Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"

Автор книги: Михаил Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

  – Мои сны разительно отличаются от чужих, – заговорил мужчина. Его голос, прежде растерянный и вялый, не смотря на сильную потерю крови и головокружение, теперь звучал твёрдо и ясно. – Мои сны... Я потратил некоторое время, чтобы понять, как сильно отличаются мои сны, от снов других людей. И обнаружил это... если верно помню, где-то в совсем юном возрасте.

  Мужчина поморщился, потому что точно вспомнил, когда именно и как это случилось. Он, ещё совсем малец, поделился со сверстниками тем, как жил во снах. Вспомнил, как вначале над ним потешались, а после... после избили. Намного крепче, чем обычно. А ведь он надеялся, рассказывая о разных снах избавиться от чувства одиночества, – хотел так обзавестись хотя бы одним единственным другом.

  Старик не стал перебивать. Видно было, что он хотел как-то приободрить, но верно угадывая состояние мужчины, воздержался. Позволил тому успокоиться и дождался, когда человек продолжит свой рассказ.

  – Каждый мой сон, – это прожитая жизнь. Не яркая обрывочная передышка после дня. Не отдых. А целая, долгая жизнь. И, должен сказать, не всегда эти жизни лёгкие. И никогда эти сны не кончаются естественной смертью. Понимаете? Кто-нибудь, да поможет... Хотя, не буду говорить, что и сам себя, там, во снах, ни разу не убивал... бывало!

  Старичок, понимая, что собеседник опять о чём-то задумался, запустил руку в кармашек жилетки. Вытащил небольшую железную коробочку. Открыл. Пахнуло яблоками и мускатными орехами. Так ярко на фоне приглушённых ароматов собравшихся в комнате. В покрытой резным орнаментом коробочке были самые обычные мармеладки. Но, съев одну, старик предложил и мужчине угоститься, – пододвинул коробочку со сладостями к человеку.

  Мужчина изумился. Он непонимающе глядел то на маленькие мармеладки, то на старичка. А после, тихо вздохнув и впервые улыбнувшись, взял одну мармеладку.

  Зачастую человеку нужно совсем немного чтобы успокоится. Доброго слова или взгляда. Отеческого внимания и заботы. Да даже подобное, простое угощение смогло прервать бесконечный поток воспоминаний, – в тех воспоминаниях мужчина явственно помнил, как умирал. Много. Очень много раз умирал.

  – Поймите, – продолжил мужчина, неосознанно относясь с уважением и некоторым пиететом к старику, – я, в самом деле, проживал жизни. Ни словно, а именно проживал. И... там, – качнул головой, словно указывая куда-то, – я это не я. Там, я кто-то другой. Совсем другой. Иные родители. Иная жизнь. Иное прошлое и будущее. Там я, будучи в чужом теле, – не помню себя, – он хотел сказать настоящего, но не смог. Хлопнул себя по груди, но невольно подумал. – «Только где, на самом деле я настоящий?»

  – Это весьма любопытный случай! – сказал старик. После, явно посерьёзнев, спросил. – Но неужели вы, молодой человек, думали, что стоит вам умереть здесь, как вы переродитесь где-то ещё?

  Старичок не давил, не торопил. Дал время собраться с мыслями. И, мужчина, видя, как собеседник на него смотрит, как время от времени, пытаясь приободрить, улыбался, понимал: «Ему действительно есть до меня дело, – думал мужчина. – Если он меня и не понимает, то уж точно пытается!» – а в этом ему помогал увериться старик тем, что ещё ни один раз, без слов, жестами, предлагал угоститься. Так, не говоря ни слова, седовласый человек точно говорил «Скушай немного. Успокойся».

  – На самом деле я не надеялся на перерождение. Всякий сон оканчивался, и я просыпался вот в этом теле. Не мог этого изменить. И вновь, и вновь засыпал... а там сны с куда более достойной... настоящей жизнью.

  Мужчина замолчал. Ему явно с трудом давалось удерживать тот поток мыслей и слов, который рвался наружу. Говорил себе: «Не к чему так мучить человека, который к тебе хорошо отнёсся. Соберись! Имей к доброму старикану уважение!»

  – И вы решили, что раз уж нет никакой возможности изменить эту жизнь, то её лучше оборвать? – с печальным пониманием сказал старик.

  – Я просто желал прекратить эту мучительную череду видений. Я хотел освободиться... Я хотел закончить всё... и просто уснуть... уснуть сном без сновидений. – сказал человек и только говоря это понял почему ещё днём полез в ванную. Понял, почему он так поступил с собой. И изумился.

  – Но вы, не смотря на то, что потеряли много крови, – заговорил старик, – смогли не только явиться сюда, в больницу... но и сумели вытерпеть лечение не профильного врача, в то время, как неотложка не могла приехать на вызов! Вы явно хотели, и даже сейчас, желаете жить! Скажите мне, милейший, что такого могло случиться, что вы в корне изменили своё отношение к жизни и смерти?

  Мужчина, сам того от себя не ожидая, волком глянул на старичка. Словно тот его крепко так обидел. Или наступил на и без того болевшую ногу.

  – Я видел то, что находится ТАМ, за гранью смерти. – сказал он, не решившись рассказать об другом, мрачном мире, в котором, кажется, нет места для надежды.

  – И вы туда не собираетесь? Не станете больше себе вредить?

  – О! – протянул мужчина. – Уж будьте уверенны! Всеми способами буду пытаться избежать подобной, сомнительной радости!

  На стол, рядом с железной баночкой, легла визитная карточка.

  Мужчина вначале недоумённо посмотрел на неё, после на собеседника.

  – Там моя контактная информация. А также адрес моего рабочего кабинета.

  Мужчина осторожно взял визитку из плотной, хорошей бумаги. Не белая, – чуть-чуть темнее. Название её оттенка, как и самого шрифта, – удобный для прочтения, – мужчина не знал.

  Никифоров Сергей Александрович, – значилось в заглавии. Под именем было, – Доктор медицинских наук. Практикующий психотерапевт. – а после была контактная информация.

  Человек ещё раз посмотрел с недоумением на старика, а тот, улыбнувшись, ответил:

  – Вы ведь не думали, что после случившегося с... – своё молчание он подкрепил многозначительным взглядом на запястье с грубыми швами. – И, должен сказать, мне стоило не малых хлопот убедить глав. врача не положить вас в специализированную лечебницу.

  – Дурку что ли? – непроизвольно вырвалось у мужчины.

  – Да. – спокойно ответил старик. – Смог убедить не положить вас в... дурку.

  – Спасибо, конечно...

  – Вы человек умный... вы ведь не думали, что сможете после случившегося спокойно уйти? Пусть наш разговор и был не продолжительным, но... могу вас уверить, что верю вам и вашему рассказу. Только и вы поймите, – есть необходимые формальности. И я, после нашего разговора, желаю помочь вам, – избавить вас от пустого прозябания в лечебнице.

  Мужчина потерял нить повествования. Но, старик объяснил всё парой фраз:

  – Приходите ко мне в пятницу. Время я записал с другой стороны визитки.

  Мужчина, услышав это, перевернул визитку и изумился. Там и в самом деле уже было обозначено время.

  – И не вздумайте пропускать или пытаться сбежать! – твёрдо сказал старичок. – Не получится!

  Человек непонимающе посмотрел.

  – Пусть вы и пришли сюда с пустыми руками, но вся ваша информация, Виктор Дмитриевич, уже занесена куда следует. И если вы вздумаете не придти на приём... то, боюсь, мы больше с вами не встретимся.

  – То есть меня никто не станет беспокоить? – озвучил мужчина свою догадку.

  – Не пытайтесь казаться глупым и недалёким. Пусть у нас был и не долгий разговор, но, – встав со стула, старик закончил. – Кое-что я ещё смыслю в людях! – прищурившись и лукаво так улыбнувшись, старик сказал. – Так что не подводите моих ожиданий. А то ведь недолго и в себе будет усомниться!

  Пожав руку, старик вышел, оставив удивлённого человека один на один с мыслями. И самая главная мысль, которая посетила мужчину, была: «А старик совсем не прост!»

  Глава 3

  Был поздний вечер. Почти совсем уж стемнело. А Виктор, удивляясь и не веря глазам, бродил меж мрачных домов. И в самом деле, было чему удивляться, ведь кругом царило запустенье. Именно что царило, и именно что запустенье.

  Явно брошенные не одно десятилетия дома, высились кругом крупными нагромождениями. На центральных улицах, прежде декоративные деревья, выросли в грозных и пугающих исполинов. Когда-то ухоженные садики одичали и заросли колючими, ветвистыми кустарниками.

  Мужчина изумлялся, различая в полумраке наступающей ночи, как местами, прямо из трещин асфальта, росла трава. Ещё больше он удивлялся, встречая молодые деревья, выросшие в местах, где асфальт лопнул, – таких мест оказалось чересчур много. Но настоящим потрясением для человека стало, когда он свернул с центральной улицы, и зашёл в тесны дворы, – там были густые, почти непролазные заросли кустарников и деревьев.

  Виктор всматривался в высотные, явно давным-давно брошенные дома, у которых, как правило, были выбиты окна, и задавался вопросом: «А не сплю ли я часом?» – ведь поверить, что целый, огромный район города, в котором он родился и вырос, всё это время был брошенным... это было выше его сил.

  Мужчина внимательно, не без опаски, вслушивался в ночной и одичавший мир, – в приглушённые шорохи и шелест листвы. Взгляд то и дело скользил по окружению, но, сколько бы Виктор не бродил, он не повстречал ни одного, совершенно ни одного человека. Словно и в самом деле не малая часть города оказалась некой зоной отчуждения, которую покинули все её прежние обитатели. И не было ведь ни единого намёка на присутствие других людей или, как минимум, различной живности.

  «Он точно где-то здесь обитает?» – подумал мужчина, восстанавливая в памяти образ бодрого старичка. Представив, как этот старик продирается сквозь кустарник к входу в нужный дом, невольно хмыкнул. – «Не удивлюсь, если он и в самом деле обитает где-то здесь!»

  Но всё-таки некоторое сомнение не оставляло его. Ведь, за всё то время, что он блуждал в этом районе, выискивая нужную улицу, он не заметил ни единого, даже самого малого, проблеска света. Ни в окнах, ни во дворах, ни на центральной улице, – света нигде не было!

  Конечно, можно было подумать, что старик просто экономит, а потому и поселился где-то, где цена аренды если и не ровна нулю, то крайне к этому близка. Но... Виктор внутренне содрогался, представляя, какие должны быть условия в рабочем кабинете психолога: «Не восковыми ведь свечами освещает свой кабинет?» – но, ещё в большее сомнение его повергала мысль, – «Да и как к нему добираться клиентам?»

  Виктор шагал по центральной улице, прямо по дороге, из которой то и дело высились раскидистые деревья. И это было весьма показательным моментом.

  «Транспорта тут, поди уж не один год не бывало. – думал он, – а много ли таких же, как и я, готовых на своих двоих выискивать его кабинет?»

  Мужчина поднял голову. Не мог не поднять. Там, над головой, впервые за долгое время, раздалось хлопанье крыльев. И он увидел только смутный силуэт птицы, пролетевшей высоко-высоко, выше крыш одиннадцатиэтажных домов. Но, почти сразу его взгляд с силуэта птицы соскользнул на бледный полумесяц, который едва прикрывала лёгкая облачная дымка.

  «Она всегда такая красивая?» – удивляясь, спросил он сам себя.

  И не смотря на поздний час, на одиночество, и то, что он был не пойми где, мужчина наслаждался. Лёгкие и мягкие дуновения свежего ветерка, шелест трав и листвы и успокаивающая тишина, – этого хватило, чтобы он впервые за немыслимо длительное время ощутил себя живым и счастливым.

  «Пожалуй, я и в самом деле сплю, – подумал Виктор. – Не бывает в жизни так хорошо!»

  Был ещё один момент, который лишний раз подтверждал, что он всего-то спит, а окружение, – плод его воображения. Прежде чем отправиться в незнакомый район, мужчина долго и скрупулёзно изучал карты города. Он твёрдо выучил расположение и название улиц. И мог, едва закрыв глаза, точно сказать, как нужно было от офиса, в котором он работал, пешком дойти до кабинета доктора. Но всё дело в том, что название улиц не соответствовали. А дома располагались совсем иначе, чем он помнил по карте. И эта не маловажная деталь стала одним из ключевых доводов за то, что окружение, – вымысел. И что он, на самом деле, просто-напросто спит.

  «Но какой всё-таки чудесный сон!» – не кривя душой, подумал он.

  С самого начала Виктор совершенно не хотел идти куда бы то ни было. Но, как говорил себе, из любопытства изучил карты. Было слишком много свободного времени, уверял он себя после, хотелось занять себя чем-нибудь.

  Конечно, до конца недели ему порядочно надоело работать в офисе. После того случая, когда он не явился на работу, шеф словно слетел с катушек, – взвалил на Виктора заведомо непосильную работу. И не забывал каждый день напоминать о близких сроках сдачи работы.

  Да, мужчина не собирался идти в незнакомое место, хотя и выучил наизусть карту района. На память мог, как говорил себе, с закрытыми глазами отыскать нужный дом. Но идти не желал, – уверял себя в этом и верил самому себе.

  Но, на самом деле, ему хотелось узнать, был ли тот день, когда он вскрыл себе вены или только приснилось? Слишком уж смутные и обрывочные оказались воспоминания о пути в больницу, самой больнице и придурке-враче. Да и сам старичок был неправдоподобно добрым. Словом, Виктор крепко так сомневался, что эти воспоминания не очередной сон. А шрам, тот ужасный и грубый шрам, как после серьёзного ожога, который был на запястье, мало походил на шрам от вскрытия вен.

  Только мужчина всё равно отправился в незнакомый район. А после продолжал идти, даже когда поверил, что это всего лишь сон. Шагал по брошенному району, меж мрачных домов, только от того, что имелся призрачный шанс поговорить с кем-то. Не переброситься парой общих и, зачастую, неловких фраз. А поговорить.

  Словом, Виктор хотел узнать, правдивы ли его воспоминания. И, по возможности, желал поговорить с тем самым старичком, который стал для него одним из приятнейших открытий за многие последние года.

  Немало проблуждав. Просто отдыхая от шума и суеты повседневности, мужчина из одной лишь глупой прихоти скользил взглядом по табличкам домов. Ему было и скучно, и спокойно от одиночества. А различные, самые неожиданные надписи на ржавых табличках, порой так его веселили, что не в силах сдержаться, Виктор смеялся. Не сдержанно, не подавляя свой смех, как это бывало обычно. А громко. Во весь голос.

  На домах, помимо всяких глупых названий, встречались и причудливые закорючки. Мужчина не помнил, где видел их прежде. Но всякий раз, когда Виктор пытался посмотреть на такие письмена, его голову начинала разламывать ужаснейшая боль. И, после пары-тройки неудачных попыток, он дал себе зарок: «Не буду на эту белиберду даже пытаться смотреть!» – что, собственно, у него получалось далеко не всегда. Любопытство. Его подводило любопытство.

  Только, спустя время, Виктор встал как вкопанный перед одной из ржавых табличек. Он шёл по центральной улице и, в бледном сиянии полумесяца, явственно смог прочитать название улицы. Вытащив из кармана помятую визитную карточку, сверился.

  – Да ну ладно! – неожиданно для самого себя, вслух сказал свои мысли. – Неужели всё это и в самом деле происходит?

  Виктор оторопело оглядывался кругом и не мог поверить, что он и правда не спит, что вокруг – действительность.

  Пришлось потратить ещё примерно двадцати минут, выискивая нужный дом. Но, как оказалось, и он там был. Только, прежде чем заходить в подъезд, мужчина обошёл дом, высматривая хоть какой-нибудь, пусть даже самый малый, проблеск света. Но... двенадцатиэтажный дом был абсолютно тёмной глыбой.

  С одной стороны ему хотелось скорее отправиться внутрь, ведь, возможно, старичок и в самом деле там. Что он ждёт его. Но с другой стороны Виктор испытывал не слабое такое инстинктивное опасение. Он не мог ясно сказать, что конкретно его беспокоило, – помимо всех прочих странностей, – но ему мерещилось, что рядом есть незримая угроза. Чувствовал себя зверьком, на которого из укрытия смотрит хищник. И это ощущение ему ой как не нравилось!

  «Ну, – мысленно протянул он, а после обратился к самому себе. – И что мне делать?»

  Мучительно было выбирать. Переступить через страх. Или бежать без оглядки. Спрятаться в привычном мирке. И надеяться, что слова о дурдоме, что больница и старик – всего-то плод его воспалённого воображения. И Виктор склонялся ко второму варианту решения проблемы. Склонялся, но чувствовал, что если ничего не изменить, то его жизнь и дальше будет мучительной тягомотиной. Что каждый день, и каждый новый сон будут давить на него. И как итог, его погребёт под собой просто не понимание, кто он вообще такой.

  «Да какого рожна я вообще раздумываю?» – впервые на своей памяти, в настоящем теле, он вспылил. Его било нервной дрожью, но он, твёрдо решившись зайти в брошенный дом, шагнул в густо заросший колючими кустарниками двор.

  Старая, тяжёлая, деревянная дверь на железных, ужасно ржавых пружинах, не хотела открываться. Казалось, что она стенала, когда Виктор пытался её открыть. Это был очередной момент, настороживший его, но... мужчина опять переступил через доводы разума и шмыгнул в едва приоткрытый проход.

  Подъезд являл собой жалкое зрелище запустения. На стенах полопалась и осыпалась старая краска. В оконных рамах, в лучшем случае, оставались острые остатки стекла. И, когда Виктор поднимался по ступеням, под его обувью хрустели осколки стекла, краски и ещё какое-то хрустевшее крошево.

  В подъезде было местами светло, ведь прямо в окна меж этажами светил полумесяц, а местами ужасающе темно. И проходы, – длинные коридоры на этажах, – чуть ли не бесконечный туннель, в котором не было видно конца из-за беспросветной темноты.

  Виктор, помня приписку на визитной карточке, знал, как высоко ему нужно подниматься. Восьмой этаж. Он точно это знал. И шёл туда, как на закланье. Безропотно. Терпеливо. Без страха и сомнений. Ни хруст под ногами, ни окружающий, подавляющий мрак, не могли заставить его повернуть назад. Сам от себя мужчина не ожидал подобной решительности и готовности идти до конца, на встречу с чем-то не ведомым.

  Его бы не удивило, окажись кабинет пустым. Он бы не испугался, окажись всё это заранее приготовленной западнёй очередного пугающего сна. Как сам думал мужчина, он был готов ко всему. И уже шагая в кромешной темноте, едва имея возможность различать железные таблички на дверях, приготовился ко встрече с чем бы то не было. Но, случившееся всё равно смогло его изумить. Точно получил обухом по голове.

  Дверь тихо скрипнула. В глаза ударил, после темноты, болезненно яркий свет. Из глубины кабинета, вместе с приятным запахом мускатного ореха, донеслось:

  – А! – протянул знакомый, старческий голос. – Вот и вы, молодой человек! А я уж было забеспокоился, не случилось ли с вами чего-нибудь?

  Несколько раз моргнув, Виктор смог разглядеть, как в глубине комнаты, сидевший прежде за столом старичок, встал на ноги. И, протянув к нему руки, улыбаясь, сказал:

  – Но, как вижу, с вами всё хорошо, что уже хорошо! – махнув рукой на кресло перед своим столом, прибавил. – Проходи, проходите скорее! И не стойте в дверях, а лучше присядьте, ведь наш разговор обещает затянуться! Так ведь, мой юный друг?

  Виктор, удивлённый, точно пришибленный, зашёл в кабинет. Его изумлял рабочий кабинет психолога, ведь там было уютно и тепло, как дома. Как полагает быть дома у хороших хозяев, – чисто, светло и всё располагается как нельзя лучше и удобно.

  На небольшом столике, стоявшем рядом со столом старичка, стоял проигрыватель. В кабинете тихо звучала мягкая, нежная мелодия. Что-то классическое. Более точно Виктор не мог сказать. Но это приглушённое звучание так его взбудоражило, что ноги потеряли всякую силу.

  Мужчина, не веря глазам, посмотрел на крупный, и с виду такой уютный диван, на которых хотелось просто лечь и уснуть. Для другого он категорически не подходил, ведь, даже с виду, был невероятно мягким. А плед, лежавший по соседству с подушкой, словно явственно говорили: «Ты знаешь, зачем мы тут, мы это знаем... так зачем себе отказывать?»

  Виктор приоткрыл рот, собираясь спросить о столь важном, но, как сам и признавал, это уже было бы наглостью, – ведь лечь на чужой диван, особенно когда тебя пригласили присесть напротив, та ещё наглость! Но, старик и в этот раз оказался проницательным. Чем удивил в очередной раз.

  – Хотите что-то сказать? Давайте, милый друг, смелее!

  И то, как сказал старик, придало Виктору внутренних сил, чтобы озвучить своё желание:

  – П-п-простите, – промямлил он, сам того не ожидая, – но могу ли я прилечь... – договорить он не смог. Слишком уж грубым ему это показалось. И тут же прибавил. – Извините, не стоило мне...

  – Ну-ну! – бойко перебил старичок. – Не стоит переживать! Ведь, не для того ли я подготовил подушку и плед? Ложитесь. Ложитесь скорее, если вам так будет легче!

  – Но... – неуверенно протянул мужчина.

  – Всё чепуха! Не беспокойтесь! – махая руками, перебил доктор. – Вы после работы. Я знаю. Так что ложитесь! Наверняка у вас был тяжёлый день и вам не помешает немного отдохнуть.

  Пока Виктор снимал ботинки, доктор пытался убедить пациента не делать этого. Но сам мужчина думал: «Обо мне заботятся. Обо мне заранее подумали, а я что, ботинки снять не смогу?»

  Старик только вздохнул на это. Но, не стал спорить с мужчиной. Дождался, когда тот ляжет на диван. Подождал, пока тот не накроется одеялом. И только после предложил:

  – Желаете выпить чего-нибудь? Выбор у меня не так уж и велик, но газированную воду или сок предложить могу!

  Мужчина зажмурился от наслаждения. Он не смог ответить. И доктор понял это. Также старик понял, что пациенту нужно дать немного времени. И он дал ему время. А Виктор понял это. И оценил.

  Удобный диван. Мягкая подушка под головой и тёплый плед. Тихая, успокаивающая музыка, прямиком из каких-то обрывочных воспоминаний. И полное отсутствие беспокойств и переживаний.

  «Вот она, мечта!» – улыбаясь, подумал человек.

  Несколько минут. Всего лишь нескольких минут хватило, чтобы мужчина понял, как сильно он устал за последнее время. И этого же времени хватило, чтобы несколько успокоится. Перевести дух. И даже начать понимать, насколько прежде был несчастлив, и как много смог подарить ему старик, – надежду на достойную жизнь.

  Придя в себя, Виктор сел на диване и сладко потянулся. Казалось, словно он спал. Хотя этого и не случилось. Но он порядочно так умудрился отдохнуть. И, уже живым, весёлым взглядом, оглядывая кабинет, мужчина заметил на столе психиатра небольшую рамочку. И прежде чем он успел спросить, старик улыбнулся, а после жестом пригласил сесть в кресло.

  – Вижу вам уже лучше. Я рад этому. Но, прошу вас, не томите меня ожиданием, присаживайтесь скорее!

  Виктор сел в удобное, глубокое кожаное кресло. Он никогда прежде и не догадывался, как это великолепно, сидеть в подобном кресле. Всё его тело, давно привыкшее быть болезненно зажатым, как будто бы отучалось от этой вредной привычки. И человек начинал себя в полной мере чувствовать человеком.

  Расслабившись, мужчина чуть более решительно начал:

  – Простите. Я понимаю, что не моё дело. Но можно мне взглянуть, – он протянул руку и указал пальцем на рамку с фотографией, которая, само собой, была ему с той стороны стола не видна.

  – А почему бы и нет? – пожал плечами старик. – Прошу вас, – сказал он, кивнув на рамку, и тем самым разрешил взять её.

  Виктор не мог решиться. Всё же ему чудилось, что он лезет во что-то чересчур личное. Но, старик так проникновенно говорил и жестами призывал взять рамку в руки. И под таким напором, мужчина решился. Он взял рамку и повернул её к себе.

  Обычное семейное фото на природе. На фоне небольшой и редкий лесок. Люди в осенней одежде. И растения уже либо пожелтели, либо вовсе припали к земле. Был солнечный день. В окружение двух старичков и двух их жён было семь взрослых людей и одиннадцать, самых разных детишек.

  Виктор видел их улыбки, но почему-то ему неотвязно мерещилось, что именно на фото они и улыбались друг другу. Что на деле они не относились друг к другу с теплотой. Но это там, в действительности, а на фото... на фото всё было иначе! Камера навсегда запечатлела их дружными и счастливыми.

  Явно что-то прочитав в лице пациент, доктор сказал:

  – Давно мы не собирались все вместе. Пожалуй, в последний раз на похоронах моей жены.

  Его догадка оказалась, если и не полностью, то частично верна. Только счастья от этого мужчина не испытал. Напротив, ему чудилось, словно это его вина. Он, как будто бы действительно был виновен, сглотнув застрявший в горле ком, сказал:

  – Мне так жаль... прости... прошу, простите!..

  – Ну-ну, – примирительно заговорил доктор, – будет вам, будет! В этом нет вашей вины.

  – А чья есть? – неожиданно для самого себя, с жаром спросил Виктор.

  Старичок пожал плечами, а после, как ни в чём не бывало, улыбнулся:

  – Разве что, судьбы? – хохотнув, объяснил. – Никто не был в силах что-либо изменить. И не стоит печалиться! Так природой задумано, так ею сделано, и не нам с вами, друг мой, восставать против устоявшихся порядков!

  Виктор, как будто бы школьник, крепко оплошав, потупился. Но всё также, подобно недорослю, глянув исподлобья, спросил:

  – А что тогда в наших силах? Для чего тогда нам жить? – он не замечал, как сильно его руки сжимают рамку. Не замечал, пока стекло, закрывавшее фото, не лопнуло.

  Мужчина даже не почувствовал боли. Только удивлённо глянул на то, как кровь, сочась из ран, попадая на фото, стекает с рамки и капает на лакированный паркет.

  – Мой милый друг! – вскричал доктор, – ну что ж вы так неосторожно-то!

  Виктор извинялся, словно читал заклинание. Повторял своё:

  – Извините, я не хотел.

  В то время как доктор оправдывал своё звание и осторожно обрабатывал раны пациента.

  – Не стоит, – говорил он, – всё пустяки! Лучше себя поберегите. – а закончив, доктор прибавил. – Чего будет стоить весь мой труд, если вы его будете губить?

  И эти последние слова отрезвили. Стало так стыдно и обидно. Обидно, что расстроил такого... такого доброго человека! Виктор весь покраснел и ещё раз повторил:

  – Извините...

  Но старик его перебил и в этот раз:

  – Бросайте! Одними извинениями ничего не изменишь! – после он указал на стену, где была картина и сказал. – Лучше скажите, что вы об этом думаете?

  Виктор перевёл взгляд. На картине было изображено место ратной брани. Уже после этой самой брани. По полю с пшеницей, вскопанной залпами пушек, остались лежать в смертельном сне тысячи солдат. Над ними кружили вороны. И на небо набежала тёмная дымка. Но солнце сияло, а облака мирно плыли по небу.

  – Бессмыслица. – только и сказал Виктор.

  – Эх, мой молодой друг! – печально протянул старик. – Вглядитесь внимательнее! Неужели вы не видите?

  Мужчина покачал головой. Ему и в самом деле ничего не шло на ум. Он не мог догадаться, что же такого мог, в подобном, находить старик. И ведь не простого, а сакрального!

  – Те люди, что шли за кем-то... прежде они пахали землю, занимались каким-нибудь ремеслом... Как по-вашему, – сказал старик, подойдя к картине почти в упор, и вглядываясь в грубые мазки – лежащие тела. – Как много из этих погибших оставили дома свои семьи? Родителей, жён... детей? – повернувшись к пациенту, доктор продолжил. – И всё ради чего?

  Виктор не понимал. Он просто покачал головой.

  – Идея. Яркий лидер. Их вела идея во что-то возвышенное? Быть может, достойный полководец? – старик покивал головой, а после улыбнулся. – Но такое было в другое время. А если вы посмотрите на солдат и их форму по внимательнее, то поймёте, – они были люди подневольные. Они шли на войну только потому, что не идти им было не позволено. Ведь, они простые люди... не аристократы.

  – Я не понимаю. – честно признался Виктор.

  – Всё очень просто. Люди, что жили в постоянном страхе возможной войны, пытались, как цветы, скорее дать потомство. Взрастить его. Оставить после себя наследие... но ведь они и не подозревали, какое именно они оставляли наследие, помимо детей и вложенных в них традиций и убеждений.

  Но мужчина всё равно не понимал.

  – Их жертва, их смерти, вскармливали почву, которая впоследствии дала плоды... перемены в обществе. Ведь если бы не их смерти, не их незаметный вклад в течение жизни, то мы по-прежнему жили бы в те страшные века! Живые не желали умирать ради славы кучки аристократов. Жизнь должна жить, а не умирать в расцвете сил и младых лет!

  – Но к чему вы это?

  – А к тому, что если бы не они, то не взошли буйные побеги недовольства. И не бывать бы тогда переменам. Быть бы нам чьими-то холопами. И тебе, и мне. И жить всегда как собакам!

  «Но ведь я и живу, как собака!» – хотел воскликнуть Виктор.

  – Но теперь у нас есть право выбирать. Всегда. И пусть выбор зачастую незаметен, но он есть во всём. Ты каждый день, друг мой, делаешь сотни решений. Но сам того не замечаешь. Ведь привычка не позволяет заметить, как ты упускаешь возможности.

  Психиатр сел на свой стул. Положив руки на стол, и смотря прямо в глаза пациента, продолжил:

  – Ты можешь жить скромно. Ты можешь знать одну только нищету. Но ты есть господин самому себе. И ты сам определяешь, как тебе быть. И даже оступившись, ты решаешь, стоит ли бороться за жизнь или нет! Так скажи мне, мой милый, юный друг, стоит ли жизнь того, чтобы за неё и дальше бороться? Даром ли умирали невольники столетия назад? Или всё-таки ты возьмёшь бразды своей жизни и будешь сам ею управлять?

  – Простите, но я не...

  Старик нетерпеливо перебил.

  – Всё ты понимаешь. О, мой юный друг! Всё-то ты понимаешь! Ведь, если бы не понимал, то мы, к моему глубочайшему несчастью, никак бы не смогли встретиться там, в больнице.

  Старик указал на мужчину, а после, улыбнувшись, продолжил мысль:

  – У тебя было так много шансов умереть, но ты жив. И ты можешь жить достойно... нужно только начать изменяться самому и изменять мир вокруг себя! И поверь, когда это случится, ты всё поймёшь сам, без чужих советов и помощи!

  Виктор был ошарашен подобной пламенной речью. А старик, успокоившись, сидел и слушал новый мотив, который играл его проигрыватель.

  – А теперь, мой милый друг, расскажи мне, что тебя угнетает. Расскажи о своей работе и повседневной жизни. И расскажи, чтобы ты хотел изменить в себе, в окружение, в жизни?

  Мужчина пожал плечами, а после, усмехнувшись, сказал:

  – Я понял, что вы хотели сказать. Спасибо вам. И... мне кажется, что все мои беды – пустяки. Теперь мне так кажется.

  – Ты готов бороться за свою жизнь, за лучшую долю?

  – Да, – твёрдо сказал Виктор. – Я готов!

  Старичок прищурился. Посмотрел на пациента, как кошка смотрит на загнанную мышку. И спокойно так спросил: