Текст книги "Машина путает след. Дневник следователя. Последняя встреча. Повести"

Автор книги: Михаил Гребенюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

Передо мной лежит пожелтевшая от времени записная книжка. Я перелистываю ее страницы, исписанные мелким скупым почерком. Потом, закурив, долго сижу на балконе, глядя на площадь, по которой, словно муравьи, снуют люди. Мне хочется встать и пойти к ним. В сутолоке и шуме быстрее забывается горе.

Раннее утро. Солнце, поднявшись над зданием педагогического института, залило зелень, окружившую памятник Фрунзе, желтым слепящим светом. Троллейбусы и автобусы, переполненные горожанами, неторопливо плывут по улице. В воздухе висит тихий деловой гул, похожий на шум большого улья. Легкий ветер играет молодой листвой деревьев, разбросанных внизу около дома. Асфальт, только что политый водой, блестя, уходит в обе стороны широкой зеркальной лентой.

Не могу сказать, сколько времени я просидел в это утро один на балконе, не в силах отогнать от себя воспоминания, Я думал о Наташе Бельской. Снова она приходила ко мне – по-прежнему красивая и удивительная… На ее губах дрожала ласковая улыбка, в глазах горел упрек: мне казалось, что она осуждала мое чувство.

С тех пор, как мы последний раз беседовали с нею, прошло три с половиною года. Дело о четверти миллиона, в котором она особенно проявила себя, было давно закончено – преступники сели на скамью подсудимых. Возвращаясь к нему сегодня, я как бы переживаю прошлое, встречаю Наташу и вместе с ней испытываю огорчения и радости. Мне чудится, что мы идем в будущее одной тропой… Наташа не рассердилась бы на меня за такое желание. Ведь это только мысль… Она не оскорбит память о человеке…

Эту историю я начну с сообщения Наташи о пропаже вещей из квартиры сестер Рахмановых…

Кумрихон и Наргуль по характеру и внешнему виду были различны так же, как небо с землей. Сосед Рахмановых, достопочтенный Хасилот-бобо, говорил, что в сестрах живут два дьявола: один – злой, как бешеная собака, другой глупый, как осел. При этом Хасилот-бобо, если сестры были у него, косил глаза в сторону Кумрихон – это в ней, по его мнению, был злой демон.

Мнения Хасилота-бобо, между прочим, придерживался и брат сестер – Уйгун, которого за сварливый и вспыльчивый нрав в переулке звали «Барсом». «Эти бездельницы, – обычно говорил он своим друзьям, – когда-нибудь сведут меня с ума или посадят в тюрьму».

Он, кажется не ошибся…

Поздно вечером у дома Рахмановых остановилась легковая автомашина. Из нее вышли Уйгун и Шермат – друг Уйгуна, пьяница и задира. Сказав шоферу, чтобы он поджидал, они вынули из багажника два тяжелых чемодана и зашли в дом.

Кумрихон и Наргуль еще не спали – сестры только что вернулись из театра и теперь пили чай.

– Полуночницы, – пьяно прохрипел Уйгун.

– Если ишак кричит, не обращай на него внимания, – зло отозвалась Кумрихон.

– Сестра, что ты! – сказала Наргуль. При посторонних она была тиха и застенчива.

– Отвяжись, – встала Кумрихон. – Нализался?!. Что это? – Она указала на чемоданы. – Опять со склада?.. Ох, Уйгун, гляди: попадешь волку в зубы – завоешь!..

– Молчи! – огрызнулся Уйгун. – Совет бабы страшнее укуса ядовитой змеи.

– Уши мои ликуют, когда слышат твои слова, – склонился Шермат перед Уйгуном. – Бери деньги и пойдем.

Уйгун поставил чемоданы под кровать, достал из ящика пачку пятидесятирублевых купюр и, небрежно положив в карман, кивнул головой Шермату.

– Идем!

Оставшись одни, сестры долгое время сидели молча: одна – за столом, другая – в углу комнаты, на кушетке, покрытой толстым ковром. Мысли сестер текли подобно двум ручьям: бурному и спокойному. Они думали о брате, понять которого было так же трудно, как отгадать, что хранилось в сундуках дедушки Хасилота-бобо.

– Наргуль, – наконец, позвала Кумрихон.

– Ну, – отозвалась Наргуль.

– Давай посмотрим чемоданы.

– Не надо! – вскочила Наргуль, – Уйгун убьет!..

– Он не узнает.

Кумрихон открыла первый чемодан и отскочила в сторону: в нем аккуратно были сложены золотые и серебряные вещи.

Утром следующего дня в дежурную комнату управления милиции города несмело вошла невысокая девушка. Поздоровавшись с офицерами, она вдруг упала на стул и громко разрыдалась.

– Что с вами? – подавая стакан с водой, спросил дежурный.

Девушка очевидно не поняла его, взяв стакан, она пристально, не шелохнувшись, несколько секунд глядела в окно.

– Вас кто-нибудь обидел? – нарушил молчание помощник ответственного дежурного.

– Нас обокрали, – проговорила, наконец, девушка.

– Что у вас украли?

– Не знаю… Ничего не знаю, – она встала: ее глаза высохли, над переносицей легла тугая коричневая складка. – Пропали чемоданы брата…

– Ну, стоит ли из-за этого расстраиваться, – радуясь перемене девушки, участливо сказал офицер.

– Да что вы! – крикнула она. – В чемоданах были золотые часы и браслеты… Он работает в кишлаке… в магазине… Вчера приехал в Ташкент… Все получил на складе…

Это была Наргуль.

На место происшествия выехали работники уголовного розыска города: старший оперуполномоченный Исмаилов, оперуполномоченный Курбанов, проводник служебно-розыскной собаки Терещенко, эксперт НТО Чеботарев; к ним через четверть часа присоединились сотрудники отдела милиции старший оперуполномоченный Зафар и участковый уполномоченный Каримов.

Соседи Рахмановых, главным образом ребятишки, кольцом окружили дом и говорили о краже. Хасилот-бобо стоял в глубине двора с племянницами и, покачивая бородой, беспрерывно цокал языком. Уйгуна дома не было – ходили слухи, что он находился в вытрезвителе вместе с Шерматом.

Подобрав понятых, майор Исмаилов приказал приступить к осмотру квартиры.

Первыми к пролому, сделанному в стене дома, подошли проводник служебно-розыскной собаки Терещенко и эксперт Чеботарев.

Черная, поджарая овчарка Альма, которой Терещенко дал окурок папиросы, найденный у пролома, неторопливо обнюхав землю, виновато завиляла хвостом, Потом, когда прошли в комнату, она вдруг натянула поводок и ощетинилась, увидев в дверях сестер: Кумрихон и Наргуль.

– Твоя собака может найти только кусок баранины, – сказал Исмаилов.

Приступили к изучению пролома. Почти у всех создалось впечатление, что он сделан из комнаты, словно преступники вошли в дом и оттуда стали разбирать стену. Глина и кирпич были разбросаны по комнате, на улице обнаружили только несколько осколков.

– Налицо факт симуляции, – констатировал майор.

Тщательный осмотр квартиры и двора ничего нового не дал. Из вещей сестер пропали костюм Кумрихон и три пары капроновых чулок Наргуль.

Соседей допрашивали капитан Зафар и участковый уполномоченный Каримов. Все считали, что Рахмановы жили дружно. Частые стычки между сестрами и братом они объясняли горячностью молодых людей, особенно Кумрихон и Уйгуна. Хасилот-бобо сказал, что во всей махалле не найти таких родственников – «аллах влил в них свою кровь. Они добры и послушны».

С мнением соседей, в том числе, и Хасилота-бобо не согласился дальний родственник Рахмановых – Абдулла Талипов. Вертя большелобой гривастой головой, он не спеша говорил капитану Зафару, сидевшему у стола с младшим лейтенантом Каримовым:

– Я знаю этих людей давно. Они способны ка все. Уйгун был в тюрьме. Кумрихон – жена преступника. Ее муж сидит. Наргуль такая же… Яблоко падает недалеко от дерева… У этой укрощенной хищницы – сердце змеи.

Слова Талипова заинтересовали капитана Зафара больше, чем сообщения соседей. Имея за плечами немалый оперативный опыт, он понял, что Абдулла неспроста так отзывался о своих родственниках: между ними наверняка пробежала черная кошка…

На этом рассказ Наташи оборвался. Она взяла со стола два разноцветных карандаша и, не глядя на меня, завертела в пальцах. Я едва удержался, чтобы не рассмеяться: она копировала своего начальника. Корнилов тоже брал в руки карандаши и «играл» ими, не обращая внимания на собеседника.

Некоторое время мы молчали. Лучи солнца, проникнув сквозь листву дерева, прильнувшего к окну, купались в Наташиных волосах, скрывая от меня ее лицо. За стеной уже несколько минут стучала машинка, и бубнил мужской голос. С улицы доносились «вздохи» паровоза – отдел милиции находился недалеко от железнодорожного полотна.

– Что же произошло дальше? – заметив на себе взгляд Наташи, торопливо спросил я. Мне, не знаю почему, стало неловко и вместе с тем радостно. – Ты остановилась на самом интересном месте.

– Что произошло дальше? – принялась она снова за карандаши. – Майор Исмаилов и капитан Зафар, приехав в управление, доложили Розыкову о результатах осмотра места происшествия и о своих заключениях. Противоречивые мнения оперативников не понравились ему, и он послал за мной.

– Твои способности, Наташа обращают на себя внимание начальства, – заметил я. – Ты становишься популярным следователем.

– Полковник не имел в виду мои способности или, как ты пошутил, мою популярность, – нахмурилась Наташа. – Преступление было совершено на территории, которую обслуживает наш отдел. Это обязывало нас, в первую очередь, Игоря Владимировича и меня, быть с теми, кто начал распутывать узел.

В кабинет, постучав, вошел офицер милиции, в котором я без труда узнал капитана Глыбу, Кивнув мне головой, он приложил руку к козырьку фуражки и вытянулся перед Наташей.

– Товарищ лейтенант, вас вызывает к телефону полковник Розыков.

Вскоре мы сидели в милицейской машине. «Победа» быстро скользила по асфальту, обгоняя автобусы и троллейбусы. Ветер, врывавшийся в кабину, обжигал нас горячим воздухом – стоял июль, самый жаркий месяц в Ташкенте.

– Сейчас я познакомлю тебя с полковником, – прошептала Наташа.

Я взглянул в ее глаза. Они горели радостным огнем. Мне казалось, что Наташа говорила о чем-то про себя. Невольно я пододвинулся к ней и протянул руку к ее ладони. Она секунду молча смотрела на меня, потом вдруг засмеялась и сказала не то мне, не то шоферу – молодому краснощекому узбеку, лихо крутившему баранку:

– Как хорошо!..

Во дворе управления милиции, где мы оказались через несколько минут, моя спутница снова стала суровой и деловой. Я узнал, что полковник Розыков, разговаривая вчера с нею, потребовал ускорить раскрытие преступления, что в этот же вечер она побывала в доме Рахмановых и собрала некоторые сведения, проливающие свет на кражу. Сейчас, Наташа должна была изложить свою точку зрения на дело.

Совещание затягивалось.

Это был неравный бой. Временами он прерывался глубокой нервной тишиной, временами в кабинете слышался взрыв голосов – люди ожесточенно спорили.

Особенно горячился майор Исмаилов. Слушая его, я вспомнил первую встречу с Наташей и ее рассказ о преступниках, возглавляемых Скорпионом. В то время Исмаилов немало попортил крови Розыкову своей невыдержанностью.

Более спокойно вел себя капитан Зафар. Он внимательно до конца выслушивал товарищей и, откашлявшись, неторопливо разрушал все, что уже казалось неопровержимым. Большинство присутствовавших, в том числе и Наташа, относилось к нему с большим уважением и слушало внимательно.

В самой Наташе я видел как бы двух людей: одного трезвого и умного, другого – необычайно вспыльчивого к дерзкого. Она умела вовремя подпустить шпильку и капитану Зафару и майору Исмаилову. Ее голос звучал то несмело, то властно и дерзко. Все в ее словах и действиях было продумано и взвешено – все говорило о ее зрелости и силе.

На совещании присутствовал еще оперуполномоченный Курбанов. Его я встречал всего второй раз, но хорошо помнил. Он ничего не утверждал, ничего не доказывал. В нем было что-то и от майора Исмаилова, и от лейтенанта Седых, Он был скользок и изворотлив, как угорь. Его небольшие, глубоко сидевшие глаза, отливали сталью, когда кто-нибудь опровергал доводы старшего оперуполномоченного ОУР; они становились масляными, если начинал говорить полковник Розыков. От его манеры щуриться и беспрерывно покашливать в кулак, сквозило чем-то гаденьким и пошлым, и я никак не мог понять, каким образом такие люди оказываются в милиции, да еще в уголовном розыске?

Самым настойчивым, как всегда, был майор Исмаилов.

Он убеждал, что работники ОУР столкнулись со случаем грубой симуляции. К этому выводу его привели факты.

Кража была совершена, когда в комнате никого не было. Сестры, по заверению Кумрихон, спали на улице. Брат проводил время в городе с Шерматом. Никто – ни близкие, ни соседи – не знал, что в доме хранился ценный товар. Инициатором преступления оказалась Кумрихон. План у нее созрел еще вечером. Поэтому она и настояла на том, чтобы ночевать во дворе.

Когда Наргуль уснула, она вооружилась киркой и лопатой. зашла в дом и стала пробивать стену. Потом, взяв чемоданы и некоторые вещи, в том числе и капроновые чулки, вышла на улицу и передала все это сообщнику.

– Я уверен в этом, – настаивал майор. – У меня есть веские улики.

– Какие? – поинтересовался полковник. По-видимому, он считал Исмаилова неплохим оперативником.

«Вескими уликами» оказались отпечатки следов пальцев Кумрихон, найденные на ручке кетменя, которым был сделан пролом в стене. Кроме того, розыскная собака, взяв след, привела проводника к… Кумрихон.

– Товарищ капитан, – обратился полковник к старшему оперуполномоченному капитану Зафару, – что вы можете сказать по этому поводу.

Капитан Зафар пожал плечами. Он не верил в версию майора Исмаилова. Ценности, хранящиеся в чемоданах, взяли другие люди. Может быть, предположил капитан, в похищении участвовал Абдулла Талипов – родственник Рахмановых. Уж слишком неодобрительно отзывался он о сестрах и Уйгуне.

Не внушал доверия сам Уйгун Рахманов. Не случайно в эту ночь он ушел из дому.

Эти соображения капитан Зафар высказал мне после совещания. Сейчас же, когда к нему обратился с вопросом полковник Розыков, он сказал совсем не о том, о чем думал. Доводы майора Исмаилова сбили его с толку.

– Мне кажется, надо попробовать эту версию…

– Не попробовать, а взять за основу, – поддержал оперуполномоченный Курбанов.

Полковник посмотрел на Наташу. Его большие умные глаза словно спрашивали: «Ну, что скажешь ты? Кто из оперативников прав: майор или капитан?» Наташа – может быть, мне это только показалось – склонила голову и взглядом ответила: «Никто!» Он откинулся на спинку стула.

– Товарищ Бельская, у вас будут вопросы к товарищам?

– Будут… Я хочу знать, – сказала Наташа, – что они думают о яичной скорлупе, обнаруженной на кухонном столе у Рахмановых?

Ответил майор Исмаилов:

– После ухода Уйгуна и Шермата Наргуль решила поужинать. Она съела немного колбасы и выпила сырое яйцо…

– Одно?

– Яйцо? Да.

– Это сообщила вам Наргуль?

– Нет, Кумрихон.

Наташа села:

– У меня больше нет вопросов.

– Вы нам ничего не скажете? – поинтересовался полковник.

– Нет.

– Товарищ Исмаилов, – постучал Розыков карандашом по столу, – займитесь поисками преступников. У вас имеются кое-какие улики – опирайтесь на них. Свою гипотезу пока отбросьте… Ты знаешь, – дружески посоветовал он, – в нашем деле нет ничего вреднее гипотез: они могут вывести на ложный путь. Потом колдуй. Для нас ясно одно: произошла кража. Кто преступник – пока неизвестно. Сестер надо допросить, но осторожно… Уйгуна вызовете ко мне… В общем, действуйте!..

Офицеры встали. Меня и Наташу полковник попросил остаться. Он внезапно изменился. С его круглого мускулистого лица исчезли морщины. Две глубокие складки темневшие над переносицей, стали едва заметными. В глазах засветились теплые огоньки.

– Так о чем же вы хотите писать? – после продолжительной паузы спросил меня полковник.

Я вытянулся: служба в армии приучила меня к дисциплине.

– Разрешите написать о «Деле Рахмановых»?

– Дело еще не закончено, возьмите что-нибудь другое, – улыбнулся полковник.

– Мне бы хотелось именно это, – повторил я.

– Ну что ж, не возражаю, – серьезно сказал он. – Я говорил о вас майору Исмаилову. Зайдите к нему через неделю.

– Через неделю? – искренне огорчился я.

– Якуб Розыкович, разрешите ему участвовать в розыске преступников? – встала рядом со мной Наташа.

– Это опасно, – задумался полковник. – Впрочем, – оживился он тут же, – игра стоит свеч. О милиции надо писать правду. Идите к майору и скажите, что я включил вас в оперативную группу.

– Благодарю вас, – обрадовался я. – До свидания.

Розыков протянул руку:

– Всего хорошего.

Уже за порогом кабинета я услышал слова полковника:

– Ну, а с вами, товарищ лейтенант, у меня будет такой разговор…

Майор Исмаилов поднял телефонную трубку:

– Дайте гараж… Говорит Исмаилов… Пришлите к подъезду машину… Так, та-ак, значит, вы – журналист! – Он посмотрел на меня. – Хорошо… Ты увидишь, как мы закончим это дело. Можно такую вещицу написать, что ахнешь. В историю войдешь. Милиция, брат, не спит.

Я сказал, что постараюсь сделать все, что от меня зависит.

– Только ты, – поднял палец майор, – пиши объективно, не копайся в недостатках, это ни к чему. Надо прививать у граждан любовь к милиции. Сделай так, чтобы, прочитав твою книгу, можно было сказать: «Вот люди!..» Ты меня понял? – Он пустил в потолок кольцо дыма. – У нас не каждый сможет работать. Тут, брат, нужны смелость и ум… Иногда бывают такие дела, что голова трещит. Уравнение со многими неизвестными… С математикой знаком?

В машине, в которой мы вскоре ехали по городу, майор достал позолоченный портсигар, закурил, потом подмигнув мне, зачем-то переложил из кармана в карман пистолет. Я отодвинулся к дверце и посмотрел в боковое окно. Мне хотелось посидеть молча, освоиться с новыми для меня ощущениями.

– Сейчас ты поймешь, что значит допрос, – громко сказал Исмаилов. – Я буду говорить с сестрами. Они у меня вот тут, – показал он на папку, которую держал на коленях – Так поверну дело, что все сразу станет ясным…

– Скажите, – спросил я, – почему Уйгун поступил так легкомысленно? Ведь он знал, что государственные ценности нельзя хранить дома!

– Один человек об этом говорит так, – повернулся ко мне майор. – Уйгун сделал это, чтобы дать возможность своим близким овладеть золотом… Неплохо придумано, не правда ли?.. Что ты об этом скажешь?

– Вы имеете в виду предположение капитана Зафара?

– Разве ты с ним знаком?

– Мне о нем рассказывала Бельская.

– Наташа. – В голосе майора я уловил теплоту. – Ты – журналист… Прикинь, мог ли Уйгун сделать это?

– Не знаю, – искренне сказал я.

– Не мог, – ответил майор. – За вещи, полученные со склада, отвечает он и никто больше! Если золото не найдется – ему придется сесть за решетку.

– Тогда, может быть, надо проверить Шермата?

– Уже проверяем… Этот человек у многих вызывает подозрение. – Майор выглянул в окно. – Как говорят: время покажет, кто прав, кто виноват… Сейчас Кумрихон сообщит нам кое-что…

Мы сидели в большой светлой комнате. Майор, постукивая мундштуком папиросы по столу, неторопливо задавал вопросы. Сестры отвечали живо, обмениваясь дружескими взглядами, словно перед ними был не представитель уголовного розыска, а старый знакомый, друг семьи.

«Ничего у него не выйдет, – думал я о майоре. – Кто решится воровать вещи в собственном доме? Притом, вещи, принадлежащие собственному брату и за которые ему придется отвечать».

На улице поднимался ветер. За окном упало дерево. Я вздрогнул. Неожиданный звук почему-то вызвал во мне иной ход мыслей. И то, что делал сейчас майор показалось ненужным. Я вырвал из блокнота лист бумаги и, боясь, что меня может кто-нибудь опередить, написал косым торопливым почерком: «Надо узнать, где сейчас находится муж Кумрихон. Может быть, он сбежал из заключения?»

Я подумал, что Кумрихон действовала вместе с ним – для меня, штатского до мозга костей, эта мысль была равносильна открытию Ньютоном закона всемирного тяготения.

Майор, прочитав записку, которую я передал ему, не стесняясь сестер, посмотрел на меня так, будто видел впервые.

– Гмм… – дотрагиваясь до подбородка, не сразу отозвался он. – Наргуль! – В его голосе я услышал насмешливые нотки. – Наргуль, приготовь, пожалуйста, чаю. Этот товарищ, – указал он на меня, – хочет пить…

– Да, да, – не давая себе отчета в том, что произошло, торопливо сказал я, – если можно, дайте, пожалуйста, чашку чая.

Наргуль вышла. Майор, пододвинув стул к Кумрихон, спросил:

– Значит, брат расстроен?

– Расстроен? – вспыхнула Кумрихон. – Очень расстроен…

– Да… – задумался майор. – Такое не с каждым может случиться! Не зря говорят: знал бы где упасть – соломки бы подостлал. – Он указал на стену, в которой был пролом. – Уже заделали? Как будто ничего и не произошло… Твоя работа?

Кумрихон вздохнула:

– Моя.

– Наргуль не помогала?

– Помогала.

– Почему же ты ночью не приглашала ее?

– Что?!

– Я говорю, почему ты ночью делала пролом одна? Наргуль могла бы помочь тебе!

Майор хвастался не зря: он, действительно, повернул «дело так, что все стало ясным». Кумрихон закинула голову назад и, закрыв лицо руками, застыла в оцепенении. На минуту в комнате наступила тишина, слышно было только как Наргуль гремела на кухне посудой.

Развязка, наступившая так внезапно и просто, разочаровала меня. Я хотел, чтобы следствие затянулось на неделю или на две. Тогда можно было бы написать кое-что в газету. Ну что это за дело, думал я, никакой романтики и опасности. Пришел, увидел, победил…

– Вы плохо «работали», гражданка Рахманова, – сказал Исмаилов, поднимаясь. – Следы пальцев, обнаруженных на ручке кетменя, выдали вас и, вашего соучастника – Мамасадыка Джангирова… Теперь вам остается одно: сказать, где находятся чемоданы.

Кумрихон ничего не ответила: она даже не пошевельнулась, словно не слышала слов майора. Ее волнение выдавали только пальцы рук. Они судорожно сжимали край скатерти. На запястьях выступили тугие темно-синие жилы.

Наргуль зашла в комнату через несколько минут. Поставив на стол поднос с чаем и сладостями и пригласив нас за стол, она посмотрела на Кумрихон.

Майор подмигнул мне. Я понял: сейчас произойдет то главное, что поможет ему завершить дело.

– Кумрихон, что с тобой?! – встревожилась Наргуль.

– Не надо спрашивать, – ответил за женщину майор. – Она сказала, что взяла чемоданы брата… Ей стыдно разговаривать с тобой… Наргуль…

Тут произошло нечто невероятное. Наргуль соскочила со стула и, подбежав к майору, уперла руки в бедра и презрительно фыркнула. Ее небольшие бесцветные глаза вдруг загорелись таким злым огнем, что, казалось, испепелят Исмаилова.

– Неправда!.. Да как вы смели?! – не меняя позы, крикнула она. – Какой вы…

– Ну-ну, договаривай: какой? – бросил майор. Он с интересом следил за девушкой. – Какой, Наргуль?

– Никакой! – грубо, по-мужски сказала она, потом, подбежав к Кумрихон, участливо спросила: – Что они сделали с тобой, сестра? Почему ты так расстроена? Скажи, не терзай мое сердце! Ты у меня одна.

Женщина продолжала сидеть молча. Руки ее по-прежнему сжимали край скатерти. Она не понимала того, что говорила сестра.

– Ну, Кумрихон, что же ты молчишь? Покажи мне свое лицо, я хочу знать правду… Помнишь маму? Она всегда говорила, чтобы мы были честными.

– Оставь ее, Наргуль. – встал майор Исмаилов. – Дай сестре пережить несчастье.

– Значит, Кумрихон, это ты? – несмело спросила Наргуль.

– Ах, Наргуль, Наргуль, – наконец проговорила Кумрихон. – Как все глупо, Наргуль… Если б ты только знала, что у меня на сердце… Во всем виновен Мамасадык…

В то время, как майор Исмаилов. пожинал плоды своей первой победы, капитан Зафар все больше и больше разочаровывался в собственной версии. Вчерашние предположения и расчеты лопались, как мыльные пузыри. Для него наступил такой момент, когда человек перестает верить в самого себя – становится беспомощным.

Сейчас, слушая болтовню майора Исмаилова, капитан досадливо морщился. Я заметил, что ему было стыдно смотреть на меня, хотя я, как умел, старался подбодрить его. Мне, откровенно говоря, не все нравилось в действиях Исмаилова. Я не мог смириться с молчаливым признанием Кумрихон: в ее нервных поступках было что-то насильственное. Что же удалось узнать капитану Зафару? – Вот познакомьтесь, – сказал Зафар, подавая мне желтую картонную папку. – Тут мои сведения о Шермате и Уйгуне… Через двадцать минут, – он посмотрел на часы, – Уйгун придет сюда… Вам надо познакомиться с его прошлым – так будет легче слушать допрос…

Юность Уйгуна Рахманова совпала с большими событиями в жизни нашей Родины. Разбив гитлеровцев, страна приступила к мирному строительству. Юноши и девушки самых различных профессий и национальностей, по зову комсомола, шли туда, где особенно нужны были рабочие руки. Недосыпая, а зачастую и недоедая, они делали все, чтобы приблизить светлое завтра. Уйгун пользовался, созданными чужими руками благами, но сам трудиться не хотел. Следуя примеру отца, он проводил время в развлечениях и пьянках.

– Смысл жизни в наслаждении, – говорил Уйгун своим приятелям.

С трудом окончив среднюю школу, он с головой окунулся в «море великолепных удовольствий». На этом «веселом пути» судьба столкнула его с квартирными ворами Косым Зайцем и Волком. Они научили его своему воровскому мастерству и стали «гастролировать» по трамваям и троллейбусам города.

– Главное в нашей работе – ловкость рук, – поучал Уйгуна главарь группы. – Через несколько месяцев мы с тобой станем самыми уважаемыми людьми, понял? Мы завоюем всех девочек!..

Предсказания Волка не оправдались. Вскоре группа была задержана при ограблении квартиры профессора Быкова, и воров привлекли к уголовной ответственности.

Уйгун пал духом. Очутившись в лагере, он по целым дням ни с кем не разговаривал. В сердце вкралась тоска, хотелось сделать что-нибудь необыкновенное, чтобы перевернуть все вверх ногами – себя, свое прошлое, своих друзей.

Это «необыкновенное» пришло само. Правительство издало Указ об амнистии.

Первые дни на воле показались Уйгуну страшно короткими и чудовищно однообразными. Он помышлял начать честную жизнь, но не делал никаких шагов для осуществления своих намерений. Тут-то и понадобился небольшой толчок, чтобы колеблющийся Уйгун снова «упал». Таким толчком оказалась новая встреча с Волком. Друзья быстро нашли общий язык и уже наметили план действий. Однако случай снова выручил Уйгуна. Волк учинил дебош в ресторане и был осужден на один год за хулиганство. Пришлось все-таки подумать о работе, и Уйгун устроился продавцом в раймаг.

Заведующий магазином Ахрар Агзамов, отметив в Уйгуне старание, сделал его своим помощником. Молодой продавец ревностно относился к своим обязанностям и вскоре завоевал полное доверие Агзамова – его стали посылать в город за товарами. Успехи Уйгуна обратили на себя внимание его бывших друзей. Во время одного из посещений ресторана он «случайно» познакомился с Шерматом. Дружба быстро окрепла, и ни одна попойка уже не обходилась без участия нового знакомого. Все свои тайны он доверял Шермату.

Капитан Зафар был прав: Уйгун пришел в отдел точно через двадцать минут.

Именно таким он и представлялся мне: высокий, с длинным хищным носом и прищуренным колючим взглядом. На нем был шерстяной светлый костюм и черная тюбетейка. Из кармана пиджака торчал темно-коричневый галстук. Одна штанина, сильно помятая снизу, была испачкана грязью. В его нервных движениях чувствовалась скрытая сила. Я подумал, что ничто не заставит его быть откровенным в Зафаром.

– Ну, вы поняли, что нас нельзя обмануть?

– Ясно, – не удостоив взглядом капитана, насмешливо бросил Уйгун.

– Значит, будем говорить откровенно?

– Конечно.

Зафар посмотрел на меня и пригласил Уйгуна сесть:

– Скажите, почему вы так поступили?

– Ясно, почему… Выпил!

– До кишлака, в котором вы работаете, не так далеко… Можно было отвезти товар…

– Действительно недалеко…

– Вы совершили преступление.

– Хоть убейте – ничего не знаю!

– Не прикидывайтесь дурачком!

– Я не прикидываюсь! – изумился Уйгун. – Я же был пьяным!

Старший оперуполномоченный взял со стола линейку и завертел в руках – я насторожился, Наташа говорила мне, что он играл линейкой в минуту сильного раздражения.

– Черт знает что! – услышал я его резкий голос. – Вы говорите так, словно вам пятнадцать лет! – Помолчав, Зафар произнес тихо: – Что вы думаете о Шермате?.. Не мог ли он… взять чемоданы?

– Не мог, – отмахнулся Уйгун.

– Почему?

– Он был вместе со мной в вытрезвителе.

– Тогда чемоданы взяли те, кто связан с ним!

– Чепуха!.. Я знаю Шермата!..

– Гмм… – капитан швырнул линейку на диван. – Остаешься ты, Мертвец!..

Услышав кличку, которую получил в тюрьме, Уйгун вздрогнул. Он рванул воротник рубахи и резко повернулся ко мне.

– Кто это? При нем все можно говорить?

– Говорите, – разрешил капитан. – Это наш человек.

– Ваш?!. Начальник?..

– Журналист.

– Вот что! – лицо Уйгуна, только что искаженное гневом, стало вдруг спокойным. В глазах вспыхнули добрые огоньки: – Так вы из газеты!.. Послушайте! – Уйгун снова был другим человеком. Он так крикнул, что задрожали стекла. Отчаяние и страх овладели всем его существом. Уцепившись сильными жилистыми руками за стул, он прикусил губу и резко откинул голову назад, – Послушайте, вы встречаетесь со многими людьми, вот даже с… ними, – неприязненно бросил он в сторону капитана Зафара. – Вы знаете жизнь, я где-то читал об этом. Нет-нет, вы постойте, вы скажите, я – пропащий человек? Мне нельзя верить, да?!

Я не знал, что ответить, как вести себя. В кабинете, в котором мы сидели, был «хозяином» капитан Зафар: удобно ли вмешиваться в его дела? Не испорчу ли я допрос?

– Почему нельзя верить? Можно, – не глядя на капитана, неуверенно сказал я.

– Нельзя, – вздохнул Уйгун. – Тот, кто однажды побывал в заключении, здесь не пользуется доверием. Точка!..

– Ну, что вы! – начал оживляться я. – Наоборот, здесь ценят и уважают честных людей.

– Мели Емеля – твоя неделя, – нахмурился Уйгун. – Я думал, ты из другого теста сделан, а ты…

– Рахманов! – крикнул капитан Зафар.

– Вы напрасно сердитесь, – сказал я. – У меня нет оснований не верить вам.

– Нет, правда? – снова вспыхнул Уйгун.

– Правда.

– Спасибо! – Он достал носовой платок, вытер вспотевшее лицо, попросил закурить. – Какой черт согласится совать палки в собственные колеса! У меня пока голова на плечах… Нет, человеку надо верить!..

– Значит, ты ни в чем не виноват? – сердито спросил старший оперуполномоченный.

– Я привез домой государственные вещи, – ответил Уйгун.

– Это все, что ты можешь сказать?

– Все.

– Подумай, может быть, тебе известно еще что-нибудь!

– Нет.

– Ульмас Зафарович, – обратился я к капитану, – разрешите мне задать товарищу Рахманову один вопрос?

– Пожалуйста.

– Скажите, товарищ Рахманов, – не сразу спросил я, – не мог ли взять чемоданы с ценностями кто-нибудь из ваших родных или близких?

– Что вы! – удивился Уйгун.

Капитан Зафар на этом закончил свою беседу.

– Надо верить человеку, – сказал он, когда Уйгун Рахманов вышел из кабинета.

– Да, – отозвался я.

Некоторое время мы сидели молча.