Текст книги "Разные судьбы"

Автор книги: Михаил Колягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

5

Колосов шел медленно, низко опустив голову, засунув руки в карманы, словно искал чего-то на дороге. Не заметил, как очутился у дома Круговых.

«Зачем я сюда? – напрягая память, старался вспомнить Николай. – Ах, да! Поговорить с Дашей. Надо вызвать ее на улицу, а то неудобно разговаривать при матери». Теперь у него хватит решимости сказать Даше, как он ее любит. Она ему дороже всех на свете. Ни одного упрека за прошлое не дождется она от Николая.

В дверях лицом к лицу столкнулся с Елизаветой Ильиничной. По ее заплаканному осунувшемуся лицу догадался, что в семье несчастье.

– Даша пропала, – ответила на немой вопрос Колосова. Николая передернуло, словно по его телу прошел электрический ток. «Неужели Даша на что-нибудь решилась?»

– Со вчерашнего обеда нет, – Елизавета Ильинична вытерла платком слезы. – Вчера утром к ней студенты з техникума пришли, а она сховалась от них. Що я, каже, з ними буду балакать? Стыдно мне. Ну, а когда они ушли, я поругала ее. В горячах-то все вспомнила. Не дюже гарно матери такой позор переносить. А отец пригрозил ремнем. Вин только что узнал об этом. За своим тормозом не бачив, що вокруг него робилось. Вот и натворили делов старые дурни, сгубили детину. Сам с ног сбился – шукае ее повсюду.

Елизавета Ильинична еще раз всхлипнула и замолкла. У нее уже не было силы плакать вслух. Наступила тишина.

Николай вышел из дому, чувствуя укоры совести и какую-то непонятную вину перед этой пожилой женщиной. – Ведь мог же он давно вмешаться в судьбу Даши! Опять его проклятая нерешительность!

Чем дальше отходил от дома Круговых, тем быстрее шел, а когда вышел за окраину поселка и почувствовал свежее дыхание леса, побежал.

Лес ошеломил внезапной тишиной. Николай остановился, вглядываясь в слепящий глаза свет. Слегка подморозило и все словно помолодело. Солнечные лучи, пробиваясь между деревьями, прочерчивали длинные полосы на земле. Кое-где на березках уцелели ржавые листья. Под березами, пересекая тропинку, размытую дождем, притаились корни, похожие на мертвых змей.

Тишина была такая, что, казалось, невозможно было ее разорвать криком. Ступал по мягкому настилу листьев, которые пахли прелью.

Первые холода до неузнаваемости изменили лес. Не стало полянок, с резко очерченными краями. Деревья с оголенными ветвями стали похожи друг на друга. Где-то поблизости должен быть ручей. Здесь Николай когда-то встретил Дашу с Валерием, подслушал их разговор. Николай присел на корточки, прислушался. Издалека послышался неясный звук. Звук то пропадал совсем, то, посвежевший, возникал снова, словно кто-то водил смычком по струнам. Николаю даже показалось, что слышит знакомую мелодию.

Колосов выпрямился и пошел на звук. Время от времени останавливался, вслушивался, чтобы не потерять направления и опять шел. Теперь было отчетливо слышно, что кто-то пел. Кто бы мог быть здесь в холодный вечер вдали от людей?

Колосов замедлил шаг. Сквозь заросли ивняка показалось что-то белое. Остановился, томимый неясной тревогой. Неслышно приблизился к кусту боярышника, выглянул из-за него. На пеньке около того места, где бил из-под земли родник, сидела женщина. Она была в одной нижней сорочке, мокрые смоляного цвета волосы в беспорядке рассыпались по плечам, падали на грудь и на спину. В руках держала свернутую одежду и, покачивая ею из стороны в сторону, пела колыбельную песню. «Сумасшедшая?» – испугался Николай, чувствуя, как по телу проходит дрожь. Женщина, продолжая напевать, подняла лицо, и Николай вздрогнул. Это была Даша. Тяжелый обжигающий ком подступил к горлу. Последний, самый яркий за весь день луч солнца осветил Дашу. Она, глядя на сверток, улыбалась той тихой, светлой улыбкой, какой могут улыбаться только матери у колыбели ребенка. Посиневшие губы ее шевелились. Теперь мысль Николая работала с расчетливой ясностью. Даша жива, и Николай будет бороться за ее жизнь. Что же сейчас делать? Укрыть своей одеждой? Но хватит ли у него силы донести ее с ребенком до дома? Сколько понадобится времени на это? Она может еще сопротивляться. Нет, пусть думает, что он ее не видел в таком состоянии.

Николай бесшумно опустил ветку, попятился назад. Потом повернулся и побежал, не разбирая дороги. Ветки больно хлестали по лицу. Иногда спотыкался о пеньки, падал, поднимался и снова бежал.

У дома Круговых долго не мог открыть калитку и забарабанил в нее кулаком. На стук выбежали сразу Сергей Александрович и Елизавета Ильинична.

– Даша там… У родника… Скорее, – еле слышно пробормотал Николай и тяжело опустился на землю прямо возле калитки.

Потом будто во сне трясся по кочкам в машине, слышал обрывки разговора незнакомых людей.

– Она было уже и веревку на дерево приладила, а тут пришло это… Не смогла. Матерью себя ощутила.

Придя уже поздней ночью в общежитие, Николай почувствовал, что снять с себя пальто, пожалуй, самое трудное дело из тех, что сделал он за целый день.

6

Лида лежала в больнице второй месяц. Ключица срасталась, скоро должны снять гипс. Почти каждый день приходили делегации и корреспонденты.

Из газет Лида с удивлением узнала, что она совершила не больше не меньше, а подвиг. О ней был напечатан очерк с портретом. Очерком осталась довольна, но на фотокорреспондента обиделась до крайности.

В худенькой женщине с большими скучными глазами Лида едва узнала себя и ахнула.

– Вот подлец, на всю область опозорил. Да разве я такая?! – закричала она, показывая газету соседкам по палате. – Ну, пижон несчастный, попадешься мне в руки – не так разукрашу!

Но поглядевшись в зеркало и сравнив свое отражение с портретом, Лида несколько сбавила пыл:

– Если б знала, что для газеты, разве ж я разрешила себя фотографировать в больничном халате? У меня дома такие карточки – чистая киноактриса! А тут… – и, швырнув на пол газету, заплакала от обиды.

С тех пор больше никто не видел ее слез.

На другой день Лида затребовала из дома полный туалет – губную помаду, пудру, краску для бровей. И стала держать себя в «форме».

Корреспондентов с той поры невзлюбила. Едва приходил к ней кто-нибудь из «официальных», начинала стонать, корчиться будто от боли, и няня торопливо выпроваживала непрошеного гостя из палаты. Зато каждый раз с нетерпением ожидала прихода подруг.

Первое время приходила Даша, задумчивая, какая-то подавленная. Напоминала кустик, который поранила проезжая машина. Гнется к земле, вянет. Хватит ли у него силы выпрямиться, набраться силы, чтобы пустить новые еще более сильные ростки?

– Когда у тебя? – подмигивала Лида и шутливо предупреждала: – Смотри, дождись меня. Крестной матерью буду.

Потом сажала подругу рядом с собой на кровать, обнимала здоровой рукой. Так и сидели молча, пока не кончался срок свидания. Иногда она напускалась на Дашу:

– Ты чего совсем раскисла?

Даша вздыхала, низко опускала голову, пряча от подруги наполненные тоской глаза.

– Нашла о ком горевать! – не унималась Краснеева. – Хорошо, что раскусила вовремя, а то достался бы в мужья – хлебнула бы горя. Ты учись у меня, как их из сердца выбрасывать. Взяла двумя пальцами, щипнула и… готово.

С Дашей Лида чувствовала себя сильной, а своя боль казалась ничтожной по сравнению с душевной мукой подруги. Сломанная кость скоро срастется, а вот сколько надо времени, чтобы восстановить поломанную веру в людей, в свое счастье?

Словно угадав мысли подруги, Даша тихо проговорила:

– Все они, видно, одинаковы. Поиграют, как игрушкой и выбросят.

– Ты это брось, – сурово возразила Лида. – Хороших людей больше. Возьми, например, Кольку Колосова. Посватайся он за меня, пошла бы не раздумывая, – и вздохнув, закончила: – Да только не посватает он меня. Другая у него на сердце.

Даша всегда уходила от Лиды повеселевшей.

С Люсей Краснеева вела себя по другому. Белова сама была настолько счастлива, что готова была наделить своим счастьем всех. Мир казался ей плещущимся морем радости, а Евгений, конечно, самым хорошим человеком на свете.

– Ты знаешь, какой он интересный? – тараторила она, светясь от счастья. – Сядем вечером рядом и начнем путешествовать. Где мы только не побываем! И в Африке, и в Антарктиде, и в космосе. Он, как интересная книга. Начнешь читать, захватит тебя и очень хочется знать, что дальше будет. Встречаю его и каждый раз новые сокровища в его душе нахожу.

Лида слушала и немного завидовала. Нет у нее такого, о ком можно бы рассказать. А сколько ребят ухаживало за ней! Когда заболела, никто ведь из прежних ухажеров не навестил. Нужна она им!

Нет, она немного кривила душой сама перед собой. Торубаров приходил в приемную больницы и передавал подарки: то плитку шоколада, то коробку дорогих конфет и неизменно букет цветов. Лида писала ему записки, чтоб не тратил деньги, что у нее вся тумбочка завалена конфетами, но Тихон читал записки, а делал по своему. Появляться в палате она ему запретила. Просто не могла принять, не была готова к встрече.

Всегда Лида была в шумном окружении, всегда за ней кто-нибудь ухаживал и не хватало времени подумать об отношениях с Торубаровым, хотя все время чувствовала около себя его молчаливое присутствие. В больнице, оставшись одна, вспоминала это с приятным удивлением, открыла, что никогда встречи с Тихоном не были ей в тягость. А еще удивительнее, что ни разу не оборвала Торубарова грубым словом, как поступала со многими. Почему же это? Может быть, потому, что Тихон не давал для этого повода? При встрече с Лидой у него был всегда виноватый вид. Будто вот-вот скажет: «Опять я около тебя. Делай со мной что хочешь – и руки не подниму в свою защиту. Приму все за должное».

А случай с Зориным… Не окажись тогда рядом Торубарова, неизвестно, чем бы закончилось ее объяснение с Валерием. Все-таки мужчина, сильнее ее. Хотя она не осталась в долгу у Тихона, но была благодарна ему.

Тогда, проводив Дашу домой, Лида вспомнила о Торубарове и решила зайти в штаб дружины. На Тихона составили протокол и вызвали милиционера, чтобы тот отвел его в камеру предварительного заключения. Там был откуда-то взявшийся Савельев. Он ручался за Торубарова «головой», просил отпустить его, но Женьке не верили. Подбитый глаз Зорина молчаливо свидетельствовал против Тихона. А горячее участие Савельева вдруг насторожило дружинников. Они признали его соучастником Торубарова и тоже взяли под стражу.

Краснеева, появившись в штабе, сразу взяла инициативу в свои руки.

– За что вы задержали Торубарова? – строго спросила она.

– Извиняюсь, – вежливо проговорил дежурный по штабу. – А вы, собственно, кто?

– Спросите у этого проходимца, – кивнув на Зорина, отпарировала Лида. Валерий, видя, что его дело плохо, потянулся к двери, но Лида удержала его за рукав. – Подожди. Умел напакостить – умей и ответ держать.

Дежурный развел руками:

– Ничего не понимаю…

– И понимать нечего, – отозвалась Лида. – Этот хлюст полез ко мне, я ему съездила. А он и заорал, как резаный. Торубаров совсем не виноват, после подошел.

– Свежо предание, но верится с трудом, – улыбаясь, сказал милиционер, поглядывая на девушку. – Такими нежными ручками…

– Не верите, – задыхаясь от возмущения, кричала Лида и, не дав никому опомниться, повернулась к Валерию, ударила его по лицу. – Вот тебе за вторую подлость.

Валерий стукнулся затылком о стену. Краснеева снова занесла руку, но Тихон удержал ее.

– Не надо, Лида, не связывайся.

Окна штаба жалобно зазвенели от дружного хохота.

– Теперь верим, – давясь от смеха, сказал дежурный. – По почерку видно. Под обоими глазами симметрия.

Пристыженный Зорин, воспользовавшись суматохой, сумел сбежать. Немного погодя с миром отпустили Торубарова и Савельева.

Вспоминая все это, Лида старалась понять: почему к ней часто пристают парни, подобные Валерию? Неужели она своим поведением дает повод? Но Тихон-то ведь не такой. Он не был похож ни на кого.

«Милый большой ребенок, – с нежностью подумала она. – Напишу ему, пусть зайдет».

Соседки по койке давно подтрунивали: почему к ней никто из ребят не приходит?

Как-то Лида рассказывала любовную историю, которая, якобы, приключилась с нею, но одна пожилая женщина, лежавшая после операции, перебила ее:

– Хвалишься ты, девка, хвалишься. Мы-то видим, какие у тебя кавалеры.

– А что вы видите? – вспыхнула девушка.

– Все видим, – переглянувшись с другими, продолжала женщина. – Второй месяц лежишь.

Лида хотела сейчас же написать приглашение Торубарову, но удержалась. Вызывать только для того, чтобы доказать людям, что у нее есть парень, которому она дорога? Пусть уж лучше думают, что хотят. Детей с ними не крестить. А желание увидеть Тихона росло и росло, а вместе с ним появилась необычная для Лиды робость. Чаще стала разглядывать свое лицо в зеркало, подкрашивалась, но все равно оставалась недовольна собой. Глаза стали еще больше, скулы заострились и никакой краской не скрыть прозрачную бледность кожи. Увидит Тихон ее такой – разочаруется.

Наконец сняли гипс, и Лиде стало легче, словно этот груз сняли не с плеча, а с самого сердца. Правда, каждое резкое движение еще причиняло боль в ключице, но она уже не чувствовала скованности. Врачи запретили пока подниматься с постели.

– Перестраховщики! – возмущалась девушка, поглаживая больное место. – Да я хоть сейчас на работу. Кость будто электросваркой прихватило. Скорее на здоровом месте сломается, чем здесь.

Лида попробовала читать, но книга почему-то вызвала грусть. Отложила книгу, задумчиво смотрела в потолок, пытаясь сосредоточиться. Вдруг скорее почувствовала, чем увидела обращенный на нее взгляд и невольно повернула голову.

В дверях стоял Тихон. Обе руки были заняты свертками. Халата хватало всего до пояса. Встретившись со взглядом Лиды, шагнул вперед и сразу озарил палату широкой добродушной улыбкой.

Лида ойкнула и уронила книгу.

– Откуда ты взялся?

Теперь улыбка Тихона стала виноватой.

– Да вот… Пришел. Не дождался приглашения.

– Ну, раз пришел – садись, – ободряюще сказала Лида, глазами показывая на табурет, стоявший возле кровати.

Торубаров сложил на тумбочку свертки и осторожно присел. Больные, которые могли ходить, дипломатично удалились в коридор.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Тихон.

– Хорошо. Сегодня гипс сняли. Через месяц выпишут. Что нового в депо?

Тихон прокашлялся в кулак.

– Душно что-то, – проговорила девушка.

Торубаров, скрипнув табуретом, поднялся и открыл форточку. С улицы ворвался ворчливый шумок, словно там кипел большой котел.

– Нового говоришь? – а сам подумал: «Сказать про Дашу? Нет, не стоит», – и продолжил: – Нового много.

Лида, забывшись, хотела подняться, но нечаянно задела больное место, сморщилась и бессильно опустилась на подушку.

Тихон кинулся к ней, поправил под головой подушку и попросил:

– Ты лучше не шевелись. Лежи.

Его ладони коснулись волос девушки, и она почувствовала, как сердце заполняет мягкое, волнующее тепло. Было приятно осознавать себя беспомощной и по-детски зависимой от забот, лежать вот так, закрыв глаза, ни о чем не думать.

– Ничего, ничего, – прошептала она. – Рассказывай.

– О чем? – не понял Тихон.

– О новостях. Сам же говорил – новостей много.

– Да, верно, – вздохнул Торубаров. – Не знаю с чего и начать.

– С самого начала. Мне все интересно.

– Тогда слушай. Вчера нашей бригаде звание коммунистической присвоили. Это первая новость.

– Поздравляю.

– А еще… – замялся Тихон, но набравшись мужества, одним духом выпалил: – Я ордер на комнату получил. Как молодожену дали, вместе с Савельевым.

– Вот как, – оторопела Лида. – Женился, значит? Это в твоем возрасте даже очень хорошо.

– Это Женька подстроил. Себе получал и на меня… А я еще не уверен. С тобой хочу посоветоваться.

– Что я могу посоветовать? – неожиданно дрогнувшим голосом проговорила Лида. – Живите на здоровье. Счастливая твоя невеста – сразу в новую квартиру.

Тихон порывисто вскочил с места, потом снова сел. На лбу выступил пот. Никак не мог подобрать нужных слов, чтоб объясниться, начал рыться в карманах, вытащил оттуда желтенькую бумажку и подал Лиде.

– Возьми.

– Что это?

– Да ордер же, – вздохнул Торубаров. – Я же говорю: Женька Савельев… У него все шутки.

И только теперь она все поняла и сразу повеселела.

– Чудной ты, Тиша. Напугаешь – с ума можно сойти.

Она взяла его ладонь, прижалась к ней горячей щекой.

– Давай лучше помолчим. Так лучше.

Она глядела на него, не отрываясь, пристально. Тихон смутился и заерзал на стуле.

Глаза Лиды словно два блюдечка начали наливаться, и слезы, переполнившись через край, стекали на щеки, уши и дальше на подушку. Лида их не вытирала. Сквозь слезы все отливало серебром, а сердце горело нестерпимой радостью.

– Будешь меня любить? – тихо спросила она. – Я такая сумасбродная.

Тихон стиснул ее руку так, что Лида вскрикнула:

– Сумасшедший. Кости поломаешь.

– Буду, – заверил Тихон. – Все прошлое твое забуду. Лишь бы со мной была.

Лида неожиданно засмеялась.

– Прошлое? Дурачок ты мой! И ты, значит, за легкую меня считал? Прошлого-то у меня и нет. Никого я к себе не подпускала. Эх ты…

Тихон вскочил и стал ходить по палате, а Лида, словно дразня его, смеялась и смеялась.

В палату возвращались больные. Тихон, смутившись, собрался уходить.

– Ну, в общем, я пошел. Выздоравливай скорее.

– Ордер захвати, – крикнула вдогонку Лида. – И чтобы к моему выздоровлению квартиру приготовил.

Торубаров зажал в кулак бумажку, выбежал из палаты и вскоре по коридору послышались его грузные, торопливые шаги.

– Шальной, – проговорила Лида и счастливо закрыла глаза.

7

Ночью выпал снег. Он освежил землю, но скрыть все следы осени ему не удалось. По обочинам торчали масляно-черные комья земли, а дальше в кюветах блестели мутноватые лужи.

Лида стояла у окна и смотрела на синиц, снующих по веткам тополя. Одна из них бесстрашно села на подоконник. Сверкая бусинками глаз и подергивая хвостиком, она в упор через стекло наблюдала за девушкой. Лида постучала ногтем по раме – синица вспорхнула, уселась на ветку, недовольно пискнула и, поправив носиком перышки, слетела на снег.

– Вот она! – вдруг услышала Лида за своей спиной громкий голос. – Природой любуется.

Около ее кровати стояли Люся и Евгений.

– На, получай, – сказал Савельев, вываливая прямо на постель подарки.

Люся кинулась на шею подруги.

– Соскучилась я по тебе. Целую вечность не виделись, – круглые глаза ее сверкали радостью. – А ты упругая стала. Пополнела на казенных харчах.

Савельев, поглядывая на подруг, терпеливо ожидал, когда они кончат обмениваться любезностями.

Наконец Люся отстранилась, стала рядом с Евгением и торжественно притихла.

– Посмотри на нас повнимательней, – попросила она Лиду. – И ответь: что ты видишь?

– Расписались?

– Угадала! – кивнула Люся и дурашливо запричитала: – Пропала моя девичья свободушка. Выдали меня за немилого! – потом привстав на носках, дотянулась до щеки мужа и поцеловала.

Лида захлопала в ладоши.

– Горько!

– Хватит. А то загордится.

– Ну, что ж, – посерьезнела Лида, пожимая молодоженам руки. – Поздравляю. Вам давно пора это сделать.

– Очередь за вами, – сказал Савельев. – Выписывайся. Квартира тебя ждет.

– Ты, Лидка, поторапливайся, – защебетала Люся. – А то жить негде будет. Там твой Тихон всю комнату посудой завалил. Вчера пять кастрюлей купил, сегодня штук тридцать тарелок, разных кофейников, пельменниц. А стула ни одного нет. Он говорит: самое главное было бы в чем покушать, а остальное – ерунда.

– Ох, и хлебнешь ты с ним горя, – пригрозил Савельев. – Пока не поздно – откажись. Не умрешь ты с ним своей смертью. Как-нибудь не хватит обеда – заглотит и косточек не останется. Уж я то его аппетит знаю!

– Ничего, – возразила Лида. – У меня он всегда будет сыт.

– Смотри. Мое дело предупредить.

– Как они только жить будут в одной квартире, – вздохнула Люся, косясь на мужа. – Все время подковыривают друг друга.

– Терпеть его не могу, – подтвердил Евгений.

– Потому, наверное, ты с ним в одну квартиру и попросился.

Люся замолчала и, вздохнув, сказала:

– Хорошо у нас складывается. Мне даже перед Дашей стыдно. Мы счастливые, а она… Скажите: почему все люди не могут быть одинаково счастливыми? Ну, в чем, например, виновата Даша?

– Как она сейчас? – спросила Лида.

– Вчера из роддома выписалась. Выжил сынишка, хотя и семимесячным родился. Красивенький, как назло, весь в Валерия.

– Тоже нашла красоту! – буркнул Евгений. – И в ком? В Зорине. Тьфу.

Люся подмигнула подруге:

– Слышишь? А давно ли души в нем не чаял. Только и было света в окошке – Зорин. А ты знаешь, что с ним? Не говорила? Да как же это я? Уволили Валерия. Общее собрание постановило, а отцу некуда деваться – пришлось подписать приказ. Легко отделался. Это мой его на чистую воду вывел. Стоял их паровоз на промывке – Сергей Александрович должен выезжать в рейс. Женька как раз под паровозом был. Видит: кто-то в буксу песок сыплет. Разглядел как следует – Валерий! Он его за шиворот и к мастеру. Хотел, чтобы Круговых сняли за аварию, а его старшим машинистом поставили.

– Вот подлец! В тюрьму его за это, – возмутилась Краснеева.

– Простили. Обещал новую жизнь начать. Говорит, уеду от матери и человеком стану. На север куда-то лыжи навострил.

– Скатертью дорога.

– Ты тоже бессердечная, как мой Женька, а мне жалко его. Увидела, как он плачет, и у меня слезы навернулись. Такая я дурочка.

Люся и Евгений уже попрощались с Лидой, но в дверях Люся остановилась.

– Чуть не забыла, – сказала она и подтолкнула в спину мужа. – Иди, похвались.

Но Евгений заупрямился и выскочил в коридор.

– Скромничает, – улыбнулась Люся. – Рассказ его в областной газете напечатали. Писатели похвалили. Говорят, талант у Женьки. Хватились! Я уже давно об этом знаю, – и приблизившись к подруге, шепотом сообщила:

– Сейчас книгу пишет. Обо всех нас. Вот он у меня какой.

В глазах Люси сияла гордость.