Текст книги "Разные судьбы"

Автор книги: Михаил Колягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

8

Из электровозного депо с практики до трамвайной остановки шли все вместе. Не всем надо было ехать на трамвае, некоторые проходили мимо своих домов, но провожать товарищей стало традицией бригады. Дорогой обсуждали вопросы, на которые не хватило времени днем, уточняли, что нужно сделать завтра.

Вдруг из-за поворота улицы показалась толпа народа. Мужчины и женщины с вымазанными сажей и красной помадой лицами были наряжены в вывернутые наизнанку шубы. У каждого хвосты из красной материи. На ходу наряженные плясали, с залихватским свистом стучали в ведра и печные заслонки. Впереди вышагивал парень с приколотым на груди бантом. Прикусив губу, он с остервенением рвал меха гармошки.

– Узнаете гармониста? – спросил Хламов, когда толпа прошла мимо. – Коршунов! Бравый парень!

Торубаров повернул было обратно.

– Ты куда?

– Гармошку об дорогу…

Хламов удержал его за руки.

– Не дури, Тихон.

К ним подошла отставшая от свадьбы женщина с ведром бражки, в котором гремел объемистый черпак. Остановилась напротив ребят, провела по наведенным усам и зачерпнула черпаком коричневую жижу.

– Пейте. Молочко из-под бешеной коровки. Пейте, гуляйте. Эх!

Тихон покосился на женщину, тяжело задышал. Опасаясь за него, Хламов положил ему на плечо руку. Между женщиной и Торубаровым встал Избяков.

– Идите, гражданка, своей дорогой.

Женщина подняла вверх широкие, наведенные углем брови.

– Не хотите за здоровье молодых выпить? Брезгуете? – Она осуждающе покачала головой, в пьяных глазах появились слезы. – Думаете мы дикари какие? А это наш уральский обычай. Прадеды его еще завели.

Избяков растерялся: черпак женщина протягивала ему. Оглянулся на ребят, ища поддержки. Помог Савельев.

– А мы, мать, этой кулагой не балуемся, – сказал он. – Слабовата она для нас.

Женщина выплеснула бражку на дорогу и, подобрав полы полушубка, пустилась догонять своих.

Встреча со свадьбой возбудила ребят. Нельзя сказать, что раньше не видели свадебные шествия. Просто сегодня на это взглянули другими глазами.

– Жених-то, наверное, наш парень. Токарь или составитель, – задумчиво произнес Хламов. – Может, даже комсомолец. А так – будто махновский вожак свадьбу справляет. Муть одна.

– Куда только горсовет смотрит? – возмущался Торубаров. – Пожарную машину бы да из брандспойта их. Мигом бы дурь вылетела.

В черных глазах Анатолия горели, будто раздутые ветром синеватые злые огоньки.

– Слушай, Торубаров, откуда у тебя пришибеевские замашки? Разойдись! Больше трех не собираться! А ты слышал, что сказала эта женщина? Она хотя и пьяная, но права. Свадебные обычаи на Урале поколениями складывались. А ты пожарным брандспойтом хочешь их пресечь.

Возбуждение Торубарова, как часто с ним случалось, погасло. Он притих, низко опустил большую, со спутанными волосами голову.

Избяков заметил это и, усмехнувшись, сбавил тон:

– Мне, брат, тоже не нравятся такие гулянки. И я согласен: изживать их надо, только не твоим методом. Как ты себе представляешь современную свадьбу? Расписался в загсе, перевез к себе невесту и живи? Так, что ли? Нет, брат! Это слишком постно, следа не останется. Свадьба должна быть необычной, торжественной, веселой, чтоб до самой старости запомнилась.

– Ты что предлагаешь? – спросил Хламов.

– Дело говорит бригадир! – вмешался Савельев. – Справить свадьбу во Дворце культуры, как праздник. А что, в других городах делают!

Торубаров подозрительно покосился на Савельева, думая, что сейчас он сведет свою мысль в шутку. Но на этот раз Евгений шутить не собирался.

– Эх, можно такую свадьбу закатить! Народу соберется больше, чем на концерт Клавдии Шульженко. Самодеятельность – раз, стихи прочитать – два, маленькую постановку – три.

– И пиво! – весело вставил кто-то.

– А что, и пиво тоже! – не унимался Савельев. – Можно и шампанское. Я согласен и на водку. Когда молодые будут расписываться, кому-нибудь из начальства речугу толкнуть и сразу тут же ключи от квартиры вручить. Вот это бы на всю жизнь.

– Женька научился говорить умные речи! – воскликнул Торубаров. – Приятно удивлен. Я конкретно предлагаю: давайте вернемся в депо и с Данилюком об этом посоветуемся. А?

– Успеется, – остудил его пыл Избяков, останавливаясь около трамвайной линии. – А с Коршуновым что будем делать? Он же, сукин сын, отпросился на два дня с работы, дом строить, а сам…

Борис Хламов что-то вспомнил и хлопнул себя полбу:

– Чуть не забыл. У Коршунова в воскресенье «помочь».

– Это еще что такое?

– Тоже народный обычай, – пояснил Хламов. – Собирают родных и знакомых и всем скопом строят дом. За это вечером выкатывается на улицу бочонок бражки. И, как говорил Кирилл Ждаркин: «Пей-гуляй, однова живем!»

– Бражка, говоришь, будет? – Савельев лукаво улыбнулся. – Дело стоящее!

Но встретившись с сердитым взглядом Торубарова, осекся, буркнул в оправдание:

– Чего ты на меня косишься? Как только рот раскрою, так косишься? Я тебе дорогу переехал, да?

– У тебя голова черт знает чем начинена… – отозвался Торубаров. Но его перебил Избяков.

– Хватит, пожалуй, опять Савельев прав. На эту «помочь» нам следует сходить. Как считаете ребята? Стоит?

Никто не возражал.

9

Степан Коршунов просеивал гравий для бетона. Куча под прислоненным к столбу железным решетом росла раздражающе медленно. Руки отяжелели, с трудом поднимали полную лопату. Степан хотел до прихода «помочи» перетаскать из сарая мешки с цементом, чтоб все было под рукой. Как назло, после вчерашнего болела голова. Съел пачку цитрамона – не помогла.

На «помочь» люди обещали в два часа. Сегодня Коршунов рассчитывал управиться со стенами, а там останутся отделочные работы. С постройкой надо торопиться – в землянке больше зимовать нельзя.

Ольга – жена Степана, – скрипя колодезным воротом, доставала воду и заполняла кадки. Движения ее были скупы и расчетливы. Она, опрокидывая ведро в кадушку, подталкивала его со дна коленом. На потемневших от пыли щеках, на переносье оспинками блестел пот, застилал глаза, лез в рот. Женщина то и дело облизывала пересохшие, соленые губы. Иногда вытирала лицо фартуком и снова крутила отшлифованную до зеркального блеска рукоятку колодезного ворота.

Степан остановился, со стороны посмотрел на жену и неожиданно залюбовался ею. Ольгу освещало яркое солнце, и даже грубая рабочая одежда не могла спрятать округлостей ее по-девичьи ладной фигуры. «Не подумаешь, что у нее трое детей, – с гордостью подумал Степан. – Хорошая у меня жена».

Вчера утром они поссорились и до сих пор не разговаривали. Из-за свадьбы. Сосед женил сына и приглашал обоих Коршуновых, но Ольга наотрез отказалась идти. Чего греха таить, недолюбливала она соседей. К тому же, придется ходить по улицам разряженными во что попало.

– Не хочу быть бродячим комедиантом – людям на посмешище, – заявила Ольга. – И дома своих дел невпроворот. Каждая минута дорога. Хочешь иди, а меня не тяни.

Сосед не настаивал. Ему нужен был гармонист.

Теперь Степан, морщась от головной боли, готов был признать правоту жены. Подойти бы к ней и повиниться, но мужская гордость не позволяла. Если бы Ольга сама заговорила или хотя бы улыбнулась – Степан, откинув гордость, подошел бы к ней, вытер платком ее мокрое от пота лицо, может быть, даже поцеловал в запыленные губы.

Но Ольга не обращала на него внимания, сосредоточенно крутила ворот, откидывая назад свою круглую, со сплетенными в венец косами, голову. Степан вздохнул и снова принялся за работу.

Солнце перевалило зенит, покатилось под уклон. Степан затревожился. «Где люди? Двенадцать человек обещались прийти. Обманули? Пять ведер бражки заквасили. На закуску истратились».

Ольга наполнила последнюю кадку, умылась и, на ходу вытираясь тыльной стороной фартука, направилась к Степану.

«Ага, сейчас заговорит! Лучше бы уж молчала»: знал, что скажет жена. Она с самого начала не верила в эту затею с «помочью» и опять оказалась права.

Прислушиваясь к приближающимся шагам жены, Степан съежился, ждал упрека. Но на его мокрую от пота спину легла прохладная рука жены.

– Кончай, Степа, обедать пора. Устал, наверно. – Степан обрадовался, но виду не подал, выдержал характер.

– А вдруг люди придут? – будто удивившись наивности жены, спросил он.

– Какие люди? Чудной ты, четвертый час уже! – мягко возразила Ольга. – Пойдем обедать. Похмелишься немного.

Степан бросил лопату на кучу просеянного гравия и, держась рукой за решето, выпрямился. И тут увидел, что от соседнего дома к их стройке приближалось несколько человек.

– Вот видишь! – обрадовался Степан. – Идут. Я ж говорил: «Придут!»

Впереди шел коренастый мужчина лет пятидесяти с хитрым моложавым лицом. Он был одет в коверкотовый китель с форменными знаками лесника, синие галифе и хромовые сапоги.

«Что-то не похоже на «помочь». Одеты по-праздничному, – снова встревожился Степан, наблюдая за приближающимися людьми. – Зачем это они?»

Лесник остановился, расставив в стороны ноги.

– Бог помочь, – поприветствовал он отрывистым, привыкшим командовать голосом. – Трудимся?

– Спасибо, – ответила Ольга и поджала губы, показывая, что не намерена тратить время на пустые разговоры.

Степан пробормотал что-то невнятное. Лесник крякнул, прочищая голос.

– Ну, ладно, – солидно произнес он. – Ты, Степан, того… Бери свою музыку и ко мне. Там мои гости – анафема их задери – гармониста требуют. Третий день гуляем – пора бы, кажется, честь знать, а им подай еще веселье.

Ольга с опаской глянула на мужа: как бы снова не поддался уговору. Опередила его:

– Нам некогда, Сидор Калистратович.

Лесник недовольно покосился на Ольгу, буркнул:

– Я, кажется, хозяина спрашиваю. В моем доме бабы знают свое место.

Ольга вспыхнула, готова была отшить наглеца, но сдержалась.

– И хозяин то же скажет. Некогда нам.

– Стены ставить надо, – подтвердил Степан, раздражаясь.

«Даже не вспомнил, что обещал прийти на «помочь». Уговор был, когда приглашали поиграть на гармошке».

А сосед действительно забыл про обещание. Кивнул на фундамент, усмехнулся:

– Зря ты, Степан, канитель затеял. До коммунизма можно в землянке дожить. А там, глядишь, и дома настроят со всеми удобствами. Для всех хватит. – Лесник хихикнул.

Степану захотелось взять соседа за шиворот и вытолкнуть за ворота. Возможно, он и сделал бы так, не будь за спиной лесника подвыпивших гостей. Свяжись с ними – шуму не оберешься.

Но Ольга зло заметила:

– Однако сами не стали дожидаться. Вон какой дом отгрохали. Из лучшего леса. Сам хозяин: где хочу – там и пилю.

Лесника качнуло в сторону, и он несколько секунд семенил на месте ногами, чтобы снова принять устойчивое положение.

– А вы видели? За такие слова к ответу привлеку! – крикнул он. Лицо его сделалось пунцовым.

Коршунов рванулся к соседу, но в Это время из-за кучи гравия показался Торубаров, а за ним с веселым говором тянулись остальные бригадники. Они ни слова не говоря, рассыпались по строительной площадке.

Лесник был забыт.

Степан насторожился. Ольга смотрела на товарищей мужа отчужденно, неприветливо. К ней подкатился Савельев, что-то сказал на ухо, и Ольга преобразилась. С Евгением она принесла из сарая лопаты. Избяков поднялся на фундамент, остальные сгрудились возле него: кто на камне, кто на борту ящика для раствора.

– Ну, что ж, товарищи, – сказал бригадир. – Ударной стройкой называть ее не будем. Все-таки личная собственность. Но построить надо побыстрее! Ясно?

Анатолий сделал паузу, видимо, ожидая одобрения и, повернувшись к Коршунову, просто закончил:

– В общем, точка. Давай, Степа, распределяй рабочую силу.

Степан взглянул на Ольгу. В ее глазах дрожали слезы, но она улыбалась.

Ребята разобрали лопаты.

– Чего же я вас покушать не приглашу? – вдруг засуетилась хозяйка. – Проголодались, наверно.

– Это не уйдет! – улыбнулся Торубаров. – Закончим работу – тогда угощайте. Куражиться не будем.

– Его за стол последним сажайте, хозяюшка, – заметил Савельев, показывая на Тихона. – А то после него остальным будет нечего кушать. Его в столовых и то побаиваются. Займет два стола и прикажет: дайте мне «от» и «до». Если перевести на наш язык, это значит все меню сверху донизу, включая директора с калькулятором.

Ольга смеялась вместе со всеми до новых, веселых слез, а Тихон, выбрав, наконец, по себе лопату, вогнал ее в гравий по самую рукоятку.

Закипела работа.

Таскали из сарая мешки с цементом, сыпали в ящик гравий со шлаком, наливали воду и размешивали. Когда раствор был готов, распределились попарно. По пологому настилу стали носить раствор на носилках и выливать в форменный, обитый горбылями каркас. Коршунов и Савельев стояли наверху и бревнами трамбовали серую, тяжелую массу. Когда она застынет, горбыли уберут, останутся цельнолитые стены с проемами для оконных и дверных рам.

Избяков повесил на столб старый таз и через каждый час черешком лопаты сигналил «перекур». Ольга наскоро вымывала в кадушке руки, лезла в погреб и доставала оттуда по ведру холодного, ядреного кваса. В ведре квас словно оживал, кипел пузырьками. Ребята дули в кружки, крякали и хвалили хозяйку.

– Красивая у тебя жена, – в один из перерывов сказал Савельев Коршунову, восхищаясь проворной, повсюду успевающей Ольгой. – По-моему где-то я ее встречал.

– Может быть… – неуверенно произнес Степан, ревниво поглядывая на жену. – Не все дома сидит, хотя и детишек куча. На часовом заводе работает. В кино бывает.

– Не то, – задумчиво возразил Савельев. – Напоминает кого-то, понимаешь? Как увидел, так и подумал: она и есть!

Ребята, прислушиваясь к их разговору, насторожились, а Торубаров придвинулся поближе, рассчитывая в любой момент пресечь Савельева. Но Евгений еще раз пристально посмотрел на Ольгу, вдруг вскочил и воскликнул:

– Вспомнил! – Глаза его возбужденно блестели. – В песне. Ну, чего уставились? Конечно, в песне. «Русскую красавицу» знаете?!

Савельев показал на Ольгу, которая как раз мыла в кадушке ведро.

– Она самая и есть.

 
Кто выходит рано в поле?
Кто встречает в поле зори? —
 

подняв голову, запел он.

Песню подхватили.

Подошла Ольга и тоже стала подпевать чистым, грудным голосом. Но от пристальных, изучающих взглядов застеснялась, покраснела и, наконец, догадавшись, отошла в сторону.

На этот раз перерыв затянулся. Избяков не ударял в таз до тех пор, пока не была допета песня.

Когда работа достигла высшего накала, Коршунов неожиданно объявил:

– Довольно, ребята! Больше не замешивайте раствора. Все!

– Как все? – удивился Торубаров. – Солнце еще высоко.

– Стены готовы, – подтвердил Степан и, разогнув усталую спину, начал спускаться с настила вниз. За ним потянулся Савельев. Хламов, не выпуская из рук лопату, огорченно произнес:

– Стоило из-за такого пустяка приходить сюда. И размяться как следует не успели. Давай, Степан, второй этаж отгрохаем?

Коршунов многозначительно переглянулся с женой, скрылся в землянке, а через несколько минут выкатил оттуда закупоренный со всех сторон пузатый бочонок. Ольга вынесла на улицу скамейки и столы.

– Обычай, – развел руками Хламов. – Сейчас начнется.

Ребята в нерешительности топтались на месте, не зная, как им быть – отведать угощения или отказаться?

Тихон, отряхнув веником цементную пыль со спецовки, заявил:

– Я домой. К занятиям готовиться.

Избяков загородил дорогу:

– Никуда не пойдешь. Сегодня целый день вместе.

И заметив, что Торубаров косится на бочонок, мягче произнес:

– Ничего! Не бойся.

Савельев потрогал бочонок ногой, и вдруг случилось необычное. Бочонок закачался, как живой, вырвался из-под ноги Савельева, который испуганно отпрянул, и движимый какой-то сатанинской силой покатился по двору. Наткнувшись на встречный камень, подергался из стороны в сторону, будто собираясь с силами, подскочил и понесся дальше.

Ребята оцепенели, не зная, что и подумать. Они крались за бочонком, стараясь держаться от него на почтительном расстоянии.

– Вот чудо! – улыбнулся Торубаров, предполагая, что это фокус Коршунова. – Кого ты, Степан, посадил туда?

Но сам Коршунов был ошеломлен больше всех. Лицо его покрылось испариной. А бочонок между тем докатился до стены нового дома и, прижавшись к ней, мелко, судорожно задрожал, будто перепуганная насмерть собачонка, которую сейчас начнут стегать плетью.

Ольга шла сзади и давилась беззвучным смехом.

– А верно чудо, – произнес Избяков. – Кто объяснит это явление?

– И объяснять нечего, – тоном знатока сказал Савельев. – Двигатель внутреннего сгорания. Превращение потенциальной энергии газа, выделенного при реакции дрожжей с сахаром, в кинетическую. Заряди такой энергией, например, Торубарова и можно его смело отправлять в космос. Долетит!

Когда утих смех, сразу разрядивший неловкость, Тихон попытался отшутиться.

– Ты давно заряжен, осталось тебе только выхлопную трубу в соответствующее место вставить – и в путь.

– Рады бы, Тиша, – серьезно сказал Савельев. – Комплекция неподходящая. Сила земного притяжения маловата.

Ольга пригласила всех к столу.

На белой скатерти ожидали едоков окрошка, малосольные огурцы и квадратные ломтики дрожащего холодца. Подошел Коршунов с ведром вспененной бражки.

– Сейчас я вас в двигатель внутреннего сгорания превращу, – пошутил он, постукивая ладонью по ведру. – Видели какая сила в этом горючем материале?

Торубаров, сидевший ближе всех к ведру, отодвинулся подальше, словно ведро могло взорваться.

– Представляю, как Тихон будет развивать скорость по улицам, – засмеялся Савельев.

Торубаров с вожделением смотрел на закуску и терзался: остаться или уйти?

Ольга забеспокоилась, укоризненно поглядывала на мужа, как бы упрекая его: «Ты хозяин, сделай так, чтобы гости были довольны».

Бригадир, почувствовав неловкость, встал из-за стола и знаками отозвал Савельева.

Тот понимающе кивнул головой и побежал к калитке. Через несколько минут он вернулся с узлом, запыхавшийся от быстрой ходьбы и выставил на стол несколько поллитровок «Старки».

– Я тоже предпочитаю эту штуку. Действует безотказно, и лишней воды в животе не будет.

Ольга беспомощно развела руками.

– Зря тратились. Сами бы купили. Пришли, помогли нам, да еще угощение на свои деньги…

– Ничего, хозяйка, – сказал Избяков. – У нас сегодня выходной день. Вот мы и решили всей бригадой отпраздновать. Да и стены надо обмыть по уральскому обычаю.

И сказал Савельеву:

– А бражку из ведра ты, Женя, на стены вылей, чтобы бетон покрепче держался. В этом доме при коммунизме жить придется.

10

Шли дни. Огорчения от памятного вечера в парке рассеялись, постепенно растворился неприятный осадок в Дашином сердце. Николай по-прежнему бывал в их доме и вел себя так, как будто ничего не случилось. Только с Дашей стал еще настороженнее, не знал куда девать становившиеся вдруг длинными руки. Дашу это смешило, а парень сильно смущался.

Разговаривая с Николаем, Даша, сама того не замечая, сравнивала его с Валерием. Бывали минуты, когда она жалела Колосова. Погладить бы по голове, чтобы навсегда рассеялась его грусть, стереть тяжелую и непонятную отчужденность в их отношениях. И прежним беззаботным голосом воскликнуть:

– Да я ж тебя знаю, Колька! Ты веселый парень. Что надулся, как индюк?

Иногда ей думалось, что серьезность его деланная, такую напускают на себя перед шуткой. Вот сейчас он вскочит и начнет тискать ее, как раньше, поднимать, как маленькую. А потом возьмутся за руки и, смеясь, побегут куда глаза глядят…

Но старое не возвращалось, и Даша вздыхала.

Как-то возвращаясь с работы, Даша встретилась с Зориным. Другой раз попался он ей на глаза, когда она спешила в магазин. Даша догадывалась, что эти встречи не «случайны», но не подавала вида. Ей было приятно болтать с Валерием о разных пустяках.

Зорин с шутками и прибаутками провожал до самого дома, каждый раз заражая веселым настроением. Она даже потихоньку привыкала к Валерию: если долго не видела его, то думала о нем, становилась раздражительной, сердилась из-за каждого пустяка. Однажды в таком настроении обидела Николая. Он почему-то больше обычного волновался, нервно теребил пуговицы френча. Видно, хотел что-то сказать и не осмеливался. Даша тронула его за руку и сказала с веселой насмешкой:

– Ну, говори, что задумал, а то пуговицу оторвешь.

– Я хотел, как товарищ, предупредить тебя, Даша, – начал он неуверенно. – Если, конечно, захочешь поверить мне.

– С каких пор ты стал сомневаться в этом?

– Меняются времена, – уклонился от ответа Колосов и, боясь, что Даша не дослушает, торопливо заговорил:

– Пока не поздно, брось дружбу с Зориным. Ты не знаешь, какой это человек, а я знаю. Как лучшему другу говорю, Даша, постерегись.

Даша сначала недоверчиво улыбнулась и вдруг ее захлестнуло раздражение. Она оборвала Колосова:

– А ты, оказывается, завистливый!

Николай как-то странно тряхнул головой, словно его ударили, рывком встал с места, сказал на прощанье:

– Ты все-таки подумай над моими словами. Попадешь, как муха в патоку…

Когда Николай ушел, Даша долга ругала себя за невыдержанность, за то, что незаслуженно обидела друга. Колосов не умел лгать. Ей просто было непонятно, за что все не любят младшего Зорина.

«Хорошо, Коля, я подумаю над твоими словами», – мысленно пообещала она.

Но однажды, бесцельно бродя по улицам, поймала себя на мысли, что ищет встречи с Валерием. Сначала испугалась этого открытия, но потом успокоилась:

«А что особенного? Понаблюдаю за ним. Узнаю, что в нем Колосову не нравится. Да и весело с Валерием. Сейчас каникулы в техникуме. Куда девать столько свободного времени? «Ударь три раза в ладоши и я явлюсь к тебе», – вспомнила она и, убедившись, что поблизости никого нет, озорно улыбнулась и действительно ударила в ладоши.

Из-за угла бани показался Валерий. Это было до того неожиданно, что Даша испугалась: уж не померещилось ли ей? Мысленно приготовила оправдание:

«Если Валерий слышал – скажу: видела как он прятался за углом и ради шутки хлопнула в ладоши».

Но Валерий не слышал ее хлопков или сделал вид, что не слышал. Поравнявшись с Дашей, остановился. Его лицо, освещенное солнцем, было необыкновенно привлекательным, а глаза настолько брызжуще-яркими, что в них больно было смотреть. Даша опустила голову и чувствовала на себе его взгляд, который ощупывал ее всю, как руки слепого.

– Ты куда? – спросил он.

Даша хотела было найти какой-нибудь предлог, чтобы объяснить блуждание по улицам, но не решилась. Валерий не стал переспрашивать, а взял ее под руку, и она пошла за ним. Бродили по городу до вечера и назначили свидание на другой день.

С Дашей Зорин был все время оживлен, уверенно и легко направлял разговор на нужную тему.

Так миновал месяц. Даша рассказала Валерию о себе все, о своих подругах и товарищах, о мечтах и увлечениях.

– Валерий, у тебя есть мечта? – как-то спросила Даша, когда они очутились за окраиной города.

– Какая мечта?

– Главная цель жизни. Не разные там мелочные желания, а цель, может быть, далекая сейчас, но она светит тебе, зовет вперед, придает силы.

Даша была возбуждена и не замечала того, что сильно сжала локоть Валерия. Тот осторожно высвободил руку, снисходительно улыбнулся.

– Цель у нас одна – коммунизм строить.

– Все это правильно, – вздохнула Даша, жалея, что он не понял ее, а она не сумела найти убедительных слов. – Коммунизм – это общее. Но у каждого, кроме того, должна быть своя мечта, своя цель в жизни.

Валерий тряхнул головой, сбрасывая с себя ненужную серьезность, и взял девушку за плечи:

– К черту мечту! Зачем нам стариться раньше времени? Живи так, как тебе сегодня хочется!

 
Бери от жизни все что можешь,
Бери хоть крошку – все равно.
Ведь жизнь на жизнь ты не помножишь
И дважды жить не суждено!
 

Гениально! Правда? Это Женька Савельев откуда-то вычитал.

Валерий взглянул Даше в глаза, спросил:

– Скажи, что ты больше всего любишь?

– Что я больше всего люблю? – задумчиво переспросила она. – Лес. Когда в нем все цветет, когда птицы поют.

– Вот это другое дело, – весело воскликнул Зорин. – Пошли в лес.

Лес встретил их веселым шелестом листьев и прохладой.

В этом состоянии душевного восторга, в котором Даша находилась, она могла бы, пожалуй, идти с Зориным на синеющую вдали вершину Таганая. Но его обуревали иные чувства. Горячей влажной рукой обнял Дашу за талию, за подбородок приподнял ее лицо. Даша попыталась было отвернуться, но Валерий притянул ее к себе и поцеловал в плотно сжатые губы. Она рванулась из его объятий.

– Пусти!

Хотела было крикнуть, но Валерий снова закрыл ей рот поцелуем. Она еще пыталась, упираясь кулаком в грудь, оттолкнуть его, но чувствовала, что слабеет с каждой минутой…