Текст книги "Том 4. Произведения 1857-1865"
Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)
Действие IV
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Клаверов.
Набойкин.
КнязьТараканов.
Софья Александровна Бобырева.
Ольга Димитровна.
Декорация I-го действия, девять часов утра.
Сцена I
Клаверов (один).Ну вот, я и добился… только чего добился? Сколько глупейших происшествий случилось в одну ночь, и как иногда одно нелепое мгновение может перевернуть вверх дном целую жизнь человека! И от кого? от какого-нибудь негодяя трусишки, которому, для храбрости, вздумалось напиться пьяным! Фу, боже! да неужели я в самом деле оскорблен? неужели я должен требовать удовлетворения? Какая глупость, какая досадная, пошлая глупость! Ведь встречаются же такие положения в жизни: точно горячечный бред вдруг охватит человека! Ощупываешь себя, прислушиваешься к своему голосу, спрашиваешь себя: я ли это, со мной ли все это делается?.. и – о, черт возьми! – оказывается, что это я, что я цел-целехонек, что невероятное не только вероятно, но даже верно!.. Да нет, однако, неужели я должен разом испортить все свое будущее? Дуэль! ведь это такой вздор… ведь это совсем глупо! Мне, наконец, нельзя выходить на дуэль! Как делают эти старцы, что их никто не оскорбляет, что оскорбления, если они и бывают, скользят по ним! Или в нас еще тлятся какие-то жалкие остатки юношеской щепетильности, или мы недостаточно сравнялись с старцами в ничтожестве? Да, в нас что-то осталось; нас держит в руках и глупая связь с прошедшим, с школою, и наше собственное фальшивое положение. В глазах всех, кроме канцелярских чиновников, мы еще мальчишки, и в этом качестве должны и вести себя как мальчишки. К нам нет страха, наши действия может судить всякий; мы не можем сказать: цыц! – потому что сами не раз протестовали против этого «цыц». Мы не смеем оставаться равнодушными к оскорблениям не потому, чтобы чувствовали особенную наклонность обижаться, а просто потому, что нас могут оскорбить еще более. Гадкое ремесло! нас не защищают ни седые волосы, ни физические немощи – ни одно из тех удобств, которыми украшаются милые старички. Да, ремесло отвратительное и опасное, а нести его надо! Каким образом уладить это пошлое дело? Какие новые уступки сделать, какую новую комбинацию придумать? Но, может быть, Бобырев извинится, может быть, он сознается, что был пьян… да это дело невозможное! (Задумывается.)Нет, черт побери, как ни кинь, все клин! Тут был Тараканов, тут были младенцы – все видели, все слышали! Кто может поручиться, что сегодня же не звонят об этом во все колокола во всех канцеляриях, во всех начальственных передних? Что сделал Клаверов? Гм… что сделал Клаверов? Если я поведу себя благоразумно – меня назовут трусом, от меня все отвернутся; если я вступлюсь за свою честь, если я вызову этого пьяницу – мол карьера испорчена… хороша перспектива и в том и в другом случае! И не то поставят мне в вину, что я развратил женщину, что сделал из нее орудие, а то, что я не сумел так устроить дело, чтоб все было шито и крыто! Подлость позволительна, даже в известной степени допускается, как необходимая приправа жизни, но неумение, но глупость – вот где настоящее преступление, вот где позор! Нет, нужно кончить это дело во что бы то ни стало! Что пользы в том, что стая мальчишек будет говорить, что Клаверов поступил как благородный человек, если Клаверову, после этого благородного поступка, придется стереться с лица земли! Сила не в мнимо-благородных поступках, сила во власти, сила в том, чтоб удержать за собой свое положение! (Садится к столу, пишет и потом звонит.)
Входит лакей. Курьер воротился?
Лакей. Павел Николаич приказали сказать, что сейчас будут.
Клаверов. Хорошо; вот отдай курьеру эту записку и скажи, чтоб он сейчас же ехал с нею к молодому Тараканову.
Лакей. Вас, сударь, Софья Александровна спрашивают.
Клаверов. Как Софья Александровна? что такое?
Лакей. Точно так-с. Сейчас пожаловали.
Клаверов. Так иди же, проси! Да когда Набойкин придет, попроси его подождать, а сам войди сюда и доложи, что от князя чиновник с бумагами… понимаешь?
Лакей уходит. Софья Александровна! Однако дело-то, кажется, не на шутку разыгрывается!
Сцена II
Клаверов. Софья Александровна.
Клаверов. Что с вами, Софья Александровна? Что с тобой, Sophie? (Берет ее за талию и усаживает на диван.)Как ты бледна, моя девочка!
Софья Александровна. Я ушла от мужа; я не могу жить с ним… Если б вы знали, Клаверов!.. он… mais il m’a maltraitée, le lâche! [171]171
ведь он со мной был так груб, низкий человек!
[Закрыть] (Вздрагивает от волнения.)Да, он бил меня, Клаверов! Если б вы видели! ах, если б вы видели! (Рыдает.)Я не плакала… я испугалась; я думала, что он убьет… Он бил меня, Клаверов, бил!
Клаверов. Какое гнусное животное! Но каким же образом до этого допустили! где же была maman?
Софья Александровна. Maman заперлась в своей комнате… ах, если б вы видели, Клаверов, как он был страшен! Он разорвал на мне все платье… и какие он гадости мне говорил! как он называл меня! Ах нет, возьмите, возьмите меня от него! Я ни за что… нет, я ни за что не пойду к нему! Я, право, не могу даже рассказать вам, что такое там было!
Клаверов. Успокойся же, моя девочка!
Софья Александровна. Ах нет, я не пойду! возьмите, ради бога, возьмите меня от этого человека!
Клаверов (в сторону).Черт возьми, однако ж, вот история-то! (Вслух.)Да как же это сделалось? Каким образом ты пустила его в свою комнату?
Софья Александровна. Сначала я заперлась, но он начал стучаться – не могла же я не отворить ему? Он так стучал, что в целом доме было слышно… Боже! что он со мной делал! что он мне говорил! Ах, как он был отвратителен, если б ты видел!
Клаверов. Что ж он теперь делает? и как ты ушла?
Софья Александровна. Он спит… он еще пьян! Мне кажется, что он и во сне-то пьян! Он даже не слыхал, как я ушла. Pierre! да утешь же меня, скажи, что я к нему не пойду!
Клаверов. Конечно… так жить невозможно… Я сегодня же поговорю об этом князю: вероятно, он найдет средство как-нибудь устроить это дело…
Софья Александровна. Ах нет, не князю! ради бога, не князю! Я не хочу этого, ты пойми, что я не хочу… Что ж это со мной будет? Да и что тут устраивать? Pierre! я не пойду к мужу! я сказала, что не пойду!
Клаверов. Да успокойся же, моя птичка! (В сторону.)О, черт возьми, какая история! (Вслух.)Я и сам еще хорошенько не знаю, что говорю! дай мне подумать, дай прийти немного в себя! Ведь ты меня любишь, девочка?
Софья Александровна. Ах, Pierre!
Клаверов. Ну, вот видишь ли! Следовательно, тебе надо слушаться! Пойми, мой ангел, что в такие минуты, как теперешняя, нельзя вдруг все обнять! (Ласкаясь к ней.)Ведь это почти государственный вопрос! Ну, давай станем делать предположения!
Софья Александровна (улыбаясь).Станем.
Клаверов. Предположим, например, что ты останешься у меня.
Софья Александровна нежно смотрит на него. Ну да, ну да! отчего же этого не предположить? Итак, предположим, что ты остаешься у меня – что из этого может выйти? (Становится на колени и целует ее руки.)Из этого может выйти, что я целые часы буду простаивать на коленях и целовать твои милые ручки! (Смотрит на нее, как бы выжидая ответа.)
Софья Александровна молчит. Тебе это как будто неприятно, Sophie?
Софья Александровна. Ах нет, мне это не неприятно! Я только думаю… зачем ты мне говоришь об этом… теперь?
Клаверов. Милая! да разве можно, видя тебя, думать о чем-нибудь другом?
Софья Александровна слегка пожимает плечами. Ну, не сердись же; будем говорить серьезно, если ты этого непременно хочешь! Итак, предположим, что ты останешься у меня – потом что? Потом предположим, что мы пригласим maman… какую роль, однако ж, может играть при этом maman? Ma chère! ведь при ней мне нельзя будет целовать твои ручки!
Софья Александровна. (грустно и не без некоторого изумления).Да, она может помешать.
Клаверов. И – что важнее всего – ей самой, быть может, не по вкусу придется оставаться здесь… Знаешь ли, Sophie, мне кажется, что и тебе…
Софья Александровна смотрит на него боязливо. Ведь только те люди имеют право не обращать внимания на общественные отношения, которые, так сказать, не вышли еще из естественного состояния…
Софья Александровна (робко).Pierre! как ты говоришь странно!
Клаверов (в сторону).Проклятая рутина! все думается, что я в департаменте и желаю бросить пыль в глаза чиновникам! (Вслух.)Pardon, chère! Я, кажется, сказал глупость! Итак, сделаем другое предположение. Предположим, что ты на время поселишься в гостинице вместе с maman…
Софья Александровна (иронически).«Что из этого выйдет»?
Клаверов. Ну да, что из этого выйдет?
Софья Александровна. Из этого выйдет что-то очень странное… Оставим лучше предположения! Знаете ли, Клаверов, что в эту минуту мне как-то ужасно вдруг стало грустно!
Клаверов. Это очень натурально; такое положение…
Софья Александровна. Нет, не то; но мне в первый раз еще приходится взглянуть на жизнь серьезно… Мне кажется, что до сих пор я видела какой-то радужный… и даже немного пошлый сон!
Клаверов. Я не понимаю тебя, Sophie! Что могло навести тебя на такие странные мысли? Уж конечно, ты не можешь сомневаться, что я с своей стороны…
Софья Александровна. Ну да, я верю. Но ведь странно, не правда ли, что жизнь, которую я до сих пор вела, вдруг потеряла для меня все очарование? Мне теперь кажется, что я не жила, а играла… и даже не хорошо играла, Pierre!
Клаверов. Что, это раскаянье?
Софья Александровна. Нет, это не раскаянье… зачем раскаянье? Это просто размышление… ну да, это минутное размышление, которое, я надеюсь, пройдет само собою… Итак, будем продолжать делать предположения… что бы еще предположить? Предположим, например, что я пойду теперь на улицу – что из этого может выйти?
Клаверов. Какое странное предположение! Кто же допустит тебя до этого?
Софья Александровна. Не мешай мне, Pierre! Я хочу знать, что из этого может выйти? Из этого… знаешь ли, однако ж, какая это странность… я… я не могу даже сыскать ответа на этот вопрос!
Клаверов. Sophie, ты меня решительно не понимаешь! Ты сердишься на меня, ты колешь меня! Но ведь не виноват же я, что все это так неудобно сложилось. Конечно, я некоторым образом сам вовлек тебя и, следовательно, обязан…
Софья Александровна судорожно смеется. Ты смеешься?
Софья Александровна.Я смеюсь тому, что ты говоришь об неудобствах!
Клаверов. (с досадой).Я тут не вижу ничего смешного! (Встает и начинает ходить по комнате.)Ты, как женщина, разумеется, не можешь понять… (Хватается за голову руками; с отчаяньем.)Эта проклятая служба! и как нарочно, у меня сегодня доклад!
Софья Александровна. А! сегодня доклад! ты не забыл об этом!
Клаверов. Ты странная, Sophie! Опять-таки повторяю: ты не понимаешь меня! Тут совсем речь не об докладе…
Софья Александровна. Так об чем же?
Клаверов. Я просто хочу сказать, что обстоятельства складываются досадно. (Садится около нее) Sophie! неужели ты могла подумать, что я не люблю тебя?
Софья Александровна. Нет, ты любишь меня (вздрагивая),но ты еще больше любишь удобства. Впрочем, я мешаю тебе, тебе пора на службу! Но куда же я должна идти?
Клаверов. Это смешно, Sophie! Неужели ты думаешь, что я не пожертвую для тебя одним днем службы? Дело не в том…
Софья Александровна. Ах, да я вижу, в чем дело! (Встает.)Куда же я пойду? Клаверов! да сжальтесь же надо мной! Скажите что-нибудь! Неужели вы хотите, чтоб я возвратилась к мужу… чтоб меня били? Ведь это ужасно!
Клаверов угрюмо молчит Да ответьте же мне! скажите прямо, хотите вы, чтоб я возвратилась к мужу?
Клаверов. Я не знаю… я сам совершенно растерялся… Коли хотите, конечно, вы поступили неосторожно…
Софья Александровна. Неосторожно?
Клаверов (с досадой).Ну да, неосторожно! Уж если вы требуете, чтоб я был откровенен, я не вижу, почему бы мне не высказать вам…
Софья Александровна. Хорошо; положим, что я поступила неосторожно; положим, что я должна была остаться и терпеть, но ведь я уж поступила так, но ведь этого не воротить! Что же теперь-то, теперь-то остается мне делать?
Клаверов. Прежде всего, мне кажется, надо послать к maman и сказать ей, что вы здесь…
Софья Александровна. Да посылайте же, посылайте скорее!
За дверьми раздается осторожный звук. К вам кто-то пришел?
Клаверов. (подходя к двери).Кто там?
Лакей. (за дверью).Чиновник от князя с бумагами.
Клаверов. Вот моя жизнь! ни одной минуты свободы!
Софья Александровна. Его отослать нельзя?
Клаверов. Можно… да… конечно… можно!
Софья Александровна. Нет, я вижу, что нельзя; я уйду в другую комнату, только, бога ради, пошлите сейчас за maman! (Уходит налево.)
Клаверов тщательно запирает за нею дверь и опускает портьеры.
Сцена III
Клаверов, лакей; потом Набойкин.
Клаверов (лакею).Сейчас же поезжай к Бобыревым, вызови Ольгу Дмитриевну и скажи ей, что Софья Александровна здесь и просит приехать за ней теперь же.
Лакей уходит. Нет, надобно как-нибудь развязать этот узел!
Набойкин. Извини, пожалуйста, Клаверов, что опоздал: сейчас только с постели.
Клаверов. Тише… тут Бобырева! (Указывает на дверь, в которую вышла Софья Александровна.)
Набойкин. Как? теперь?
Клаверов. Ну да, теперь. Только, если ты думаешь, что я en bonne fortune [172]172
мне повезло.
[Закрыть], то очень ошибаешься. Это bonne fortune, в которой главную роль играет драка и тому подобные удовольствия… не веришь? Серьезно уверяю тебя, что проклятее моего положения едва ли можно себе представить! Вчера Бобырев с пьяных глаз наговорил мне дерзостей, а сегодня Софья Александровна жалуется, что он прибил ее… Бог знает куда я впутался!
Набойкин. Какая скотина этот Бобырев!
Клаверов. Это несомненно, что скотина, но, к несчастию, не в том дело. Скотство его при нем и остается, да я-то, я-то какую тут роль играю?
Набойкин. Ты играешь роль человека, к которому рано утром приезжают хорошенькие женщины… что ж, это еще недурно!
Клаверов. Гм… да, это недурно. А знаешь ли ты, между прочим, что я всю эту ночь не спал и что всю ночь у меня не выходило из головы вчерашнее глупейшее происшествие?
Набойкин. Mon cher! да ведь это вздор!
Клаверов. Совершенно с тобой согласен. Я даже думаю, что это более нежели вздор: это просто постыдное дело, которое требует вмешательства полиции, а не порядочных людей. К сожалению, однако ж, Бобырев принадлежит к тому же обществу, к которому принадлежу и я; к сожалению, ни пьянство, ни глупость, ни всякое другое нравственное безобразие не дают ему привилегии оскорблять безнаказанно; к сожалению, оскорбление, им нанесенное, не просто укушение обозлившейся от тунеядства собаки, а оскорбление действительное, нанесенное равным равному… видишь ли ты, сколько тут разных «к сожалению»? А если ко всему этому еще прибавить сегодняшний поступок Софьи Александровны, то дело, очевидно, перестает быть вздором.
Набойкин. Скажи мне, однако ж, что такое произошло между Бобыревыми?
Клаверов. Ну все, что обыкновенно происходит в таких случаях, когда супруг пьян, а супруга немного провинилась. Знаешь ли что, Набойкин? Быть может, ты когда-нибудь позавидовал мне; быть может, ты когда-нибудь подумал: счастливец этот Клаверов! Так разуверься же, мой милый! Каторжнее той жизни, которую я веду, нельзя вести. Это какой-то проклятый водевиль, к которому странным образом примешалась отвратительная трагедия…
Набойкин. Воля твоя, а ты преувеличиваешь, Клаверов. Вероятно, Бобырев проспался и в настоящую минуту уж трусит; хочешь пари, что он также уж посылал за мной?
Клаверов. Также… то есть, так же, как и я?
Набойкин. Позволь, однако ж…
Клаверов. Не в этом дело. Пожалуй, я и на это согласен; я действительно не принадлежу к числу средневековых героев и положительно считаю дуэль предрассудком. В этом отношении мы сходимся с мсьё Шалимовым. Однажды, когда он ораторствовал в своем сенакле * против поединков, я спросил его, что же он думает сделать в случае личного оскорбления? Для меня не может быть личного оскорбления, отвечал он и, по-моему, был прав… По крайней мере, я нахожу это теперь, когда испытал на практике, что значит личное оскорбление… Не правда ли, однако ж, странно, что мы в чем-нибудь сходимся с Шалимовым?
Набойкин. Да, это вещь не совсем обыкновенная.
Клаверов. До такой степени мало обыкновенная, что мы сейчас же и разойдемся. Вся беда в том, что ответ Шалимова не ответ, а уклонение от ответа. Он оставляет в тени практическую сторону дела, которая, собственно, и составляет камень преткновения. В самом деле, как тут поступить? Покраснеть ли и бросить на оскорбителя кроткий, прощающий взор, поднять ли горделиво голову и с молчаливым презреньем пройти среди изумленной толпы? Все это на практике разрешается крайне трудно. Быть может, в представлении Шалимова, вместе с теорией, соединяется и какая-нибудь практика; быть может, он и действительно сумеет таким образом перенесть оскорбление, что никому и на ум не придет подумать, что он оскорблен; но я… я этого не могу! Не потому не могу, чтобы я сгорал желанием оскорбиться во что бы то ни стало, а просто потому, что я обязаноскорбиться!
Набойкин. Воля твоя, Клаверов, я что-то этих тонкостей не понимаю!
Клаверов. Ну, я когда-нибудь растолкую это тебе на досуге, а теперь буду продолжать. Несмотря, однако ж, на то что в практических результатах мы расходимся с Шалимовым, в сущности я все-таки желаю как можно менее расходиться с ним. Как ты хочешь, а потерять разом все, что устраивалось ценою стольких трудов, стольких усилий, стольких…
Набойкин. (в сторону).Стольких et caetera [173]173
и прочее.
[Закрыть] …(Вслух.)Я вполне понимаю тебя, Клаверов! Vous êtes un noble cœur! [174]174
У тебя благородное сердце.
[Закрыть] (Жмет ему руку.)
Клаверов. Мне представляется двоякий исход. Если я потребую у Бобырева удовлетворения, я должен испортить всю свою карьеру – это ясно как день. Что бы из этого ни вышло, я все-таки буду обвинен, потому что человек, занимающий известное положение в административном мире, не имеет права быть мальчишкой. С другой стороны, если я вытерплю равнодушно, если я сделаю вид, что все происшедшее до меня не относится… но ведь тут были свидетели, Набойкин! но ведь я опозорен, но ведь от меня отвернется все общество!
Набойкин. Ах, полно! Ну, конечно, в первые минуты будет не совсем ловко…
Клаверов. А потом привыкнут… то есть я стану в положение человека, к которому будут привыкать… не правда ли, ведь ты эту роль мне предназначаешь?
Набойкин. Да успокойся, mon cher!
Клаверов. Но каково же мне будет прожить эти первые минуты! Ведь на этих первых минутах зиждется вся история, любезный друг! Я знаю, что впоследствии, то есть когда все обойдется, обомнется и оботрется, не только отдельный человек, но и целые народы забывают… забывают даже свое рабство, свой собственный позор, но первые минуты!..
Набойкин. Опять-таки повторяю тебе, Клаверов, что ты преувеличиваешь самое происшествие!
Клаверов. Но предположим, что будет так; допустим, что ко мне привыкнут, – и все-таки этого будет недостаточно! Тут есть еще третья, и притом самая скверная, сторона – это женщина, которая у меня на руках и которая не хочет слышать о том, что у человека могут быть свои обязанности, что человек может быть поставлен в известные обстоятельства…
Набойкин. Ну да, теперь я понимаю. В этом отношении, конечно, положение твое не из самых завидных.
Клаверов. Прошедшую ночь все мои мысли были как-то разбросаны. Я даже думать не мог. Все это представлялось мне каким-то хаосом, какою-то нелепою, невероятною неожиданностью. Точно не меня, а постороннее лицо оскорбили, точно я не более как свидетель всего этого безобразия! Но теперь мало-помалу хаос проясняется; по крайней мере, я вижу мое положение и вижу необходимость решить его так или иначе…
Набойкин. Что же ты думаешь сделать?
Клаверов. А вот послушай, Набойкин! я обращаюсь к тебе, как к старому товарищу, который не покривит душою, и прошу тебя отвечать мне по совести. Скажи, стоит ли того моя карьера, чтоб держаться ее?
Набойкин. Еще бы!
Клаверов. Нет, ты пойми меня. Ты скажи, стоит ли она этого не в том только смысле, что удовлетворяет моему личному самолюбию и доставляет мне средства к жизни, но и в том, что она полезна не для меня одного, а вообще… но ты понимаешь?
Набойкин. Какое же может быть в этом сомнение! Начать с того, что дело, которому ты служишь, потеряет в тебе самого способного и самого преданного своего деятеля! Нет, Клаверов! ты не принадлежишь самому себе… ты просто не имеешь даже нрава обращать внимание на подобные пустяки!
Клаверов. Это-то именно я и желал знать. Стало быть, по-твоему, надобно во всяком случае покончить с этим глупым делом. Теперь весь вопрос в том, каким образом достигнуть этого. Прежде всего Софья Александровна…
Набойкин. По моему мнению, прежде всего надобно заставить Бобырева извиниться перед тобой и потом уверить, что относительно его супружеского благополучия все обстоит в том же положении, как было до свадьбы! (Хохочет.)
Клаверов. Любезный друг! уж ты бы предоставил Обтяжнову острить на эту тему!
Набойкин. A propos! хочешь пари, что Обтяжнов в настоящую минуту обдумывает, как бы половчее и вместе с тем без больших издержек предложить руку и сердце Софье Александровне?
Клаверов. Все это очень правдоподобно, но дело в том, что подобные разговоры отвлекают нас от нашего предмета. Итак, прежде всего меня заботит Софья Александровна. (Переходит в генеральский тон.)Ты понимаешь, любезный друг, что это женщина, которая многим для меня пожертвовала, которую я – конечно, совершенно против воли – поставил в неприятное положение… понятно, следовательно, что я желаю что-нибудь сделать для нее..
Входит лакей.
Лакей. Князь приехал.
Клаверов. Ну вот и кстати: он нам поможет в наших соображениях. Проси.
Сцена IV
Те жеи князь Тараканов.
Клаверов (идя навстречу князю).Князь! я к вам с просьбой! Во-первых, прошу извинить за вчерашнюю неприличную сцену, которой я послужил совершенно невольным поводом; во-вторых… но, вероятно, вы сами догадываетесь, что именно должно составлять предмет моей просьбы. (Принимая благородную осанку.)Такое странное происшествие, конечно, не должно, не может остаться без последствий…
Князь Тараканов. (закуривая сигару).Я совершенно с вами согласен, Клаверов!
Клаверов (несколько поперхнувшись ответом князя).Вы понимаете, князь, что хотя Бобырев оскорбил меня в таком виде, который исключает всякую идею о вменяемости, хотя он, сверх того, мой подчиненный, но, к сожалению, он принадлежит к тому же общественному кругу, к которому имею честь принадлежать и я; но, к сожалению, он не пользуется еще привилегией оскорблять безнаказанно…
Набойкин (в сторону).Черт возьми, однако ж, как патрон-то мало разнообразен!
Князь Тараканов. Я совершенно с вами согласен, Клаверов!
Клаверов. Следовательно… вы думаете, князь, точно так же, как и я, что мне необходимо потребовать от Бобырева удовлетворения?
Князь Тараканов. Я вполне того же мнения, как и ты, Клаверов.
Клаверов с тоской смотрит на Набойкина.
Набойкин. Pardon, messieurs. Как человек, приглашенный Клаверовым быть участником в этом деле, я считаю необходимым высказать свое мнение. Я нахожу, что Клаверов очень хорошо выразился, сказав, что положение, в котором вчера находился Бобырев, устраняет всякую идею о вменяемости. Да, это именно то самое выражение, которое следует употребить в настоящем случае. Следовательно, если Бобырев, как я надеюсь…
Князь Тараканов. Я совершенно с вами согласен, мсьё Набойкин. Вы понимаете, Клаверов, что для меня решительно все равно, что у вас там происходит. Впрочем, нет, не совсем все равно, потому что вы чертовски рано подняли меня сегодня!
Клаверов (сконфуженный).Позвольте, князь; я думал, что вы, как человек мне близкий, примете в этом деле участие… (В сторону.)О, черт возьми, так бы, кажется, и задушил эту мерзкую гадину!
Князь Тараканов. Ну да, Клаверов, я вас люблю… я вас люблю, потому что вы служите… нет, не то! я вас люблю, потому что дядя глубоко уважает ваши способности… Скажите, в чем именно я могу быть вам полезным?
Клаверов. Да нет, князь, судя по тому, как вы смотрите на мое дело, я нахожу, что мне остается только извиниться перед вами в том, что так рано побеспокоил вас.
Князь Тараканов. Уверяю вас, Клаверов, что смотрю на ваше дело точно так же, как и вообще на все дела на свете. В этом случае у меня своя собственная философия, в силу которой я нахожу, что нет в мире ни добра, ни худа, что все относительно и что, следовательно, всякий сам наилучший судья в своем деле. Вы находите, что полученное вами вчера оскорбление…
Клаверова подергивает. Послушайте, Клаверов, зачем вы волнуетесь? не могу же я оказать, что это не оскорбление! Итак, вы находите, что вчерашнее оскорбление требует сатисфакции * , – я согласен с вами; мсьё Набойкин, напротив того, доказывает, что вчерашняя сцена есть следствие одного недоразумения, – я и с ним согласен! Потому что ведь это относительно, Клаверов!
Клаверов. Но я желал бы именно знать, как поступили бы вы на моем месте?
КнязьТараканов. Ах, Клаверов, зачем вам добиваться этого? Да притом же – извините за чистосердечие – мне кажется, что вы поставили вопрос совершенно не так, как бы следовало его поставить. Если б вы спросили меня, как бы я поступил на своем собственном месте, я бы еще мог что-нибудь отвечать вам, хотя, впрочем, и не ответил бы, потому что это моя тайна, но что же могу я ответить, собственно, на ваш вопрос? Разве то, что я поступил бы точно так же, как и вы, то есть спросил бы другое лицо, как бы оно поступило, будучи на моем месте.
Клаверов делает движение. Да не сердитесь, Клаверов; поймите, что вы, во всяком случае, можете рассчитывать и на мой совет, и на мое содействие, и на мою скромность… да, и на мою скромность, потому что, говоря откровенно, я просто не вижу ничего забавного в том, чтобы выболтать всякому встречному, что я вчера был свидетелем, как господин Бобырев оскорбил Петра Сергеича Клаверова. На одно только прошу вас не рассчитывать, – это на то, чтобы я вздыхал, ахал и плакал: чувствительность положительно не в нравах моих. Итак, messieurs, высказавши перед вами мою profession de foi [175]175
программу.
[Закрыть], я полагаю, что мы можем продолжать…
Набойкин. Я нахожу, князь, что кроме того, что Бобырев был вчера в самом странном положении…
Князь Тараканов. Да, странном – c’est le mot! [176]176
вот самое подходящее слово!
[Закрыть]
Набойкин. Кроме того, есть еще другое соображение, которое в этом деле должно иметь решительную силу…
Князь Тараканов. Послушаем ваших соображений, мсьё Набойкин! Vous voyez, messieurs: je suis bon enfant! [177]177
Видите, господа: я славный малый!
[Закрыть]
Набойкин. Соображение это заключается в том, что Клаверов занимает известное положение в административной сфере и что в этом качестве он не просто частное лицо, а некоторым образом деятель политический…
Князь Тараканов. Да… это соображение очень веское.
Клаверов. Позволь, однако, Набойкин, не о том речь…
Набойкин. Ну нет, Клаверов, теперь твое дело сторона. Теперь это дело между мною и князем; мы обсудим его со всех сторон, и когда мы кончим, ты должен будешь безусловно покориться тому решению, которое мы положим.
Князь Тараканов. Разумеется, Клаверов, вы не можете быть судьей в своем деле… я нахожу ваше мнение совершенно справедливым, мсьё Набойкин. (В сторону.)Mais quelle comédie de chenapans! [178]178
Но что за мерзкая комедия!
[Закрыть]
Набойкин. Итак, я говорю, что Клаверов занимает известное положение в административной сфере, но этого, конечно, было бы недостаточно, чтоб не распространять на него общих условий и требований света. Главное заключается в том, что он занимает свой высокий пост с честью, что он полезен, что он необходим!
Князь слегка наклоняет голову в знак согласия. Служат очень многие, но не многие представляют собой известное направление, олицетворяют известный принцип! С этой точки зрения Клаверов есть такая личность, в которой, можно смело сказать, нуждается вся благомыслящая часть русского общества!..
Клаверов. Но послушай же, Набойкин!
Князь Тараканов. Шт… Теперь ваше дело сторона!
Набойкин. (входя мало-помалу в азарт).С этой точки зрения личность Клаверова приобретает значение совершенно особое; с этой точки зрения, нанести Клаверову оскорбление – значит нанести ущерб тому принципу, которому он служит, – не так ли? Засим, имеет ли он право рисковать собой? принадлежит ли он вполне самому себе? Вот вопросы, на которые я, по совести, не вижу никакого другого ответа, кроме отрицательного. Если б Бобырев оскорбил, например, меня, я не рассуждал бы; я просто потребовал бы от него удовлетворения, потому что тут дело шло бы между равными; но будь я на месте Клаверова, я положительно объявляю, что не обратил бы никакого внимания на сделанное мне оскорбление!
Князь Тараканов. Браво, мсьё Набойкин! Клаверов! по этим начальным выводам вы можете предугадывать, что, в сущности, распря ваша с Бобыревым заранее нами решена.
Набойкин. Представимте, например, князь, что какой-нибудь негодяй оскорбил вашего дядю…
Князь Тараканов. Нет, мы этого представлять себе не будем, cher мсьё Набойкин! Мы лучше оставим старика моего в стороне…
Клаверов. Набойкин! да разве ты не замечаешь, что князь шутит?
Князь Тараканов. Нет, Клаверов, я не шучу! повторяю вам, что я от всей души желаю быть вам полезным и в этом смысле вполне разделяю мнение мсьё Набойкина, что вам отнюдь не следует принимать горячо к сердцу оскорбление, нанесенное вам господином Бобыревым.
Набойкин. Не правда ли, князь? Следовательно, если насчет этого мы согласны, то весь вопрос заключается единственно в том, каким образом устроить, чтоб дело это умерло, так сказать, в самом своем рождении, чтоб отношения продолжались прежние, чтоб, одним словом, не осталось ни малейшего следа всех этих дрязгов?
Князь Тараканов. Да… в самом деле… ведь это вопрос весьма важный!
Клаверова сильно подергивает.
Набойкин. Да не волнуйся же, Клаверов! Предоставь нам с князем устроить это дело! Я полагаю, князь, что Бобырев в настоящую минуту сам не рад всему случившемуся, стало быть, есть все поводы думать, что с этой стороны дело уладится самым приличным для Клаверова образом. Бобырев извинится, Клаверов извинит – между старыми товарищами все это легко, все попятно. Точно так же легко будет устроить, чтоб Обтяжнов и младенцы были безмолвны…
Князь Тараканов. Да, ведь тут еще младенцы присутствовали – c’est grave! [179]179
это серьезно!
[Закрыть]
Набойкин. Младенцев можно заставить молчать – это я беру на себя. Я просто докажу им, что Клаверов поступил вполне великодушно и что в этом деле надо щадить Бобырева…
Клаверов. Да остановись же, Набойкин! ведь это просто невыносимо!
КнязьТараканов. Замолчите, Клаверов! ведь вас предупредили, что тут играет важную роль государственная необходимость, а государственная необходимость, разумеется, идет прежде всего…
Набойкин. Но здесь есть еще одно обстоятельство, которое гораздо важнее младенцев. Надобно вам сказать, князь, что Бобырев наделал глупостей…
