Текст книги "Надрывы"
Автор книги: Михаил Дубаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Эта жажда вырвала его из состояния оцепенения, заставила схватить безымянную книгу и рвануть вон из библиотеки. Он даже забыл утереть кровь с пальцев и потом, выскочив на свет и с наслаждением вдохнув полной грудью утренний воздух, с ужасом увидел, что эта кровь не ссохлась, она сбежала вязкими каплями в центр ладони, перемешалась там с библиотечной пылью и вылилась в руну.
Это был не древнеэльфийский, Аркин вообще не знал таких рун. Позже, когда он, отдышавшись и несколько успокоившись, спрятав книгу в надежном месте и смыв кровь, обратился к своему учителю, тот скептически покачал головой, глядя на горящую в воздухе руну, потом что-то вспомнил, быстро прошел в библиотеку и резким движением достал небольшую книгу в ярко-красном переплете, совсем не потускневшем.
– Я не знаю, какого народа эта книга и когда она написана, – возбужденно заговорил старик. – Я не знаю, что в ней написано, хотя и пытался пару раз понять этот язык, но эта руна здесь и неоднократно встречается. Держи, – старик передал книгу Аркину, – может, у тебя что-нибудь и получиться.
Аркин часами сидел над книгой, пытаясь разобраться в странных рунах, пытаясь проникнуть за ширму символов, вглубь, внутрь… тщетно… Потом… потом он тупо листал страницы, потом он обнаружил, что его руна повторяется на нескольких страницах подряд и стоит первой из двух рун в правом нижнем углу на каждой странице. Аркин лихорадочно пересчитал листы, хлопнул себя ладонью по лбу и смачно сплюнул. ЕГО руна обозначала цифру, в обычном десятичном исчислении этой цифрой была ДЕВЯТКА.
***
– Эта врата словно слились со скалой! – один из магов с остервенением саданул молнией в приземистый кустик, отчего тот совершенно обуглился.
Император стоял на вершине холма в верше от запечатанного входа в гномье царство. Уже несколько часов он смотрел, как его лучшие маги безуспешно пытаются что-нибудь сделать с холодным металлом, словно вплавленным в скалу. Он смотрел, как они бьются, словно лбом об стену, и бродившие до этого беспорядочными тенями мысли стали собираться воедино.
Сон изменил его. В непробиваемой твердости и жесткости появились маленькие трещинки сомнений. Сон стальным резцом вырезал на каменном лице морщины мудрости, закаленным зубилом выбил осколки мнимой гордости, аккуратно подчистив следы работы мелким надфилем самоанализа.
Император стал другим. Теперь бесплодные попытки магов он сравнивал со своей жизнью: он точно так же жил, точно долбал стену скуки и безуспешно. Ни единого выдающегося решения, ни единого великого закона – все, вся жизнь – безуспешная попытка развеять скуку, только этим он был занят всю свою жизнь.
– Проклятье! – проскрипел зубами правитель, стискивая рукоять меча.
Он понял, что был неоправданно жесток, излишне самоуверен, чересчур эгоистичен. В этом было мало его вины, все зародилось еще тогда, в далеком детстве, когда с рождения ему твердили, что жизнь подданных – пыль под ногами ИМПЕРАТОРА, таланты подданных – щебенка для фундамента ИМПЕРИИ.
Человек… Человек, как личность… Личность – яд для трона, только слепая вера в могущество повелителя, только благоговейных страх при виде повелителя, только свистящий шепот уважения при упоминании повелителя – только это приветствовалось и поощрялось.
Ему буквально вбивали в голову, что император – избранный. Он – НАД, остальные – ПОД. Мысли императора единственно верные, приказы императора не терпят обсуждения, желания императора ПРЕВЫШЕ законов и правил.
Как он мог стать иным? Как вообще что-то могло изменить его характер? Но тот сон… сон смог… сон смел паутину иллюзий, крепко опутавшую правителя. Император понял, что он мало чем отличается от простого человека, что власть его отнюдь не безгранична и довольно-таки случайна, а методы правления неоправданно жестоки. Он словно прозрел, посмотрел на мир глазами ЛИЧНОСТИ, а не презрительным взглядом тирана. Это мир… он… он просто отвратителен! Всепроницающая грязь интриг, неистребимая пошлость завистливых доносов, отвратная вонь помойки человеческих душ, погрязших в разврате, лени и насилии, непробиваемая тупость и жадность наместников… А над всем этим он. Он! Император! Слепой поводырь умирающей империи, ведущий ее к обрыву. Он! Увлекающий за собой это кровавое месиво судеб.
Он увидел, что империя гниет, медленно разлагается в лучах кажущегося благополучия. Смрадный запах гноения разносится во все стороны, и скоро на него слетятся стаи стервятников – терзать плоть еще живого, но уже обреченного зверя.
Гнев заполнил все, затмив разум. Гнев на всех придворных, злость на себя самого, злость на всю систему, на управление, на способы, на последствия.
Она до хруста в фалангах сжал руку в кулак. Ему вдруг захотелось вырвать это все одним движением, казнить половину дворянства, сжечь половину указов.
Потом ярость схлынула, оставив после себя отточенные камни холодной уверенности и трезвого расчета. Император понял, что нужно делать. Он понял, что это не делается вдруг, но начинать надо немедленно, почему-то надо было спешить, он чувствовал это, но не знал почему…
Гномы… Внезапно он посмотрел на эту войну другими глазами. Скуки уже не было, злоба прошла, осталось лишь ощущение бессмысленности и налет бесполезности. Эта война не делала чести императору, не делала чести армии, она была бессмысленной во всех отношениях. Ржавчина на клинке мести уже не пугала его, а гномы всегда были верными союзниками… Но просто взять и уйти было совершенно невозможно, тогда станут сомневаться в мощи его армии, а допустить это… просто плюнуть в лицо самому себе.
Император поморщился. Выход был, он не сомневался. Оставалось лишь нащупать и ухватиться за то единственно верное решение, пока эти разъяренные неудачей чародеи пытаются открыть ворота.
Через несколько минут легкая улыбка скользнула по обветренным губам императора. Он нашел то единственное решение.
***
Отшельник устал. Просто устал от самого существования. Нет, не скука жизни, не серость жизни утомили его, его утомила сама жизнь, долгая и тяжелая. Он много сделал, много больше всех остальных. Он сделал почти все, что мог и хотел, что уготовила ему судьба, но это не радовало отшельника. Цель жизни не была достигнута, он так и не нашел способа навсегда уравновесить этот мир…
Вот и сейчас… эта злополучная неустойчивость… Все снова летит к чертям… Опять нужен кто-то… Раньше этим кем-то был он, а теперь должен быть другой… Да, конечно, равновесие само о себе заботится неплохо, но… Именно это "но" и не давало спокойно умереть отшельнику, именно из-за этого "но" он с трудом засыпал по ночам, вымучивая очередное заклятье контроля, именно это "но" он стремился вычеркнуть всю свою долгую жизнь.
Старик грустно улыбнулся, вяло отмахнувшись рукой от нахлынувших воспоминаний. Надо было что-то делать…
Воплощение вот-вот завершиться, а девятого все нет… Нет… Но он должен столько всего рассказать и передать ему! Времени практически нет! И девятого нет…
***
– Ну, внук, оставим покуда ценности духовные, пора заняться делом фундаментальным. Ты уже к нему подготовлен вполне… А вот отца твоего я сразу стал этому учить, а про все остальное так, вскользь, намеками… Зря, видно, делал это… Но спешил… спешил, а что делать-то было… (вздох). Ладно, слушай настойчиво, коли неясно что, вопрошай.
"… Во усмотрение надзора за делами и оказиями вероятными, в дополнение к Тверди, воздвиг и сотворил он незримый свет, Свирой нарекомый. И межи света сего не имели формы неизменной, а словно мысли его были: мутны и неощутимы. Первозданно не было связей Тверди со Свирой, но из Свиры выволок он крепко свои жилы и привязал их к Тверди. Обратились жилы связей в связи нерушимые, тасырами нарекомые. Стремятся по тасырам самые могучие мысли существ, на Тверди обитающих, стремятся к Свире, дабы хоть на миг уразуметь свою силу, дотронуться до нерушимого и ковырнуть неосязаемое, дабы хоть на миг изменить Тверди часть…
Существа таковые суть маги и волшебники…"
Глава 16
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского!
– А кто рискует, не доживает до старости…
Вариант диалога между оптимистом и пессимистом.
Щербатые каменные стены проносились мимо капитана. Они, лихо лавируя в толпе, бежали к Южным Воротам, за которыми была река, мост и свобода.
– Скорее! – прикрикнул на остальных Стилдат, едва не столкнувшись с неуклюжим водоносом.
– Черт! – изумленно выдохнул Мелт, падая на грязную мостовую. Он попытался встать, но не смог – ноги, словно чужие, перестали сгибаться в коленном суставе.
– Скорее! – услышал он удаляющийся голос барда, но ничего не смог сделать.
– Спокойно, бесполезно что-либо делать, – флегматичный голос без тени насмешки неприятной холодностью резанул по ушам.
Капитан обернулся: в трех метрах от него, невозмутимо скрестив руки на груди, стоял человек в длиннополой рясе. Капитан был откинут назад, открывая взгляду длинные, тщательно ухоженные каштановые волосы и глаза… странные бесцветные глаза, в которых ничего кроме безразличия и легкого налета удовлетворения не читалось.
– Спокойно, с замороженной межсуставной жидкостью еще никто не бегал, – вновь повторил человек.
Капитан медленно потянулся за "Беретой", но только он ухватился за рукоять, как и руки совершенно онемели.
– Нехорошо дергаться, – мягко пожурил человек, позволив губам сложиться в прозрачную улыбку.
Мелт глухо застонал, чертыхаясь и матеря все вокруг последними словами. Цоканье копыт неумолимо нарастало…
– Держись! – услышал он крик Корни, а потом увидел стрелу, пролетающую над ним. Как-то неестественно медленно летела стрела, пущенная из лука, словно в вязком киселе, а не в воздухе. Она все замедлялась и, не дотянув до человека в рясе метра, бессильно упала на брусчатку.
Человек в стремительном движении развел руки, прикрыл глаза на секунду, а потом яркий шар огня вырвался ниоткуда, набирая скорость, расплываясь в воздухе, он устремился навстречу Корни. Пламя менялось, изгибалось в дугу, охватывая все большую область пространства и как бы отрезая пути к отступлению. Казалось, еще мгновение – и все, неминуемая смерть. Но огонь, едва коснувшись руки юноши, бессильно померк и сжался, словно пес при виде сердитого хозяина, а потом и вовсе исчез без следа.
Корни, не замечая случившегося, бежал к капитану, следом, обнажив длинный меч, упруго, словно кошка, двигался Стилдат. Человек в рясе слегка удивленно вскинул брови, но действовал быстро и четко, проверенным заклятьем, после которого юноша и бард так же, как и Мелт, нескладно рухнули на камни мостовой.
Тень торжества мелькнула на непробиваемом лице, после чего человек в рясе несколько расслабился, но цепко контролировал все вплоть до того мгновения, как вся тройка, крепко связанная по рукам и ногам, была погружена на лошадей, словно тюки с провизией, да еще и оглушенная мастерскими ударами по затылку.
– Император узнает твое имя, Свейрат! – не скрывая радости, сказал ему сотник.
Свейрат чуть заметно улыбнулся, склонил голову и удалился. Сегодня начинали сбываться его мечты о великой карьере, сегодня он заложил первый кирпич в основание лестницы успеха, сегодня о нем заговорит вся империя…
А десять минут спустя через Северные Ворота на полном скаку пронесся отряд, стремясь как можно скорее доставить свой бесценный груз императору, который совсем, было, потерял надежду разыскать человека из кошмарных снов своей единственной дочери.
Сотник предвкушал награду, солдаты предвкушали поощрение… Свернутый, словно тюфяк, капитан успел подумать только об одном. Все его мысли занимал единственный образ – безликий образ неминуемой смерти. Опять оставалось надеяться только на чудо. Да, чудеса здесь не были редкостью, но… почему-то интуиция вяло шептала на ухо, что надежды нет. Капитан не привык на все сто доверять своей интуиции, но на этот раз почему-то верил твердо и на все двести.
***
– Мне нужна победа без единой капли крови, – император обвел взглядом слегка уставших волшебников, – без единой капли крови с обеих сторон.
– Но врата…
– Мне плевать на врата, мне плевать на способы, но победа нужна быстро и бескровно, ясно?
– Да, повелитель, – понуро кивнули маги.
– Думайте, у вас не более двух дней, – император небрежно махнул рукой, волшебники почтительно удалились.
Один. Опять игра, бесконечная игра в твердость, непробиваемость и жесткость. Привычная до омерзения, однообразная до крайности. Он даже поморщился. В самом деле, твердость была основной чертой его характера, но… как сложно ВСЕГДА быть твердым, как невыносимо не снимать маску властного безразличия, как уродливо все это.
Суетятся. Лицемерят. Восхваляют. Боятся… Да, зато боятся, хотя, может быть, и не уважают… Суки! – император сжал руку в кулак. – Дрянной театр с бездарными актерами! И все вокруг него, словно в идиотском до рези в мозгу фарсе.
Немилосердное солнце раскаляло голубизну неба, лишь подчеркивая ее безупречность своим матерым сиянием.
Он вновь поморщился, сузив глаза до двух едва уловимых щелок.
Голубой – цвет страха и поражения… Да, пожалуй, поражения он боялся больше всего. Поражение – воплощенное бессилие, концентрированная слабость, а все это он ненавидел люто, а потому боялся… Нет, он не боялся просто поражения, он боялся СОБСТВЕННОГО поражения, потери силы. Что он без СИЛЫ? Все тот же мелкий щебень на дороге истории. А если вместе с силой? Тогда краеугольный камень истории. А что, если НАД силой? Тогда он есть сама ИСТОРИЯ. Те, кто НАД силой, творят историю, кроят ее по собственному усмотрению, заглядывают в будущее и видят там отражение прошлого…
Император нахмурился. Кто же над силой? Кто творит мир? Не он… Может быть, пока?
Только это согревало его, только это пока… Потому что… если иначе, то… зачем? Зачем все это? Зачем весь этот дрянной театр? Ради чего? Зачем что-то менять, если нет цели?
Но цель была и очень четкая. Он хотел стать кем-то. Пока он был просто императором простой империи, дряхлой и гниющей, с затаенными язвами внутри. Он хотел стать лекарем для нее, для этой истерзанной временем старухи.
От старости нет лекарств, это известно всем, но он не верил и хотел найти такое лекарство. Он думал, что сможет, он верил, что сможет. А вера – страшная вещь… И грандиозно могучая. Только вера спасает там, где отказывается от попыток разум, где режется насмерть безумная надежда, где истекает кровью истерзанная душа.
Что меняет мир? Разум? Нет, он только шлифует. Надежда? Нет, она только сохраняет? Любовь? Ее вообще нет. Сила? Но что такое сила без всего остального? Только вера способна на все, только она меняет мир так, как будет угодно ей. Но вера одна ничего не может, ну, почти ничего…
Что помогает вере? Сила, которая значит что-то только с ней. Надежда, которая все время питает веру. Любовь, благодаря которой о вере не забывают. Ведь как приятно верить в любовь. Разум, ведь слепая вера подобна стихийному бедствию. Но даже без всего этого вера остается верой, только вокруг нее может сплотится все остальное.
Вера – это стержень, основа инструмента, который воздействует на мир…
Он помотал головой, словно наваждение какое-то, слова истины сами собой рождались в голове, без всяких усилий, словно кто-то хитрый и большой диктовал книгу жизни.
Император оглянулся. Никого. Только личная охрана. Только лес и невыносимо голубое небо.
В общем-то, все осталось, как раньше, за одним исключением: ОН ПОВЕРИЛ…
***
Странное ощущение… Что-то новое, но, в то же время, безумно знакомое, что-то необычное, но до боли очевидное.
Хайф не привык размышлять, он вообще не привык напрягать свой мозг, а тут обстоятельства буквально силой заставляли анализировать все происходящее.
Вот, к примеру, камень… Ну, камень, как камень, ничего особенного, а взглянешь как-то по другому – не камень словно, какая-то структура, наслоение на чем-то… и связи… Хайф прикрыл глаза и попытался легонько дотронуться до этих связей. Чем? Да ничем! Просто попытался представить, как эти связи лопаются, словно перетянутый ремень. Ничего. Хайф напрягся, повинуясь чьей-то воле. Воля? Что такое воля? Хайф использовал волю, ее и власть. Что-то получилось, связи, вроде бы, оборвались.
Он открыл глаза: на месте камня была кучка мелкой пыли.
Совершенно бессознательно Хайф совершил магическое действие – воздействие на материальный мир посредством манипуляций с явными параметрами астрала.
В мозгу замельтешили образы: элементы, структуры, подструктуры, базисы, основы, рваные ритмы, куски слов Силы, невербальные части заклятий, эерхоны, связи, методы и приемы, структурные формы описания мира, пути входа в астрал, стихии, направления…
Хайф застонал от ужаса: никогда его мозг не принимал столько информации. Он, размышляющий порой лишь о способах заработка, через боль впитывал новые знания. Он, думающий только о том, как бы полегче провести еще одну ночь в пустыне, просто не мог понять все так быстро…
Впрочем, стихия не торопилась, у нее была целая вечность впереди, да и продление жизни своего воплощения не было чересчур сложным делом.
Хайф, оправляясь после взрывного напора нового, помутненным взглядом смотрел вперед и глубоко дышал. Воздух ободрял его, наполняя перегруженный мозг силой и новыми возможностями. Хайф глубоко дышал и ни о чем не думал, полностью расслабившись, все тревоги ушли, вся боль бесследно исчезла, растворившись в горячем и сухом воздухе пустыни. Умиротворенность во всем ее неприступном величии овладела Хайфом. Он с улыбкой оглянулся на погонщиков, с улыбкой посмотрел на солнце, с улыбкой словил взглядом порыв ветра и расхохотался. Он безудержно смеялся над этим миром, над этой жизнью, осознавая всю ничтожность, притворность и глупость существования. Жизнь без цели! Это уродство! Он не жалел никого, потому что нет ничего отвратительнее жалости, он не питал ненависти к каждому, потому что глупо ненавидеть бессильных, он просто не замечал их всех, этих бесцельно существующих людишек.
Его жизнь приобрела смысл, он понял свою цель. Или не свою?..
***
– Все вопрос времени, мой мальчик, – мягко повторил Эркон, присаживаясь на край стола, – время всегда все расставляет по своим местам, даже совершенно запутанные вещи.
– Да, конечно, – нетерпеливо кивнул Аркин, – но надо же что-то делать, что-то думать, как-то искать! Надо помочь, в конце концов, этому времени!
– Помочь-то можно, даже необходимо… Только все это более чем непонятно и странно…
– Что такое Безымянная Книга?
– Миф! – не раздумывая отмахнулся Эркон, – сказочка, красивая и страшная, для увлечения зеленых адептов. Мол, надо изменить сард'эн не меньше, чем на три эрна! Просто милое дело менять так сард'эны! Да их видят-то единицы! А еще и менять могут вообще человека два-три… Ну, пять от силы!
Аркин промолчал, лишь слегка скептически ухмыльнулся в душе – этот миф сейчас лежал у него дома в тайнике за книжной полкой, совершенно осязаемый, читаемый и достоверный.
– Все-таки, что означает девятка? Почему девятка? Наверное, была и двойка, и тройка, и восьмерка…
– Да, это очень даже вероятно… – старик задумался. – Я что-то не припоминаю подобных случаев… Вот если бы узнать, что это за народ такой, с такими рунами…
– Еще бы! Это, возможно, прояснило бы многое.
– Надо заняться этим серьезно! Если приблизительно определить возраст этой книги, то относится она ко второй или даже к концу первой эпохи… Кто же там жил?
– Да мы вообще о первой эпохе не знаем ничего!
– Ну, людей-то там еще не было, а вот эльфы жили. Их тогда еще высокими не называли, просто эльфами.
– Ладно, а еще?
– Еще? – старик поморщился. – А вот кто там еще жил, не знает, наверное, никто…
– М-да… – саркастически ухмыльнулся Аркин.
– Может, это какой-нибудь эльфийский диалект?
– Ни малейшего сходства ни с одним из ныне известных, да и руны какие-то грубоватые, простые, правда, чем-то привлекают… – Аркин задумывался, – непонятно… чем же? Доверительные они какие-то, хочется им верить.
– Вера – не лучший помощник разуму, – наставительно пробурчал Эркон.
– Неужели ничего нет о первой эпохе? Там же были эльфы, должны были остаться их письмена!
– Эльфы-то были… А еще в конце второй эпохи была такая война, по сравнению с которой все остальные – бледная тень. Тогда магия была другой, не чета нынешней, и сард'эны поворачивали не на два-три эрна… Нет достоверных сведений, но тогда мир едва уцелел… Вроде бы сам Творец вмешался, покинув свой Хэйран, чтобы спасти Рейнар. Погибло все… Почти все эльфы пали, города лежали в руинах, знания терялись, книги… Книги исчезли, лишь малая толика осталась, редчайшие они ныне вещи. Тогда Творец, по преданию, и гномов создал, чтобы города помочь восстановить, а гномы-то себе на уме оказались: ушли в горы и там жили. Видно, и у Творца промахи бывают.
Ну да я совсем отвлекся. Можно кое-что найти по первой и второй эпохам. Но где, я не знаю. У меня кроме вот этой непонятно чьей книги нет ничего, в Академии и подавно нет, да и нигде в Империи, видимо, не сыщешь ты книги на эльфийском, касаемо этих эпох. Впрочем, я историей не больно-то интересовался, так что нужен тебе более сведущий, нежели я, а магия тут бессильна, нет у нас пока доступа ко времени, великая загадка оно для нас. Да… – старик задумчиво покачал головой, углубившись в собственные переживания.
– Но ведь есть "книга мировая", эльфами в конце четвертой эпохи написанная, там все есть, от первой эпохи и до конца четвертой…
– Ты ее читал?
– Конечно!
– Сколько там страниц про первую эпоху?
– Ну… С десяток…
– А про вторую?
Аркин поджал губы:
– Чуть более двадцати…
– То-то же… И правды в них, верно, с листок, не более.
– Неужели и эльфы не знают всего?
– Ну, всего-то, видно, никто не знает, а эльфы знают многое, да уж скрытны они не в меру. Думаешь, эта книга просто так к людям попала? – старик хитро прищурился. – А если ее специально написали именно для нас? Да, несоответствий в четвертой эпохе там нет, а вот в третьей есть вещи, которые не совпадают с другими источниками. Так что не все там чисто, я бы таким книгам не верил, уж больно их много в империи есть, неспроста это…
– Что же делать? – несколько растерянно спросил Аркин.
– Трудное дело у тебя, и не знаю даже, чем тебе помочь, какой совет дать. Одно скажу, в империи нет такого человека, кто помог бы тебе, ни в Академии, ни на окраинах…
– А вне?
– Есть, видно, но где… не ведаю, ученик, того не ведаю…
– Что же мне делать? – растерянность сменилась легким страхом перед неопределенностью жизни.
Эркон поцокал языком, теребя бороду, и сказал наконец:
– Я давно подозревал, что сокрыт от меня твой путь, а коли путь ученика сокрыт от учителя, не имеет он права на обучение, не имеет права влиять на судьбу… Я и так допустил ошибку немалую, когда отослал тебя на встречу ар-Стальку, а ведь уже тогда не имел права на это… Нить Судьбы твоя невидима мне, а от того страшусь я ошибок впредь совершать. С сего дня не ученик ты мне более, твоя судьба лежит с моей в разных измерениях, нет у нас точек общих.
Сам ищи свой путь, Аркин Ларн, ибо не ведаю я, что посоветовать тебе. Чувствую вину немалую за то, что пренебрег порывом первым, отказать ведь хотел сразу тебе, а после решил попробовать, усомнился я в верности запрета того на ученичество… Зря сомневался, – старик тяжело вздохнул.
– Но…
– Без возражений, Аркин, – стальная воля мелькнула на миг в усталом старческом взоре. – Твой путь не ведом мне. Твоя судьба – потемки для меня. Сам решай, сам действуй, сам думай – ты, все-таки, лучший выпускник Академии… А теперь прощай, прощай, Аркин Ларн и… удачи тебе! – Эркон дар Строрк положил свою сухую руку на плечо молодому магу, сжал пальцы, потом повернулся и ушел.
Аркин постоял минут пять в тяжелом раздумье, со вздохом осмотрел библиотеку, провел рукой по корешкам древних книг на ближайшей полке, потом решительно выдохнул воздух и уверенной походкой целеустремленного человека вышел из дома своего уже бывшего учителя, который так ничему и не научил его. Хотя… Нет, все же кое-что осталось после него – Аркин поверил в себя. Своей судьбе он не верил, а вот в себя… Да, вера – плохая замена разуму, но вот если она станет лишь спутником, не пытаясь противопоставлять ему себя, перед таким человеком не устоят многие преграды.
Аркин вернулся домой и принялся листать Безымянную книгу. Он методично вчитывался в заклятья, которые пока не мог сотворить. Он упорно просматривал их, надеясь найти хоть какой-то ключик к разгадке и на сороковой странице обнаружил-таки заклинание, которое было ему под силу. Аркин обрадовался, но никаких комментариев не было, никаких объяснений, даже названия не было у этого заклятья, и он не мог представить, какое оно вызывает действие. Он осторожно отложил ликование в сторону и внимательно просмотрел всю книгу до конца – все остальные заклятья были выше пределов его сил.
Разум отказывался как-либо толковать это заклинание, тогда за дело взялась вера. Аркин верил, что ничего плохого не случиться, а потому глубоко вздохнул и совершил именно те действия, которые описывались в этом единственном коротком заклятье:
"Непосвященный в сущность, для тебя это. Лежит сард'эн равенства сил в центре квадрата из эерхонов стихийных, сдвинь его не два эрна в слабость. Лежит сард'эн вящей тревоги между эерхонами тьмы и мгновения, сдвинь его на эрн в силу. Обозначь себя линиями Силы, перекрести четыре стихии, не дыши и останови свое сердце и кровь в жилах.."
В тот же миг Аркин исчез вместе с лежащей на столе книгой.
***
Лес, мрачный и ненавистный, угрюмо преследовал Хранителя. Он окружал его со всех сторон и вовсе не собирался расступаться, услужливо предлагая выход, он вовсе не собирался редеть или хотя бы светлеть. Напротив, все больше елей, все больше сумрака, и даже запах гнили и влаги усилился.
Хранитель не то, чтобы не любил, он люто ненавидел лес. После хрустального горного воздуха лесной казался омерзительной кашей из отбросов, отвратной, густой и непереносимой. После необъятного простора гор лесная сдавленность, узость казалось ужасной.
Он физически ощущал недоверие леса, недоверие каждого убогого кустика, каждой жалкой веточки. Ели, словно вечные охранники, угрожающе шевелили разлапистыми ветвями, гудели языком ветра, бормоча проклятья. Лес не доверял Хранителю, он ненавидел его, но и боялся… Чувствовал силу.
Хранитель тоже чувствовал силу леса и его ненависть, но что поделаешь… Зеркало мертвой рябью отзывалось на все попытки оживить его, никаких вестей, никаких реголдов. Он третий день буквально продирался сквозь гущар, с трудом добывая пропитание. Лишь Седой Клинок на поясе согревал его, вливая свежесть в усталые ноги, наполняя уверенностью и надеждой обессиленное сознание.
Да, Хранитель мог проделать просеки в чаще без особого труда с помощью клинка и двигаться более комфортно, но он нутром чувствовал, что лучше этого не делать – лес не стерпит такого, а тягаться со всем лесом…
Хранитель прикинул, что до реки Морей он будет добираться не менее двадцати дней, это если все сложится как нельзя более удачно. А если нет… Это было слишком долго, он не мог себе позволить столько странствовать. А еще этот странный золотой дракон… Если он найдет его, то все пропало, потому что против дракона он не имел практически ничего, тем более этот дракон был отнюдь не простым золотым драконом.
А еще этот лес! Сколько он будет продолжаться? Конечно, тут опасность обнаружения низка, но это невыносимо – тащиться по мерзкому лесу!
К вечеру четвертого дня отчаяние подобралось вплотную к разуму и он хотел было начать делать просеки, но тут, словно по мановению волшебной палочки, лес расступился, оборвался совершенно неожиданно, а впереди открылось… озеро, а вдали виднелся берег, сплошь поросший густыми елями.
Хранитель ошарашено остановился и задумался, как бы ему побыстрее и попроще перебраться. Конечно, Седой Клинок многое мог сделать с водной стихией, он это средство Хранитель приберег на потом, а пока просто осмотрелся по сторонам: сплющенная хибарка испуганно жалась к лесу, словно страшась подступающей воды. В подслеповатом окошке виднелся маленький огонек, слегка разгонявший сгущающуюся темень. Хранитель, после некоторого колебания, двинулся к хижине.
Кривая дверь была незаперта, но он негромко постучал.
– Кто там? – услышал он недоуменный хриплый голос, который мог принадлежать как древнему старику, так и просто больному мужчине.
– Не здешний я, заблудился, – как можно доверительнее ответил тролль, напуская на лицо безмерную усталость и блик радости от встречи с человеком.
– Проходи уж, болезный – прохрипел голос.
Хранитель толкнул дверь и вошел внутрь. Обстановка была, мягко говоря, бедной: черный от копоти стол, нескладная печка, на которой и лежал хозяин, скамейка возле стола и гора посуды – вот и все убранство. Под потолком висело несчетное число пучков каких-то трав, а свет давала внушительная восковая свечка в изящном канделябре на вид из чистого золота – это был единственный предмет, который поразительно выбивался из общей картины бедности и грязи.
Человек на печке закряхтел и сел, свесив ноги. Хотя человеком он, видно, не являлся. Низенький, не более полутора метров ростом, с густой окладистой бородой, широкоплечий, руки ниже колен, узловатые и сильные, сам лысый, уши маленькие, неестественно прижатые к голове, и узенькие щелочки глаз, непропорционально мелких.
– Вот так гость, – с недовольством прохрипел хозяин, оценивающе глядя на Хранителя.
– Заблудился я… – развел руками тот.
– Да ну? – как-то недоверчиво сверкнул глазами хозяин. – Это ж где надо шляться, чтобы из Вечных Гор сюда забрести…
Хранитель напрягся, рука сама собой потянулась к рукояти клинка.
– Ты, тролль, не кипятись, не след нам с тобой враждовать, – примирительно поднял руку хозяин. – Не человек же я, али не узрел?
Хранитель молчал, но руку держал на рукояти.
– Ох, ты, горячий какой! – поцокал языком хозяин. – Ты мне не грози, не боюсь я. Смерти не боюсь, уж не ведаю, может, она и в радость мне. Леший я, али не слыхивал про таких? Мы никому особливо зла не чиним, коли не со злом к нам приходят, так что не хватайся за меч, не след… – леший вяло покачал головой. – Да и что я могу тебе сделать? Сила-то немалая в твоем мече сокрыта, не чета мне, не одолею я ее. А ты, часом, не перебраться ли желаешь? На берег противный?
– Желаю, – ответил Хранитель, несколько успокоившись.
– Ох, и непросто будет это, ох, непросто… – сокрушенно покачал головой хозяин.
– Отчего же? – удивленно вскинул брови тролль.
– Озеро-то не плавное…
– Что? – не понял Хранитель.
– Плавать по озеру-то возможности нет.
