Текст книги "Менделеев"

Автор книги: Михаил Беленький

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

Менделеев отнесся к предложенной работе с великим интересом и сил на нее не жалел – так же, как и его коллеги по комиссии, которые, понимая всю важность стоящей перед ними задачи, работали не покладая рук. «На моем веку много мне приходилось заседать и присутствовать при рассмотрении множества жгучих вопросов русской жизни, – писал Менделеев. – Но, говорю с полной уверенностью, ни разу я не видел такого собрания, как «Тарифная комиссия 1890 г.», в которой люди с такой охотой и полным сознанием того, что они делают, накладывали на себя, ради общего блага, столько тяготы».

Однако Менделеев остался недоволен тем обстоятельством, что после завершения работы было решено ограничиться публикацией собственно новых тарифов с необходимыми примечаниями. Дмитрий Иванович настаивал на публикации всех трудов тарифной комиссии. Это был, по его мнению, богатейший материал для познания страны и ее нарождающейся промышленности. Поэтому он тогда же решил издать свой собственный «Толковый тариф» – не с той, конечно, целью, чтобы вместить в книгу все протоколы заседаний комиссии, а чтобы поделиться с публикой, главным образом с молодыми читателями, мыслями о теперешнем состоянии российской заводской промышленности и показать, насколько ее будущее зависит от государственной таможенной политики. Как и следовало ожидать, в этой книге Дмитрий Иванович проявил себя активным сторонником протекционизма. Впрочем, «Толковый тариф», как и все его экономические произведения, не дает возможности причислить Менделеева к какому-то конкретному течению политэкономии. Наоборот, этот труд, оставляющий открытым вопрос о его жанровой принадлежности (ближе всего он стоит к «Технической энциклопедии»), стимулировал читателя искать выход из национального промышленного тупика, двигаясь не только в системе утверждений автора, но и вне ее, руководствуясь не одними только что высказанными положениями, но и догоняющими их в другом месте текста и по другому поводу замечаниями, дополнениями и переворачивающими прежний смысл деталями. По содержанию книга была предельно разнообразна. Она включала и информацию, касавшуюся собственно принципов и практики формирования тарифов, и анализ отраслей промышленности, производящих основные виды товаров, и отрывки из собственных работ Менделеева по проблемам нефтяной и угольной промышленности (включая «Письма о заводах» и взятый целиком очерк «Будущая сила, покоящаяся на берегах Донца»), и разбор разных политэкономических взглядов, и описание таможенного опыта западноевропейских держав, и конечно же всю начиная с XVI века историю российской таможенной политики… Менделеев писал, как всегда, горячо, бурно, сбивчиво. Едва ли не самая заметная особенность «Тарифа» состоит в том, что автор брался решать ряд экономических вопросов с точки зрения естествознания, а конкретные проблемы, в свою очередь, зачастую описывал в художественно-образной манере. Но суть книги определялась не этим, а главной мировоззренческой установкой ученого, по-прежнему состоявшей в том, что сельское хозяйство – удел отсталых народов; для народов же, рвущихся вперед, «заводское развитие необходимо и естественно, как воздух, как жизнь и смерть».Из этого следовало, что нужно без промедления приступить к промышленной разработке богатейших российских недр. Менделеев в который раз писал, как и где разумнее всего ставить заводы, копать рудники, прокладывать железнодорожные и водные пути. Понятно, что товары русской выделки на первых порах не выдержат конкуренции с импортными; значит, надо сократить ввоз, придавить импорт пошлинами, чтобы дать преимущество отечественному производителю. Не навсегда – до тех пор, пока русские заводы не встанут на ноги, пока не накопятся средства для усовершенствования и удешевления отечественного товара. А там – «сама пойдет».

Эта позиция Дмитрия Ивановича, пусть и высказанная в противоречивом контексте, вполне совпадала с позицией Вышнеградского, Витте и многих других правительственных чиновников. Между тем их взгляды явно произрастали из разных корней: Менделеев опирался на собственный опыт ученого и промышленного эксперта, царские же министры по должности не могли не учитывать печальный, по общему мнению державников, опыт либеральной торговой системы начала века и времен Венского конгресса. Но, оказавшись в одном лагере с министрами, Менделеев тут же попал на острия либеральных перьев. И надо признать, критиковали его не только за компанию с вышеназванными деятелями, но и за явные промахи «Толкового тарифа», каковых при холодном, логическом чтении набиралось множество.

Видный публицист того времени Л. 3. Слонимский в статье «Промышленные идеалы и действительность» (Вестник Европы. 1891. № 11–12) писал: «Промышленный протекционизм пока еще господствует, но сами сторонники его начинают как будто чувствовать его бессилие перед усложняющимися задачами народно-хозяйственной жизни. Признаки такого настроения замечаются и в книге профессора Менделеева, посвященной новому тарифу. Сам автор, как известно, принадлежит к числу настойчивых и последовательных приверженцев искусственного поощрения промышленности; он желал бы, чтобы все занимались фабричным или заводским делом, в прямую противоположность графу Л. Н. Толстому, который предлагает всем заняться земледелием. Профессор Менделеев – такой же оригинальный экономист, как и Лев Толстой; он больше приводит цифр и фактов, но сущность его воззрений столь же резко расходится с действительностью, как и выводы нашего знаменитого романиста. Те своеобразные аргументы, которыми автор подкрепляет взгляды, лучше всего раскрывают внутреннюю несостоятельность всей нашей новейшей покровительственной системы. Некоторые рассуждения г. Менделеева могут быть объяснены только желанием во что бы то ни стало поддержать падающую доктрину, в которую вера уже утрачена. Книга его, сама по себе, поучительна не только как опыт подробного комментария к отдельным статьям нового тарифа, но и как ясное доказательство того, что наш протекционизм не может быть оправдан теоретически, без помощи натяжек и софизмов».

Имена Менделеева и Толстого как антиподов звучат в этом контексте совершенно оправданно. Дмитрий Иванович Толстого не любил и взглядов его – и вообще, и на русский путь в частности – никоим образом не разделял. «Гениален, но глуп, – говорил он, – не может связать логически двух мыслей – всё голые субъективные построения, притом не жизненные и больные».Толстой смотрел назад, боясь потерять, Менделеев звал вперед, надеясь обрести. Если и было между ними что-то общее, то лишь близость к «недоступной черте», о которой писал Александр Блок уже после смерти Менделеева. Обвиняя интеллигенцию в «ее явной и тайной ненависти к Менделееву», Блок указывал причину: «По-своему она была права; между ним и ею была та самая «недоступная черта»… которая определяет трагедию России. Эта трагедия за последнее время выразилась всего резче в непримиримости двух начал – менделеевского и толстовского…»

Критики-либералы упрекали Менделеева в том, что он подменяет аргументы, свидетельствующие о необходимости протекционизма, разговорами о пользе промышленного развития. Но и сама эта польза представлялась многим сомнительной, поскольку принудительное переключение крестьянина, приученного к относительно здоровому сельскому труду, на работу где-нибудь возле огненной печи, в духоте и грохоте, вряд ли может быть воспринято им как благо. Менделееву указывали на то, что, ратуя за рост производительности труда и круша «фритредеров», врагов полезной предприимчивости, он забывает, что настоящие «фритредеры» отрицают протекционизм именно вследствие его вредного влияния на свободный рост промышленности и на общее экономическое состояние народа… Большинство замечаний было, увы, по существу.

Между тем публицисты из либерального лагеря просмотрели, как теперь представляется, главный парадокс менделеевской политэкономии. Он заключался совсем не в том, что Дмитрий Иванович, искренне любивший простой народ, в своих рассуждениях «забывал» поразивший его в Юзовке контраст между триумфом прогресса и ужасными условиями существования обслуживающих его людей-рабов. И не в том, что недоразвитое сельское хозяйство, вместо того чтобы развиваться, должно было встать на путь некоего половинчатого существования, «поделившись» мужиками с заводом (летом мужик – в поле, зимой – у станка), а по сути – было принесено в жертву индустриализации. Всё это еще как-то «увязывалось», нанизывалось на трепещущую нить менделеевского мышления. Парадокс же состоял в том, что Менделеев, монархист и государственник, делал типичнейшую либеральную ошибку, полагая, что промышленное предпринимательство и свободное движение капиталов, получив первоначальный импульс от государства, сами собой зададут курс и темп русской истории. Впрочем, такая ли уж это была ошибка, если мы лишь недавно перестали сравнивать свои экономические показатели с 1913 годом? Ведь Россия накануне Первой мировой войны действительно достигла феноменальных результатов, и произошло это отнюдь не без помощи ввозных тарифов, разработанных Менделеевым и его единомышленниками. Нельзя отделаться от мысли, что в России и протекционисты, и толстовцы, и сторонники либерального рынка – все мазаны одним русским миром, произвольно строящим и стирающим различия в головах мыслящего сословия и уводящим любой спор в мистическую бесконечность…

И, наконец, еще один парадокс связан со структурой менделеевского наследия. Интерес к политэкономии Дмитрий Иванович сохранит до конца жизни и будет увлечен ею настолько, что при подсчете всех его научных и публицистических работ выяснится, что большинство из них посвящено не Периодическому закону, не химии и не естествознанию вообще, а социально-экономическому состоянию России и его перспективам. «Какой я химик, я – политико-эконом, – будет говаривать он не без иронии, но и не без удовольствия. – Что там «Основы химии», вот «Толковый тариф» – это другое дело…»Вскоре Витте пригласит его для подготовки историко-статистического «Обзора фабрично-заводской промышленности и торговли России» для Всемирной Колумбовой выставки в Чикаго (1893), а там уж он и сам засядет за большое исследование «Фабрично-заводская промышленность и торговля в России».

Экономические штудии были не единственной страстью Менделеева в начале 1890-х годов. Он также принял на себя редактирование химического и технического разделов энциклопедии Брокгауза и Ефрона, для которой только в 1891–1892 годах написал 23 оригинальные статьи и отредактировал 166 статей, до сих пор не потерявших своей актуальности. (Если же взять в целом все материалы, написанные, отредактированные и дополненные Менделеевым для этого издания, то получится невероятная цифра – 1702 публикации.) При этом у него еще хватало времени и сил для участия в крупном проекте Морского министерства – разработке и промышленном освоении нового бездымного пороха, которым он занялся, даже не успев съехать с университетской квартиры.

Конец восьмидесятых – начало девяностых годов XIX века было временем перевооружения европейских армий, перехода на патроны и орудийные заряды, в которых использовался бездымный порох. Россия тоже была очень озабочена этим вопросом. На Охтинском заводе уже с 1888 года велось опытное производство пироксилинового пороха. Дело было поставлено по французской технологии, и возглавлял его француз; но предприятие не вылезало из аварий, в числе которых был даже взрыв пироксилиновой сушилки. В Морском ведомстве, наконец, решили отправить француза восвояси и поручить дело своим специалистам. Группа отечественных технологов во главе с начальником мастерских Охтинского завода П. С. Ванновским практически заново разработала и связала всю цепь порохового производства. Но выпускал завод по-прежнему пироксилиновый порох, годившийся лишь для новой трехлинейной винтовки Мосина и легких полевых орудий. Теперь была поставлена задача создать русский бездымный порох, пригодный для всех видов огнестрельного вооружения, вплоть до главных корабельных калибров.

Первоначальная организация этого дела была поручена профессору химии Минных офицерских классов И. М. Чельцову, которому предстояло Подыскать научного руководителя из числа крупных химиков. Менделеев хорошо знал и высоко ценил Чельцова, но тому поначалу даже в голову не приходило обратиться к Дмитрию Ивановичу – он считал, что всемирно известному ученому это дело покажется мелким. Но Менделеев согласился и немедленно включился в работу. В письме, которое он, не теряя времени, отправил главе Морского министерства Н. М. Чихачеву, был предложен четкий план начала исследований: во-первых, включить в рабочую группу, кроме него и Чельцова, управляющего заводом по производству пироксилина Л. Г. Федотова; во-вторых, организовать специальную лабораторию порохов и взрывчатых веществ; в-третьих, «нам троим следует немедля отправиться в заграничную командировку. Целями ее должно считать: 1) изучение организации центральных учреждений, назначенных для систематической разработки порохового дела… 2) заказ и приобретение приборов, необходимых для предполагаемых работ; 3) осведомление, по мере возможности, о новейших исследованиях и видах взрывчатых веществ; 4) осмотр заводов, приготовляющих новые виды пороха, буде доступ на оные окажется возможным, и 5) изучение экономической стороны производства…».

Некоторые из заявленных целей позволили отдельным современным историкам и журналистам записать почтенного профессора в шпионы и похитители военных секретов. Причем первыми эту ошибку сделали не авторы таблоидов, а составители первого тома «Очерков истории российской внешней разведки», подготовленного Службой внешней разведки Российской Федерации (главный редактор – академик Е. М. Примаков) и выпущенного в 1995 году издательством «Международные отношения». В 23-й главе этого тома, написанной А. Н. Ицковым и озаглавленной «Россия – США: попытки сближения», рассказывается, как Менделеев выполнял особые миссии российского правительства сначала на Американском континенте, когда раскрывал секреты тамошнего нефтяного производства, а затем в Европе, выкрадывая тайну французского и английского порохов.

Вообще Менделеев, являющий собой едва ли не архетип русского ученого человека, еще при жизни притягивал к себе самые невероятные байки, слухи и сплетни. Писали, что он фабриковал дорогие вина, что несколько раз кряду не мог поступить в университет, что чемоданы выделывал, что страдал алкоголизмом и не давал проходу женщинам… Так что и анекдот о Менделееве-разведчике, конечно, имеет право на существование. К тому же факт «рассекречивания архивной информации об агенте Менделееве» сам по себе превращается в жемчужину коллекции шуток о Дмитрии Ивановиче.

Наверное, нет смысла вновь подробно писать о том, что все нужные ему материалы об американской нефти Дмитрий Иванович легко собрал из открытых источников и столь же открытых бесед с американцами. Очень показательно, что еще до поездки в Америку в 1867 году Менделеев, опираясь на данные специальной литературы, опубликовал статью с точным и разносторонним аналитическим обзором американской нефтяной отрасли. Еще не было ни самоходной военной техники, ни двигателей внутреннего сгорания, пароходы только переходили с угля и дров на мазут и сырую нефть, пушки чистили в основном салом, а русских промышленников и чиновников интересовала только одна проблема: почему качественный американский бензин, даже после перевозки через океан, оказывается дешевле бакинского? Чтобы разобраться в этом вопросе, Менделееву было достаточно знакомства с американскими законами, промышленной статистикой и технологией нефтепереработки. И он прекрасно справился с задачей, представив русскому правительству экономическое решение – отмену акциза – и вдобавок предсказав скорый кризис американской «нефтянки».

«Пороховой шпионаж» Менделеева не то чтобы более правдоподобен – скорее, он менее защищен от историков, любящих в себе беллетристов. Их можно понять, поскольку впервые эта версия появилась в воспоминаниях Ивана Дмитриевича Менделеева: «Я был послан за границу нашим военным ведомством с секретной миссией, —говорил отец . – Во Франции Бертло, к которому я обратился, хранил, конечно, полное молчание. Кое-что внешним образом мне показал на заводе. Но отсюда ничего нельзя было заключить. Мне показывают и укрепленные патроны. – Можно мне несколько штук взять с собою? – спросил я. – О, пожалуйста, будьте любезны, – отвечал с изысканной вежливостью служащий. – Но я должен буду после этого застрелиться… И что же? Это ни к чему не привело! Патронов я достал сколько угодно от сына квартирохозяйки, отбывавшего воинскую повинность и приносившего мне из казармы патроны, не видя в этом ничего дурного. Секрет же изготовления французского пороха я тоже быстро раскрыл, воспользовавшись особенно тем, что пороховой завод стоял на отдельной железнодорожной ветке. Взяв годовой отчет железнодорожной компании о движении грузов, я нашел нужное мне соотношение входящих в производство пороха веществ… Когда я рассказал потом обо всем Бертло, он только развел руками».Сколь ни убедительно выглядит этот отрывок, не стоит забывать, что Ивану Дмитриевичу в 1890 году было всего семь лет, при жизни отца он никаких записей о нем не делал, а воспоминания о Дмитрии Ивановиче написал через 20 лет после его смерти. Вплотную знакомясь с его безусловно ценными мемуарами, можно встретить в них довольно много несоответствий и косвенных наслоений, связанных с антипатией между двумя семьями, уверенностью в исключительной близости к отцу и другими субъективными мотивами.

Но в данном случае вообще нет никакой необходимости взвешивать аргументы за и против достоверности описанных Иваном Дмитриевичем способов добычи Менделеевым секретной информации. Всю хронику пребывания Менделеева с его новыми сотрудниками во Франции и Англии в 1890 году можно по дням и по часам проследить по его переписке с Морским ведомством, по отчетам и записным книжкам. В Научном архиве Д. И. Менделеева в Санкт-Петербургском государственном университете хранится, например, его собственноручная запись об истории получения образцов французского пороха Поля Вьеля, состав и способ изготовления которого действительно был государственной тайной, которую ни старый знакомый Менделеева Бертло, ни руководитель Центральной пороховой лаборатории Сарро, ни директор французского порохового «хозяйства» Арну не имели права раскрывать без особого разрешения военного министра Фрейсине. «Когда оказалось, что образцы французского бездымного пороха нельзя получить ни от Бертло… ни от Сарро, то я задумал сделать это через Фрейсине… Виделся и кончил тем, что от Арну и Сарро получил этот образец официально, но как образчик для «личного пользования» в количестве 2 грамма. Кажется, еще никому не удавалось достичь этого».Вот и весь шпионаж.

При желании Дмитрий Иванович мог бы, наверное, воспользоваться нелегальными путями сбора информации – на этот счет ему были даны соответствующие полномочия и названы имена людей в Париже, работающих на российское правительство. Но его научный авторитет открывал перед ним двери значительно шире. Вот что он писал в своем отчете Чихачеву: «Мною, а затем проф. Челъцовым, осмотрена во всех подробностях та лаборатория… в которой изучается пороховое дело в его основаниях… Все приемы, при этом применяемые, не только нам были объяснены, но и показаны – при самом исполнении. Из полученных данных особенно драгоценны те, которые дают возможность в течение 8 часов испытывать способность сохранения пороха… Из протоколов того коллегиального учреждения, которое ведает делом взрывчатых веществ, мне дали многие такие хранимые в тайне сведения о способах изучения пороха и об ошибках, бывших при изготовлении бездымного пороха, которые с своей стороны я считаю чрезвычайно поучительными. Часть этого материала получена мною в литографированном виде, и мне передано всё то, что явилось в печати, хотя не находится в продаже… Хотя французы официально оставили в секрете способы производства своего бездымного пороха, но этот их путь… нам ныне вполне известен, и так как из намеков, полученных конфиденциально, известны некоторые части производства, то, руководясь полученным образцом, я думаю, возможно не только достичь результата, равного французскому, но и пойти дальше».

В Англии, где Менделеев пользовался огромной известностью, всё получилось тем более без проблем, поскольку между этой страной и Россией было заключено соглашение об обмене образцами пироксилиновых порохов. Менделеев был радушно принят директором Вульвичского арсенала Андерсоном, который не только отсыпал ему пороха, но и сообщил его состав и способ производства: «Андерсон всё показывал ясно».Русскому гостю даже разрешили пострелять местными зарядами. Впрочем, и в Англии, где Дмитрий Иванович остался вполне доволен гостеприимными хозяевами, порох ему не понравился: «150 выстрелов большого орудия, и его надо уже пересверливать».

Из поездки Менделеев вернулся с убеждением, что Россия должна разработать свой бездымный порох. Поэтому он принялся за исследования немедленно. И. С. Дмитриев пишет: «Научно-техническая лаборатория Морского ведомства (НТЛ) была организована в Петербурге, на острове Новая Голландия, в 1891 г. (работы в ней начались в июле этого года, официальное открытие состоялось 8 августа)… Но не дожидаясь создания HTJI, Менделеев в октябре 1890 г. начал опыты по нитрованию клетчатки в старой химической лаборатории Петербургского университета (в этих помещениях на первом этаже бывших петровских двенадцати коллегий сейчас находятся отдел кадров и научный отдел университета). Здесь в декабре 1890 – январе 1891 гг. было сделано главное открытие: получено новое вещество – нитроклетчатка, которая в спирто-эфирной смеси «растворялась, как сахар», т. е. без разбухания. Этот химически однородный продукт, названный пироколлодием, стал основой менделеевского бездымного пороха».

Секрет нового пороха, по мнению Менделеева, состоял в том, что «количество разбавляющей воды должно быть равно количеству воды гидратной».Дмитрием Ивановичем были также предложены некоторые совершенно оригинальные методики. Их суть описывает «Летопись жизни и деятельности…»: «…непрерывный способ получения азотной кислоты и замена платиновых резервуаров медными с тонким слоем платины, нанесенной электролитическим способом. Для ускорения процесса получения концентрированной серной кислоты он предлагал распылять ее во встречном потоке горячего воздуха… вместо серной кислоты ученый предлагает использовать ангидриты ряда кислот, а вместо азотной – соли азотистой кислоты».

Оставалось разработать технологию и оптимизировать экономику производства. Этим Менделеев и занялся в новой лаборатории, которая разместилась в здании бывшей солильни, где до того приготавливали солонину для корабельных экипажей (лаборатория имела статус совершенно секретного объекта, однако через пару лет после ее открытия в справочнике «Весь Петербург» было опубликовано не только ее местонахождение, но также полный список ее сотрудников и даже их домашние адреса). Химические компоненты получали с Морского пироксилинового завода и с предприятия менделеевского друга П. К. Ушкова в Елабуге, где сам Дмитрий Иванович с сотрудниками занимался производством для своего пороха серной кислоты из отечественных колчеданов. Здесь же, на предприятии Ушкова, была выпущена опытная партия менделеевского бездымного пороха. Петр Капитонович хорошо чувствовал деловую перспективу, поэтому во всём шел навстречу Менделееву и не останавливался перед затратами. «Дело двинулось так, – докладывал ученый в министерство, – построены два новых здания (сделано это в 3½ недели), одно в 20 саж. деревянное, другое в 25 сажен каменное (2 саж. шириною) с пристройкою для паровой машины и котла; все приборы и приспособления делаются в должном виде, как для настоящего заказа, потому что фирма уверена в хорошем испытании пробы и в получении заказа, хотя я со своей стороны очень <склонен> отклонять от очень больших затрат».

В конце 1892 года на полигоне под Петербургом были произведены первые стрельбы новым бездымным порохом из 12-дюймового орудия. Результаты были признаны прекрасными. Прицельность, настильность, однообразие начальных скоростей снарядов и прочие артиллерийские характеристики были выше всяких похвал. Кроме того, качество пироколлодийного пороха было таково, что на белом платке, которым после выстрела была протерта внутренняя поверхность орудийного ствола, не осталось никаких следов. Присутствовавший на полигоне инспектор морской артиллерии адмирал С. О. Макаров поздравил Менделеева с блестящим успехом. Заговорили о переводе Охтинского завода на изготовление пироколлодийного пороха.

Вдохновленный ученый строил долгосрочные планы по совершенствованию производства русского бездымного пороха. Он даже обратился к Н. М. Чихачеву с прошением об устройстве при лаборатории казенных квартир для всех ее сотрудников, ссылаясь при этом на опыт университета, в котором заведующий лабораторией и лаборанты живут рядом с лабораторией. Дмитрий Иванович подробно описал эту пристройку, точно указав площадь жилья для начальника лаборатории И. М. Чельцова (65 квадратных саженей), его старшего помощника П. П. Рубцова (40 квадратных саженей), младшего помощника С. П. Вуколова (30 квадратных саженей) и лаборантов Ворожейкина, Смирнова и Григоровича (75 квадратных саженей на всех). Но этот вопрос был вскоре отставлен в сторону, поскольку вокруг менделеевского пороха началась внутриведомственная склока: военные инженеры, вопреки очевидным преимуществам пироколлодия, не могли так просто признать изобретения штатского ученого чудака, а тем более подчиниться его нетерпеливым указаниям по перестройке производства.

В 1893 году на Охтинском заводе была создана комиссия, которая пришла к противоречивому заключению, что, во-первых, пироколлодий практически ничем не отличается от охтинского пироксилина, а во-вторых, нужны очень продолжительные испытания, чтобы установить его преимущества. Начавшиеся споры и дрязги будут тянуться до Русско-японской войны и закончатся полным прекращением производства бездымного пироколлодийного пороха. Дмитрий Иванович сражался за свое детище до 1895 года, после чего отказался от должности консультанта Морского министерства и от всех прав на полученные под его руководством результаты. Один из его сотрудников, талантливый инженер С. П. Вуколов, по этому поводу написал: «Объяснение до крайности простое. В глазах тогдашних деятелей порохового дела… у Д. И. был крупный недостаток: он был штатский человек, не военный, не имевший штампа высшей артиллерийской школы. Они не могли переварить, когда этот чужой их среде человек со всей горячностью своей натуры говорил о горении пороха в канале орудия, о причинах ненормальных давлений при стрельбе, приводящих к разрыву орудий, когда он говорил о недостатках их пороха (пороха французов), указывал на однородность, предельность пироколлодийного пороха».

Пока русские военные чиновники перебрасывали друг на друга ответственность за судьбу менделеевского пороха, вокруг него разворачивалась еще одна, на этот раз действительно авантюрная, шпионская история. Несмотря на то, что проект был засекречен, добыть его результаты не представляло труда для иностранцев (вспомним, например, справочник «Весь Петербург» или тот факт, что Охтинским заводом какое-то время руководил французский подданный). Доступ к рецепту и способу производства пироколлодия без особого труда получил и военно-морской атташе Североамериканских Соединенных Штатов лейтенант Бернадоу, который в 1895 году (тогда же, когда Дмитрий Иванович отказался от своих прав в пользу русского военного флота) оформил патент на американский бездымный пироколлодийный порох. О том, как он добыл эти сведения в стране русских медведей, лейтенант совершенно открыто рассказал в одном из своих выступлений в американском военно-морском колледже.

В России этот факт не вызвал никакого резонанса и не оказал влияния на «пороховой спор». Зато после начала Первой мировой войны русские генералы заглянули в свои пороховые погреба, увидели, что надежного пороха у них нет, и тут же нашли выход в многомиллионных закупках американского пороха, «изобретенного» бравым лейтенантом Бернадоу, к огромной радости американских производителей и, естественно, собственному удовольствию.

Тут можно было бы поставить точку в истории с украденным порохом, но мешает еще один «факт», содержащийся в уже упомянутом томе «Очерков истории российской внешней разведки». Оказывается, будучи в Америке по нефтяным делам, Дмитрий Иванович выполнил еще одно «деликатное» поручение – вызнал технологию производства американского бездымного пороха, которая в свое время помогла ему разработать свой, пироколлодийный. То есть в целях утверждения профессиональных ценностей всё поставлено с ног на голову: на то она и Америка, чтобы туда проверенных людей с секретными заданиями посылать. И вообще, добыть, вывезти и применить на родине престижнее, чем получить в результате самостоятельных исследований, тем более что собственные разработки могут выкрасть иностранные спецслужбы. Это, собственно, и произошло – успех украли. Известно, что секретом менделеевского пороха интересовались не только американцы. В воспоминаниях О. Э. Озаровской упоминается о попытке подкупить руководителя пороховой лаборатории И. М. Чельцова. После ухода некоего визитера разгневанный Иван Михайлович сообщил Озаровской, что только что французы предложили ему миллион франков за состав и способ производства пироколлодийного пороха. Тут же Чельцов отправился к Дмитрию Ивановичу и поведал ему о случившемся. Как реагировал на эту новость Менделеев, можно только предполагать. Но хорошо известно, что он много раз писал о необходимости режима секретности и делился предчувствиями, что в конце концов его порох выкрадут иностранцы.

В конце XIX века иностранные государства и отдельные компании уже включили Россию в зону охоты за техническими и научными разработками. Если не было возможности украсть ноу-хау, крали торговую марку, выпуская под ней давно известный товар. Именно это произошло с изобретением знаменитого русского фармаколога профессора Пеля (того самого, которого Менделеев когда-то ругал за попытку заменить тщательную судебно-медицинскую экспертизу мнением иностранных специалистов). А. В. Пель был, в частности, известен тем, что изучал таблицу Менделеева с точки зрения воздействия химических соединений (руководствуясь порядковым положением составляющих их элементов) на классические лечебные препараты. Исследуя влияние на организм человека вытяжек из семенных желез животных, Пель сумел выделить вещество, оказывающее общеукрепляющее и стимулирующее действие на человека, на основе которого создал препарат «спермин», получивший широкое распространение не только в России, но и в мире. Успех был тем более важным, что «спермин» являлся единственным на то время русским препаратом, продававшимся в европейских аптеках. И вот марку этого натурального препарата украла берлинская фирма «Шеринг», наладившая под тем же названием сбыт давно известного синтетического диэтилендиамина.