Текст книги "Падаванство (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Но Европа – это Европа.

Подобные дела хотя бы в моменте можно было игнорировать. А вот то, что закручивалось в Османской империи уже нет. Точнее, едва ли получилось бы убедить Николая Павловича закрыть на это все глаза. Дело в том, что администрация султана целенаправленно стала притеснять христиан. В особенности славян на Балканах и армян на востоке Малой Азии.

И притеснять – слабо сказано.

Начались погромы, в ходе которых гяуров резали. Самым натуральным образом. Пока, правда, такие инциденты случались еще достаточно редко, их закатывали как пробные шары, наблюдая за реакцией в Санкт-Петербурге…

Кроме того, султан, уже не скрываясь, переправлял в среднеазиатские ханства оружие и деньги. А также пытался мутить воду в Иране, провоцируя выступления против русских.

Дело явно шло к войне.

Красиво.

Грамотно.

Толково.

Англичане действовали в своем привычном амплуа, и нужно было как-то на это реагировать, а не просто покладисто ждать начала войны. Во всяком случае Леонтий Васильевич в этом плане полностью соглашался с графом Толстым. От обороны победить нельзя. Требовалось атаковать…

Наконец, завершив беседу с ирландцами и отпустив их, Леонтий Васильевич направился в Приоратский замок, где его поджидала делегация венгров. Сюда, в Гатчину, Николай Павлович очень редко приезжал, из-за чего шпионов здесь попросту не имелось. Городок маленький, все на виду – такого не утаить. А работать с местными вдумчиво просто не имело смысла из-за крайне низкой отдачи – наблюдать-то не за кем. Поэтому Леонтий Васильевич и вытащил эти группы сюда – в это тихое местечко.

Разом, что слишком не частить сюда.

Да, его же поездки обычно не отслеживались. Просто в силу высокого расхода агентуры, которая частенько вскрывалась. Да и сложно это. Он почти никогда официально о своем визите никогда не уведомлял. Чем Леонтий Васильевич порой и пользовался. Но даже так, если начать куда-то часто ездить, это могло привлечь внимание…

– Господа, – произнес Дубельт, входя в капеллу. – Как вы добрались? Разместились?

Последовало несколько дежурный фраз. И даже щепотка лести. Однако очень скоро разговор перешел в конструктивное русло:

– Леонтий Васильевич, мы очень польщены желанием с нами вести переговоры, – осторожно произнес один из венгров. – Но почему вы? Почему не граф Орлов?

– Потому что граф Орлов под постоянным наблюдением англичан. Вы ведь не хотите, чтобы они раньше времени все узнали?

– А при чем тут англичане? – вскинулся один из гостей.

– Господа, мы здесь, так сказать, инкогнито. Поэтому может говорить открыто.

Все венгры промолчали, поэтому Дубельт продолжил.

– Полагаю, что вы этого стыдитесь, и я могу вас понять, но нам вполне известно о том, кто вам дал денег на восстание. Англичане. Если быть точным – лорд Палмерстон, который использовал вас, как инструмент давления на Вену. И теперь, когда вы для него отработанный материал, он вас попросту выбросил. Разве я ошибаюсь? Поправьте меня.

Все снова промолчали.

– С одной стороны, это все, конечно, ужасно. Но, с другой стороны, Николай Павлович уделяет много времени изучению истории. И он хорошо осведомлен о том, что Венгрия уже сотрясала Европу, когда Австрии не было даже в задумке. И Габсбурги, хитростью занявшие престол старого королевства, совершенно не уделяют ему никакого уважения. Не силой оружия. Нет. Тут было бы все понятно, ибо горе побежденному. Вы сами пригласили их на престол. И их поведение, как минимум, несправедливо.

– И что вы предлагаете? – осторожно спросил глава этой неофициальной делегации.

– Его императорское величество готов оказать вам помощь в обретении независимости. Но у него есть условия. Он желает, чтобы вы избрали Константина Николаевича, его сына, новым королем Венгрии. Не заставляя его переходить в католичество.

– Но мы католики!

– И Святой престол на вас плюнул. Не так ли? Он действует в интересах Австрии, но не Венгрии. Впрочем, Николай Павлович не требует от вас принимать православие. Он желает только лишь сохранить старинную веру для своего сына и его наследников.

Они промолчали.

– Вторым условием будет концессия на строительство железной дороги от России до порта на берегу Адриатики. Ведь Хорватия – это неотъемлемая часть Венгрии, не так ли? При условии, что вы не будете притеснять славян и славянские языки.

– А Вена? – осторожно спросил один из членов делегации. – Мы слышали, что кайзер обратился к вам за помощью.

– И, как вы видите, Франц Иосиф ее не получил. Пока, во всяком случае…

* * *

Лев Николаевич вошел в здание его же собственной корпорации, где располагался офис Путилова. Прошел через холл с приемной, заметив там настороженного еврея с каким-то большим саквояжем.

Подошел к секретарю и спросил:

– Николай Иванович у себя?

– Да, конечно. Прием уже закончен. Заходите.

– Как закончен? – не понял граф и кивнул на еврея. – Еще же посетители остались.

– Николай Иванович его уже принимал и попросил подождать. Прошу. Входите.

Лев Николаевич хмыкнул и решительно вошел в кабинет.

– Признаться, вы меня заинтриговали, – произнес он прямо от дверей. – Что у вас тут произошло?

– Минутку. Сей момент. Анатолий Семенович, позовите господина Штафеля[2].

Минуту спустя осторожно и даже в чем-то робко зашел тот самый еврей, который сидел в приемной.

– Показывайте свою машинку. – решительно произнес Путилов.

– Вы Лев Николаевич Толстой? – вкрадчиво спросил Штафель, глядя на ротмистра кавалерии.

Граф напрягся.

После покушений он очень не любил таких вопросов от незнакомых людей. Поэтому скорее рефлекторно, чем осознано его рука опустилась на кобуру с револьвером и отстегнула стопорный ремешок.

– Ох, Израиль Авраамович! – воскликнул Путилов. – Не начинайте снова морочить голову! Показывайте уже. Вы даже не представляете, насколько Лев Николаевич занят!

Тот нервно сглотнул, заметив жест графа, но подчинился.

И это полностью оправдалось, потому как он достал из саквояжа относительно небольшую счетную машинку. Она могла производить четыре основные арифметические операции и вычислять корень.

– И давно вы ее изготовили?

– В 44-ом году, – ответил он на русском с явным акцентом.

– И никто ей не заинтересовались?

– Все хвалили. Иногда давали денег. Но не более.

– А ко мне вы как попали?

– Сергей Семенович Уваров, министр народного просвещения, прислал письмо и выслал денег на дорогу. Очень рекомендовал до вас доехать.

– Сколько денег он дал?

– Сто рублей.

– Угу… ясно… и он не ошибся. Меня ваша машинка очень интересует. Хм. Давайте так. Я прямо сейчас готов предложить вам сделку.

– Я вас внимательно слушаю.

– Вы садитесь, крепко думаете и говорите мне, сколько вам нужно денег, людей и оборудования для того, чтобы наладить их выпуск. – кивнул Лев Николаевич на арифмометр. – Я вам их дают. И сразу размещаю заказ на сотню аппаратов.

– Сотню⁈ – ахнул Штафель.

– Полсотни я подарю Казанскому университету. Он ведет напряженные исследования и считать людям приходится много. Мне в контору надо. Да и так – по мелочи. Раздарю нужным людям, сопровождая красочной инструкцией. Чтобы заинтересовать.

– Это не похоже на сделку. Здесь есть моя выгода. Вашей же почти нету. Или вы хотите, чтобы компания была оформлена на вас?

– Побойтесь Бога! Управлять еще и этим⁈ Да я с ума сойду! Нет. Компания будет полностью ваша. А выданные деньги будем рассматривать как беспроцентный кредит.

– Беспроцентный⁈

– Считайте это как мое вложение в более сложные вычислительные устройства. У меня, знаете ли, появились кое-какие мысли. Например, мне очень пригодилась бы машинка, обобщающая данные по перфокартам[3]. Этакий статистический анализатор. Или, к примеру, баллистический калькулятор. Да и… ладно. Это все потом. Мыслей громадье. Так вот. Сделка будет заключаться в том, что как только вы наладите выпуск этих счетных машинок, то возьметесь за совсем другое устройство…

– Какое же? Что оно должно делать?

– Печатать Израиль Авраамович. Печатать буквы на бумаге. – произнес граф.

Улыбнулся.

И постарался объяснить устройство знаменитой печатной машинки Underwood, с которой в детстве имел дело. Дед давал поиграться. Сначала он мальцом осторожно печатал. Потом ломал и смотрел как старик мучался, ремонтируя. И по новой. И снова.

Одно хорошо – за время этой возни Лев получил неплохое представление о машинке. Принципиальное, понятное дело. Сам-то он по малости лет не лез в столь тонкий механизм. А если и совался, то опять деду ремонтировать приходилось…

[1] Рудольф фон Ауэрсвальд (1795–1866) прусский политик, который с 1840 года пытался склонить Пруссию к конституционной монархии, более того, с либеральной конституцией. В период с 25.06.1848 по 08.09.1848 был министром-президентом Пруссии. Но удалился с поста, когда стало понятно нежелание Фридриха-Вильгельма выполнять свои обещания либералам. Был возвращен на этот пост Альбрехтом, который поручил ему подготовить в самые сжатые сроки конституцию…

[2] Израиль Авраам Штафель (1814–1884) – польский еврей из Варшавы. Из бедной семьи, которая не могла оплатить ему образование. В детстве выучил польский язык и занимался самообразованием. По профессии часовщик. Прославился тем, что разработал компактный арифмометр, отмеченный в 1851 году золотой медалью на Всемирной выставке в Гайд-парке, как лучшая машина такого толка.

[3] Первые перфокарты применялись уже в 1804 году для управления узором в Жаккаровых ткацких станках. Да и в области информатики с 1832 года употреблялись. Так что особой новизной это все не являлось, и Штафель отлично понял, о чем говорит Лев.

Часть 2

Глава 6

1849, август, 28. Тульская губерния

– Тяни!

– Толкай!

– Тяни, я тебе говорю!

– Толкай же! Толкай, зараза!

Сергей Николаевич Толстой[1] сидел верхом на добротном мерине и наблюдал за тем, как трудилась строительная артель. Так-то все, что хотел, он уже вот тут увидел, но двигаться дальше не хотелось.

Устал.

Психологически устал.

Хотелось немного покутить, да времени и сил на это не оставалось. Постоянно в делах. Лев их всех так запряг, что иная крестьянская кляча и та лучше выглядела. А отказать не получалось, да и, если уж положить руку на сердце, не хотелось. Многим дворянам хотелось бы жить так, чтобы иметь влияние и менять мир.

Многим бы.

Почти что всем.

Только мало кто из них готов был для этого что-то делать. И, как правило, все эти неудовлетворенные амбиции топились в алкоголе и прочих формах ухода от реальности. А тут – брат тащил. И себя, и их. Из-за чего волей-неволей от Сергея Николаевича начинало зависеть многое.

Игра по-крупному!

Вон, даже государь нет-нет, да участвует в жизни семьи.

Сдав Путилову многие заботы там, в Казани, Сергей направился в Тульскую губернию. Император наконец-то соизволил дать добро на реконструкцию Ивановского канала.

По новому проекту.

И денег выделить. В основном железными векселями…

Главной и фундаментальной проблемой Ивановского канала являлась вода. Ее здесь было слишком мало для обеспечения работы шлюзов.

Просто мало.

Создать каскад достаточно глубоких и просторных водоемов для прохождения судов – да. Можно было достаточно легко решить этот вопрос. Но на наполнение шлюзовых камер ее уже не хватало. И Лев Николаевич предлагал ранее достаточно интересный проект, направленный на увеличение этих самых запасов. Но Государь на него не решился.

Почему?

Да кто его знает? Может, посчитал недостаточно надежным вариантом. Все-таки на неискушенный взгляд довольно сомнительно выглядели все эти каскады прудов и артезианских скважин. Тем более что достоверное неясно, на какие именно запасы грунтовых вод можно рассчитывать. Так что, определенное здравомыслие тут имелось. Поэтому Лев уже через полгода предоставил императору новый проект.

По его задумке корабль достигал специальной бетонированной камере.Заходил в нее. И паровая машина начинала тянуть по короткой наклонной плоскости массивную тележку с кораблем.

По густой сетке из сотни параллельных рельсов.

Металлическими тросами.

Тележка с кораблем достигала плато и, перевалив через него, спускалась в верхнюю камеру, откуда уже двигалась своим ходом. По верхнему бьефу без всяких шлюзов.

С другой стороны, у Дона, точно такой же паровой волок.

Как итог – никакого расхода воды.

Вообще.

Просто несколько опорных плотин, пара слепых каналов, питаемых водой из тех самых скважин, про которые говорил ранее граф императору. Да и то – лишь для того, чтобы избежать стоячей воды и, как следствие, заиливание.

Ну и балансиры, которые уменьшали усилия паровой машины по подъему и спуску тележки с кораблем. Большой такой, прямо здоровой. Ибо оба волока должны были тягать корабли длиной до двадцать пять саженей в длину и пяти в ширину при осадке в полторы[2]. Причем рельсы сюда шли не легкие 3СП12, а довольно тяжелые 3СП24, то есть, Р60[3], изготовленные особым заказом. Специально для того, чтобы реализовывать габаритные пределы волока по полной программе[4].

Всю навигацию.

Выдавая в час по одной волоке. Опять же, пока. Позже в ходе модернизации это все можно было бы улучшить и ускорить. Но даже так – двадцать четыре корабля в сутки за навигацию получалось весьма впечатляющие показатели[5].

Разумеется, это в теории.

Сильно в теории.

Сейчас же речные пути не были попросту пригодны для этих задач. И на них трудилось уже семь крупных земснарядов, чтобы это исправить. А вместе с тем и несколько строительных отрядов совокупной численностью в три тысячи человек. Требовалось спрямить русло реки Шат, выкопать короткий канал между рекой Упа и Крушма, что к северу от Тулы. Верхнее русло тоже само себя не построит. Да и благоустроить верховье Дона требовалось. Не говоря уже о том, что требовалось создать накопители перед камерами, в которых корабли могли бы дождаться своей очереди и как-то разойтись. Как по одну сторону, так и по другую. Из-за чего земснаряды трудились практически круглосуточно.

Копали.

Копали.

Копали.

Работая с достаточно мягкими грунтами региона.

Ну и, параллельно, сверху к этому десять маленьких артелей вели бурение для увеличения расхода воды в местной системе…

Сейчас же Сергей Николаевич наблюдал за тем, как в специальные пазы со стоками помещали шпалы из кебрачо, фиксируя их особым образом, а поверх уже рельсы.

Ряд за рядом.

Выглядело, конечно, фантасмагорически. Как и перевернутая тележка, на которой монтировали парные тележки в шахматном порядке. В две нитки. Из чего она вызывала ощущение какой-то чудовищной многоножки…

– Сергей Николаевич, – произнес вестовой, – только что доложили, что в Ясную поляну прибыл гость.

– Очередной сосед, желающий выразить свое почтение?

– Не совсем. – невольно улыбнулся вестовой. – Князь Сергей Сергеевич Гагарин с дочерями. Их известили, что вы выехали для наблюдения за стройкой. Но они решили дождаться вас в имении, сказавшись, что не торопятся.

У Сергея Николаевича задергался глаз.

Цель этого визита была настолько прозрачна, что не пересказать. Бедный князь уже не знал куда с умом пристроить многочисленных дочерей. Что давно стало притчей во языцех. А тут такой приятный кандидат.

И, что примечательно, игнорировать было этого человека нежелательно. Да, с 1833 года в отставке. Однако связи он имел немалые. Кроме того, клан Гагариных считался весьма состоятельным. Поэтому было бы очень неплохо с ним не ссориться. Да и с дочками его. Рано или поздно он их пристроит, и, если ты вел себя дурным образом, они могут и припомнить. Через мужей.

Такая себе история.

Не патовая, конечно, но очень неловкая.

– Так что мне ему передать, Сергей Николаевич?

– Ничего. Я уже завершил здесь свои дела и готов вернуться.

– Как же так? – ахнул управляющий на объекте. – Вы же желали пройти и осмотреть верхний канал.

– Успеется. Думаю, что через неделю вернусь. Вы как раз завершите монтаж рельсов и опробуете механизм. Вот и погляжу.

– Как вам будет угодно.

– И не забудьте прислать мне подробный отчет о расходах и нуждах. Раз уж я возвращаюсь в Ясную поляну, то не грех будет заехать в Тулу и поговорить о новых, дополнительных поставках цемента.

– Славно! – оживился управляющий. – А то от меня они попросту отмахиваются, сказывая, что завод новый и едва-едва еще справляет с работами. Будто бы и этот объем цемента за счастье нам должно быть.

– Да-да. За счастье. – скривился Сергей Николаевич. – Эти шельмецы наверняка на сторону продают.

– Так и есть. Я слышал, что в усадьбе Бобринских сахарный заводик перестраивают.

– Угу-угу… – покивал Сергей Николаевич. – Не задерживайте доклад.

Поле чего развернулся и поехал вместе с вестовым и небольшой своей свитой, включавшей и десяток бойцов, числящихся формально в той самой экспедиции. Бывшие солдаты Нижегородского драгунского полка, вооруженные до зубов. Еще и с годовым курсом ДОСААФ. Так-то тут было безопасно, но от греха подальше такой отряд поддержки стоило иметь. В том числе и для того, чтобы повседневные переговоры имели более конструктивный формат. До царя ведь далеко, до Бога высоко, как говорится…

До Ясной поляны можно было на рысях менее чем за день, меняя коней. Что Сергей Николаевич и устроил, обеспечив нормальную связь с местами строительства.

А там…

А там ждал мрак.

Отказываться Гагарину было нельзя, соглашаться – тоже. Просто потому, что Лев сейчас как раз активно подыскивал ему партию. И не абы какую, а к пущей пользе семьи. Вон, старшой, Николай Николаевич, усилиями деятельного брата взял в жены Анну – дочку крупного золотопромышленника и горного заводчика Христофора Екимовича Лазарева[6]. Весьма и весьма состоятельного человека. Одного из богатейших в империи с нужными связями и массой опытных работников.

Шести месяцев не прошло, как этот новый родственник не только с головой ушел в дела калифорнийской золотодобычи, но и сильно улучшил поиск и наём работников среди турецких армян. Очень нужных и важных в моменте там – под Новороссийском и Анапой.

А тут такая подстава.

Да, князь Гагарин не случайный человек, но театр… едва ли брату он был нужен. Он вообще не имел обыкновения его посещать, как и оперу или консерваторию…

* * *

Николай Павлович стоял у окна и читал небольшой отчет.

Маленький, но жуткий.

Дмитрий Алексеевич Милютин провел, с подачи вездесущего Толстого, замер уровень умственного развития среди личного состава на Кавказе. И связал это с успехами по службе и происшествиями.

Какой-то там опросник они придумали.

И оказалось, что имелась прямая связь между толковым исполнением службы и умственным развитием. Сильная. И местами совершенно кошмарная. Так, например, солдаты и офицеры с умишком ниже среднего на практике скорее вредили, чем помогали[7].

Опросить, разумеется, не удалось всех. Слишком долго. Дмитрий Алексеевич направил из Генерального штаба пару команд, которые прошлись по полкам, прогоняя через опрос лишь людей, отличавшихся либо особыми успехами, либо столь же яркими проблемами.

На местах, кстати, с умом провалы не связывали. Чаще говорили, что проклят или сглазили. Но эти замеры показали, что нет… дело совсем не в этом. Здесь не было никакой мистики, просто обычная глупость…

– Государь, – осторожно произнес Милютин. – Ситуация бедственная. Сами видите.

– Это, – потряс император бумажками, – не значит, что везде так.

– Я специально хотел проверить на Кавказе, потому как там война. И успехи по службе действительные, а не парадные.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Николай Павлович.

– Из числа опрошенных самые лучшие показатели на вахтпарадах и смотрах имелись за наименее умными. И, как следствие, самыми бесполезными на войне. – Милютин, конечно, слегка приукрашивал. Но для пользы дела, уловив идею и отличную возможность повысить компетентность личного состава вооруженных сил.

Император побелел.

Потом покрылся красными пятнами.

Снова побелел.

И, наконец, бросив на стол бумажки, начал вышагивать.

– Вы хотите сказать, что моя армия совершенно негодна к войне?

– Операции 40-х годов на Кавказе и в Средней Азии это более чем демонстрируют. Провал за провалом с редкими просветами. И это мы воюем не с серьезным врагом, а с дикарями.

– И что вы предлагаете? – поиграв желваками, спросил Николай Павлович.

– Открыть по всей стране вербовочные пункты для вольноопределяющихся в солдаты. Отбирать не только по здоровью, но и по уму, чтобы дурни в армию не попадали. На всех, кто подписался, закрывать прошлую жизнь, долги, обязательства и так далее, чтобы он не натворил. В каждом полку открыть школу, в которой бы унтера учили солдат чтению, письму и счету. А самих унтеров уже обер-офицеры в свою очередь. Также в каждом полку открыть старшие солдатские курсы, в которых готовить будущих унтеров. Отбирая их и сообразно уму тоже. Опять же своими силами.

– И все?

– Для начала. Как освоимся – обязать офицеров читать унтерам курс тактики. По подготовленным нами учебникам ее основ. А те, чтобы своим солдатам рассказывали. Кроме того, можно будет открыть профессиональные классы для освоения военных профессий нижними чинами. Это ведь все можно будет сделать минимальными тратами, занимая досуг нижних чинов и офицеров. Чтобы не предавались пустому пьянству и прочему разложению.

– Едва ли это поможет, – покачал головой император.

– Упражнение ума повысит его развитие. Через что поднимет боеспособность солдат. В сочетании с отбором толковых – это будет сильным подспорьем.

– В чем? Чтобы в поле сходится лицом к лицу с врагом? – усмехнулся Николай Павлович.

– На марше, Государь. Во время боевых действий в сложных условиях. Для того чтобы улучшить уход за оружием и обмундированием. И многое иное. До встречи с врагом в поле еще нужно дожить. То есть, не умереть от хворей всяких, что, к примеру, требует дисциплины и надлежащего исполнения гигиены.

– А вербовка? Ну кто в солдаты добровольно пойдет?

– Если после десяти лет службы выделять земельный надел, отправляя в запас, а ежели он крепостной, то сразу за счет казны выкупать семью из крепости – много желающих найдется.

– Эко вы хватили! Выкупать!

– Так нам много людей и не надо. Тысяч по пятьдесят каждый год для начала вербовать. Сколько среди них крепостных будет? Четверть едва, а то и пятая часть. Все же бедствуют они, а от голода ума не прибавляется. На выкуп с каждого солдата пойдет отец-мать да двое-пятеро братьев с сестрами. Это тысячи полторы от силы, ну две.

– Два миллиона рублей!

– Но оно того стоит, Государь. С одной стороны, мы избавимся от рекрутских наборов, вызывающих волнения. Если по пятьдесят тысяч вербовать ежегодно, то на одиннадцатый год у нас в армии уже пятьсот тысяч таких солдатиков будет. Толковых да смышленых. А если увеличим до семидесяти тысяч набор, то всю армию на такой фасон переведем.

– Вы хоть представляете, сколько земельных участков им придется выделять?

– У нас всё Причерноморье пустует, земли многие в Америке, на южном Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке.

– На каторжные земли не купятся, – покачал головой император.

– Но Америка и Причерноморье-то не каторжные земли. К тому же, можно и альтернативу предлагать. Давать по выходу денежное пособие, чтобы такой солдатик в городе каком осел и дело свое завел. Он ведь грамотный будет. А если еще ремесло какое за службу освоит вообще песня. И на заводах такие ой как нужны.

Император скривился.

Не так давно к нему Дубельт приходил с проектом КГБ и прочих смежных реформ. Так он долго пел соловьем про территориальную оборону. Да выводя это все, словно развитие идей Аракчеева и военных поселений. Теперь и этот туда же явно клонит…

– Вы сговорились? – недовольно скривившись, спросил Николай Павлович.

– Не понимаю, о чем вы спрашиваете. С кем? О чем?

– Понятно… Ступайте.

Полковник Милютин вышел.

Николай же Павлович тяжело вздохнул, потер лицо, разгоняя кровь. И сел за стол, чтобы вдумчиво прочитать этот отчет. А потом и проект, предоставленный ему Дубельтом. Ну и, наконец, выпускную работу Толстого.

Странную, но занятную.

Тот предлагал расширить Табель о рангах, распространив ее до солдат и новобранцев. Дескать, все должны служить. Заодно введя расширенную систему наград для нижних чинов и прозрачный механизм производства в офицеры за службу или подвиги. Да и вообще – рекомендовал немало причесать все по чинам и наградам, освежив, дабы можно было давать рост тем разночинцам и простолюдинам, что готовы служить империи и императору. Дескать, в преддверии серьезной войны это очень важно.

Все эти три проекта удивительным образом пересекались.

Точнее, четыре, ибо Милютин рекомендовал выпускникам Николаевской академии генерального штаба давать преимущество в продвижении по службе. Например, не повышать до генерал-майора без обучения в академии или хотя бы сдачи экзаменов экстерном. Чтобы дурни не командовали.

А в самом конце этой папочки лежало письмо от Толстого, который предлагал в каждом полку, дивизии и округе вести регулярные командно-штабные игры. И давать преимущества по карьерному росту тем, кто в них показывают высокие результаты. Что, в сущности, являлось уже пятым проектом.

Николай Павлович помассировал виски.

Все это раздражало.

Ему чисто психологически было трудно признать необходимость столь значимых изменений. Но в целом картина выглядела логичной и здравой. Непонятным для него в ней оставалась только одна деталь – что делать с верными служаками, которые годами службу тянут. Тихо и беспорочно… и, судя по этим бумажкам, бесполезно…

Он позвонил в колокольчик и спросил вошедшего секретаря:

– Милютин далеко ушел?

– Уже добрый час пьет кофий в приемной. Сказал, что вы, возможно, его вызовете после изучения документов.

– Вот шельмец! – хохотнул Николай Павлович. – И верно. Вызову. Давай его сюда. И да, кофий на двоих тоже распорядись сделать…

[1] Сергей Николаевич Толстой (1826–1904) второй сын Николая Ильича Толстого. Младший для Николая Николаевича и старший для Льва Николаевича. Как и все братья, был вовлечен в бизнес-проекты Льва по уши.

[2] 25 саженей это 53,25 м, 5 саженей это 10,65 м, 1,5 саженя это 3,195 м.

[3] 3СП12 – 12 пудов на 3 сажени (эквивалент Р30), 3СП24 – 24 пуда на 3 сажени (эквивалент Р60).

[4] Максимальные размеры для корабля 53,25 × 10,65 × 3,195, то есть, 1811,9 кубов или тонн. Плюс масса тележки. Плюс запас.

[5] Навигация примерно 250 дней по 24 волока = 6000 волоков кораблей водоизмещением по 1811,9 тонн = 10,87 млн. тонн тоннах судоходный.

[6] Адмирал Михаил Петрович Лазарев не имел армянского происхождения и не был родственником Христофора Екимовича.

[7] Здесь автор ссылается на эффект т. н. «дебилов Макнамары». Когда в США в 1960-х из-за нехватки личного состава начали набирать бойцов с IQ ниже 80. Большая часть этих людей испытывала трудности с преодолением боевого стресса, контролем эмоций, воинской дисциплиной, субординацией, проявляла склонность к дезертирству, маргинальному поведению и нападению на сослуживцев. На практике это вылилось в непропорционально большой % потерь, как боевых, так и небоевых.

Часть 2

Глава 7

1849, сентябрь, 9. Казань

– Меня тут все достало!

– Успокойтесь, пожалуйста.

– Не говорите мне так! Не смейте! – кричала Наталья Александровна. – Вы притащили меня в эту дыру! Вы!

– Эта дыра – место, в котором я зарабатываю очень много денег.

– Которые я все равно не вижу. – скривилась она. – Они что мираж!

– Хорошо, дорогая. Что вас не устраивает?

– Здесь нет ни театра[1], ни оперы, ни консерватории… ни чего! Понимаешь? Никаких развлечений! А вся светская жизнь кипит только вокруг посиделок у твоей тетушки. Глухая дыра! Медвежий угол!

– Не нагнетайте, здесь отличные бордели!

Она метнула вазу, от которой граф, впрочем, легко увернулся.

– Вот, кстати, и театр. – хохотнул Лев. – Помните арию Отелло? Мочилась ли ты на ночь, Дездемона?

– Молилась! Грубиян!

– А я что сказал?

– Вы⁈ Вы обещали мне успех и славу! А теперь я сижу в этой дыре, да беременная! Словно в ссылку сослали!

– Хорошо. Давайте я построю тут театр, оперу, консерваторию, цирк… что еще? Обсерватория, кстати, есть. Хотите поглядеть на звезды? Жаль-жаль. Большую публичную библиотеку можно построить и сделать площадкой для интеллектуальных бесед. Гостиный двор перестроить, превратив в полноценный торговый центр. Хм. Большой зимний сад нужен. Пару парков поприличнее. Оранжерею. Что? Вы сама скажите, что вы хотите.

– И вы всё это сделаете? – несколько растерялась Наталья Александровна.

– Да.

– Оу… ну тогда делайте.

– Выберите, что именно.

– Все и сразу.

– Так не бывает. Либо все, либо сразу. Закон сохранения энергии и материи не позволят поступить иначе. Даже богу.

– Неправда! Настоящий бог всемогущий!

– Значит, он может создать камень, который не поднимет никто?

– Ну, разумеется!

– И даже он?

– Он?

– Если камень не может поднять никто, то он тоже. Но если он его не может поднять, то какой же он всемогущий? А если может, то тот же вопрос, ведь он не в состоянии создать камень, который не в состоянии поднять никто.

– Это какая-то морока, – потрясла она головой.

– Нет. Просто демонстрация логического абсурда любых абсолютных категорий. В реальной, материальной жизни тебе ВСЕГДА нужно выбирать и расставлять приоритеты. Иначе просто никак. Поэтому я повторяю вопрос. Что вы хотите, чтобы я построил в Казани?

– Все перечисленное вами и еще что-то. Но для начала большой и красивый театр. И чтобы в нем жизнь кипела.

– Будет исполнено, – произнес Лев с максимально серьезным лицом.

– Погодите!

– Вы, моя дорогая, хотите изменить свое желание?

– Это Казань! А я хочу бывать в Санкт-Петербурге!

– Хотите. Это неплохое желание.

– Что значит «хотите»?

– Останавливаться у папеньки вы не считаете допустимым из-за конфликта с мамой. Ей, видите ли, не понравилось, что мы удалились в Казань. Доходные дома вам претят. Да и в дилижансах ездить не желаете. Вас укачивает. Как мы туда поедем всей семьей? Правильно. Никак. Поэтому вам остается только греть себя светлым чувством надежды и хотеть несбыточного.

– То есть, вы не можете обеспечить своей жене ни нормальной дороги до столицы, ни приличного жилья? – с едкой усмешкой спросила она.

– Нормальная дорога, это что?

– Мне понравилось ехать в поезде. И я хочу, чтобы от Казани в Санкт-Петербург ходил поезд. Быстрый поезд. Тратить неделю-другую на дорогу слишком изнурительно.

– Допустим. А приличное жилье в вашем понимании какое?

– Особняк. Свой особняк в столице. И не на отшибе, а так, чтобы и в гости съездить было подходяще, и гостей принимать.

– И зачем вы мне там? – поинтересовался граф. – Если я вам всё это дам, то о какой совместной жизни вообще будет идти речь? Я стану заниматься делами тут, а вы весело проводить время там. Оно мне надо?