно определить, сколько он пробыл в забытье, мужчина в дальнейшем так и не узнал.
Никогда у него не было ручных часов. Считал это уделом более успешных. Более... счастливых. Сам обходился телефоном, но... как-то забыл о нём, когда с окровавленной рукой бежал, собрав все свои силы, сломя голову, по затянутым туманом улицам. Да и имело ли для него время какое-либо значение? Особенно теперь, когда именно он ждёт и никуда не может уйти. Слова доктора вновь прозвучали в уме так, словно тот стоял рядом и вновь повторял ранее сказанное:
– Посиди там, снаружи... погрейся немного! И это, не вздумай никуда уходить... нужно будет кое-что проверить... да и так. – перед внутренним взором возникло лицо закрытое медицинской маской и в какой-то шапочке. Явно не медицинской. Мужчина долго рылся в уме, но так и не вспомнил, где он видел подобную шапочку. – Вздумаешь убежать, так я тебя найду. Будь спок, найду! И уж тогда... тогда! То, что ты вскрыл вены, тебе покажется всего лишь детской шалостью!
Мужчина вспомнил, как к его лицу приблизилось лицо доктора. Как дыхнуло чесноком и спиртом, когда доктор добавил:
– Ты меня понял? – и сколько же угрозы было в этом, казалось бы, простом вопросе!
Что доктор, что его лечение, крепко засели в уме у мужчины. Он, конечно, не был баловнем судьбы. Но такое... такое!
***
В глаза ударил резкий, пронизывающий свет. Мужчина, вот-вот было уснувший, пришёл в себя. Перепугавшись, подскочил на месте. На плечо легла только с виду лёгкая рука и не позволила выбраться из не особо мягкого кресла.
Прошло несколько мгновений. Паника отпустила. Мужчина заметил, как рядом, буквально перед ним стоит худощавого вида человек. Разглядеть его лицо было нельзя, – медицинская маска. Но на голове плавательная, плотно прилегавшая шапочка.
– Ты ещё с нами? В смысле, жив? – спросил доктор. – Ну, что ж... ладно. Ничего, как грится, тут уж не поделаешь! – и с не слабо прозвучавшей печалью прибавил. – А я-то уж понадеялся... понадеялся!
Пациент не понимал, что ему говорит этот доктор. Его изумила эта шапочка. И благо, доктор додумался убрать свет, бивший прямо в глаза. Пусть и малая, но радость!
– Эка ты неловко бреешься! – с деланной грустью, сказал доктор, осматривая руку. – Мда! Это ведь надо постараться так не постараться!
– Простите? – вяло переспросил мужчина, на что доктор ответил.
– Даже не надейся! – резко так, с обидой. – Кто ж поперёк режет, а? Вдоль, вдоль надо резать! И не так слабо, а чтобы... чтобы аж... – неожиданно сменив тон, по-товарищески так спросил. – Ну, ты ведь понял, да?
Мужчина хотел было что-то ответить, но доктор, явно готовый к этому, просто направил ярчайший свет прямо в глаза. Получилось, что мужчина, открыв рот, тут же зажмурился, а после закрыл глаза здоровой рукой.
– Ты чего такой неразговорчивый? – спросил доктор с неподдельной сердечностью в голосе. – Обидел кто? Иванковский? Нет, я понимаю, для мужчины жаловаться – такая себе, сомнительная радость... но ты мне только, скажем... по секрету, а? Иванковский?
Пациент убрал руки от глаз. Он оторопело смотрел на врача, совсем забыв о жгуте на руке и ране, которая совсем недавно его беспокоила. Он открыл рот собираясь ответить, но врач повторил свой прежний манёвр, – ослепил, едва только мужчина открыл рот.
– Иванковский! Ну, так я и знал! Сволочь... вот ведь сволочь така! Сколько раз его уже ругали... объясняли, что пациенты – дело такое, важное! А что он? Ух... зараза! Ну, ничего... ничего! Вот заштопаю тебя, сделаю всё честь по чести и... мы с тобой его, гадюку такую, да как и прижмём! Будет знать, погань медицинская, как людей бедных и больных забежать!
Пациент окончательно терял связь с действительностью. Ему казалось, что он просто лишился рассудка. Какой такой Иванковский. Кто такой Иванковский? Да мужчина, только-только прибежавший с кровоточащей рукой в эту «Семейную больницу» никогда прежде не слышал об этом докторе.
Кроме того, пациента одолевали подозрительные галлюцинации. Всё меньше и меньше оставалось сомнений, что он пошатнулся рассудком, ведь в тенях ему мерещилось, словно таились какие-то уродливые, скрюченные твари. Мужчина видел, как опасливо на него, особенно на доктора, косятся эти низкорослые уродцы. Но, что радовало, они хотя бы не беспокоили своим бормотанием. Не отвлекали и не приставали заунывными песнопениями.
– А это у нас что? – спросил доктор, покосившись на жгут, который наложили прямо в туалете.
Забавное, но вместе с тем печальное дело. Человеку, который истекал кровью, отказались накладывать жгут, где бы то ни было, кроме как в туалете. Сказали, что кровью всё заливает. Сказали, что и без того уборщице работы хватает. И чуть ли ни тряпками загнали его в туалет, где какой-то мужчина, в засаленной робе, – явно не врач, – наложил жгут – толстую проволоку в изоляции.
– Всякий хлам – долой! – вскричал со смехом доктор, срывая жгут. Не развязывая, не ослабляя, а именно что срывая!
Это мероприятие оказалось невероятно болезненным. Каких усилий человеку, уже стоящему на грани, стоило сдержаться и не заорать от жгучей боли! Он терпел... сопел, мысленно кричал и ругался, но терпел.
– Дурак-человек! Ты чего так скривился? Лимон что ль, пока я не вижу, съел?
Ох, как невероятно сложно было устоять перед желанием бросить какую-то ругань. Просто так обозвать. Ругнуться. Выпустить пар. Дать ему со всего маха, пока так удачно стоит, ногой в пах, а после... после бить его и бить!
Мужчина чувствовал, как у него сводит желваки. Он и в самом деле не на шутку разозлился. Стиснул зубы, что было сил. И кажется, сломал один из них.
– А ну-ка, давай сделаем всё по уму! – весело заговорил доктор, стягивая с брюк тонкий, хлипкий с виду ремень. – Сейчас будет совсем-совсем немного больно... но ты уж потерпи... – а после, с угрозой, прибавил. – Ведь выбора-то у тебя нет.
Доктор обвязывал руку мужчины ремнём, но тот, сидя в стоматологическом кресле, – "и какого рожна, думал он, меня именно сюда притащили? " – он явственно услышал змеиное шипение. И стоило доктору просто обвить ремень вокруг его руки, как тот, точно живой, до нестерпимой боли стиснул руку.
– Ну что, – хохотнув, заговорил доктор, – начнём?
Пациент, в тот момент, был готов поспорить на что угодно, даже на свою жизнь, против ломаного гроша, что доктор, придвигаясь к нему, ужасно улыбается под этой непроницаемой маской.
– Будет больно, – продолжил говорить доктор уже с придыханием. – Вначале немного... но ты не переживай! Это только вначале!
То «лечение» стало самым болезненным на памяти мужчины. Не в одном сне, ни когда он не испытывал столько боли во время лечения. Даже когда в одном из сновидений ему чумной доктор, ради спасения чего-то нематериального... говоря откровенно, вымышленного, отпилил обе ноги, а после ещё и глаз выколол. Всё это – жалкая тень того лечения, которое испытал мужчина сидя в стоматологическом кресле.
И почему, спрашивается, именно в кабинете стоматолога зашивали вскрытые вены? А попросту мест больше не было. Дежурный, прежде чем проводить в кабинет, сам сказал – мест больше нет. Да и не спешили врачи ему помочь с этой проблемой.
Но, нашёлся-таки «добрый» человек... нашёлся, на великую беду. И как же мучительно было его лечение!
Для пациента всё происходившее слилось в одну неделимую череду боли, насмешек, боли, слепящего света, колкостей и всякого бреда, а ещё... боли.
– Ну ты и полудурок! – была одна из шуток, когда пациент заикнулся о потере крови и о том, что было бы не плохо её ему залить. – А знаешь, почему полудурок, а не просто дурак? Да потому что половину своей крови ты профукал! Сам, без нужды!
Ну и, конечно же, никто не стал устраивать ему переливание крови.
Ярче всего запомнилось, как «доктор», зашивая вены, ослепил светом. И, как ни в чём не бывало, велел:
– А ну-ка, скажи а! – но пациент не спешил, и врачу пришлось объяснить. – Посмотрю твои зубки. Если что, сразу и подлатаем!
Но, мужчина жмурился и не открывал рот. Тогда его в ребро ударили рукояткой щипцов, а очередной стяжёк вышел ну о-о-очень уж неумелым и болезненным.
– Я кому сказал, а? – взревел доктор, – скажи долбанное а!
И, не дожидаясь ответной реакции, доктор вновь ударил по рёбрам.
Мужчина подчинился. Раскрыл рот. Благо, у него с зубами всегда всё было в порядке. Даже врачей не посещал. Хоть в чём-то у него было всё хорошо. Только тот, лопнувший зуб... совсем недавно лопнувший... как же он боялся, что доктор его заметит! Было невыносимое предчувствие, что это закончится форменным издевательством, но... доктор оказался профан и в этом деле.
– А-а-а, – протянул он, – сойдёт!
Другое, яркое воспоминание, это когда доктор сказал:
– А это чтобы всякие микробы и болячки в рану не лезли!
Мужчина видел, как врач зубами открыл небольшой флакон со спиртом... и прямо на рану понемногу всё вылил. Но чувство было, словно не спирт... словно ужасную, щёлочную кислоту лили прямо в вены. Словно она проникала вовнутрь и сжигала руку до самого локтя, а после и до плеча.
Даже не было сил, чтобы кричать. А доктор всё хохотал, да хохотал. Как какой-то шаман, который калечит человека и рад этому. Рад, что так, не привлекая внимания других, приносит жертву.
Из кабинета он едва выполз. Не было сил даже стоять на ногах. А доктору было весело. Он, как ни в чём не бывало, сказал ему:
– Ты это, заходи, если что!
***
Его до ужаса напугало простое:
– Здравствуйте. – в голосе не звучало ни злобы, ни насмешки. Простой голос. Но он напугал. Напугал так, как не пугали взгляды из густой тени, собиравшейся по углам. Напугал сильнее, чем уже привычные стенание и шепотки, которых, к слову, быть не могло. Этот голос его напугал неожиданностью появления.
Рядом, точно из ни откуда взялся человек. Ещё парой мгновений ранее никого не было, а тут вдруг раз... и он, да со своим «Здравствуйте». Ладно бы он просто тихо подошёл, но нет! Совершенно беззвучно! К тому же мужчина, пусть и был слаб после обильной потери крови и мучительсного лечения, но ведь не до такой же степени!
К слову, этот неожиданный голос, прозвучавший в шаге от мужчины, напугал его так, что тот брякнулся на бок. Впервые. Не смотря ни на что, прежде держался, а тут... совсем раскис.
Человек, который так неожиданно возник рядом, протянул руку, предлагая помощь. Ему впервые... за очень долгое время предлагали помощь. И если предлагали, то, как правило, сразу говоря, в какой срок нужно будет уплатить кредит... но, ведь хозяин протянутой руки ничего не попросил?
Мужчина замешкался и, сам того не сознавая, уставился на руку, словно она была чем-то необычным. Простая, пусть и ухоженная, но всё же рука, смогла выбить из него всякий намёк на мысль. А обладатель руки, между тем, тихим и мягким голосом продолжил:
– Ну, право дело! Чего же вы лежите? Так ведь и простыть не долго! – в этом голосе слышалась доброта. Простая сердечная теплота. То, что редко встречается в жизни. Особенно от первого встречного. Будь они знакомы прежде, мужчина, порезавший себе вены, непременно бы помнил такого человека. – Милейший, прошу вас, если не ради себя, то ради спокойствия старика. Поднимайтесь. Поднимайтесь скорее!
Протянутая рука несколько раз качнулась рядом с упавшим на кафель человеком. Он не видел самого обладателя руки, но... внимательно посмотрел на ухоженные, тонкие пальцы и немного морщинистую кожу.
Мужчина, как будто бы падая в бездну, случайно увидел старое деревце, растущее в скале. И, не имея больше ни малейшей надежды, протянул руку. Попытался найти спасение. Но, по крайней мере, ему помогли подняться на ноги.
– Вот! – с неподдельным детским задором в голосе, заговорил старик. – Совсем другое дело!
Мужчина впервые поднял взгляд на самого хозяина руки и обладателя столь уютного и добросердечного голоса. Это был и в самом деле молодой старик. Именно что старик и именно что молодой. На лице возрастные морщины и пятна, но глаза такие живые и сияющие, взгляд такой задорный!
На самом деле этот старик был примером удачной старости. По крайней мере, так об этом подумал поднявшийся на ноги мужчина. Он сознавал, что если и доживёт до старости, то навряд ли станет таким. Просто не справиться. Ведь, как он знал, ничего просто так не бывает. С взрослением это становится особенно ярко выражено.
Между тем стрик добро-добро улыбался, глядя на мужчину, который одной ногой уже побывал в могиле. И мужчина был рад видеть такое лицо.
«Приятное и удачное старение» – только и смог подумать он на этот счёт.
У старика, совсем-совсем седого волосы были короткие и приглаженные, едва начавшие редеть. Аккуратно остриженная бородка-клинышек. Лёгкая, едва заметная горбинка на носу... но не такая, какая может быть врождённой, – полученная за время жизни. Присмотревшись внимательнее, мужчина заметил парочку небольших шрамов на лице, которые подтвердили его догадку:
«Человек не понаслышке знает, что такое жизнь. Не делает вид, что добрый. Не обманывает. Ведь, похоже, он знает цену и страданиям, и лишениям. Этот навряд ли станет обманывать... только... как он умудрился остаться таким добрым?»
И мягкосердечность старичка, и его живейшая речь, и участие, – не из учтивости, а правдивое участие, – когда они начали разговаривать, приятно поражали. Даже, будет вернее сказать, изумляли мужчину.
– Никифоров Сергей Саныч, – продолжая улыбаться, вновь протянул руку старик.
– А? – только и смог изумлённо протянуть, неудавшийся самоубийца. Посмотрел на протянутую руку и, сообразив, чего от него ждут, протянул свою для пожатия. – На самом деле, я и не помню.
Вначале, тихо хохотнув на удивление мужчины, старик мягко пожал руку, но, услышав дальнейшее, невольно надавил сильнее. Не пытался сделать больно. Не давил из всей стариковской силы. Но она чувствовалась. И мужчина об этом подумал. Догадался, что старик только с виду может показаться слабым, а на деле ещё крепкий мужичок!
– Позвольте, – удивился старик. – Но, как такое возможно?
– Это очень долгая и во многом сложная история. – начал мужчина отвечать. – И я даже не знаю, как подступиться.
– Однако! – тихо воскликнул старик. – Не могли бы вы мне об этом рассказать? Несколько подробнее. Конечно, я понимаю, что в вашем состоянии это не такая уж и простая задача, но... быть может, вы сможете примерно объяснить, как сумели забыть собственное имя?
В ином случае, кому другому, мужчина нипочём бы не рассказал. Даже под пытками оставил бы животрепещущие переживания при себе. Но этот старик располагал к себе. И был, пожалуй, первым, за долгое время, кто оказался к нему добр. А потому, неудавшийся самоубийца попытался объясниться.
– Нет, я не забыл своего имени. – начал он. – Просто... на самом деле я не знаю, какое из них на самом деле принадлежит мне... по документам, конечно же.
– Однако! – с удивлением, повторился старик. И, посмотрев на потолок, протянул. – Удивительны дела твои, а промысел – необъясним! – переведя взгляд на мужчину, старик спросил. – В бога веруете, или, может, богов? – и, быстро, по дружески, подмигнул, словно сказал «Ничего, не беспокойся. И таких знаю. Не выдам!»
– Нет, – ответил мужчина, потупив взгляд и впервые заметив ужасно обработанную рану. Он подумал. – «Будет огромный и омерзительный шрам», а вслух сказал, – верую. Так же как и все.
– Что же? – начал старик. – В коридоре по-своему хорошо. Спокойно, тихо... но слишком уж холодно и... вы тоже ощущаете здесь одиночество? Словно оно осязаемо и находится рядом!
Мужчина не знал что ответить. Подумал о том, стоит ли говорить о голосах. О том, что таится в густых тенях. О тумане. Или о странном докторе. Но, прежде чем он решился на что-то, старик сказал:
– Не обращайте внимания, стариковские бредни! – и, хохотнув, прибавил. – Прошу вас, пройдёмте в кабинет. Здесь не так уютно, как в моём рабочем... но здешний глав. врач человек любезный и позволит нам для начала переговорить в его кабинете. Так сказать, узнать друг друга лучше и понять, как будем жить дальше.
Мужчина остановился. В его голове вяло перетекали мысли. Не получалось проследить логику. И он пытался, пытался понять. Мысленно повторял услышанное, но... старичок заметил, что он остановился на месте, как вкопанный, и бодрым голосом, со смехом прибавил:
– Да-да, милейший! Жизнь продолжается! И не нам решать, как скоро она оборвётся. Но нам решать, как много мы можем сделать, пока у нас на то есть время!
Старичок обернулся. Взял в свои руки, руки мужчины и, улыбаясь, сказал:
– Пойдёмте скорее. Не будем растрачивать за зря то, чего у нас сравнительно немного. Во всяком случае, запас времени, – невосполнимый запас!
Старичок, выпустив руки, зашагал вглубь коридора. Его голос представлялся как свет, указующий дорогу в темноте. Ясно, мягко и увлекательно:
– Вы слышали о философии времени? И о том, как много можно сделать, совсем для себя неожиданно? Часто люди страдают от того, что не могут чего-то достичь. Не могут, как они говорят, изменить мир! Ха! Самая несусветная чепуха!
Старик оглянулся через плечо, явно проверяя, не отстал ли от него человек. А тот не отставал. Словно привязаный, неотступно шагал следом.
– Порой довольно всего-то пары слов. Подарить надежду. Веру в лучшее, и тогда... тогда человек оживает. Начинает верить в себя... и тогда уже он влияет на других. А те на других... и других... – голос звучал успокаивающе. В нём слышался тихий триумф. Невысказанная радость. – И как итог, проходя через людей, спустя многие века, приходит житейская мудрость. Получается, что люди, в привычном понимание, ничего не добившиеся, смогли изменить мир. И не редко, что к лучшему!
***
Кабинет оказался невероятно простым. Легко было понять, что глав. врач «Семейной больницы» человек не просто умеренны, а самый настоящий аскет. Минимум мебели, да и та не из числа удобной, – говоря откровенно, простая, но добротная, крепкая.
Стены покрывала всё та же белая кафельная плитка. Мужчине уже начинало казаться, что эта плитка его преследует. Ведь она была везде. Разве только на потолок ещё не забралась. Но что так будет продолжаться и дальше, он уже никак не мог ручаться.
У одной стены стояла пара шкафов переполненные папками с различными бумагами. На другой стене было три окна. А в центре комнаты, приставленные друг к другу, два стола, образовывали букву – Т. Почти полтора десятка простых, но крепких, деревянных стульев. Вот и вся обстановка просторного кабинета.
Ни одной личной вещи. Словно и не человек в кабинете работает, а какой-то механизм или совершенно бесстрастный человек. И это немного беспокоило. Но не успел мужчина всерьёз задуматься на этот счёт, как старичок отодвинул один из стульев, по одну сторону стола, и жестом пригласил сесть. Сам старик сел с другой стороны, напротив.
– Ну-с, милейший, рассказывайте. – по-доброму улыбаясь, старик прибавил. – Ваши слова о том, что вы не знаете, какое имя принадлежит именно вам... это... это изумляет! Расскажите мне, что же такого случилось, да и как вы умудрились обзавестись сразу несколькими именами?
Мужчина положил руки на стол. Посмотрел на грубые швы у себя на запястье. На воспалившуюся кожу вокруг раны. Он размышлял, стоит ли, в самом деле, делиться таким. С кем бы то ни было. Или всё-таки стоит перевести тему, сказать что-то другое, словом, уклониться от настоящего ответа. Наплести чего-нибудь и... Мужчина поднял взгляд и посмотрел в действительно живые глаза старика.
Странное дело. Совсем посторонний человек. А создавалось такое чувство, словно он его давно знает. Словно этот старик не так прост, как кажется. И что он, не просто добрый и сердечный, но что может и в самом деле помочь. Или, хотя бы приободрить. Подарить надежду и дать такой совет, после которого захочется жить.
Создавалось ощущение, словно этот старик, за считанные минуты разговора, смог стать ближе, чем кто бы то ни было прежде в его настоящей жизни. Словно старик был его дедом. Настоящим. Родным. И заботливым. Которому можно рассказать правду. Который не рассмеётся в лицо... или не станет рассказывать о личных переживаниях, сказанных по секрету, всякому другому.
Мужчина имел не самый лучший опыт общения с другими людьми. И над ним, в самом деле, не раз потешались из-за его «особенности». Его недолюбливали. Ругали. Не прикрывая неприязни, глядели так, словно он надоедливая вошь. И, помня те чувства... помня, как это больно, – чувствовать себя изгоем, – мужчина раздумывал: «А стоит ли рассказывать?»
Но, старик и без того был к нему добр. По-настоящему. Да и те слова, про помощь другим. И теплота. Мягкость и сердечность... Мужчина не понимал, что на самом деле ему давно хотелось кому-нибудь довериться. Поделиться тем, что наболело. Не таясь, рассказать о том, что его волновало. И, ещё раз взглянув в ясные, живые глаза, услышав подбадривающие слова, мужчина решился рассказать о самой главной его отличительной от других черте. Решился и начал, плохо и с трудом подбирая слова.
– Всё дело в моих снах. – только и смог сказать мужчина, а после замолчал. В его голове оживали яркие воспоминания. И он, словно потерявшись, не знал, что сказать.
– Во снах? – переспросил старик, точно мягко подталкивая, прося продолжить рассказ.
Собравшись с духом, тяжело вздохнув, мужчина поднял голову. В его взгляде причудливо смешалась безмерная усталость и пресыщенность жизнью. В его взгляде чувствовалась целая вечность. Утомительная. Непосильная тяжесть для одного единственного, простого человека.
