Текст книги "Разлом/освобождение (СИ)"
Автор книги: Михаил Логинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Прежде чем кто-либо успел отозваться, другой старшеклассник громко так рыкнул:
– Ересь, хорош пургу нести! Пацаны, меси отбросов!
Повторять не пришлось. Детишки, словно цепные псы, по команде хозяина, набросились на двух работяг свалки, работавших в стороне от прочих. И набросились на них со свойственной детям жестокостью.
Виктора как-то быстро, с лёгкостью повалили на кучу различного хлама. Мелкие детишки, многие из которых не достигали до его груди даже макушкой, смогли опрокинуть его. Точно волчья стая, они разом терзали его, – запинывали, лупили чем-то подобранным на свалке, но что намного оказалось болезненнее, насмехались.
Перед мысленным взором всплыли воспоминания, когда к нему домой вломились полицейские. Со всей возможной отчётливостью мужчина вспомнил своё бессилие и то, как это было унизительно. Сжался под ударами, прикрывал голову руками, но всё равно ощутимо доставалось, – особенно затылку и спине. Виктор неожиданно для самого себя зарыдал, – не от боли, которой было в избытке, а от ужаснейшего бессилия.
Тогда-то он и услышал голос, заговоривший с ним. Этот голос был внутри его головы, в самих мыслях. И звучал с таким холодом, тихим негодованием и неудовольствием, что даже начавшие валить из глаз слёзы, прекратились:
«Опять тебя бьют. Опять терпишь!»
Виктор жмурился, но то и дело в глазах вспыхивали огни боли, разлетались мелким сиянием, мельтешили точно крупная стая светлячков в густой ночи.
«Не говори, что не можешь ответить... не говори, что тебе велели терпеть! Ты, ты и только ты решаешь, как тебе быть! – в каждом слове ощущался обжигающий холод, точно невероятно холодное железо касалось нутра. – И быть ли тебе вовсе...»
Мужчина приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на того, кто был перед ним. Он чувствовал в себе желание наброситься на обидчиков. Такое непреодолимое желание, которое возникло после чужих слов и мыслей в его голове. Он успел только увидеть, как стремительно к прикрытой руками, его голове, несётся до блеска начищенный ботинок. После очередной вспышки боли глаза сами собой закрылись.
«Терпишь... опять терпишь... всё равно получаешь, так мог бы попытаться укусить в ответ! – рычал голос в голове. – Мог бы попытаться убедить этих мелких недомерков в том, что бить взрослых – глупо и неосмотрительно! Но нет... ты всё стерпишь!»
Виктор всё слышал с небывалой чёткостью. Понимал, что говорил голос. Но ничего не сделал. Совершенно. Страх так крепко сковал всё его тело, что не хватило сил даже вновь открыть глаза.
Когда он потерял сознание, случилось, пожалуй, самое важное за всю неделю. На краткие мгновение, меж полной потерей сознания и тем состоянием, в котором он был, Виктор увидел небольшое, размытое помещение. В центре комнаты стоял знакомый ему по сну человек... получеловек. У этого человека осталась только одна сторона такой, какой и должна была быть, но другая... другую покрывала чешуя, а рука была когтистой лапой свирепого хищника.
– Ничтожество, – с холодной злобой сказал получеловек.
После этого краткого фрагмента Виктор провалился в забытьё. Так непроизвольно сбежал от боли и унижения. Быть забитым детьми... это было уже слишком. Особенно теперь, когда он так старался стать сильнее.
Глава 12
– Даже не знаю с чего начать, – сказал Виктор, лёжа на привычном диване, укрывшись пледом. Он смотрел в белый потолок и говорил со всем возможным спокойствием. – Эта неделя выдалась... насыщенной.
Старик кивнул, сидя за своим рабочим столом. Само собой пациент этого не мог увидеть, но то было всего лишь привычкой.
– Хорошо. Это ведь хорошо?
– К сожалению не могу согласиться. – ответил Виктор. Он отрешился от всего, что его окружало, от воспоминаний и самого себя, говорил, словно о ком-то другом, незнакомом человеке. – Неделя выдалась напряжённой.
В кабинете играла очередная, смутно знакомая для Виктора музыка. Простая и бесхитростная мелодия с легко угадывающимся мотивом звучала приятными отзвуками в самих мыслях.
– Мой милый и добрый друг! – сказал старик. – Если вы ничего не скажете, то я никак не смогу помочь... а одна мысль о подобном уже беспокоит меня! Помогите мне помочь вам, начните рассказывать с чего-нибудь, а там уж видно будет!
Несколько минут после этого они оба молчали. Доктор ожидал, а Виктор размышлял, с чего ему следует начать свой рассказ. Ему вовсе не хотелось говорить. Да, с самого начала, он пришёл для того чтобы выговориться, но теперь... ему было хорошо и не хотелось ворошить воспоминания. Он интуитивно опасался одной только тени воспоминаний о прошедшей неделе.
Доктор повторил свою просьбу. Просто подтолкнул Виктора к тому, чтобы тот заговорил. И одного этого хватило, – воспоминания колыхнулись. А сам мужчина обратился к себе с простым вопросом: «Зачем мне обижать старика? Хочет послушать? Расскажу». Он не верил, что может выговориться и тем облегчить свою жизнь. Но помня то, как старик прежде ему помогал, как облегчил жизнь, когда это было необходимо...
Виктор начал свой рассказ не спеша. Начал с простого и приятного, – рассказывал, как на новой работе неожиданно обрёл приятеля. Рассказывал, как они общались и работали вместе. Улыбался, говоря об интересах новообретённого приятеля и тягу того к различной электронике и механизмам.
– Он, конечно, чудной... но в положительном ключе, понимаете?
Доктор опять кивнул прежде, чем ответить согласием. Само собой, Виктор не видел этого кивка и мягкой, отеческой улыбки.
– Я не расспрашивал его особо, но... забавный он человек. Мастерит из хлама, просто так... без знаний и желания что-либо узнать, – просто делает и будь что будет! Только после, уже готовое, проверяет, работает ли... и как именно работает!
После этого Виктор начал рассказывать о том, что случилось с одним из коллег, – с тем, что поймал и сожрал воронёнка, а после получил наказание от целого полчища ворон. Воспоминания навеяли лёгкую грусть, а после, когда мужчина задумался о том, говорить ли как именно он получал ту полудрёму, даже приуныл. И всё же рассказал.
Старик поцокал, рассказал, чем опасно такое пренебрежение к лекарству. Минут пять отчитывал Виктора за неосмотрительность и несерьёзность, а после, замолчав, назвал одно лекарство, которое доступно в любой аптеке и продаётся без рецепта. Виктор растерянно спросил:
– Что?
Старик повторил название, а после добавил:
– Думаешь, я не пробовал? Если ещё этих таблеток прикупить, а после, вместе с теми, что я тебе выдаю, да смешать со спиртным... вот тогда-то будет веселье!
В голосе старика послышалось нечто такое, что мужчина невольно вообразил старика в иной одежде, стоящем в окружение молодых девушек. Старик улыбался, а зрачки его предательски расширились, а в руках его было по крупному пакету с психотропными таблетками. С этих мыслей Виктора сбил сам старик, спросив:
– Так что же, жив он?
Волшебное очарование в один момент растаяло. Осталась только пустота и холод воспоминаний.
– Что? А... нет, не выжил.
Виктор ухмыльнулся, но ему было неприятно и горько признавать свою промашку.
– Я ведь поначалу думал, что мне это так... привиделось... как же, привиделось! – мужчина шумно выдохнул. – Перед самым уходом я видел, как на том самом месте лежали добела вычищенные, никому и даром не нужные кости... был человек и вот его не стало... Так глупо... так просто!
Виктор вновь замолчал, обдумывая и осмысливая слова, которые сами собой сорвались. Последние слова его удивили тем, что ярко отражали всё его негодование, вызванное тем случаем. Человек, да так просто, неожиданно смертен... это не могло уложиться в его уме, с этим не могло примириться само его естество. Жить, быть чем-то в жизни, а после раз... и всё кончено. Это ему даже тогда, лёжа на диване и глядя на белый потолок, казалось неправильным, этакой злой шуткой.
– Хорошо... – сказал психиатр, а после, спохватившись, поправился, – вернее плохо. Вся эта ситуация... так не должно происходить... не так должен оканчиваться путь человека. – старик поднялся на ноги и подошёл к проигрывателю. Пара движений, и музыка смолкла.
– Это очень печальный случай, – продолжил старик, вновь усевшись за свой рабочий стол. – И я могу понять твою печаль, но... неужели только этим и ограничилась прожитая тобой неделя? Не подумай, что я это считаю недостаточным, что этого мало, или ещё что-нибудь, – этого более чем достаточно, чтобы вогнать иного здорового человека в тяжёлую депрессию, но... тебя, мой милый друг, тяготит нечто иное, верно?
Виктор не ожидал подобных слов. Ему становилось заметно тяжелее думать о случившемся прежде. А уж когда смолкла музыка, то показалось, словно прорвало плотину и дурные мысли хлынули зловонным потоком, заполоняя голову и вытесняя всё прочее. Услышав слово «депрессия» Виктор ясно осознал, что и в самом деле он уже впал в депрессию.
Воспоминания раз за разом повторяли свой круг, перед мысленным взором проигрывался снова и снова тот фрагмент, когда на человека налетела стая ворон. Виктор как наяву видел человека, который размахивает руками, каркает на манер ворон и как у него к губам прилипло несколько чёрно-серых перьев.
На этот раз доктор не спешил отвлекать его от тягостных мыслей. Угадывал, что мужчина переживает не самые лучшие мысли и не мешал ему, вероятно, боясь сделать хуже. Он ведь всегда стремился облегчить участь и бремя Виктора прежде, так почему бы ему поступать теперь иначе?
Продолжая заплыв по тягостным и вязким воспоминания, Виктор неожиданно оказался лицом к лицу с той ситуацией, которая прежде его крепко подкосила. Он вновь услышал детский смех. Вновь увидел ту школьную форму и до блеска начищенные ботинки, улыбки на юных мордашках. Виктор вспомнил о самом болезненном, о том, что не смог дать им отпора, что даже не попытался взбрыкнуть, а терпеливо принял участь, на которую его обрекли старшие школьники.
«Биомусор, – прозвучал в голове насмешливый голос. – Отребье!»
Мужчина долго молчал. В очередной раз терзался, вернувшись к осознанию, как он слаб. Ему удалось забыться, уснув в хмельном угаре дома, прожив целый день ничем не напоминая себе о случившемся, но тут он вновь встретился со своей слабостью лицом к лицу. И это было невыносимо тягостно, болезненно и отвратительно.
Раз за разом мыслями он возвращался к тому случаю. Чувствовал ту боль, то унижение, переживал их вновь и вновь, но ничего, совершенно ничего не мог поделать. Как и тогда, как и прежде, когда к нему в дом вломились «блюстители порядка». По рукам пробежалась мелкая дрожь, ум обожгло гневом, а сам он подумал насчёт и первых, и вторых: «Ублюдки! Грёбанные ублюдки!»
Закрыв глаза, он оказался в небольшой и ярко освещённой комнатушке. Виктор был с одной стороны, а его обидчики, школьники и двое взрослых, с другой стороны. Он смотрел им в глаза и чувствовал в себе готовность разорвать их в клочья. Ему хотелось отбросить всякую человечность ради одного, – мести.
«Что я вам всем сделал? – спрашивал Виктор, обращаясь к обидчикам. – За что вы со мной так!»
Ему никто не отвечал. Перед ним были всё равно, что манекены, – похожи снаружи на тех выродков, но пусты внутри. И это его только больше разозлило. Он кричал на них, оскорблял, насмехался, а на глаза наворачивались слёзы. Его душило от досады, горя и злобы. И в какой-то момент он было кинулся на эти манекены, но его остановил голос задавший всего один-единственный вопрос:
– А в жизни хватит духу на них броситься?
Виктор даже не расслышал интонации и не узнал сам голос, но и этого хватило, чтобы образ помутнел, а после, в считанные мгновения, растаял. Виктор вновь уставился на белый потолок. Под спиной он ощущал мягкость привычного дивана, но... как же беспокойно билось сердце!
– Так что же было дальше? – спокойно, даже несколько равнодушно, спросил старик.
Виктор растерялся. Повернувшись на бок, он посмотрел на психиатра, который читал бумаги и делал в них какие-то пометки.
«Послышалось?» – спросил сам себя мужчина.
– Не подскажете, на чём я окончил рассказ?
Старик поправил на носу очки в роговой оправе и, не отрываясь от бумаг, напомнил мужчине о том, как он смолк на добрые полтора часа.
«Неужели так долго?» – удивляясь и даже ужасаясь, подумал Виктор, вспоминая видение.
Он довольно быстро, без лишних переживаний рассказал о случившемся. Избегал рассуждений и описания того, что так крепко его беспокоило. Попросту боялся вновь впасть в то страшное и депрессивное состояние, из которого он вновь чудом выбрался. Но не тут-то было!
Доктор начал расспрашивать мужчину о том, что тот думает о молодом поколении. Задавал разные наводящие вопросы, которые разжигали в уме Виктора костры печали и гнева. Он опять погружался в пучину отчаяния из-за своей слабости, гневался на свою не способность быть решительным и стойким. Тот страх, что сжимал его сердце, когда его избивали, теперь был всё равно, что клеймо раба, на которое он злился, но ничего не мог поделать.
– Считаешь ли ты уклад жизни, который нас окружает, правильным? – заговорил психолог, отложив бумаги и сняв очки. – Дети не имеют и малейшего уважения к старшим. А взрослые живут по принципу человек человеку волк.
– Нет, – твёрдо ответил Виктор.
– И я не считаю. Да только что мы можем сделать с целым миром? Ты, я, может кто-нибудь ещё, да переменить целый мир! Хе-хе, – грустно хохотнул он, – мы с тобой ничего не можем поделать... только примириться и терпеливо идти дорогой страданий и мучений. Ведь что есть наша жизнь, как не простое блуждание по горным тропам босиком, когда самый маленький камешек впивается в твою ногу, доставляет боль, когда вокруг нет ничего, кроме крупных и малых камней. Ты ищешь смысл, блуждая и страдая, а находишь только ещё большие мучения и переживания... и всё это только для того, чтобы однажды стать ничем... пропитанием для других!
Доктор щёлкнул несколько раз пальцами, привлекая внимание пациента.
– Ты когда-нибудь задумывался, для чего мы созданы? Для чего живём? Зачем нам вообще жить?
Виктор промолчал. Старик продолжил рассуждать:
– Вся наша жизнь, с первого её мгновения, – боль. Ты можешь это отрицать, ты можешь этому перечить и пытаться аргументировать всё волей богов... но внутри ты ведь понимаешь, что нет ни богов, ни смысла существования. Так зачем же ты живёшь? Тебе нравится страдать? Нет... не думаю. Тебе нравится быть мальчиком для битья? Нет... не думаю. Так зачем же ты живёшь... зачем?
Виктор вначале ожидал, что старик, помолчав, продолжит рассуждения, подскажет правильный ответ, но... психиатр молчал несколько томительно долгих минут, а после чуть нетерпеливее повторил вопрос:
– Зачем?
Виктор закрыл глаза, прислушиваясь к себе. Он размышлял о том, что услышал от доктора, вспоминал случившееся и неожиданно для самого себя выпалил ответ, который подсказала ему ещё не смолкшая злоба:
– Чтобы бороться! Я умру, несомненно, но я буду бороться до последнего. Пока дышу, могу бороться... пусть только даже одной мыслью, без результата, но... Пока я могу быть непримиримым с тем, что мне приходится страдать, с тем, что я однажды умру – я имею право на жизнь. И я это право теперь буду отстаивать всеми силами. Не буду просто идти горной тропой страданий... я буду искать способ избавиться от боли и мучений, а если потребуется, бороться!
Говорил он пламенно, с воодушевлением, но едва ли мог понять свои собственные слова хоть в малой доле. Это в нём говорила не утратившая силы молодость и горячность, та самая непримиримость. И, как он чувствовал, большего для жизни и смысла жизни, ему было не нужно.
Старик помолчал немного, а потом, поднявшись из-за стола, подошёл к книжному шкафу. Мягко касаясь кончиками узловатых пальцев, он пробежался по старым корешкам, – не спешил, задерживался у иных книг. Виктор видел его только в пол оборота, но и так было ясно, что большая часть этих книг у психолога вызывает яркие воспоминания, – на его лице долго не угасала мягкая полуулыбка.
Обратно за рабочий стол старик вернулся, держа в руках тяжёлый, объёмный том. Виктор попытался разглядеть название, даже чуть приподнялся на месте, но, ничего не смог разобрать. Старик с удивительной осторожностью и заботой положил книгу на стол, – словно не книгу положил, а грудного ребёнка, которого опасался пробудить от чуткого и внимательного сна.
Виктор наблюдал, как осторожно и неторопливо старческие и худые руки с тонкой кожей, проступающими венами, пролистывали книгу. Мужчина наблюдал за тем, как менялся прищур старика, когда тот бегло читал текст, как самым живейшим и удивительным образом морщинистое лицо обретает неуловимые, но такие узнаваемые, детские черты. Старик долго листал до нужной ему страницы, а Виктор также долго ожидал, наблюдая за живейшими преображениями в лице старика, – и будет великим вопросом, кому было интереснее, старику бегло читать памятные страницы или Виктору наблюдать за его реакцией.
– Ага, нашёл! – с придыханием сказал старик, водя пальцем по пожелтевшей странице, и про себя проговаривал читаемое.
Виктор не умел читать по губам. Просто заворожёно наблюдал и готовился услышать нечто удивительное, любопытное...
– Когда-то давно был такой городок – Зентолье. – начал старик, как будто бы только проснувшись и сбрасывая сонное оцепенение. – В этом городке жили самые разные люди. Там были и торговцы, и ремесленники, и строители... много кто там был. Был там и правитель, который считал себя сыном богов. Те боги были жестокими и суровыми. Им покланялись с удивительным раболепием, ведь боялись попросту выделиться, – так легко можно попасть им на глаза, а уж тогда... тогда твоя участь незавидна.
Старик закрыл книгу, и уже глядя Виктору в глаза, продолжил:
– Всякий, кто был лучше других становился жертвой в обрядах для того чтобы умилостивить богов. Но если не было тех, кто был лучше других, выбирали случайно... выпускали собаку с одной командой: «Найди достойного!» И собака всегда кого-нибудь, да находила... как бы горожане не пытались затаиться, или спрятаться, всё равно собака находила жертву.
Старик замолчал, выждал паузу, прежде чем продолжить.
– Знаешь ли ты, что за обряд такой был, который устраивал сам правитель городка известного как Зентолье? Это был настолько жестокий обряд, насколько невежественны были люди того времени.
Жертвам вырезали на лбу символ милости богов, а после, с криком правителя: «Да начнётся жатва!» Людей гнали прочь с улиц города, камнями, проклятьями и плетьми. Их гнали по тесным улочкам, ведь центральная и широкая улица – улица богов и их сына, туда не пускали жертв. И как по-твоему, был ли хоть один единственный случай, когда жертва сбегала из города?
Виктор подобрался. Он ожидал ободряющего ответа, а получил...
– Никогда и никто не сбегал с этого алтаря богов! Все они были обречены, когда им ритуальным ножом вырезали на лбу знаки милости богов.
И знаешь, что придумали люди, чтобы избежать такой участи? – старик впервые за время рассказа улыбнулся. – То было время, когда яды были в шаговой доступности. Было бы глупо не воспользоваться этим!
– Жертвы пытались бороться? – с нетвёрдой уверенностью и надеждой спросил Виктор.
– Боролись... боролись со своей жизнью. Ритуал окончился спустя считанные года после того, как первая жертва умудрилась отравиться без видимых средств. Никто так и не разгадал загадку, где первый смельчак, как и прочие, смог спрятать яд и без видимых средств отравиться. Никто не разгадал, кроме многих и многих жертв последовавших вслед за первым. Отравлялись, пока им ещё вырезали печати милости богов.
Виктор крепко так задумался, пытаясь понять, что же доктор хочет ему всем этим сказать. Но никак не получалось в этой бессмыслице угадать потаённое значение.
– А знаешь, что случилось после череды таких побегов от печати милости богов? – как-то неожиданно, со смешинкой в голосе, спросил старик. – Городок сам себя пожрал, – бунты, кровавые побоище на тесных улочках... люди отчаялись без милости богов, ведь и урожай пропадал, и скотина умирала... да. Сотни, тысячи смекалистых храбрецов уничтожили мерзкий городишко!
После этого они долго молчали. Старик вновь задал вопрос, как бы подводя итог:
– Как по-твоему, кто они, эти жертвы. Смельчаки или трусы?
Виктору было немного не по себе. Его злило то трусливое спасение, которое жители странного городка для себя избрали. Ему не нравилось подобное решение. И он твёрдо сказал:
– Даже если у меня на лбу эта самая печать... я не сдамся так просто!
Глава 13
Проснулся по будильнику и даже кое-как собрался. Присел на одну только минуточку, чтобы успокоить сбивчивое дыхание и шум в голове, да так и уснул – сидя в кресле. Проспал он несколько часов в не совсем удобном положении. И если при первом пробуждении, когда он ещё мог успеть придти на работу вовремя, ему было не хорошо и мутило, то второй раз проснувшись мужчина ощущал страшную ломоть во всём теле. Кости, казалось, промёрзли до основания, и не покидало здравое опасение, что они рассыпятся от малейшего напряжения. Каждое движение требовало небывалого усилия воли и концентрации ума. В горле пересохло так, словно Виктор не пил воды, по меньшей мере, сутки, а мысли... ох, как же тяжело удавалось использовать мысли!
О том чтобы доехать на автобусе до работы не могло быть и речи, ведь на свалку ездил только один автобус, – который отвозил и привозил рабочих. Виктору вновь пришлось тащиться на работу пешком. Делать подобное, в понедельник, когда солнышко уже припекает, – удовольствие весьма сомнительное. Одно выручало мужчину, он потратил несколько минут, – и так уж опоздал, пара минут ничего не изменит, – и набрал в пластиковую бутылку воды. Так и получилось, что Виктор, выйдя за черту города, часто прикладывался к бутылке с водой, шагая по дороге окружённой полями.
На свалку он пришёл порядочно измотавшись. Жара, не смотря на то, что Виктор выпил всю воду, доконала его. Мужчине казалось, что его мозг высох под палящим солнцем, а ноги прямо-таки заплетались. Но он пришёл. Пусть это было и тяжело, запоздало, но он всё равно пришёл! И к своему вялому удивлению не увидел никого, совершенно никого не было кроме него!
Со смутным и тихо подступившим чувством тревоги Виктор ходил по знакомому участку свалки. По различным приметным нагромождениям хлама он узнавал место, где приходилось прежде работать, но... почему же там никого не было? Поблуждав немного, Виктор решил заглянуть в небольшую каморку, куда натаскивали сдавать всякий хлам и где получали скромную и смехотворную оплату.
Вместо коморки Виктор нашёл скромное пепелище. Он сам не понимал зачем, просто так начал разгребать пепел ногами, – снимал верхний слой. Поглядывал то на небо, то себе под ноги. Виктор ничего не ожидал найти или понять, просто не знал, что в такой ситуации делать. И всё могло бы хорошо закончиться, плюнь он на всё да развернись и уйди назад, домой... но он задержался на пепелище, и этого оказалось достаточным чтобы...
– Нет, пожалуйста, не надо! – раздался необычно слезливый голос толстяка, который принимал дневные находки и выкупал их за твёрдую валюту. – Сжальтесь!
Виктор оглянулся и словно получил тяжёлый удар по голове, – ноги подогнулись, а мозг разболелся самым ужасным и скверным образом. Мужчина зажмурился. В ушах звенело, а во рту возник привкус крови.
Его никто не ударил, но боль была и именно что такая, как от тяжёлого удара! Мужчина слышал захлёбывающийся стон, но не мог открыть глаза. Он сжимал руки, что было сил, словно это могло ему как-то помочь.
– Гори, – сказал спокойный и знакомый Виктору голос.
Вокруг начал трещать огонь. В ноздри ударил удушливый запах палёной плоти. И Виктор услышал истошный крик толстяка, который был совсем рядом. Хлопнула дверь. Виктор с трудом раскрыл глаза, но тут же закрыл их, – дым ощутимо резанул по глазам. То, что за какое-то мгновение успел увидеть, он пытался осознать всего пару мгновений, прежде чем ринулся к входной двери, спасаясь от обжигающего жара. И он явственно запомнил чувство, как выставленные перед собой руки наткнулись на дверь. Запомнил чувство жара и того, как подгорали его длинные, спутанные волосы.
Повалившись на мусор, Виктор заходился кашлем. Вокруг вновь был жаркий день, но не такой жаркий, как только что был на пепелище. Виктор совершенно забыл, что каморка сгорела до его прихода. В груди беспокойно колотило сердце, он раскрыл глаза и посмотрел туда, где слышался истошный крик. Одно мгновение, всего одно мгновение он видел каморку, полностью объятую пламенем, а после... раз, и вновь просто пепелище.
«Что за бред тут происходит?» – тяжело дыша, подумал он. «Что за грёбанное издевательство!»
Ему не верилось в то, что это могло происходить на самом деле, – слишком не правдоподобно. Настолько это выглядело неправдоподобно, что легче и проще было поверить в злой розыгрыш.
Утирая холодный пот, Виктор поднялся на ноги. Он ожидал, что сейчас на него обрушиться злой и насмешливый смех. Он был к этому морально готов. Собрался с духом и ждал, свирепым взглядом окидывая округу. Но никто не спешил уверять, что это и в самом деле было шуткой. В принципе никто не спешил ни убеждать его, ни разубеждать. Никого вокруг не было, только он один. И это уже начинало беспокоить и пугать.
– Да что тут происходит? – зло сказал он, а после и вовсе крикнул. – Что это за шуточки-то такие, твари!
Ответом ему было лёгкое дуновение ветра и шелест мусорных пакетов.
По небу плыли пышные облака, солнце светило и всему миру не было дела до его переживаний.
Пнув какой-то хлам, так удачно лежавший рядом и запнув его далеко-далеко, Виктор проорал что было сил:
– Ублюдки, да чтоб вам всем провалиться!
И опаляемый не шуточной злобой, Виктор пошёл обратно, домой, не беспокоясь и не думая ни о чём. Его всё ещё колотило от того стресса, который он недавно пережил.
***
Ещё по дороге домой случилась малоприятная неожиданность. Виктор успокаивал себя привычным средством, – горстью таблеток. Запить их было нечем, и он просто их пережевал. И когда сердце перестало бешено колотить, а мысли раз за разом возвращаться к случившемуся на свалке, Виктора скрутило от боли в груди. Он упал на обочину дороги и не мог сделать одного единственного вдоха. Глаза испуганно глядели перед собой ища какого-нибудь спасения. В голове нарастало напряжение и стук в висках. Когда в глазах начинало темнеть, лёгкие скрутило от боли и с ужаснейшим, скверным кашлем Виктор выплёвывал перед собой сгустки крови.
Долго он не мог восстановиться. Ушло много времени, чтобы совладать с последствиями неожиданно нагрянувшей боли и удушья. Домой он уже не шёл, а влачился. Ещё несколько раз у него начинался кашель с кровохарканием, – больше не валился без сил, но приятного всё равно не было, только боль и страдания.
Так домой он вернулся с совершено убитым настроением. Желал только одного, – добраться до дивана и забыться сном. Ни пить, ни есть, ни чего-либо ещё он не желал, только спать. Так он и поступил, перешагнув порог дома, – дотащился до дивана и рухнул без сил на старый, скрипучий диван.
Проснулся он уже в кромешной темноте от тяжёлого и напористого стука в дверь. Кто-то явно хотел видеть Виктора и не имел ни малейшего желания отступиться. Кто-то, кто точно знал, что он дома... кто-то... Думать мужчина не мог, слишком уж тяжёлая у него была голова после пробуждения. Да и пить хотелось. Рассудив, что: «Им надо, пусть подождут!» – поплёлся на кухню и вдоволь напился воды. За это время, пока он дополз до кухни и долго-долго пил, в дверь не переставали долбиться. И это уже несколько настораживало Виктора.
По дороге до двери у него вновь начался кашель с кровохарканием. Он медленно продвигался в темноте своего жилья, опирался руками на стены и редкую мебель. Неожиданно накрыл кашель с болью, которая раздирала грудь и верхнюю часть живота. Он закрыл рот рукой из одной только старой привычки, – чувство собственной крови на своих же руках... это порядочно его взбудоражило. Он ощущал запах крови, чувствовал её тепло... и понимал, что жизнь уже всеми силами пытается покинуть его тело. Там, в дороге, он об этом и не подумал, а теперь... теперь порядочно так задумался, остановившись и больше не замечая тяжёлого стука в находившуюся уже рядом дверь. Он почти дошёл до двери, но непонимающе вытаращился на руку, едва имея возможность разглядеть собственную кровь.
Как это странно осознавать, что ты стал очень близок к тому чтобы умереть, когда прежде даже не замечал для этого предпосылок. Тяжело осознать, что смерть рядом. И Виктор никак не мог взять в толк, что с его организмом и здоровьем всё очень и очень плохо. Он просто пытался понять, что случилось не так, но... мысли о крови сбивали с толку. Страх неожиданно разжёг злобу на ломившихся в его дверь.
– Хватит барабанить, уроды! – скрипучим голосом, рявкнул он. – Проваливайте на хрен, твари!
Стук не прекратился. Напротив, с той стороны стали бить в дверь заметно быстрее, старательнее. И это злило. Каждый удар в дверь отзывался в мозгу Виктора. Он уже забыл и о крови на своей руке, и о подкравшемся страхе, лишь раздражение имело значение, росло и ширилось в его сердце.
– Да проваливайте вы на хрен, сволочи поганые! – рычал Виктор, приближаясь к двери. – Чего надо, выродки паршивые, а? – продолжал орать он, открывая дверь. – Чего надо! – крикнул он в лица гостей прежде, чем понял, кто находится на его пороге.
– И тебе не болеть, – буднично сказал свиноподобный полицейский со жвалами на голове. – Ну что, доигрался, гнида? – добавил со злобой он, распахивая дверь твёрдой и крепкой рукой. – Доигрался! – повторил он, хватая Виктора за глотку и с разбега впечатывая в стену.
Вслед за толстым вошёл худой полицейский. Он, как и прежде, был спокоен и равнодушен. Не торопливо шагал по прихожей, в то время как толстяк щёлкал жвалами над головой Виктора.
– Обыщи тут всё! – рявкнул толстяк не оборачиваясь.
– А то я не знаю, – спокойно ответил худой полицейский. – Делай своё дело и не отвлекай меня от мое...го. – худой полицейский замер у шкафа в котором находились баночки с таблетками, они были за стеклянными дверцами. – А это у нас что? – проговорил он себе под нос, ни к кому не обращаясь.
– Что там? – уже оглянувшись, спросил толстяк.
– Делай своё дело, – ответил худой, – не мешай мне делать своё.
Худой полицейский пристально проглядел надписи на баночках, встряхнул их, прислушиваясь к шуму. На его лице неожиданно возникла широкая улыбка. Парой движений он свинтил крышку с баночки и закинулся сразу пятью таблетками, после вытащил из внутреннего кармана полицейской формы армейскую флягу и сделал несколько больших глотков. Протянул:
