355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Салтыков-Щедрин » Том 4. Произведения 1857-1865 » Текст книги (страница 37)
Том 4. Произведения 1857-1865
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 00:35

Текст книги "Том 4. Произведения 1857-1865"


Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

Ответа нет. Верно, на кухне… что ж, это, быть может, и к лучшему… Можно будет наскоро взять что следует да и уйти… Кабы помог бог счастливо! (Крестится и направляется к спальной Ивана Прокофьича, но вдруг останавливается.)Странное дело… не могу! даже коленки дрожат, точно вот новичок я… (Задумывается.)Помню я время… тогда еще молоденек я был… тоже такое происшествие было. Умирал тогда покойник батюшка – тоже боялся я, чтоб матушке после него наследство не осталось… В ту пору я бесстрашнее был… вошел, отомкнул сундук и взял… Да что и взял-то! всего и богатства два двугривенных после покойника осталось… А теперь вот миллионами пахнет, вся будущность, значит, тут разыгрывается, а не могу, ноги дрожат… Фу! что за вздор! Смелей, Семен! (Вбегает в спальную, но внезапно оттуда возвращается бледный и взволнованный.)Господи! что это будто привиделось мне, что старик встал! (Тяжело дышит.)Ведь вот, можно сказать, воображение какие штуки над нами, смертными, играет… Господи благослови! (Входит в спальную и уже не возвращается оттуда.)

В это время дверь из комнаты Живоедовой потихоньку отворяется.

Сцена VII

Прокофий Иванычи Лобастов(выходят из комнаты).

Прокофий Иваныч (говорит за кулисы).Вы, тамотка покедова в каморке посидите… (К Лобастову.)Ну, а мы с тобой побеседуем на свободе: он, чай, там еще не скоро с деньгами-то управится! надо ему сперва наворовать, да и в порядок еще привести… А уж если он оттудова благополучно выйдет да начнет считать деньги, так ты уж, сделай милость, уважь меня, Андрей Николаич! как сказано, так под мышки-то его двумя пальчиками и возьми… это самая забавная будет штука!

Лобастов. Только прости уж ты Гаврюшу-то!

Прокофий Иваныч. Простить можно… Правда, обижал он меня… ну, да в то время кто надо мной не наругался!

Лобастов. По неопытности, Прокофий Иваныч; молод еще очень, да и прочие поощряли…

Прокофий Иваныч. Да, натерпелся-таки я… Ты возьми то, что Настасья Ивановна за стыд для себя почитала, коли я к ручке-то ее прикоснусь!..

Лобастов. Что говорить, Прокофий Иваныч, все мы грешны перед тобой: такая уж, видно, мода была.

Прокофий Иваныч. А как ты думаешь, Андрей Николаич, ведь славная будет штука, как увидят они, что все их мечтанья в прах рассеялись? Ведь у Семен-то Семеныча поди даже глаза лопнут от злости!

Лобастов. Не дай бог никому, Прокофий Иваныч, такое испытание перенести… тяжело, сударь!

Прокофий Иваныч. А что, если бы штука-то ваша удалась? ты бы, чай, первый меня обеими ногами залягал в ту пору? (Смеется.)

Лобастов. Зачем же ты, сударь, вспоминаешь, коль скоро уж однажды простил меня? (Вздыхает. В сторону.)Да, задал бы я тебе, мужику, трезвону! Господи! чего боялись, то и случилось! все к сиволапу перешло!

Прокофий Иваныч. Я ничего, сударь, я только к слову… Посмотреть хоть в щелочку, что он там делает… (Осторожно переходит через комнату и смотрит в замочную скважину.)Ишь как чешет! Даже словно глаза кровью налились – и не разбирает, все сподряд в карманы прячет… (Выпрямляется.)Пугнуть его, что ли, Андрей Николаич, зарычать этак нечеловеческим голосом?.. Ах, аспид ты этакой! (Опять смотрит.)

Лобастов. Нет, не кричи, Прокофий Иваныч! Неравно еще умрет со страху! (В сторону.)Да! на твоей, сударь, улице праздник! а не будь Баева, надавали бы тоже тебе фухтелей – шелковый бы был! Как человек-то, однако ж, меняется! вот он за час какой-нибудь сиволап, можно сказать, был, а теперь поди понимает тоже, что потомственный почетный гражданин называется! (Задумывается.)Ах, Леночка, Леночка! готовил было я для тебя преспективу хорошую, да, видно, богу не угодно!

Прокофий Иваныч. А знаешь, я что, Андрей Николаич, вздумал! Вот он теперь углубился там, чай, воображает, что никто его не видит и не слышит? ишь ты, аспид ты этакой!

Живновский (выходя на сцену).Прокофий Иваныч! да нам бы хоть выпить, что ли, дали – тоска берет-с!

Прокофий Иваныч (вскакивает).Да что ты орешь! успеешь еще облопаться! (Опять наклоняется к скважине.)Чу! да он послышал, должно быть… убирать уж начал… (Осторожно переходит сцену.)

Живновский. Представление начинается!

Все уходят в комнату Живоедовой; сцена несколько времени остается пустою.

Сцена VIII

Фурначев(один).

Фурначев. Анна Петровна! Анна Петровна! Или мне это почудилось! (Подходит к двери и пробует, заперта ли она.)Заперта! Однако как у меня карманы оттопырились… даже безобразно… Теперь, кажется, совершился всей моей жизни подвиг! Еще младенцем будучи, я только и мечтал о том, как бы сделаться человеком достойным и от людей почтенным, но, признаюсь, настоящее приобретенье даже все мечты мои превзошло! Мир праху твоему, почтенный муж Иван Прокофьич! много ты постарался! много труда в жизни принял! Возблагодарим создателя нашего, который нас, смертных, разумом одарил… кабы не он, царь небесный, что же бы мы такое были?.. Однако это скверно, что у меня карманы так оттопырились… да ведь много же и добра-то у старика нашлось! (Улыбается.)Я уж клал зря: там дома разберу, которые именные, которые безымянки… А велика сила разума человеческого! вот у него билеты-то, может, и за номерами по книгам числятся… так мы и это предусмотрели! У нас вот уж две недели племянник родной в отпуску в Москве считается, а поедет-то он туда только сегодня в ночь… В этих делах все предусмотреть, все предугадать надо! Хотелось бы вот теперь же посчитать, да боюсь, чтоб не застал кто-нибудь… И как это счастливо бог привел все кончить: даже Живоедихи нет…

Лобастовв это время незаметно подкрадывается сзади; Прокофий Иванычи прочие тоже выходят.

Сцена IX

Фурначев, Лобастов, Понжперховский, Живновский, Праздникови Живоедова.

Фурначев. (продолжая рассуждать).Нет, лучше уйти…

Лобастов. (сзади).А позвольте, Семен Семеныч, полюбопытствовать, как велика сумма…

Фурначев. (оборачиваясь в испуге).Ах… страм какой! (Видит присутствующих и поправляется.)А, господа, и вы здесь? ну что, как папенька в своем здоровье?

Прокофий Иваныч. (несколько раз кляняясь).Мы у вас, Семен Семеныч, хотели об этом узнать, потому как вы сейчас от них вышли.

Фурначев (в сторону).Ах ты господи, как эти карманы проклятые оттопырились… (Громко.)Да… точно… я был у него… он, кажется, почивать изволит…

Прокофий Иваныч (подходя к Фурначеву).Так-с; ну, а тут что у тебя? (Указывает на задние карманы.)

Живновский. Да, ноша изрядная; мне бы вот хоть одну бумажоночку за ушко выдернуть…

Фурначев (Прокофъю Иванычу).Ты, кажется, забываешься, мужик!

Прокофий Иваныч. Так-с; я мужик – это конечно-с, а ты, сударь, вор!

Фурначев. Как ты смеешь!

Лобастов (уныло).Повинись, брат Семен Семеныч!

Прокофий Иваныч. Ничего, пусть сердце сорвет, не замайте его… (Фурначеву.)Так ты, сударь, думал, что ты большой чиновник, так и воровать тебе можно? Так ты, сударь, мертвого ограбить хотел?

Живоедова. Ах, господи! страсти какие!

Прокофий Иваныч. Ты не постыдился даже имя господне призывать… да ты, может, с мертвого и образ-то снял!

Живновский. Прокофий Иваныч! будь благодетель! позволь, сударь, его разложить!

Фурначев. Помилуйте, господа! где я? в каком я обществе нахожусь? вам во сне мечтанье какое-то приснилось!

Прокофий Иваныч. А вот поглядим, каково мечтанье! Молодцы! обшарьте-ка его.

Живновский и Праздников бросаются на Фурначева. (Понжперховскому.)А ты чего стоишь, молодец! шарь, шарь и ты!

Понжперховский неохотно идет.

Живоедова. Стань, стань лучше на коленки, Семен Семеныч! проси у братца прощенья!

Прокофий Иваныч. Шарьте, шарьте его крепче! Вали всё на стол! (Лобастову.)Постереги, сударь: тут и Гаврилова часть есть! (Фурначеву.)Так ты всем, значит, завладеть захотел? даже участникам-то и пособникам своим уделить пожалел!

Живоедова. Вот бог-то и попутал за это!

Живновский. Вот и ключик тот самый сыскался… Да прикажи ты, сударь, душу на нем отвести?

Прокофий Иваныч (рассматривая ключ).Да, и ключ искусный мастер делал! да не на тот предмет он пошел, на который бы нужно… а хочешь, полицию призову!

Фурначев (совершенно растерянный, в сторону).Какое неприятное происшествие!.. (Вслух.)Господа… вы, пожалуйста… вы оставьте меня… я домой… я ни в каких скверных делах не замаран… сделайте милость…

Живновский. Да прикажи ты, Прокофий Иваныч, хоть на коленки-то его поставить!

Фурначев (накидываясь в отчаянье на Живновского).Да ты что! разве это твое дело… я и сам на коленки встать сумею… (Хочет стать на колени.)

Прокофий Иваныч (удерживая его).Перестань! на коленки только перед святым образом да перед родителями становятся… Нет, я за полицией не пошлю, а разделаюсь с тобой домашним порядком… Эй, кто там есть? Анна Петровна! пошли кого-нибудь сюда!

Фурначев. Помилуйте, Прокофий Иваныч, что же вы надо мной делать хотите?

Прокофий Иваныч. А я, сударь, над тобой то же хочу сделать, что ты намеднись надо мной сыграл… Я хочу, чтоб и жена твоя, и весь свет чтобы знал, каков ты вор и мошенник!

Входит лакей.

Живоедова. Пришел Дмитрий, Прокофий Иваныч.

Прокофий Иваныч. Дмитрий! Видишь ты этого милостивого государя? (Указывает на Фурначева.)

Дмитрий. Вижу, сударь.

Прокофий Иваныч. Узнаешь ты его?

Дмитрий. Как, сударь, не узнать Семена Семеныча.

Прокофий Иваныч. Ну, не узнал, брат… Вчера он был точно Семен Семеныч, а нынче он вор’ и мошенник, он тятеньку мертвого ограбил… с поличным, брат, изловили…

Лобастов. Перестань, брат, Прокофий Иваныч!

Фурначев (в сторону).Ах, страм какой!

Живновский. Обозлился старик!

Прокофий Иваныч. Нет, я его, Иуду, сквозь строй проведу, я всем его рекомендую… Ну, позови теперь, Дмитрий, Мавру, а сам беги к Настасье Ивановне и к Гавриле Прокофьичу: пожалуйте, мол, наследство получать…

Лакей уходит. И поселились-то ведь все поблизости, варвары! так вот, чтоб ни минуты не упустить… воронье проклятое!

Мавра (входит).Вам, сударь, что угодно?

Прокофий Иваныч. А знаешь ты, Мавруша, этого милостивого государя?

Мавра. Семена-то Семеныча?

Прокофий Иваныч. Так нет же, опозналась ты, Мавруша, не Семен Семеныч он, а вор и мошенник!.. он тятеньку мертвенького ограбил, да поймали, голубчика, так он вот теперь как крыса и мечется… (Фурначеву.)Сладко, что ли?

Лобастов. Да уж будет, сударь, с него.

Прокофий Иваныч. Позови, Мавруша, всех: и кучера позови, и дворников, и сторожей… всех позови!

Живновский. Это, что называется, живого испалить! (Задумчиво.)Эта манера, пожалуй, еще лучше нашей будет!

Фурначев. Прокофий Иваныч! да что ж это наконец такое! я жаловаться буду! (Хочет уйти.)

Прокофий Иваныч. Молодцы! придержите его!

Живновский, Праздников и Понжперховский бросаются на Фурначева. Нет, я тебя, сударь, не пущу! Помнишь ты, я к тебе с простого-то ума приходил да полтораста тысяч сулил? что ты тогда надо мною сделал? Ты тогда меня спросил: за кого я тебя принимаю, да на позор перед родным отцом меня выставил? Так вот знай же теперь, за кого я тебя принимаю!

Комната постепенно наполняется всяким народом. Православные! видите вы этого аспида? (Указывает на Фурначева.)Знайте: он вор и предатель, он старика моего мертвенького ограбить хотел! Вот и ключ от сундука поддельный у него сделан…

Сцена X

Те жеи Настасья Ивановна.

Настасья Ивановна (вбегает в дезабилье).Ах, батюшки! да папенька-то, никак, уж скончался!

Прокофий Иваныч. Приказал долго жить, сестрица…

Настасья Ивановна. Кому же, кому наследство-то досталось?

Прокофий Иваныч. Мне, сударыня.

Настасья Ивановна. Ну, так я и знала, что этому сиволапу все достанется… да вы-то чего ж смотрели, Анна Петровна? Вы тоже, верно, с ним заодно!

Лобастов. Нет, сударыня, так уж богу угодно!

Сцена XI

Те жеи Гаврило Прокофьич(робко входит и становится около самой двери).

Прокофий Иваныч. А! и ты здесь, Гаврило!

Лобастов. Не тронь, брат, его!

Прокофий Иваныч. Ну, да мне теперь некогда: справлюсь я с тобой и после! стой теперь там – добро!.. только на глаза ты мне не кажись, а не то изуродую…

Настасья Ивановна. Да скажите, однако ж, Анна Петровна, что ж этот сермяжник здесь распоряжается?

Прокофий Иваныч. Ты говоришь: сермяжник, сестрица! Так ты послушай теперича, кто твой муженек! (Тащит ее за руку на авансцену.)Хорош! А ты знаешь ли, что он отца твоего мертвого ограбить хотел?

Настасья Ивановна. Ах, господи… страх какой!

Фурначев. Господи! твори волю свою! (Подымает глаза к небу.)

Прокофий Иваныч. Нет, да ты только представь себе, Семен Семеныч, кабы тебе штука-то твоя удалась! Вот стоял бы ты теперь в уголку смирнехонько, переминался бы с ножки на ножку да утешался бы на нас глядя, как мы тутотка убиваемся… Черт ты этакой, чч-е-орт! Трофим Северьяныч! плюнь, сударь, ему в глаза!

Праздников приближается с полной готовностью.

Лобастов. Да перестань ты, Прокофий Иваныч! (Удерживает Праздникова, готового выполнить полученное приказание.)

Прокофий Иваныч. Ну, ин будет с тебя – я зла не помню! Анна Петровна! принеси бумажки да чернильный снаряд сюда!

Живоедова уходит.

Лобастов. Что ты еще хочешь делать?

Прокофий Иваныч. А мы вот заставим этого подлеца расписаться… Ведь он, пожалуй, тяжбу завтра заведет…

Живоедоваприносит бумагу и чернила. ( К Фурначеву.)Вот я как об тебе понимаю: или ты распишись, или я сейчас за полицией пошлю…

Лобастов (Фурначеву).Покорись, сударь!

Настасья Ивановна (мужу).Говорила я тебе: меньше об добродетели распространяйся – вот и вышло по-моему!

Прокофий Иваныч. Пиши!

Фурначеву приносят стул; он садится и пишет. «Я, нижепоименованный, дал сию подписку добровольно и непринужденно»… а ведь ты бы нас так и съел тут!.. пиши! «добровольно и непринужденно в том, что в ночи с двадцать восьмого на двадцать девятое марта ограбил я, посредством фальшивого ключа, достояние тестя моего, Ивана Прокофьича Размахнина, находившегося уже в мертвенном состоянии, и, в каковом гнусном поступке быв достаточно изобличен, приношу искреннее в том раскаянье и обещаюсь впредь таковых не замышлять…» Теперь подписывайся… Свидетели! подмахните и вы!

Лобастов и прочие поочередно подходят и подписываются. Ну, теперь все в порядке! Вон! Православные! расступитесь! дайте дорогу вору и грабителю статскому советнику господину Фурначеву!

Все расступаются. Семен Семеныч и Настасья Ивановна уходят.

Сцена XII

Те же, кроме Фурначевых.

Живоедова. Батюшка! заставь уж за себя бога молить!

Прокофий Иваныч. Что ж тебе надобно?

Живоедова (указывая на Понжперховского).Заставь, сударь, его жениться на мне…

Прокофий Иваныч (становясь перед Понжперховским).Что, выходец, попал в лужу! хочешь, дебошь сделаю, на поганке жениться заставлю?

Понжперховский (пожимая плечами).Помилуйте, Прокофий Иваныч, я не знаю, чего эта женщина хочет!.. Я, Прокофий Иваныч, гулять ходил…

Прокофий Иваныч. То-то, выходец! блудлив как кошка, труслив как заяц!.. ну, да ладно, деритесь промеж себя! (Обращается к присутствующим.)Эй, вы! Слушайте! теперича тятенька скончался, и я теперича всему законный наследник! (Бьет по билетам, лежащим на столе.)Все это мое! (Разводит руками.)И это мое, и это мое – все мое!

Живоедова (в сторону).Господи! вот как ожесточился человек!

Прокофий Иваныч. Дда, все мое! Гаврилка!

Гаврило Прокофьич подходит. Вставай ты завтра чуть свет и кати прямо к каменщику! Чтоб через неделю памятник был, да такой, чтобы в нос бросилось… с колоннами!

Живновский. Уж позвольте мне, Прокофий Иваныч, надпись сочинить…

Прокофий Иваныч. Сочиняй, брат! да ты смотри, изобрази там добродетели великие, да и что в надворные, мол, советники представлен был… А теперь пойдем, отдадим честь покойнику!

Живновский (к публике).Господа! представление кончилось! Добродетель… тьфу, бишь порок наказан, а добродетель… да где ж тут добродетель-то! (К Прокофью Иванычу.)Прокофий Иваныч! батюшка!

Занавес опускается.

Яшенька

За малыми исключениями, наши помещичьи усадьбы вылились в один общий, далеко не веселый тип. Чтобы представить себе такого рода усадьбу, нужно только вообразить голую и ровную местность, посреди которой одиноко возвышается небольшой пригорочек, кругленький и аккуратненький, как брюшко у тех крестьянских детей, которых чересчур откармливают толокном. По равнине местами буреют или зеленеют поля; местами, где-нибудь около плоскодонной лужи, совершенно фальшиво называемой прудом, ютятся невзрачные деревеньки; местами выползет из-за ржи тощий и как бы преждевременно оплешивевший лознячок; местами мелькнет в глаза ржавое болотце… и только. Вся проза деревенской жизни сосредотачивается тут, на этой плоской и грустной равнине, – и какая проза! Нет речки, которая самой унылой местности всегда сообщает что-то мягкое, смеющееся, нет рощицы, на свежей зелени которой с наслаждением отдыхают воспаленные от летнего зноя и пыли глаза проезжего… все голо, пусто и бедно! Совсем другое дело пригорочек. Там обыкновенно селится сам помещик, который в качестве дворянина, а равно и по врожденному благородству души, отнюдь не желает сидеть где-нибудь в яме, а ежемгновенно стремится выспрь. Живо воздвигаются там барские хоромы с мезонинами, бельведерами, антресолями и другими затеями, непротивными правилам ярославской архитектуры; быстро вырастает около них меньшая их братия: застольная, псарная, конюшня, сараи, погреба и другие хозяйственные принадлежности; по щучьему веленью разводятся сады, рассаживаются кругом березки и липки, вырывается пруд – и вот, на том самом месте, где гулял прежде один ветер, полагается закваска иной жизни, жизни иногда буйной и разгульной, иногда тихой и сосредоточенной. Что заставляет помещика селиться преимущественно на пригорочке, одно ли врожденное стремление выспрь или вместе с тем и другие, собственно хозяйственные побуждения, – решить трудно. Надо думать, однако ж, что благородство души играет тут преимущественную роль, ибо что касается до хозяйственных соображений, то опыт доказывает, что помещики, и с пригорочка и из ямы, с давних пор как-то неудачно действуют на этом поприще.

Такого точно рода была усадьба Натальи Павловны Агамоновой, с которою я имею намерение познакомить читателя. Точно так же, на бугорке, стоял ее серенький домик, из окон которого, по словам ее, открывался веселенький вид на ближайшие поля, засеянные озимым и яровым хлебами; точно так же был он выстроен по правилам ярославской архитектуры и столь же часто изрезан узенькими окнами; точно так же возвышался на нем бельведер, в котором зимой нельзя было ни минуты оставаться по причине холода, а летом по причине палящего круглый день солнца; точно так же в нижних оконечностях окон вставлены были цветные стеклышки, а на зеленых ставнях изображены урны и букеты, нарисованные с таким необыкновенным искусством, что соседние помещики постоянно принимали их за настоящие, подобно тому как некогда воробьи принимали за настоящие нарисованные Апеллесом плоды и прилетали клевать их; точно так же аккуратно и несколько форменно смотрел небольшой садик, разведенный у самого дома, обнесенный кругом зеленою решеткой и обсаженный липками; в нем в изобилии росли те же самые растения, которые с незапамятных времен сжились с почвою помещичьих садов, а именно: самбук, барская спесь, бураки и разноцветные колокольчики; даже затеи и околичности, которым так охотно предается помещик, не представляли ничего своеобразного и ограничивались тем, что липки были подстрижены: одни в виде елок, другие в виде огромных грибов, третьи в виде ваз, что дорожки были усыпаны тертым кирпичиком и что в конце главной аллеи выстроена была из акаций беседка, у входа в которую стоял гипсовый турок с трубкою в зубах.

Наталья Павловна в целом околотке известна как дама, которой пальца в рот не клади. Она шесть лет уж вдовеет, и вдовеет без малейшей тени подозрения насчет лакея Фомки или кучера Павлушки. Это тем более для нее тяжело, что она женщина еще не старая (всего каких-нибудь сорок лет!) и энергическая и темперамент имеет легко воспламеняющийся. Но так как она перед смертным одром своего друга Федора Михайлыча дала обет в чистоте провожать остальное время жизни и как, сверх того, она больше всего на свете любит простор, то если мысль о новом замужестве и представляется иногда ее воображению, то весьма ненадолго, и единственным последствием ее бывает сдержанный вздох, который по временам (однако все реже и реже) вылетает из ее груди. В манерах Натальи Павловны есть что-то мужественное, не терпящее ни противоречий, ни оправданий. Высокая и худая, она сложена как-то по-мужски, голос имеет резкий и повелительный, поступь твердую и взор светлый и проницательный. Ни одна дворовая девка не укроет от нее своей беременности, и если, паче чаянья, случается такой грех, то виновная скорее спешит с повинною, зная, что это все-таки лучшее средство смягчить гнев строгой госпожи. Приятно видеть, как она сама за всем присматривает, сама всем руководит и сама же творит суд и расправу, распределяя виновным: кому два, кому три тычка. Велемудрых иностранных очков она не носит и, будучи с детства поклонницей патриархального воззрения, с большою основательностью полагает, что ничто так не исправляет ленивых и не поощряет ретивых, как тычок, данный вовремя и с толком.

«Не нужно только зря рукам волю давать, – говорит она, развивая теорию тычков, – а то как не наказывать – наказывать надо!»

При Наталье Павловне живет сын ее Яков Федорыч, который, несмотря на свои двадцать пять лет, продолжает быть известным в околотке под именем Яшеньки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю