Текст книги "Надрывы"
Автор книги: Михаил Дубаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Посреди помещения стояла прямоугольная цельнометаллическая глыба, на которой, вытянув руки по швам, лежал скелет. На первый взгляд, он ничем не отличался от человека, но, присмотревшись, можно было без труда уловить существенные отличия: на худых удлиненных кистях рук было всего по три пальца, а глазницы и скулы черепа казались чрезмерно узкими для человека.
Все помещение отличалось строгостью и было выдержано в голубых тонах. На гладких стенах не было ни единого украшения, пол был совершенно сплошным, без мозаики и даже без стыков. Да и на скелете кроме кольца и амулета ничего не было. Над черепом неведомо когда погребенного существа непостижимым образом, прямо в воздухе, висела изящно изогнутая сабля: бледно-голубое лезвие клинка просвечивало сквозь прозрачные ножны, простая удобная рукоять в качестве украшения имела единственный сапфир средних размеров.
Хайф осторожно подошел к скелету и нагнулся над ним. Амулет, аккуратно покоящийся на солнечном сплетении, привлек его внимание: иссиня-черная квадратная пластинка с четырьмя ярко-голубыми звездами-алмазами, словно кусочек ночного неба широты Альстрема, древней и давно разрушенной столице высоких эльфов. Хайф не знал созвездий, но сведущий человек тотчас узнал бы в этих четырех алмазах созвездие Четырех, как называли его сами эльфы, а самая тусклая звездочка носила название Альган, Крепчайшая, в вольном переводе. Но Хайф не знал созвездий, и амулет показался ему просто вычурным украшением.
На мизинце скелета было кольцо. Желтое, со сложным темно-синим орнаментом и маленькими алмазами. Орнамент причудливо и гармонично огибал четверку алмазов, расположенных явно асимметрично. Если бы Хайф умел считать и измерять расстояние примитивной линейкой, он мог бы провести несложный эксперимент: поставив амулет на нижнее ребро и спроецировав звезды-алмазы на лист бумаги, он мог бы померять расстояния между точками-проекциями, впрочем, измерять нет надобности. Просто взяв кольцо, совместив самый тусклый алмаз в кольце с проекцией звезды Альган и начав катить его по прямой, на которую были спроецированы остальные звезды, он непременно заметил бы, что каждый алмаз кольца точно совпадает со звездой-проекцией. Но Хайф был совершеннейшим невежей в области математики и ему никогда бы не пришло в голову проделать такую хитрую и неочевидную вещь.
Сабля больше всего занимала Хайфа. Он, как зачарованный, коснулся рукояти и тут же отдернул руку, но ничего не произошло, величественный клинок все так же спокойно покоился в воздухе. Осмелев, Хайф взялся за рукоять и осторожно вытащил саблю из ножен; лезвие засияло уверенным светом, умиротворяя и наполняя душу ощущением… каким-то странным, непонятным ощущением, Хайф никогда раньше не испытывал ничего подобного… Сила… нет… не сила, но что же? Непобедимость… вряд ли… смелость, отвага, величие… нет, это все не то, не то… Значимость! Да! Впервые в своей никчемной, серой жизни Хайф почувствовал собственную значимость, он прямо-таки наслаждался ей, сжимая во внезапно окрепшей руке древнюю саблю.
Хайф наслаждался, но вдруг почувствовал какой-то дискомфорт, что-то подтачивало его значимость, столь неожиданно обретенную. Хайф тревожно завертел головой и его взгляд упал на амулет. Точно. Он быстро надел его себе на шею – дискомфорт ушел на мгновение, но потом стал еще острее, еще неприятнее, Хайф даже вздрогнул от пронзившего его чувства недостатка чего-то. Хайф знал, чего – ему недоставало кольца, того самого, надетого на голую фалангу пальца скелета. Он жадно сорвал кольцо, словно от скорости зависела его жизнь, и попытался надеть его на мизинец левой руки, но ничего не вышло, кольцо было слишком узким для его пальца. Хайф разозлился и надавил сильнее, кольцо продвинулось на полсантиметра и застряло, упершись в сустав первой фаланги. Дискомфорта не было, пришла боль, яростная, ревущая боль захлестнула мозг. Хайф обхватил голову руками и застонал, не в силах переносить ее молча. Он корчился в судорогах на гладком полу и зубами сдирал плоть с мизинца, остервенело сплевывая куски кожи и мяса.
Погонщики в страхе выбежали прочь, осеняя себя защитными знаками и бормоча молитвы, а Хайф обгрызал вторую фалангу, повинуясь рычащим наставлениям, пульсирующим у него в мозгу. Наконец кольцо пролезло, и Хайф, тяжело дыша, перевернулся на спину. Окровавленными губами он поцеловал злосчастное кольцо с четырьмя алмазами и вновь застонал, мизинец немилосердно жгло, разодранные нервные окончания гнали сигналы тревоги от периферийной в центральную нервную систему, а встревоженный мозг сигнализировал сознанию об опасности волнами боли.
Хайф с трудом поднялся, одним движением сдернул ножны, вложил в них клинок и укрепил на перевязи. Капли крови, стекая по ногтю мизинца, капали прямо на белые ребра странного скелета и тотчас соскальзывали, не оставляя никаких следов. Сжав зубы, Хайф терпел, но никак не мог ослабить страдания. Он знал, что этого нельзя делать. Вернее, он чувствовал. Страдания были платой за чувство собственной значимости, за ощущение могущества, за силу. Поэтому, как ни мутился разум, когда кольцо задевало ошметки плоти, Хайф, стискивая зубы, улыбался.
Он вышел из гробницы, и остальные в страхе попятились от него, подозревая, что злой дух вселился в их начальника. Действительно, Хайф уже не считал себя старшим погонщиком, но все же повел караван дальше, и остальные пошли за ним. Пошли, сами не зная почему. Словно ведомые чьей-то неукротимой, несгибаемой волей. А Хайф даже не заметил, что эта воля исходила от него, он даже не заметил, что, в общем-то, уже с десяток минут, как умер…
***
– Внучек, мы про фатум говорили? Нет? Это, конечно, иллюзия, но надо обсудить…
"… Будущее сюрпризно. М-да… Причем всегда. Никакие прогнозы не лишают его столь важного свойства. Оно внезапно, и этого нельзя избежать. Кстати, внезапность – вот чего больше всего боится человек, уверенный в завтрашнем дне. Конечно, ему-то кажется, что он ничего не боится, ведь он, так сказать, уверен! Но нет… это лишь защитная мишура, необходимая самооборона от превратностей судьбы. На самом деле, невозможно жить в сплошных сомнениях и опасениях, а уверенность хоть как-то защищает. Но внезапность ведь легко пробивает эту защиту, совершенно, изящно и умело. Внезапные события часто ломают все: жизнь, мечты, богатство, надежды. Внезапности боятся, а ведь никто к ней не присматривался особо. И вправду, чего там присматриваться?.. Но, присмотревшись, сразу видно, насколько это дешевая штука! Прямо таки, дармовая даже! На каждом углу валяется в избытке, каждую секунду предлагает себя первому попавшемуся: «Бери, пользуйся!»
Каждое мгновение – внезапно. Каждый шаг – внезапен. Каждый вдох – внезапен. Пусть он для тебя закономерен, но для кого-то он – полная неожиданность! К примеру, враг уверен, что его стрела сидит точно в твоем сердце, он подходит к тебе, со злорадной или холодной усмешкой занеся кинжал, чтобы срезать колечко драгоценное с твоего безымянного пальца, а ты, с тяжелым вздохом, вгоняешь под левую лопатку стилет. Ох, как внезапен был для него твой вдох! Но ты-то твердо знал, что уж на это-то хватит мочи, пусть и напоследок…
Все составляющие жизни внезапны, а потому и сама жизнь – внезапна. Именно внезапна, то есть скоротечна, и неожиданна. Чего мы достигнем? Неведомо. Когда мы чего-то достигнем? Может, никогда, а может уже очень скоро… Внезапность жизни пугает лишь серых бездарей, это они боятся ее и всеми своими потугами желают обрести уверенность в завтрашнем дне. Истинные личности ни в чем не уверенны, постоянные сомнения, поиски – вот их жизнь. Внезапность для них столь же естественна, как необходимость дышать. Это жизненно важная вещь. Хоть она и дешева, хоть ее боится безликое большинство, но именно внезапность движет судьбами…"
– Понимаешь? Внезапность! Она одна, а не какой-то там фатум! Нитей судеб не существует! Это досужие домыслы мудрецов! Помни это.
Глава 13
"Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно – старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем – братья!
А если нет, – нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века – вас будет проклинать
Больное позднее потомство!"
Александр Блок.
Северная оконечность Хульмского леса всегда встречала путников мрачным неожиданным забором громадных елей. Сплетенные колючие лапы деревьев-великанов пресекали любые попытки прорваться туда, в черную, беспросветную глубину, где редкий солнечный луч достигал всегда влажной поверхности земли. Да никто и не пытался лезть в эту глушь, словно чья-то незримая, но могучая воля плавно уводила мысли в сторону, подальше от леса, подальше от подозрений.
Старожилы помнили то время, когда здесь кроме редких сосен и не росло-то ничего, а потому все время удивлялись, когда это тут успел такой гущар вымахать, вроде и незаметно как-то… Стар не удивлялся, он твердо знал, отчего солнечное редколесье за пару лет превратилось в мрачную чащобу. Причина этого скрывалась там, в глубине. Именно туда он и направлялся с небольшим отрядом.
– Ну и лесок… – пробасил Остри, недовольно поглаживая рукоять небольшой секиры, висевшей на поясе. Гномы вообще лесов не любили, а некоторые откровенно побаивались. Правда, Остри вовсе ничего не боялся, но этот лес вызывал в нем чувство острой неприязни.
– Вестимо, пуща недобрая, – попыхивая трубкой, невозмутимо ответил Стар. – Ну, да это все его рук работа.
– Чьих? – встрял в разговор Гнарли, ехавший чуть позади. Гнарли, несмотря на свою молодость, отличался рассудительностью и расчетливостью. За открытостью и добродушием скрывался холодный ум, и те, кто знал его лишь поверхностно, относились к нему снисходительно, считая недалеким и простоватым. Гнарли совершенно не старался опровергнуть такое нелестное мнение, наоборот, он всячески поддерживал эту иллюзию, что ему весьма помогало. Мало кто знал истинного Гнарли, а те, кто знал, ценили и уважали. А уж из арбалета он стрелял превосходно, да и топором махал прилично.
– Известно, чьих, – Стар крякнул. – Чародей то соорудил, какой нам и требуется. А чащоба так… для устрашения людишек любопытных, чтоб не совали нос куда не требуется.
– А-а-а… – понимающе протянул Гнарли и начал смотреть на лес уже более равнодушным взглядом.
Следом за Гнарли ехал Фостри. С виду высокомерный, гордый, даже взглядом не удостоит. А вообще Фостри просто не любит разговаривать. "Камень" его называли. Водилась за ним и еще одна странность: боевому топору длинный меч предпочитал. Уж до чего гномы клинки презирают, а он наоборот, полюбил. Добиться его расположения было непросто, а дружил он только с одним гномом, с Остри. Вместе они и в Рудные горы ходили, вместе воевали, вместе назад вернулись. Как какой-нибудь поход, так они всегда рядом, горой друг за друга.
Замыкали отряд Грандин и Фортохт. Вот уж действительно трудно было найти гномов, столь разительно отличающихся друг от друга! Грандин – настоящий великан по гномьим меркам, даже Остри был не столь высок и силен. Фортохт – маленький, скрюченный весь какой-то, неказистый и откровенно презиравший войну и всякое оружие как таковое, что неимоверно редко встречалось среди гномов.
Грандин и дня не может на месте усидеть, лишь какая переделка, так он первый. Не найдется гнома в Вартовых горах более задиристого чем он. Ни одна попойка с его участием без драки не обходилась, хотя вообще-то (в нормальном состоянии) Грандин совершенно спокойный и даже мягкий.
Фортохт – неисправный домосед. Любая поездка за пределы Реркрюна пугала его и настраивала на крайне угрюмый и пессимистический лад. Он и так любил поворчать, а в дороге от него просто спасу не было, уж до чего надоедлив.
Грандин, как большинство гномов, читать не умел. Книжки попросту презирал, считая всякую учебу делом бессмысленный и даже вредным. Вид читающего человека или гнома вызывал в нем чувство искреннего непонимания.
Фортохт все свободное время сидел за книгами у своего любимого камина. Он не уставал повторять, что книги – это все, что ему нужно, кроме, может быть, трубки, которую он очень редко вынимал изо рта, лишь когда ел и спал. Фортохт умел колдовать, что для гномов было исключительной уникальностью. Конечно, настоящим магом он не был, но всякие несложные штуки изобразить мог, а в магии "запорной", как он сам ее называл, достиг серьезных успехов, перещеголяв по изяществу и мастерству многих имперских магов. Правда, силы у Фортохта было маловато, поэтому на многое он способен не был.
Лишь три дня назад шестерка покинула Вартовые горы, а Фортохт уже совершенно изнылся и теперь его расположение духа было самым отвратительным.
– Ну сколько можно тащиться по этому мерзкому лугу! – проворчал он, неуклюже подпрыгивая на спине у пони (верховую езду, после войны и оружия, он ненавидел больше всего на свете).
– Поехали бы себе спокойно по Тракту…
– Фортохт, не болтай чепухи, – степенно оборвал его Стар. – Так скорее – это раз; на тракте нынче неспокойно, патрули шастают – это два. Так что не следует ли тебе угомониться и сосредоточиться на езде?
– Вот-вот, друже, ехай себе смирно, – поддакнул Грандин.
– Смирно, смирно… – пробормотал маленький гном, с ненавистью глядя на пони. – Глаза б мои этих чудовищ не видели…
Пони, словно чувствуя неприязнь маленького гнома, скакала на редкость неуклюже, при каждом удобном моменте подпрыгивая и замысловато виляя. Фортохт едва держался на норовистой лошадке и вздохнул с облегчением, когда Стар приказал спешиться, потому что в таком лесу ехать верхом было совершенно невозможно.
Лес был зловещим. Не просто там мрачным, густым, темным, а именно зловещим, настораживающим. Ни единого звука, кроме треска сухих веток под ногами, ни единого живого создания, даже деревья казались безжизненными, а от того и страшными.
Страх проникал в сознание вместе с вялым воздухом, скрытая угроза мерещилась в каждом лучике тусклого призрачного света, безнадежность и апатия отпечатывались в каждом шаге, и чем решительнее делался этот шаг, тем сильнее страх давил на сознание.
– Морок… – прошептал Стар, невольно поглаживая рукоять кистеня на поясе.
– Но от этого не легче… – проворчал Фостри, вытирая пот со лба.
– Зато не укусит, – ухмыльнулся Грандин.
Угрюмую зловещую тишину чащи аккуратно раскрошил на мелкие части утробный рык большого, уверенного в своих силах хищника.
Отряд остановился.
– Кто это? – выдохнул Фортохт, испуганно оглядываясь по сторонам.
– Кто, кто… Вестимо кто, – мрачно ответил Стар, – то ли все тот же морок, то ли истинный, что ни на есть, дракон…
– Дракон?! – взвизгнул Фортохт. – Разве они живут в лесах?!
– Лесные живут… – тон Стара стал еще мрачнее.
– А делать то что? Что делать?! – Фортохт суетливо затеребил широкий рукав.
– Тихо! – шикнул Стар, поднося к носу маленького гнома увесистый кулак. Фортохт поперхнулся и замолк, широко открыв глаза.
Чаща вроде замолчала, но настороженная тишина отнюдь не успокаивала. Пусть бы малейший шорох ветра, еле ощутимое колебание воздуха, сразу стало бы легче, но нет, мертвая тишина глухо впечаталась в частокол елей, привязала себя дюймовыми веревками к могучим стволам, вбила свое непроницаемое тело в прелую землю.
Гномы яростно слушали лес, но только тяжелое напряженное дыхание собственных легких – больше ничего.
– Чё делать-то будем? – шепотом спросил Грандин.
– Пошли, – Стар упрямо выдвинул вперед подбородок и неторопливо направился вглубь.
Остальные с сомнением переглянулись и пошли следом, таща на поводу упирающихся пони.
– Животины, знать, чуют… – покачал головой Грандин, на больше не сказал ничего, поворачиваться спиной к опасности он не привык.
– А ты когда-нибудь драконов видел? – жалобно глядя на Грандина, спросил Фортохт.
– Нет, – мрачно ответил тот.
– Ох, конец нам… – простонал маленький гном, хватаясь за голову.
Словно в подтверждение его слов, оглушительный рык раздался совсем рядом, чуть левее от первого. В нем было все: неутолимая ярость и жажда крови; нет, не привычной крови простой жертвы для пропитания, а истинной крови убитого только потому, что это доставляет удовольствие.
Все невольно остановились, покрепче сжав рукояти топоров и мечей. Глаза напряженно искали близкого хищника, но ничего не замечали.
– Уж не невидимка ли он… – пробормотал Гнарли, понапрасну пялясь в сумрак леса.
Вновь ни единого звука на протяжении пяти минут. А потом из-за ближних кустов гордой поступью вышел небольшой зверек, напоминающий кошку, только вдвое больше, остановился, заносчиво обвел взглядом гномов и рыкнул так, что уши позакладывало. Потом так же гордо и независимо удалился.
Все, совершенно ошеломленные, провожали даблкошку осоловелыми взглядами, а потом разом грянул дружный взрыв хохота, вчистую разрядивший обстановку. Фортохт упал на землю и сквозь слезы хохотал над собственным страхом, Стар глухо похохатывал, опершись на рукоять боевого топора, остальные тоже не сдерживались, дав выход напряжению.
– Да-а! Стр-р-рашная зверюга! – с притворной серьезностью покачал головой Стар.
– Да уж… – поддакнул Фостри.
– Ну что, пошли, что ли?
Смех постепенно улегся, отряд двинулся дальше, и лес без единого звука уже не казался таким зловещим.
Через полчаса Фортохт вновь заныл:
– Ой, не могу идти! Словно держит что-то… вяжет… Не пускает дальше!..
– Эва, какой нежный! – хохотнул Грандин. – Топай, топай!
Но спустя еще минут десять всем было не до смеха. Ноги словно наполнились свинцом, на грудь положили по увесистой гранитной плите, а воздух сделался густой и омерзительно липкий.
– Что, и это морок? – издевательски просипел Фортохт. – Да тут никак не меньше третий порядок стихий затронут, и еще окрестные разделы!
– Видишь? – с некоторым удивлением спросил Стар.
– А толку? Все равно ничего сделать не могу! Силы нет… Нет! Даже и пробовать не стану! Я ни в жизни все параметры и их связи не учту! Так и умереть не долго! От неправильной волшбы-то.
– Зато ясно, что идем правильно, – криво усмехнулся Фостри.
С трудом переставляя неимоверно тяжелые ноги, гномы все же двигались вперед. Пони уже давно улеглись, не в силах сделать и шагу.
Внезапно Стар почувствовал, что теряет равновесие, его швырнуло во влажную землю и вмяло в мягкий слой иголок. Только с огромным трудом он мог шевелить руками и ногами, но вот подняться сил не хватило.
– Ловушка… – выдавил он, – назад все…
Но "назад" уже никто не мог, потому что их тоже вдавило в землю.
Стар лежал и видел перед собой только пенек. Приличный пенек со свежим срубом… Свежим? В следующее мгновение в поле зрения попала пара добротных сапог из бобровой кожи. Гном попытался поднять голову, но не смог. Сапоги постояли секунд пять и исчезли.
– Кто вы? – спросил кто-то сверху голосом сильного, уверенного в себе человека.
– Мы ищем Арсада, – прохрипел Стар.
– Повод?
– У нас просьба… война с империей… – отрывисто бросал слова гном.
Легкость. Воздушная легкость наполнила тело, и захотелось полететь, взмыть в небо какой-нибудь птицей, набрать высоту и камнем упасть вниз. Мускулы внезапно сделались словно стальными, Стар стремительно вскочил на ноги и посмотрел прямо в глаза человеку.
Ему было лет пятьдесят, хотя возраст – хитрая штука. Блеклая кожа на ужасно неправильном лице, неказистый нос, кривые губы. Только глаза говорили правду, холодные голубые глаза со сталью клинка вместо зрачков.
– Не признал, Арсад? – прищурился гном.
– Здравствуй, Стар-воитель, – Арсад сплющил губы в подобие улыбки.
– Мы, как-никак, гости. Может, в доме поговорим?
– Пошли, – мотнул головой маг.
Дом был большим. Большим и темным. Мрачные комнаты освещались лишь светом сквозь редкие слепые окна.
– Война, говоришь… – задумчиво повторил Арсад, выслушав Стара. – Маг, значит, вам нужен…
– Точно так, незаменим, – кивнул гном.
– Долго я ждал! – со скрытой угрозой сказал маг. Сказал тихо и беззлобно, но мурашки пошли по коже бесстрашного гнома, и он невольно поежился. Впервые он встретил человека, чей голос заставлял трепетать, раньше он не замечал такой силы за Арсадом, но, видно, время неумолимо меняет все…
– Добро! – маг решительно встал, тряхнув копной соломенных волос. – Обломают о ваши стены зубы император и его чародеи. В путь.
Стар усмехнулся, переглянувшись с остальными гномами, такого легкого и скорого согласия он не ожидал.
Через час из леса мерной поступью выехал отряд. На гнедом коне во главе ехал Арсад, облаченный в костюм рядового наемника: потертый плащ, полустоптанные сапоги, полуторный клинок в простых кожаных ножнах. Только холеный жеребец не вписывался в общую картину, да и компания из шестерки гномов была крайне подозрительной по нынешним временам.
Впрочем, такие мелочи не беспокоили Арсада, он и так скрывался слишком долго.
***
Мелт бродил по однообразным улочкам гномьей столицы. Парочка здоровых гномов неотрывно следовала по пятам, а рядом семенил пронырливый коротышка, непрестанно о чем-то рассказывая и как бы ненароком задавая каверзные вопросы. Мелт хмуро усмехался в душе неуклюжести попыток, уж он-то до тонкостей знал все психологические приемы и уловки, все методы психотропного воздействия и его последствия – космические разведчики не даром проводили время в академии. Не это раздражало капитана, недоверие к чужаку и желание выведать у него побольше было совершенно естественной реакцией, но сквозь недоверие нет-нет да и мелькнет презрение, сквозь дыры в напускной любезности пронесется сквозняк ненависти, непонятной, необъяснимой, чуждой всякой логике. Почему?! Капитан мучительно искал хоть какие-то подобия ответов, но тщетно. Он не мог найти объяснение, не мог установить повода.
В кабаках при его появлении почему-то исчезало лучшее пиво, а оставалось только дешевое пойло; гномы с искусственными улыбками кланялись ему, но в глазах было… отвращение! Да, именно отвращение, словно он прямо при них выколол глаз безвинному младенцу!
Когда он прямо и жестко спросил об этом пронырливого гида, тот фальшиво улыбнулся и сказал, что не понимает, о чем господин говорит. Когда он взял гида за шкирку, дюжие гномы осторожно заломили ему руки, бормоча, что господину не следует волноваться и нет для этого причин. Когда какой-то подросток плюнул ему в лицо, проходя мимо, а на лице гида мелькнула и тотчас растворилась ехидная улыбка, он еле сдержался.
Каждая мелочь старалась вызвать в нем, чужаке, ярость. Эти плевки украдкой, полутихий шепот, именно такой, чтобы он слышал, короткие презрительные взгляды исподтишка. Обычно хладнокровный и непробиваемый капитан начинал потихоньку закипать.
Зайдя в темный переулок, он вырубил обоих "телохранителей", прижал гида к стенке и, глядя тому в глаза, спросил:
– Почему?
– Почему? – взвизгнул гид. – Он еще спрашивает, почему? – маленький гном яростно взбрыкнул ногами. – Из-за тебя война! Из-за тебя! – плевал он слюной на серебристый скафандр. – Сейчас! Из-за какого-то жалкого человечишки погибнут наши! Сотни! Может, тысячи! Ах, ты, сволочь! Он еще спрашивает, почему?! Мразь! – гном попытался ударить Мелта в живот. – Тебя тут все ненавидят! Слышишь? Все!
Капитан выпустил гнома, тот стоял, тяжело дыша. Его ненависть была искренней и непоколебимой. Чувствовалось, что он, не задумываясь, расколет ему череп топором, представься возможность.
Мелт повернулся и пошел прочь, гном остался стоять в переулке, сжимая и разжимая кулаки. Капитан шел и думал. Он был чужим в этом мире, может, в этой Вселенной. Он был чужим здесь, в сердце гор, и там, на поверхности, под солнцем и двумя лунами. Его судьба, казалось, безразлична всем, но это было не так… Его искал император, его ненавидели гномы, его зачем-то нашел и спас ар-Стальк, его уважал Корни. Все было более чем сложно.
Он никогда не видел планету более странную, чем эта. Здесь не действовали законы той логики, из того, прошлого мира. Здесь сотня мечей не всегда могла справиться с одним, а слова, порой, значили больше, чем трижды закаленная сталь. Здесь песок был не просто песком, а воздух был не просто воздухом. Здесь вообще все было непросто… И капитан не знал, или не понимал, как он может здесь существовать, просто находиться, физически, когда вокруг все не так. Когда даже воздух обладает какими-то скрытыми параметрами, которые фиксировали сенсоры УПИКа, но не могли никак интерпретировать. Просто никак. Он не мог их интерпретировать принципиально, потому что в жесткие рамки физики, той физики, обычной и единственной в прошлом мире, они просто не укладывались. Значит, тут другая физика, другие параметры, другие законы. Но тогда КАК он мог существовать здесь? Его тело, его разум, его бластер и даже "Берета" существовали, мало того, функционировали!
Капитан был здравомыслящим человеком, он не мог ответить на эти вопросы, а потому попросту выкинул их из головы. Теперь его гораздо больше волновало будущее, чем устройство этого мира.
Корни был в доме Стара, он упражнялся со своими любимыми дангиенами.
Капитан до сих пор не привык к тому, что холодное оружие в этом мире было единственным средством нападения и защиты. Нет переносных генераторов сверхплотных силовых полей и импульсных бластеров, нет даже примитивных мушкетов, пушек, стреляющих ядрами, пороха. Ничего нет, только сталь. Плохая и хорошая сталь, воплощенная в клинке, наконечнике стрелы или кольчуге.
Капитан никогда не фехтовал, не метал нож, не стрелял из лука. Рукопашный бой, скорее, был просто одним из видов бесчисленных тренировок тела, не более. Инструкторы ни разу не говорили, что им придется пользоваться умением драться, но учили по полной программе. Мелт не был лучшим в группе, кое-кто был техничнее, сильнее, резче, но он был опаснее. Все остальные стремились победить соперника. Мелт не старался, его не интересовала победа ради победы, спортивный азарт был чужд ему, тогда еще курсанту, но когда дело доходило до схватки за честь или жизнь… Как-то раз действительно лучший оскорбил его, не просто его, а его достоинство, честь. Мелт вызвал его на поединок, без правил, один на один. Лучший согласился, ведь он действительно был лучшим. Они дрались ночью, тайком выбравшись из казармы. Четверо секундантов были рядом. И еще с десяток любопытных. Тогда лучший наслаждался своим превосходством, он позволял Мелту после серии блоков нанести удар и легко уклонялся, он бил несильно и в неопасные места, он побеждал и хотел победы. Мелт не хотел… Он просто неожиданно двинул лучшему между ног, потом указательным пальцем выколол глаз и локтем переломал хребет… В ту ночь Мелт не хотел победы, он хотел смерти противника. Еще в детстве, когда его отец на короткое время возвращался домой и проводил с ним некоторое время, еще тогда он заполнил его слова: "Врага не нужно побеждать, его надо убивать". В ту ночь Мелт до конца понял смысл этих слов.
Побежденный враг – что может быть хуже? Он уйдет униженный, оскорбленный, полный скрытого гнева и злобы. Он уйдет, чтобы увеличить число твоих врагов, он станет сильнее, злоба и ненависть помогут ему, жажда мести всегда добавляет силы. Он вернется не один, а с новыми врагами, которые, может быть, никогда не видели тебя, но уже ненавидят и хотят твоей смерти. Побежденный враг – это реальная угроза. Нельзя просто побеждать врага, гораздо гуманнее его убивать. Ведь жизнь в ненависти лишена радости, краткий миг мести не подарит счастья.
Мелт был гуманистом, а потому никогда не оставлял врагов в живых, хотя врагов у него почти и не было. Тогда его едва не выгнали из академии, после трехмесячного разбирательства комиссия признала это несчастным случаем и восстановила курсанта Мелта Гора в правах. Ходили слухи, что не без участия дяди, полковника разведки…
Сейчас, глядя на фехтующего Корни, он вспомнил себя в молодости, как он вот так же упоенно палил по мишеням в тире из боевого бластера, как на спор выбивал 100 из 110 с помощью допотопного кольта.
Корни, закрыв глаза, фехтовал с невидимым противником. Капитан ни черта не смыслил в этом, но скорость движений поразила даже его, он оценивающе смотрел на мелькающие лезвия и был уверен, что его рука не сможет двигаться с такой же скоростью.
– Корни, – окликнул он.
Юноша тотчас остановился и открыл глаза.
– Ударь меня кулаком в грудь, – попросил капитан.
– Зачем? – удивился Корни.
– Хочу проверить кое-что…
Юноша подошел, и неловко ткнул кулаком, Мелт без труда блокировал.
– Ну же, Корни, резче!
Следующий удар был быстрее, но опять же не доставил хлопот капитану.
– Соберись! Представь, что от этого удара зависит твоя жизнь! Я твой убийца! Я убил твоего отца! Обесчестил мать! Бей! – закричал капитан, стараясь пробудить в юноше инстинкты, отринуть разум, оставить лишь неприкрытую ярость боя.
Мелт заметил момент удара, но и только. С бешенной скоростью кулак врезался в грудь и капитана опрокинуло на пол.
– Трещина в ребре, рекомендуется покой в течение трех дней, – как-то вяло прокомментировал УПИК.
Корни удивленно посмотрел на свою руку и присел возле Мелта:
– Простите, я не думал…
– Ничего… – сквозь гримасу боли выдавил капитан. – Все нормально…
– Но зачем вы оскорбляли меня?
– Чтобы выяснить, на что ты способен.
– Я?
– Ты, ты, кто же еще… Вот что, Корни, ты не чувствуешь здесь ненависть, в этом городе?
– Да, когда я выходил, то ловил взгляды… скрытой злобы, что ли. А почему?
– Они обвиняют нас в том, что мы послужили причиной… Из-за нас начинается война. Я думаю, надо уходить отсюда.
– Но куда?
– А что нам делать здесь, среди тех, кто, не задумываясь, убьет нас, если отчаяние возьмет верх? Как можно жить среди ненавидящих тебя? Как можно смотреть им в глаза?
– Ладно, – Корни понурился. – Но куда мы пойдем? Ар-Стальк мертв, он, видно, знал, что делать. А сейчас? Что делать сейчас?
Мелт пожал плечами:
– Пойдем куда-нибудь…
– А может, устроимся наемниками? – увлеченно воскликнул Корни. – Вы ведь здорово деретесь!
– Но я не умею фехтовать…
– Я вас научу в пути! – радостно предложил юноша.
– Но мне нельзя показываться в городах империи, ар-Стальк предупреждал… меня ищут…
– Да… – Корни задумчиво покачал головой. – Что ж, пойдем в Пограничное Королевство, там-то вас не знают!
– Давай на ты, – предложил Мелт, поднимаясь. – Это где, королевство-то это?
– Да тут совсем рядом! Дней десять конных до столицы, а граница и вовсе близко!
– Наемником, говоришь?..
Мелт задумался. Чего ему ждать от этого мира? Сейчас из всех его знаний и умений только рукопашная борьба пригодилась ему. Словно насмешка судьбы, именно то, что, по мнению всех, могло понадобиться в жизни в самую последнюю очередь, оказалось наиболее полезным в этом мире. К чему здесь его совершенные знания в области лучевого оружия, защитных полей, мин, бомб, тактики, по зачистке местности, терроризма, стрельбы из любых видов оружия, психология… Хотя психология, пожалуй, пригодилась. М-да, психология и рукопашный бой – вот все то, что осталось годным здесь после нескольких лет академии и десятка лет службы.
