Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"
Автор книги: Михаил Логинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
– Эта книга об истории. О том, как жили наши пращуры многие и многие века назад. – психиатр пробежался взглядом по строчкам и его отеческая улыбка стала нежной, умилительной. – В этой книге много интересного, но... не буду же я вам её всю пересказывать? Если захотите, то возьмите её... после того, как мы закончим.
Отложив книгу на край стола, психиатр принялся за рассказ:
– Раньше, в прежние времена, выживание было превыше всего. Даже при относительной цивилизованности общества, любая засуха или болезнь могла стать причиной мучительной и неумолимой смерти. Тогда вопрос выживания стоял самым, что ни на есть, острым образом. И неважно было, аристократ ты, феодал или, скажем, буржуа. Любая мелочь могла стать причиной смерти.
На этот раз Виктор уже понимал, что говорит доктор, но не мог понять, зачем?
– В то время жизнь была тяжёлой, – продолжал психиатр. – И каждый человек ясно понимал, что и для чего он делает. Пахарь понимал, чем обернётся дело, если он не в тот день посеет пшено. Каждый кустарный мастер знал, что и когда следует делать, а чего избегать... понимал, для чего нужен его труд. Любой кузнец имел предельно ясное понимание, чему будет служить его тяжёлый труд...
Старик пощёлкал пальцами, а Виктор уже задним умом начинал понимать, что именно пытается ему донести старик.
– Раньше все имели своё место в жизни. Каждый человек был необходим. И все они работали не только ради куска хлеба или звонкой монеты, – хотя это и было основой их труда, – но также они знали чего стоит их труд. Их тяжкий, ежедневный труд. Они понимали, для чего живут. И осознавали свою значимость в чужой жизни.
Смутная, ещё не до конца осознанная мысль взбудоражила Виктора. Он, кажется, уже понимал, о чём идёт речь. Но, доктор развеял всякий туман, договорив:
– Мой добрый друг, вы не больны. Вам выпала куда как более печальная участь, – вы не знаете своего места в жизни. И это вас угнетает. Вы не там, где должны быть. Вы занимаетесь не тем, что вам интересно. Вы не раскрываетесь как индивид. И что печальнее, вы не чувствуете потребности в своей деятельности... а разве может быть что-нибудь печальнее нереализованности? Работать за просто так... не имея понимания, что без тебя жизнь была бы хуже.
Виктор был потрясён до глубины души, ведь ему открылось логическое понимание происходящего. Теперь он мог объяснить себе, почему в боссе и коллегах он начал видеть монстров. Пусть и не все, но часть коллег ведь тоже обратились в монстров. Стало понятно, почему в некоторых окружающих он начал видеть монстров и уродцев, способных убить его, – они были такими внутри.
Одно только понимание проблемы смогло внушить мужчине, что решение можно найти. И что он не болен. Не так тяжело, как мог бы, ведь ещё можно всё исправить. Ведь ещё ничего не потерянно... безвозвратно.
А дальше психиатр с завидной педантичностью объяснял пациенту важность системного принятия лекарства. Объяснил когда и сколько следует пить обычных таблеток, уже знакомых для Виктора. Но этим не ограничился, добавил к двум баночкам таблеток, один тёмный пузырёк с жидкостью и пластинку с одной только таблеткой. На счёт первого он сказал:
– Если случиться особо острая паническая атака, то раскрой пузырёк... просто отломи вот тут, – доктор показал, где именно нужно переломить пластиковое горлышко, – с этим ничего сложного. Только запомни, внимательно запомни, – выделил он со всей возможной важностью свои слова, – только если станет совсем страшно. Когда страшнее попросту не куда. Только тогда и никогда иначе!
Виктор кивнул. Всем своим видом он показывал ясное понимание важности содержимого пузырька с непонятной жидкостью.
– Ну а эту таблетку, – старик поднял в воздух пластинку с одной таблеткой, – выпей перед сном. Сегодня... ну или завтра. Главное не откладывай на потом! Важно, чтобы всё было в своё время!
Виктор вновь кивнул. Взял лекарства и положил их в карманы брюк. Но, уже уходя, замер в дверях и оглянулся. Понимал, что уже несколько не вежливо спрашивать о подобном... к тому же и так было поздно, а он и без того отнял слишком много времени... но любопытство, оно не знает разумных границ. Виктор спросил:
– Та мелодия... которая играла прежде... я тогда ещё на диване лежал, – качнул он головой в сторону дивана на котором остался скомканный плед, продолжил. – Не могли бы вы мне подсказать её название? Я помню саму музыку, но... название... как-то не могу упомнить.
Старик хмыкнул.
– Не уверен, что ты когда-нибудь слышал это выражение, но в одну комнату нельзя зайти дважды. Подумай об этом, пока будешь возвращаться домой. И подумай, почему я, желая тебе добра, не скажу названия той симфонии... и не смотри так, всё равно не скажу! – хохотнул старик и замахал руками на такой искренний и детский взгляд обращённый на него. – Поверь, так будет лучше!
Глава 7
Его кто-то тормошил за плечо. Он слышал приглушённый бубнешь, но не понимал, чего от него хотели. Да и не было сил даже просто открыть глаза и посмотреть, кто это ему мешает спать. Сон цепко хватался за сознание и не было самого малейшего желания пробуждаться от сладостной дрёмы только для того чтобы взглянуть на того гада, что его будил.
Его перестали тормошить. И где-то на мгновение, – во всяком случае, именно так ему показалось, – он вновь задремал. Такое короткое, но неописуемо приятное мгновение... которое оборвали самым грубым и жестоким образом, – пнули ногой в живот... ощутимо так пнули... пнули, что всякая нежная и чувственная дрёма враз исчезла без следа.
Скрючившись, лежавший на полу человек, заспанными глазами посмотрел на стоявшего над собой мужчину. То был мужик с длинной неухоженной бородищей, в простой, но крепкой рубахе и штанах... в вышей степени грязный, ощутимо пахнущий... повседневной жизнью и тяжёлым крестьянским трудом, с дико выпученными глазами.
– А ну встал! – потребовал этот мужик. Просто так и повелительно. Так властно, что едва проснувшийся молодой человек послушно встал на ноги.
Удар был размашистым. Молодой человек мог бы с лёгкостью отшатнуться или оттолкнуть мужика, но... почему-то промедлил. Виктор не понимал, почему он просто стоял и ничего не предпринял. Чувствовал, что мог избежать тяжёлого и болезненного удара... но стоял и терпеливо, безропотно ожидал пару мгновений, пока не получит очередной ощутимый удар.
В голову отдало болью. Ноги ослабли, и он грузно повалился на пол, с которого только что встал. Скула ныла, а на коже меньше чем за минуту обозначилось красное пятно, которое к вечеру уже обещало стать приличного вида синяком. Но, ни единым движением, ни взглядом или мимикой молодой человек не выдал той досады и оглушающего гнева, который в нём кипел.
– Вот и стоила она того? – спросил мужик, а после, качнув головой, точно выплюнув, сказал. – Иди завтракать.
Не дожидаясь ответа или послушания, мужчина вышел из небольшой комнатушки. Молодой человек, потирая горевшую огнём скулу, подавлял в себе жгучую злобу и ненависть. Терпел. В очередной раз терпел подобную обиду, к которой так и не сумел привыкнуть за всю свою жизнь.
Виктор понимал, что ничего с этим поделать нельзя. Понимание того, что устоявшиеся порядки – скала, а он всего лишь маленький росток. Не ему перечить устоям. Не ему пытаться менять привычный уклад жизни. Понимал, но с жаром молодости на сердце ничего поделать не мог, – его не устраивало такое положение дел. Ему не нравилось терпеть обиды... а невозможность ответить на подобное... это ужасно опаляло его разум. Казалось, сам мозг сгорал в жарком пламене гнева.
Услышав тихие смешки, молодой человек посмотрел в открытую дверь. У самого порога, едва заглядывая в комнатку, было три детские мордашки, – почти самые младшие из семьи. Двое братьев и сестрёнка. И все они, трое, чумазые и неразумные, посмеивались над ним... Ох, как это обожгло самолюбие!
– А ну кыш! – со злобой прорычал Виктор.
– А то что? – со смешком спросил один из братьев.
Вот этого молодой человек уже стерпеть никак не мог. Рывком, соскочив на ноги, быстро шагнул в сторону порога. Вышел из комнаты, а младших и след просты. Как по волшебству, исчезли!
Спустившись на первый этаж, молодой человек прошёл мимо животных. Строить отдельное строение для скота у них не было возможности, – слишком уж это дорого. Да и так вернее было, что никто не украдёт ночью их животинушку, а потому они жили под одной крышей со свиньями, коровой и лошадью, а также с десятком куриц в отдельном вольере.
Злоба не отпускала. Первый порыв был выместить свою злобу на животном... пнуть хряка, дать по рогам корове или хлопнуть лошадь по шее. Молодой человек даже замахнулся, проходя мимо лошади, но... рука обессилено опустилась на холку этого дорогого для него создания.
В деревне любое животное имеет ценность. Особенно ценны лошади и коровы, – без первых не вспахать землю, а без вторых... без коров и молока не видать, а это весьма неприятно. И Виктор, уже многие года по весне вспахивая землю с этой лошадью, – когда то разрешал отец, – чувствовал с ней некоторое родство. Это молчаливое создание поражало своей терпеливостью и решительной силой. И молодой человек это ценил. Он знал, как порой сложно себя сдержать... а этот образец кроткости и стойкости ему был ближе многих в родном доме.
Погладив гриву, молодой человек схватил лошадь за морду и уже привычно заглянул в глаза вечно полные спокойствия. В этих глазах он находил успокоение. И уже улыбаясь, забывая о невзгодах случившегося утра, гладил лошадь за ухом и тихо-тихо рассказывал о своих печалях. Вместе со словами, всякая беда и печаль, раз и навсегда покидали его, едва он рассказывал это семейной лошади.
А после, с успокоившимся на сердце пожарищем, молодой человек вышел на улицу. Широко раскинувшаяся деревня только-только просыпалась. Совсем редкие крестьяне уже отправлялись в поле. А ведь солнце едва-едва начинало окрашивать небо далеко на горизонте. И холодный ветер, ещё не растратив холода и свежести ночи, со свистом бродил по улице и дарил живительную бодрость и пробуждал ясность мысли.
Виктор делал всё как-то бессознательно. Просто делал потому, что так привык, потому, что не мог иначе. Подошёл к небольшому бочонку с холодной, дождевой водой и, быстрыми, привычными движениями умылся. А после, отплёвываясь и утираясь грязным рукавом рубахи, возвращался домой.
Зайдя домой, поднявшись на второй этаж, молодой человек прошёл мимо комнатки, в которой проснулся. Освежённый и бодрый, он зашёл в основную комнату. Посредине стоял огромный стол, а за ним сидело не менее огромное семейство. Одиннадцать детей, их родители и три молодые женщины, – жёны самых старших братьев.
Без каких-либо лишних слов он сел за стол и посмотрел на смурного отца, – того мужика, что его разбудил. Они встретились взглядами. И молодой человек, признавая, что был не прав, опустил взгляд. Его отец не стал что-либо говорить. Так и не сказав ни одного слова, они принялись за не хитрый завтрак, – хлеб да каша с молоком.
Когда молодой человек жевал, невольно посмотрел на поглядывавших в его сторону двух младших братьев и сестрёнку. Они сидели с другой стороны стола и ехидно так поглядывали на него. Гримасничали и беззвучно посмеивались над ним. Один из братьев так и вовсе показал ему язык, – за что и получил от сидевшего по соседству, уже женатого брата.
Еда была пресная и безвкусная. Но молодой человек не знал ничего иного. И просто довольствовался тем, что было. Ведь еда была необходима для жизни... а остальное и не имело значения.
После завтрака, который притупил, но не избавил от чувства голода, они почти всем семейством отправились на поле. Дорога была длинной. Шли они не одни, – словно вся деревня, ещё до восхода солнца, отправилась на поля. Дорогой слышался детский смех. Разговоры и шутки взрослых. Подростки собирались в небольшие стайки и, поглядывая на взрослых, разговаривали о своём, – не доступном и тайном для других. А матери, совсем не редко, несли с собой грудничков.
Из деревни, вслед за ними какое-то время шагали пастушки и их помощники из совсем малых детей. Всего один взрослый, но ещё не женатый паренёк и несколько подросток с малыми и глупыми детьми вели огромнейшее стадо коров, лошадей и коз на выпас. В итоге пастухи, с бегавшими рядом и приученными к делу собаками, повернули мычащее и блеющее стадо в сторону от диких полей, – на огромный, необозримый зелёный луг.
Виктор мельком обращал внимание на то, как ветер, порывисто набегая, ерошил высокие травы, как они покачивали ещё не зрелыми верхушками. И этот самый ветер, насыщенный свежестью, приносил густой запах ранних цветов и молодых, но высоких трав. Виктора дурманило, кружило голову от ярких ароматов. Но особенно ему запомнился такой явственный запах парного молока, который доносился от уходящего в сторону стада.
Молодой человек и сам прибился к одной небольшой стайке. Виктор никого из окружения не мог вспомнить. Также, как и не понимал поначалу, где он проснулся и кто его окружал там, в семейном доме. Но, словно сонное забытьё, он сбрасывал скверные и тяготившие его мысли. Весь тот кошмар, который он пережил, все злобы жизни, с которыми он познакомился прежде, – они напоминали собой обрывки бредового и кошмарного сна. Сна, который уже таял.
Он по одной только привычке отвечал и слушал приятелей, которые явно не замечали каких-либо перемен. И это успокаивало Виктора. Для него это значило, что всё идёт так, как и должно быть. Это означало, что всё хорошо. А большего ему было и не нужно. После того-то кошмарного сна, в котором он начинал встречать монстров на каждом шагу! Одна мысль о том, что он жил, пусть и во сне, без смысла и цели, угнетала Виктора.
Теперь-то всё было иначе... правильно и приятно. Он был в кругу друзей и приятелей. Говорил с ними о разном, в целом – ни о чём. У него была семья. Крупная, настоящая семья. И пусть пробуждение было грубым, а младшие над ним посмеялись, но почему-то Виктор был убеждён, что в случае нужды его не оставят одного. Вспоминая обрывки страшного, но такого живого сна, Виктор видел, как там... в иной жизни, он был дома совершенно один. Как он был там всегда одинок. Даже на работе или на улице, в толпе людей, – он живо и явственно ощущал то ужасающее одиночество.
Когда они вышли к полям... не замедляя шага и не подав вида, Виктор изумился тому, какой всё-таки был размах и масштаб работы. Его это так потрясло, словно впервые увидел подобное, – сам для себя мысленно отметил он. А ведь и в самом деле было чему удивляться, – до самой линии горизонта тянулись полосы полей. От самой дороги и далеко-далеко в сторону раскинулись широкие, трёхполья, – одна полоса, не засаженная ничем, другая с ещё ранней пшеницей, а третья полоса была засажена репой.
За работу они принялись, пока воздух был ещё прохладным и едва только начинал прогреваться после ночи. Солнце озарило небо и тихо-тихо начинало согревать. Работали быстро, не расходуя даром и мгновения, избегая лишних и ненужных движений. Виктор изумлялся, как легко и непринуждённо у него, без всякой мысленной деятельности, получалось работать на земле.
Разговоры не утихали. Порой слышались шутки, а то и вовсе кто-нибудь начинал петь песню, которую вскоре подхватывали другие. Не хитрым образом крестьяне облегчали свою нелёгкую трудовую жизнь. А время неуклонно ускоряло свой бег. Солнце поднималось всё выше, крестьяне быстро-быстро пропалывали репу от молодой поросли лебеды и прочих сорных трав. В один день было немыслимо справиться со всей работой, но люди старались. Особенно это было заметно в том, как быстро подростки, – в основном девчушки от десяти, может даже девяти лет, – быстро перетаскивали выдранные сорные травы в специальную яму с будущим удобрением.
Виктор с лёгкостью справлялся с не такой уж и простой задачей, – пропалывать густые заросли от различных растений при этом, умудряясь не выдирать ни одного ростка репки. Его удивляла и приятно изумляла та педантичная точность, с которой он, не задумываясь, справлялся с работой. Также работали и другие, – быстро, точно и ловко. Без устали и ропота. С разговорами, песнями, шутками и смехом.
К обеду люди уже обливались потом. Жар откровенно их мучил. Давно уж смолкли разговоры и песни. Крестьяне тяжело отдувались, утирались, но продолжали работать, пока на то были силы. Не отвлекались больше от работы, не растрачивали даром силы, но при этом умудрялись работать, как и прежде, – точно, быстро и ловко.
Виктор удивлялся, с какой стойкостью и терпеливостью умудряется переносить солнцепёк. Это было чем-то попросту немыслимым! Тяжело верилось что, не смотря на тяжесть испытания, ему и в самом деле удаётся справляться с работой. Долго не понимал, насколько всё это неправдоподобно.
С самого утра Виктора не покидало тихое сомнение. Какая-то необъяснимая недоверчивость к происходившему. Да, в окружающую действительность верилось легче и охотнее, чем в то, что он помнил о себе. Те обрывочные воспоминания выглядели попросту кошмаром, – обычным таким ночным кошмаром, который ещё долго продолжает по пробуждению крепко стискивать сердце и не оставлять в покое ум. Но то, что он и в самом деле так мог работать, не терзаясь от жары и усталости, – это было уже явным перебором. И сомнение, с которым он жил с самого пробуждения, явственно ощущалось.
Раз за разом пытаясь вспомнить окружавших его людей, Виктор начинал осознавать, что попросту ничего не помнит. Вспоминая лица людей, с которыми ранним утром завтракал за одним столом, Виктор вновь и вновь сталкивался с непреодолимой стеной забвения. Он боялся и избегал всё более крепнувшего осознания... избегал, но продолжал автоматически работать, чувствуя ужасную пред полуденную жару и усталость. Долго откладывал то, что и поставило жирную и непоколебимую точку в происходящем. Избегал того, что в одно мгновение ему объяснило, что происходит на самом деле. Но всё же не смог долго терзаться угрюмыми мыслями и попытался остановить свою руку.
Он просто попытался остановить ту руку, что уже выдирала с корнем колючее растение. Сквозь толстые и крепко огрубевшие мозоли колючки не смогли добраться до мягкой плоти. Рука сама собой, автоматически откинула немного назад эту траву. А после, без промедления ухватила другую сорную траву. Виктор пытался остановить руку. Пытался повлиять на работу тела, но как-то безуспешно.
«Что происходит?» – чувствуя грозный взгляд страха, подумал Виктор. – «Неужели... – чувствуя внутренний холод и содрогаясь, думал он. – Опять!»
На обед, вместе с приятелями, молодой человек пошёл на речку. Утирая пот, перекидываясь редкими шутками и фразами, они шагали под раскидистые прибрежные ивы. А Виктор мысленно метался от печального сознания, что его сон в очередной раз немыслимо переменился.
«Да как же такое возможно!» – мысленно восклицал он. – «Как всё могло так сложиться?»
Его разрывало противоречивое понимание, что тот обрывочный сон, который про себя он окрестил особо страшным кошмаром, – действительность. Виктор мучился от понимания, что он вновь угодил в сон, что опять осознаёт в нём себя... и самое главное, помнил, чем подобное оборачивалось прежде, – слишком уж редко такое приключалось. Но что ещё печальнее, он был всего лишь зрителем. Зрителем, который не только всё видел чужими глазами, но и испытывал те же чувства, что и молодой человек, в тело которого попал Виктор.
Он не знал, о чём думает молодой человек. Он не знал того же, что знал молодой человек. Виктор никак не мог повлиять на происходившее, но в полной мере ощущал и жару, и усталость. Явственно ощущал весёлость, когда молодой человек смеялся над шуткой приятелей. Вспоминая события утра, Виктор чувствовал и досаду, и затаённый, сдержанный гнев. Помнил то сердечное тепло, которое испытал молодой человек, когда тайком делился своей печалью с единственной в семье лошадью. И то, как после стало легче, – словно скинул тяжёлый груз. Помнил всё то, что чувствовал молодой человек и вместе с ним проживал тот день, – как простой зритель, такой близкий, но не зримый и не заметный для других. Даже для того, кто был его невольным носителем.
Обед у молодого человека и компании его приятелей был до безобразия прост, – две буханки ржаного хлеба и один кувшин с молоком. И это на восьмерых подростков и молодых парней! Отложив рушники, – в которые был завёрнут хлеб, – разломили буханки и, усевшись в тени ивы, принялись за обед. Голод давал о себе знать, – ели торопливо, плохо прожёвывая. А кувшин, как сокровище, переходил из одних рук в другие только для того, чтобы продолжить своё невольное путешествие по рукам приятелей.
После тяжёлой работы этот, самый что ни на есть, простейший хлеб вместе с молоком был удивительно вкусным и приятным. В какие-то пару минут они окончили с обедом, но так и не смогли наесться. Переглянулись меж собой и вздохнули, понимая, что больше нечем подкрепиться.
С реки веяло прохладой и свежестью. В тени было по-своему уютно, – солнышко, даже сквозь густую листву, каким-то образом пригревало, но не мучило жарой. А чуть в стороне от ивы, над дикими травами, стояло густое такое марево.
Немного отдохнув и переведя дух, приятели принялись разговаривать о всяком разном. Постепенно разговор с малозначительного и не имеющего особого интереса переместился на грядущую, ещё такую далёкую осень. Говоря о сборе урожая, они все как-то смолкли. Виктор ощутил затаённую надежду, которая заставила сердце молодого человека вначале замереть, а после более часть застучать. Чувствуя взволнованность, молодой человек спросил о том, что всех их тревожило и будоражило:
– Кто в этом году собирается?.. – он не договорил, но всем было ясно, о чём речь.
Один только Виктор не знал наверняка, о чём вопрос.
Приятели молчали. Почти минуту никто не решался первым взять слово. Словно всем им предстояло совершить рискованное дело, – не решались, но чувствовали жар и предвкушение перед грядущей сложностью.
– За лето думаю дом отстроить, – сказал один из приятелей, а другие разом уставились на него.
– Что, всё же решился? – спросил другой приятель.
– А чего тянуть? – как-то отрешённо ответил тот, что собрался строить дом. – Выбор у меня не так уж и велик... ничего... справимся!
– Да ведь она хромая! – не унимался всё тот же приятель.
– Словно у меня такой уж великий выбор, – продолжал отвечать всё тот же, что первым взял слово после паузы. Горько улыбнувшись, добавил. – По-твоему за меня отдадут какую-нибудь другую? Ну, да ничего... справлюсь... справимся!
– Но ведь... – попытался отговорить приятель, но на плечо ему опустилась рука молодого человека.
– Словно это сделает его хуже! Хромая или не хромая... какая разница? Работать это нам не помешает... а так, по мере сил, всем миром будем помогать. Как говорится, сегодня я могу, – помогу. А завтра, если сможешь и ты нам подсоби! – молодой человек подмигнул и хитро так улыбнулся. – А как строиться начнёшь, дай знать. – уже широко улыбаясь, оглядывая приятелей, спросил. – Поможем ведь, а? Поможем другу?
Тот, что собрался по осени жениться, а летом строить дом, уже более живо, весело улыбнулся. Его друзья, переглянувшись, подтвердили, что не бросят и с домом помогут, да и так, кто чем сможет, – поможет. Даже начали обсуждать, насколько большой дом будут строить.
Спустя время, когда обсуждение планов касаемо стройки сошло на нет, кто-то вспомнил о молодом человеке и обратился к нему:
– А ты что, будешь осенью жениться?
Виктор почувствовал, как у молодого человека обозначилась ухмылка. Почувствовал его насмешливый взгляд, обращённый на спросившего. Чувствовал превосходство над окружающими.
– А зачем мне это? – с не скрываемым ехидством спросил молодой человек, мельком окинув приятелей надменным взглядом. – Что я там не видел?
Кто-то даже присвистнул. Остальные оторопели и откровенно вытаращились на него.
– Так это же... ты ведь не... не?
– Скажи мне, мой добрый друг, – с елейностью начал молодой человек. – Зачем мне заводить у себя во дворе пасеку, если я могу сходить в лес и там, у диких пчёл, вдоволь наесться мёду?
– Так ведь если у тебя, у дома, то не нужно бегать по лесу. Искать, рыскать... а после ещё, того и гляди, пожалят!
– Но ведь и спроса тогда никакого не будет, да и... так даже интереснее. Медком лакомиться, но при этом ничего сверх нужды не делать. Чем не раздолье?
– А законы? Как же законы! – хмуро заметил один из приятелей. – Что будешь делать, если поймают?
– Так пусть поймают, если смогут! – со смехом ответил молодой человек. – Нет, братец... не поймают, если кто не поможет, – хитро глянув на друзей, вновь с ехидством спросил. – А если кто и может с этим помочь... так разве скажете чего дурного о своём товарище?
Помолчали.
– Ты только к моим сёстрам не лезь. – сказал один из нахмурившихся товарищей.
– И к моим тоже, – подхватил второй, а следом и все прочие.
– Да и не стану! – со смехом отвечал молодой человек. Но Виктор чувствовал. Ощущал лукавость, которую говоривший умело скрывал от друзей. – Ни к вашим сёстрам не подойду, ни уж тем более к вашим жёнам!
– Так ты вообще не собираешься жениться? – спросил тот, что готовился осенью ожениться.
– А кто меня знает? – засмеялся молодой человек. – Поживём – увидим!
Спустя время, когда полуденная жара несколько умерила свой пыл, крестьяне вновь принялись за работу. И молодой человек, к телу которого был незримыми путами прикован Виктор, продолжил работать, не зная устали или слабости. Виктора удивляло то, как крепко было тело у молодого человека, как переносило усталость и жар дня, – пусть полдень остался позади, но до вечера с его спасительной прохладой было ещё далеко.
Крепость тела и духа, о которых, что вероятно, даже не подозревали работяги, порядочно удивляла Виктора. Он восхищался их стойкостью перед тяжёлым трудом и погодой. И ясно сознавал, что в своём настоящем теле он и пары часов такого труда не вытерпел. А уж до обеда явно получил бы солнечный, тяжёлый удар. К счастью для него он был всего лишь зрителем в крепком молодом теле.
Работа растягивалась. До неприличия медленно по небу плыло солнце. Но всё то время, что молодой человек в поте лица работал на земле, сплющивалось и казалось быстро летевшими минутами, но не как не тягучими часами. Да и прохлада, сопровождавшая приближавшийся вечер, обещала скорый и приятный отдых. Виктор чувствовал, как с приближением позднего вечера в теле молодого человека всё более и более явственно зрело нетерпение и сладостное ожидание.
Но, какими бы не были планы у молодого человека на грядущий, поздний вечер, они разом оказались отложены на потом. Ещё солнце клонилось к горизонту, как на поля прибежали двое младших мальчишек. Они говорили со взрослыми и ещё не было ясно, что же случилось. Только, к глубочайшему и яркому на чувства удивлению молодого человека, его, вместе со сверстниками, собрали и отправили, под руководством почти десятка взрослых мужчин туда, где обычно паслось стадо.
Не сразу, но им, не останавливаясь, взрослые мужчины коротко объяснили:
– Какой-то хищник перепугал стадо. Нужно будет собрать его и отвести назад в деревню.
– По одному не шастайте... – продолжал другой. – Если то, что рассказали мальчишки, правда.
– Да струхнули они! – воскликнул третий. – Разве не ясно? Наплели всякого, только бы самим вечером не отхватить!
Виктор и не знал, что думать. Не понимал он ничего в деревенской жизни. А по ощущениям, молодой человек явно немного напрягся. Но почему Виктор не мог понять, только предполагал разное. Не более.
Дальнейший путь до лугов, где обычно паслось стадо, они шли в молчании. Старшие явно были не в духе, а молодняк не решался лезть, ведь явно понимали, что могут угодить под горячую руку. Как первые, так и вторые были напряженны. Виктор чувствовал то же, что и молодой человек. Он смотрел его глазами. И явственно осознавал, что пусть до конца ничего не ясно и не понятно, но все они нервозны, взвинчены.
Когда они пришли, стало ясно, что стадо не просто разбежалось, – оно хаотично разбежалось в разные стороны. Но, что привело молодого человека в полное отчаяние, – больше половины живности не было видно. Даже Виктор уже догадывался, что думает молодой человек, глядя в далёкую линию горизонта, – в сторону густого хвойного леса.
– Ну что? – подтверждая догадку, заговорил один из мужчин. – Кто пойдёт в лес?
Темнело. А уж в лесу так и вовсе наступила ночь. Молодой человек, вместе с группой сверстников, осторожно продирался сквозь густой лес. Редко перекидываясь короткими фразами, вглядывались во мрак почти не хоженого, дремучего леса.
– Как думаете, много животинушки сможем вернуть?
– Навряд ли. Сегодня нам всех не отыскать...
– А ночью наших бурёнушек и лошадок звери того... на мясо пустят! – с горечью в голосе, перебил один из группы.
– Животные-то животные, – заговорил молодой человек. – Но они не такие тупые, как мы обычно думаем. Они понимают, где их дом... хотя бы часть, да вернётся назад.
– Никогда бы не подумал, что ты такой наивный. – не скрывая насмешки, заговорил кто-то со спины молодого человека.
Виктор почувствовал острую злобу, ударившую в голову.
Круто развернувшись, молодой человек подошёл к сказавшему. Они стояли лицом к лицу. Виктор чувствовал, как напряглись желваки.
– Повтори, – с угрозой сказал молодой человек.
– Никогда бы не подумал, – уже с вызовом, повторял сверстник, – что ты наивная глупая девочка.
Этим утром молодой человек подавлял свой гнев. Не мог он ударить отца. Но этот... этот явно не был для молодого человека другом или приятелем. Быстрый, но не самый удачный удар пришёлся немногим ниже скулы.
– Ах ты!.. – злобно зашипел отступивший на шаг юноша.
Молодой человек не дал ему договорить. Виктор чувствовал ту злобу, что пламенем, как лесной пожар, быстро охватывала разум. Налетев на сверстника, молодой человек начал осыпать его ударами. Без особого умения, но с молодецким рвением и жаром. Попадая то в глаз, то в ухо, то в нос или губы, он колошматил оторопевшего юношу.
Другие, из их группы, оцепенели на каких-то пару мгновений, а после быстро так их разняли. Но и того времени, что было у молодого человека, хватило, чтобы он успел разбить губу и нос, оставив пару синяков на лице и под глазом, – ещё только в виде покрасневшей кожи.
– Да что с вами? Нам надо дело делать, а вы!.. – с горечью отчитывал их кто-то.
