Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"
Автор книги: Михаил Логинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– Ха-а-а! – и уже недобро улыбаясь, вытащил из кармана таблетки в бумажной упаковке. Он закинулся сразу тремя своими таблетками и вновь приложился к фляге, почти полностью её осушив.
– Живём! – рявкнул худой бросив толстяку одну, полупустую баночку с таблетками, а две, полные, тихо прикарманил себе.
Толстяк включил фонарик и по слогам прочитал название таблеток. Присвистнув, он поглядел на Виктора:
– Ты понимаешь, что только за хранение этого мы тебя лет эдак на пять прикроем, а?
– Что? – удивлённо и вместе с тем испуганно, спросил он.
– Да... удачно ты нам под руку попал... лет на двести тебя прикроем, три пожизненных ты свои получишь!
– Да что я такого сделал? – изумлялся Виктор.
Вместо ответа толстяк крепко ударил Виктора в лицо, да так, что тот едва не потерял сознание. Он осел, – ноги не держали, и если бы не удерживающая его мясистая лапа, точно бы рухнул на пол!
– Ты, паскуда, будешь молчать, – щёлкнули над головой жвала. – Здесь мы закон. Мы решаем, когда и что ты будешь говорить. Посмеешь нарушить правила и...
В этот момент весь мир вокруг замер. В голове звучал небывало холодный и злой голос, сами мысли застывали от этого голоса: «Как же они мне надоели!»
Виктор услышал щелчок пальцев. И в мгновение оказался в другой, сумрачной комнате. Ничего вокруг не было, только небольшой квадрат, где можно было ещё худо-бедно что-то разобрать и густая темнота, в нескольких шагах от него за которой ничего не было видно. Там Виктор был не один, он видел только смазанный человеческий образ, который с ним заговорил:
– Я разберусь... и с этим тоже, – в последнем явственно прозвучал упрёк.
Виктор мог бы спросить как именно и с чем этот некто, кого не было видно, собирается разобраться, но вместо этого он задал другой вопрос:
– И с этим тоже? – мужчина не мог понять, когда и с чем ему уже помогали. – Что ты этим хочешь сказать?
Прежде Виктор услышал тяжёлый вздох. После некто сказал с привычным, узнаваемым холодом и спокойствием в голосе:
– Когда ты, наконец, перестанешь... просто садись и смотри, пока я буду решать очередную твою проблему, с которой ты сам не желаешь справляться.
Щелчок и вместе с ним в комнате стало светлее, появились явственные, твёрдые стены, бетонный пол и такой же потолок. Пять с половиной шагов в диаметре, – это и была комнатушка, без окон и дверей. В центре комнаты появился простенький стул, а на одной из стен, прямо напротив стула, крупный экран. Видео было как на старой чёрно-белой плёнке, с различными мелкими, незначительными изъянами. Звук выходил прямо из бетонных стен.
Виктор сел на стул и стал наблюдать за происходящим, словно это он сам и видел. Собственно, он это видел каждое утро, когда просыпался, – столик рядом с диваном, на котором ложился спать, чуть дальше тумбочка с древним и тяжёлым телевизором.
Мужчина смотрел на экран за тем, как собирался на работу и как присел, чтобы отдохнуть пару минут перед уходом на работу. Видел, как всё потемнело, – глаза закрылись. И тут же открылись. Со стен хлынул пробирающий до костей холод.
Виктор видел, как протянув вперёд правую руку и смотря на неё, некто снимавший происходившее каким-то образом своими глазами, оглядывал метаморфозы руки. Это было жутко, особенно если задуматься о том, как такое вовсе возможно.
После этого картинка на стене подёрнулась рябью, а следом и вовсе произошёл скачёк. Виктор видел, как некто сидел в автобусе, на котором ему приходилось много раз ездить. Этот некто сидел в конце автобуса и внимательно оглядывал притихших уродцев. Виктор точно помнил, что коллеги не могли и минуты провести в молчание. Вечно был гомон, крики, смех или даже плачь. Но на стене, на записи, уродцы не решались даже шелохнуться, – точно восковые.
Вновь картинка подёрнулась рябью и на смену салону автобуса пришла знакомая свалка. Коллеги полукругом стояли перед тем, от чьего лица велась съёмка. И они, эти шумные создания с различными увечьями, едва ли не забывали дышать, смотря себе под ноги и ожидая того, что скажет некто, записывавший происходившее.
– Сегодня эти... детишки... – выплюнул с холодной насмешливостью некто, – придут к нам... опять. И вы, хотите того или нет, но будете делать так, как я вам скажу. И горе тому, кто подведёт меня! Вам ясно?
Никто не решился поднять головы или просто что-то сказать. Виктор мельком углядел Славу, который боялся, как и прочие, пошевелиться.
– Мне что, нужно повторить свой вопрос?
– Ясно, босс! – в разнобой, слабыми голосами, сказали коллеги.
Картинка на стене поплыла и меньше чем в пару ударов сердца стена стала полностью тёмным квадратом. Мгновение, и до слуха Виктора донесся голос одного из старших школьников:
– О, а они тебя бросили одного? Знали, что мы придём и убежали?
Виктор видел правую руку, замотанную в какое-то тряпьё. Она показывала на старшеклассника, заговорившего с кем-то, кто был явно не в настроении, и от кого не доносилось больше холода, – абсолютно пропали чувства.
– И что это у тебя за тряпка на руке? Что, на нормальную повязку не хватило денег?
Виктор услышал заливистый детский смех, от которого вздрогнул.
– Не тебе об этом спрашивать, трусливая шавка! – со смехом в голосе заговорил некто. – Ты, пёс никчёмный, с толпой детишек или без них!
Школьники, и старшие, и младшие, начали окружать кого-то одного, кто явно их провоцировал. Их было, чуть ли ни полсотни, а провоцировал их один единственный...
– Суицидник! – рявкнул старшеклассник. Все прочие школьники повторили вслед за ним. – Суицидник! Суицидник!
– Да убейте вы его! – рявкнул другой старшеклассник, что в прошлый раз и отдал команду, чтобы школьники избили Виктора и его приятеля по работе Славу.
– Стоять, – сухо приказал некто, срывая с руки грязную повязку. Подняв голову, не повышая голоса, но с явственной злобой и холодом в голосе, вновь скомандовал. – Убить их!
Происходившее после невероятно пугало Виктора. Он настолько испугался, что неотрывно и жадно смотрел на события, записанные кем-то, кто не принял участия в побоище. Виктор чувствовал ужасный, январский холод. Видел, как из-под груд мусора восставали уродцы вооружённые различным тяжёлым, добротным хламом. Взгляд скользил со стены на стену, – все четыре стены создавали круговой обзор происходившего.
Взрослые убивали мелких детей, а те, даже самые неразумные, не решались убегать. Школьники боролись за свои жизни как могли; накидывались стайками на мужчин, кусались, царапались, пинались. Старшеклассники не стояли в стороне и тоже принимали участие в побоище, – у каждого из них нашёлся как минимум один ножик.
Виктор наблюдал за смертями. За одной, другой, третьей... он не знал, что и думать на этот счёт. Это его угнетало, но деваться было не куда. И он надеялся, что это всё поскорее окончится. Переживал за единственного знакомого, который не вёл себя с Виктором по-свински. И, в конечном счёте, Слава, свирепый горбун, оказался единственным, кто выжил. Конечно, не считая того неизвестного, кто за всем этим наблюдал и у кого, как помнил Виктор, чешуёй покрыта правая рука.
Когда запись окончилась, у Виктора перед глазами ещё стоял образ окровавленного, с порезами по всему телу, но широко улыбавшегося горбуна.
– Надеюсь, тебе понравилось.
Виктор молчал, он и не знал, что ответить возникшему в комнате, смазанному силуэту. Тьма, клубившаяся рядом с силуэтом, не позволяла его разглядеть.
– Можешь больше о тех не беспокоиться, я и там прибрался.
Виктор по-прежнему ничего не мог сказать. Увиденное так крепко на него повлияло, что сложно было даже с мыслями собраться. А тут ещё и этот силуэт, говорящий с ним... от которого так и веяло жутью.
– Можно... домой? – робко и неуверенно, справившись с собой, спросил Виктор.
Щелчок. И в одно мгновение Виктор оказался у себя дома. Там же, в прихожей. Полицейских не было видно, а дверь была закрыта. Включив свет, обойдя все комнаты и заглянув под всё, подо что только можно, мужчина убедился, что один в доме. Не было никаких следов того, что что-то могло случиться, пока он был в той комнате и смотрел видео вначале с одной, а после и со всех стен.
Когда Виктор уж собрался вздохнуть с облегчением, голос в голове буднично так спросил: «Что, желаешь увидеть, что я с ними сделал? Или тебя только результат моей работы интересует?»
Виктор аж вздрогнул всем телом. У него перед глазами вновь возник памятный образ, где окровавленный, улыбающийся горбун стоит рядом с изуродованными телами школьников. Вспомнил, как кровь пропитала их белые рубашки, как блестела их обувь... вспомнил разбитые черепа и убитых коллег.
– Нет, – прошептал Виктор, упав на колени. – Пожалуйста, не надо!
***
Виктор только поздним вечером, или, что вернее, раним-раним утром узнал, что у него из жизни попросту пропал один день. Он думал, что на работу пошёл в понедельник, но вместо этого оказалось, что понедельник он, ни коим образом не встретил. Много раз мыслями он восстанавливал в памяти выходные, предшествовавшей недели, этим выходным, но всякий раз получалось – того злополучного понедельника он не встречал.
Целую неделю он обдумывал всё случившееся. Мучился от кровохаркания. Страдал от головной боли и непонимания того, что же на самом деле случилось.
Как итог, решил отгородиться от причудливых воспоминаний. Принимал лекарства, рассуждал о том, следует ли идти на приём и всякий раз себе отвечал, что не стоит: «Ничего ведь не случилось! Зачем за зря человека беспокоить? Лекарства есть, у меня всё хорошо... всё ведь хорошо!» – он пытался сам себе внушить, что всё хорошо, но... получалось как-то не очень. Возвращался к рассуждениям и как заведённая машина повторял старательные усилия убедить самого себя, что всё «хо-ро-шо!»
В назначенный день, в конце недели, он так и не пошёл на приём из-за чего мучительно терзался и переживал. Целый день не мог найти себе места и беспокойно мерил комнату шагами. И всё же, не смотря на беспокойство и мучительное ожидание, не пошёл. Не пошёл, не смотря на последовавшее вслед за этим беспокойство. Да и ночью той почти не спал.
Глава 14
Выходные могли стать для Виктора тяжёлым испытанием из-за терзаний о том, что не пошёл на приём к психологу. Уже сложилась привычка, за пределы которой было сложно выходить. Чувства не правильности и ошибочности не покидали мужчину ещё какое-то время. А после в его дверь постучалось новое беспокойство.
– Ты? – удивился Виктор, оглядывая горбуна стоявшего на его пороге.
У гостя на лице было много различных ран и ранок, кровоподтёков и припухлости. Глаза у горбуна сильно воспалились, а белки почти полностью заплыли кровью.
– Я, – тяжело выдохнув, сказал Слава.
Виктор справился с первоначальной растерянностью и пригласил его зайти в дом. Закрыл дверь, а после повёл гостя в основную комнату. Усадил на диван, спросил насчёт воды, а уж после позволил себе приступить к расспросу:
– Так, где ты так? – Виктор надеялся, что виденное им в странной и замкнутой комнате, всего лишь сон. Он пытался узнать, случившееся на свалке было на самом деле или ему только привиделось. – Кто тебя так избил?
Слава ухмыльнулся, глянул исподлобья ему в глаза и ответил на вопрос своим вопросом. Что удивительно, ответил без заикания, чисто и ясно:
– Да какая разница? – хохотнув, добавил. – Больше там так не отоваривают!
Виктор опёрся на тумбочку со старым и тяжёлым телевизором. Он был напротив приятеля по работе. И ужас как хотел прояснить непонятные моменты.
– Как там, на свалке, работаешь? – спросил он об этом внимательно, но не пристально глядя на сидевшего на диване горбуна.
– А то ты не знаешь! – в шутливом тоне, демонстративно закатив глаза, отвечал Слава. – Схлопнулась наша свалка, иль ты забыл, а? Тогда ведь тоже там был... на перерабатывающий завод всё теперь будут отправлять, а уж через пару лет вместо свалки вновь будут просторные поля! – последнее он говорил, широким жестом изображая необозримые пшеничные поля.
– Да... как-то позабылось, – вяло отвечал Виктор. – Суета, беспокойства... так всегда и бывает, они сжирают всякое внимание!
– Прямо-таки всякое беспокойство или суета помогают забыть об освобождении от принудительной работы? Хотел бы я так, раз, и забыл о тяжёлых двух неделях! Словно и не было никогда!
Виктор не ответил, ведь всё его внимание было сконцентрировано на переваривание услышанного. И никак не получалось осознать, что же случилось на самом деле, что правда, а что вымысел. Получалось что все воспоминания, на самом деле, поддельные, что все они – фальшивка. Это вызывало то ещё смятение и чувство потерянности.
– А что ты вообще помнишь? – как-то неожиданно спросил Слава, непринуждённо оглядывая жильё Виктора.
«Вот дрянь! – подумал Виктор, неловко улыбаясь. – Ну и какое тебе до этого дело?»
Было необходимо отвечать, ведь иначе можно было бросить на себя тень. Виктор уже понимал, что так он может выдать, что ничего настоящего не помнит, а это чревато различными и неожиданными сложностями. Он решил, что лучше всего будет пытаться отмахиваться от подобных вопросов:
– Да какая разница? Ты ведь ко мне не о работе пришёл говорить, верно?
– Именно о работе я к тебе и пришёл говорить! – со смехом ответил горбун.
Виктор, против своего желание, как-то весь напрягся.
– Правда, не о той.
А теперь слишком уж явственно расслабился и с головой выдал своё не желание говорить о работе на свалке.
– Я подыскал одно славное местечко. Платят лучше, чем прежде, но и работать там придётся... по-настоящему! Ну что, интересует?
Виктор растерялся. Он не мог даже сказать, как у него дела с деньгами обстоят. Что уж говорить о том, интересна ли ему прямо сейчас новая работа!
– Даже не знаю, – пожав плечами, отвечал Виктор. – Расскажи, а там уж видно будет.
– Не так быстро, дружок! – с ухмылкой ответил горбун, откинувшись на спинку дивана и закинув ноги на кофейный столик. Последнее Виктору явно не понравилось, и гость это заметил, но ноги по-прежнему продолжали лежать на стекле кофейного столика. – Вот я тебе сейчас скажу, где и к кому обратиться, а ты раз, – хлопнул он тыльной стороной руки по ладошке, – и не согласишься мне помочь, да и побежишь просто так устраиваться на работу.
«Он что, хочет с меня что-то стребовать, за просто подкинутую информацию?» – невольно хохотнув, подумал хозяин дома.
– Ты думаешь, что я, едва узнав о работе, сразу брошусь её искать... в целом городе, да? Не зная ни где, ни что там к чему... ты меня за дурака считаешь?
– Резонно! – цокнув языком, согласился гость. – Но и ты меня пойми верно. Я хочу помочь тебе, но и мне нужна твоя помощь, понимаешь? Ты мне, я тебе. Так ведь устроен мир, понимаешь, приятель? Ты мне, а я тебе. Всё честно!
«Не нравится мне всё это!» – подумал Виктор, но тяжело вздохнув, решил, что можно и спросить. – «Кто знает, что ему нужно? Может какой-нибудь сущий пустяк?»
– Выкладывай, что ты хочешь?
– Понимаешь, дружище, я сейчас совсем на мели. И пойти мне не куда. Давай я тебе помогу с работой, а ты мне... ну... с жильём! – кивнув головой на спальню, горбун сказал. – Вон ту комнату я приберу себе. И после, с получки, подкину тебе немного денег, лады?
– Ты хочешь снимать у меня комнату? – переспросил Виктор.
– Да-да! Ты ведь не станешь с меня снимать последние штаны, а, приятель?
Виктору было несколько не по себе. Вроде бы просьба звучала не как какое-то издевательство. Сдавать комнату, да и за деньги... вполне себе не плохая затея, думал Виктор, но задним умом ему что-то ну очень так не нравилось в предложении приятеля по прежней работе.
– И сколько ты будешь платить?
Горбун хохотнул.
– Не боись, не обижу! И тебе житьё будет, и мне... тоже.
Виктору не нравилась идея, он инстинктивно ощущал какой-то подвох, но логически никак не мог обосновать эти опасения. Он несколько минут молчал, рассуждал и прикидывал, как его этот горбун может обмануть. Ничего серьёзного он найти не мог и потому, переступив через свои опасения, сказал:
– Рассказывай, давай, что там за работа такая.
Рассказ получился не шуточным и со множеством уверений вроде: «Дело плёвое!», «Да, будет тяжело, но и оплата того стоит!», «Да не бойся, всё будет отлично!» – а по существу было сказано не так уж и много, но и этого Виктору хватало для понимания того, что его ожидает.
– Работать будем на стройке. У меня там всё уже налажено! Прораб мой друг детства, в обиду начальству не даст! Да и работяги там что надо, настоящие мужики! Мне, как приятелю, прораб выбил сразу четвёртый разряд, а тебе, с моего разрешения, без образования, дадут второй разряд. Будем вновь в паре работать, – я кирпичи ложить, а ты мне их подавать да цементный раствор месить.
Виктор не знал, что второй разряд не просто самый «младший», но и то, что он выдаётся всякому, кто с улицы пришёл и кому не доверяют простейшую работу, конечно, помимо грязной и особо трудоёмкой. Не знал и потому думал, что Слава на самом деле не плохо так ему помог. И едва только Виктор неуверенно протянул руку, как её тут же крепко стиснул горбач и затряс.
– Ты не пожалеешь, приятель!
«Надеюсь, что так оно и будет... надеюсь, так оно и будет!» – с растущим тревожным чувством, думал Виктор.
Перед самым уходом, уже стоя на пороге, горбач спросил:
– Так ты точно ничего не помнишь?
Само собой, хозяин дома ответил, что не помнит. Чего уж там! Да и словно это могло как-то потом ему откликнуться!
Виктор остался один на один со своими мыслями в неожиданно наступившей, ощутимой тишине. И до самой глубокой ночи он не мог найти себе покоя, – беспокоился о том, что сделал страшную ошибку. Обдумывал то, как будет работать на стройке. Представлял себе это. И как же ему не нравилось осознавать, что он уже на это согласился, даже не сходив в центр занятости. Как он беспокоился о том, что согласился сдавать комнату, так и не узнав, а сколько ему вовсе будет платить новый сосед, да и как скоро вообще это произойдёт в первый раз!
***
В новый дом Слава пришёл поздно ночью. Он был ужасно пьян, грязный как свинья. И ничего-то с собой у него не было. На вопрос о вещах, за которыми ходил горбач, тот ответил с упрёком:
– Вот давай мне тут без этого, ага? Ты мне кто, – говорил он, в упор приблизившись к Виктору. Расстояние меж их лицами было ужасно незначительным, а смрадное дыхание раздражало хозяина дома. – Ты кто вообще такой чтобы я перед тобой отчитывался, а? Дружок! – продолжал Слава, схватив Виктора за плечо и с лёгкостью тряхнул. – Не ты мне будешь ставить условия, понял? Не ты!
Виктор начал осознавать, что опять дал маху. И масштаб промашки его откровенно угнетал.
***
Единственное, что пугало нового соседа, что выручало Виктора от возможной трёпки – кровохаркание. Оно не только не прекратилось, но и становилось всё более и более скверным. Один раз, в выходные, Виктора даже вырвало кровью.
Слава отмахивался от хозяина дома, говоря:
– Уйди, болезненный! – махал ручищами и не забывал крикнуть. – Если я от тебя какую-то дрянь подловлю, то ей-ей убью! Слышишь? Убью, падаль!
***
В понедельник Виктор проснулся раньше, чем прозвенел будильник. Новообретённый сосед оказался столь любезен, что разбудил хозяина дома... пнув по дивану, да так, что спавший человек подскочил на месте, а после испуганно таращился на горбача.
– У тебя пара минут. Собирайся и идём.
Этот сосед был не только в этом моменте любезен, он ещё подсказал нужный рейс автобуса, который ехал на другой конец города. За свою доброту сосед настоятельно попросил оплату в виде покупки и на него билета тоже. Подобное он подкрепил фразой:
– Да чего ты выкаблучиваешься, а? Тебе что, сложно, что ли?
На робкие возражения он ответил просто и незатейливо, – схватил за одежду, притянул к себе и, дыша страшным перегаром, сказал:
– У меня похмелье, падаль ты тупая! Плати! Плати, а не то я тебе шею сверну! Ей-ей сверну!
***
Новая работа не внушала оптимизма. Ещё подходя к наполовину отстроенному зданию, Виктор ощутил, что зря согласился на эту работу. Он не мог объяснить своего ощущения словами и аргументировать предвзятое отношение. Ему просто не нравилась одна только мысль о работе на этой стройке.
Прораб быстро оформил Виктора на работу. Пара подписей, не читая бумаг, – когда мужчина вздумал бегло просмотреть бумаги, прораб его попросту поднял на смех:
– Делать тебе больше нечего! – через мат, смеясь, сказал он.
Виктор как-то само собой поставил подпись и только после того, как бумаги исчезли из-под носа, ощутил, что сделал самую главную глупость за последнее время.
Сам прораб вызывал тихую неприязнь и страх. Это был словно шакал в людском обличии. Какой-то дёрганный, нервный... он имел особо скверную черту характера, – одним, двумя быстрыми шагами подскакивал в упор к Виктору и, вытаращив глаза, ругал за всякую мелочь. Виктор отшатывался, чувствовал что в любой момент этот прораб может его и крепко так приложить обо что-нибудь, или ударить, или вовсе вцепиться зубами в глотку, но так, исподтишка, когда того не ожидаешь. «Не хороший человек, – мысленно решил для себя Виктор. – Говоря откровенно, дерьмо!»
Коллеги оказались не менее радушными и светлыми людьми, чем их начальник. Виктор за первый час работы успел получить не меньше пяти ощутимых ударов ладонью по спине. Сразу несколько сволочей начинали гоготать, а тот, кто бил, возникал перед глазами Виктора и, выпучивая глаза, с вызовом спрашивал:
– Чо? Чо-то не так? У тебя проблемы, а?
Сама работа оказалась ужасно тяжёлой и сложной для Виктора. Он был слишком слаб, исхудал и с величайшим усилием таскал на руках с десяток кирпичей. Кран, как выяснилось, не работал уже месяц. Виктору пришлось таскать кирпичи от въезда на огороженную стройку, подниматься с ними в обнимку на четвёртый этаж. Но и тут не обошлось без «шуток».
Один из «дружного коллектива» меж этажами толкнул Виктора. Он был слишком слаб, чтобы устоять, – ему и просто тащить кирпичи было тяжело, а тут... он рухнул прямо на свою ношу и крепко так отбил рёбра и колени. До боли стискивал зубы и силился не разрыдаться от собственной слабости, никчёмности... А за спиной всё гоготали и гоготали «славные парни» – как звал их парой дней ранее горбач.
Сам горбач не отставал от других работяг, – орал на Виктора за то, что тот медленно работает. В своих неудачах и оплошностях он также винил именно его. И при любом удобном случае кидался в Виктора цементным раствором, говоря:
– Живей, ушлёпок!
Тот, первый день стал тем ещё открытием. И друг оказался той ещё сволочью, и люди вокруг были те ещё «добряки»... а уж о порядочности прораба и говорить не приходилось. Самое скверное открывалось Виктору постепенно. Он не знал, как и почему, но у него намного усилился слух, – он с лёгкостью мог слышать голоса находящиеся на пару этажей ниже. Так, против своей воли он услышал несколько обрывков важных для него разговоров:
– Саныч, ты всё проверил? Бумаги нормальные, вопросов не будет?
– Да не парься ты, всё будет отлично! Словно в первый раз такое делаю... да не напрягайся ты, говорю, всё будет нормас!
– Как-то я слишком уж палился... извини, зря всполошился... куда этому тюленю понять, что за бумаги он подписал!
– А я о чём толкую? Не парься, не дёргайся, всё будет... к концу недели квартирку на тебя оформим... а уж после ты и должок правильным людям прикроешь, верно? – в последних словах, не смотря на собственную усталость и общую слабость, Виктор явственно услышал не прикрытую угрозу.
– Спрашиваешь! – воскликнул горбач.
Другой разговор был уже между кем-то из рабочих, чьи лица за пол дня успели стать ненавистными для Виктора. Горбач обратился с вопросом:
– Ну чего там, всё готово?
– Не дрейфь! Техника привычная, отработанная... случайно упадёт через пару-тройку часов, а после... ну кто ж знает, что в подвале вмуровано в пол, а? Ни-кто... а если и знает, так найди дурака, который об этом сказать вздумает!
– Это ты верно сказал... чистеньких среди нас нет, а если кто и вздумает какую-нибудь хрень брякнуть, то он уж точно не жилец!
Третий разговор, который немного обрадовал Виктора, был между двумя другими строителями:
– Что по горбатому решили?
– Да рядом с этим спрячем, – буднично так, обыденно, ответил другой.
И зная, что его ждёт, Виктору приходилось работать, не зная усталости и всячески избегать того, чтобы показать другим, что он всё знает. Приходилось ему также стоически терпеть различные насмешки и издевательства: «Я что, дурак что ли? – думал Виктор, – они ведь провоцируют, чтобы после... уже не заморачиваясь меня „спрятать“».
Так и получилось, что он оказался в безвыходном положении, когда было страшно бежать, ещё страшнее не бежать и решительно ничего не мог поделать и как-нибудь повлиять на происходящее.
Виктор был не на шутку напуган. И со свойственной страху судорожностью мыслей, искал любой выход из сложившейся ситуации. Он метался от совсем бредовых способов побега, как спрыгнуть со второго этажа, – на котором никто не работал, – и попытаться удрать, до не менее опрометчивых идей, как просто уйти, когда пойдёт за кирпичами: «Ведь никто за мной не следит, верно? По-тихому уйду...» – думал он, в очередной раз выходя из здания за новой охапкой кирпичей. Думал он так до тех пор, пока не стал примечать чужих взглядов, – особенно обеспокоило то, как на него вытаращился охранник в полусотне шагов, стоявший у единственного выхода со стройки.
«Кажется, у меня большие... очень большие проблемы» – с обречённостью думал он, понимая, что сбежать ему явно не удастся. – «Всё-то они продумали и подготовились... основательно так подготовились!»
Время неуклонно продолжало свой скорый бег, а Виктор никак не мог найти спасительное решение. Он даже поглядывал на забор, окружавший стройку, смотрел где легче перебраться или где есть собачий подкоп... но ничего-то у него не получалось, – над забором в несколько рядов тянулась колючая проволока, а бродячих собак, по-видимому, в округе не было.
Его мысли с завидным постоянством возвращались к смутным воспоминаниям. Он представлял себе тот холод, который его когда-то промораживал до костей, вспоминал то спокойствие, которое его переполняло... и то, как кто-то другой, не он, решал всевозможные, сложные проблемы, – пусть и грубым, но решительным образом.
Он не знал, как вызвать того, другого, что временами смещал его с управления телом. Этот другой сейчас был как никогда прежде необходим, – теперь угроза смерти была по-настоящему близка. И с каждой минутой эта угроза становилась всё более и более явственной, ощутимой. А желание бороться или спастись, как-то само собой, теряло свои силы. Виктор с каждой проведённой в стрессе минутой становился безразличней к тому, что вскоре может умереть. И это его немало так пугало, – сознательную его часть.
***
Обеда у Виктора не было, – заставили работать, подтаскивая кирпичи, ведь из-за него одного «стопорился процесс». Да, сложно это, работать одному за нескольких, особенно когда ты болезненный, часто кашляешь кровью, худой и усталый, а тебе при этом любят «помогать» ставя подножки или крепко ударяя в грудь или спину.
Он ещё не растратил сил, – с особой надеждой поглядывал в сторону единственного выхода со стройки, высматривал охранника. Виктору пришло на ум, что и охрана должна ведь обедать, а тогда... если бежать изо всех сил... Виктор надеялся попросту сбежать. Но как назло там стоял охранник, уже другой.
«Ну да, конечно... один обедает, другой на проходе... меня караулит!»
Ему приходилось делать вид, что он старательно работает. И где-то в обеденное время Виктор своим сверхчутким слухом смог расслышать разговор прораба и горбача:
– Короче, мы тут с ребятами покумекали... ты его это... ну, того! Сам, минусуешь, утаскиваешь в подвал, а уж там пацаны тебе помогут, лады?
– Да без вопросов! – спокойно ответил ему Слава.
«Вот ведь твари!» – думал Виктор, таща меж этажами кирпичи и обливаясь от усердия потом. – «Уже всё решили... распланировали, сволочи!»
Постепенно усталость брала своё. Животное отупение пришло прежде, чем солнце начало клониться к горизонту, а работа никак не желала оканчиваться. Люди чем-то занимались, подшучивали друг над другом и над Виктором, смеялись. Он уже не беспокоился о том, что его убьют, как и его убийцу, что вмуруют где-нибудь в подвале... ему это стало безразлично... только бы рабочий день поскорее окончился. Да и смерть теперь виделась не таким уж и плохим избавлением от усталости и ломоты во всём теле.
***
Когда вечерело, случилось то, к чему Виктор уже был морально готов. К нему пришёл горбач и скомандовал:
– Топай за мной и не отставай.
Виктор послушно шагал следом, меж этажами, где ещё не были вставлены окна, с тоской поглядывал на единственный выход со свалки, – там стояли двое охранников.
Он молчал, словно преступник, которого вели на плаху. Жадно вдыхал прохладу наступающего вечера. Старательно запоминал мелкие детали окружения, запах и чувства. Готовился расстаться с жизнью, но так, чтобы не упустить в последние свои минуты даже самую малую деталь или мимолётное ощущение.
Ему так и не удалось достучаться до холода и спокойствия, до того другого, который мог бы его спасти.
– Что, даже не спросишь ни о чём? – ухмыляясь, оглянулся через плечо Слава. – Не уж то всё равно, что с тобой вскоре будет?
Виктор молчал. У него было слишком мало времени, чтобы тратить его на всякий вздор и мелочные разговоры. Он прощался с миром, который, едва ли успел увидеть и понять. И ему так хотелось свободы, вольного пространства, где солнце заливает ярким светом бескрайние луга, – он никогда такого не видел своими глазами, но в ту минуту мечтал об этом больше чем о спасении.
– Ты чо, оглох, а? – рявкнул Слава, круто обернувшись и схватив Виктора за горло. – Ты тупой или как? – Слава ударил Виктора как-то наотмашь, вроде не особо усердствовал, но челюсть ощутимо так хрустнула.
Виктор больше не мог плотно сжать зубы. Но это его особо не печалило, – боль тоже ощущение, а ощущения – жизнь. Именно так он чувствовал, а не думал. Думать он уже не мог.
– Дегенерат! – точно сплюнув, сказал горбач, а после потащил вслед за собой Виктора. – Ну, ничего... дело сделаю и как с гуся вода!
***
В подвале было невероятно сыро. Там собралось почти с десяток строителей. Была рядом и бетономешалка, – единственная на всю стройку. Несколько фонарей обеспечивали просторное помещение достаточным светом, чтобы было видно почти всё, – только по углам собирались особо густые, точно живые, тени.
